Текст книги "Барнаби Граймс. Проклятие ночного волка"

Глава 6

Мы оказались в холле дома номер двадцать семь на Хартли-сквер. Что это был за холл! Хрустальная люстра над головой, пол – из чёрного и белого мрамора! Доктор провёл меня к внушительных размеров лестнице. Ступени её покрывал великолепный ковёр, а витиеватые золотые перила подошли бы и для обстановки королевского дворца.

Когда мы поднимались, я обратил внимание, что на каждой площадке перед входом на этаж висят дорогие медные таблички. Доктор Таддеус Грейс – отоларинголог и терапевт; Доктор Фэн Ли – лечение травами и иглоукалыванием; Доктор Магди-Хан; Доктор Сибелиус; Доктор П. Дж. Дули; Доктор Астли-Спьюм – каждый лечил от таких болезней, о которых я и слыхом не слыхивал: воспалительная и токсическая миопатия; расстройства подвздошного тракта; повреждения подкутикульного пространства, гематомы…

На последней табличке доктор Кадуоллэдер перехватил мой взгляд и усмехнулся.

– Впечатляет, не находите? – спросил он.

Я кивнул.

– Да уж, доктор Астли-Спьюм знает всё о… кожных высыпаниях. Прыщевед! – Доктор Кадуоллэдер улыбнулся. – Юные леди на него молятся.

Он поднимался по лестнице с поразительной для своих лет быстротой. Я еле за ним поспевал.

Кабинет доктора Кадуоллэдера находился на последнем этаже. Малый я крепкий, но всё же, вынужден признать, слегка запыхался – хоть и оправдывал себя тем, что не успел отдохнуть после пируэтов на крыше. Доктор же, напротив, был бодр и сосредоточен, как кот торговца рыбой.

– Ну вот мы и пришли! – произнёс доктор ровно, совсем без одышки, вынимая медный ключ из кармана жилета и вставляя его в замочную скважину.

Я взглянул на табличку и отметил про себя, что её привинтили сюда недавно: она была меньше той, что висела возле этой двери прежде, – по периметру нового прямоугольника виднелись полоски старых обоев в цветочек.

Надпись гласила:

«Доктор Теофолус Кадуоллэдер, врач общей практики».

Я оценил такую скромность. И снова доктор Кадуоллэдер перехватил мой взгляд.

– Мне нет нужды щеголять званиями и регалиями, юноша, – пояснил он, слегка улыбнувшись. Голос у доктора был низким, с хрипотцой. – Предпочитаю, чтобы моя работа говорила сама за себя.

Доктор повернул ручку и толкнул дверь. В нос мне ударил запах свежей краски.

– А давно ли у вас кабинет на Хартли-сквер? – поинтересовался я.

– Недавно, – ответил доктор. Всё-таки я не ошибся – в его речи слышался лёгкий акцент. – Я много путешествовал по Востоку, и в больших городах, и в маленьких селениях практикуя искусство врачевания. – Доктор Кадуоллэдер помолчал, а затем сухо усмехнулся. – Но здесь, юноша, в этом вашем огромном суетливом городе, таится несравнимо больше возможностей для такого простого врача, как я.

Он зна́ком велел мне следовать за ним.

Сумрачный, строгий коридор вёл в просторную комнату. Я подумал, что это, должно быть, приёмная. Здесь вдоль стен стояло шесть довольно облезлых красных стульев с потрёпанными золотыми кантами и кистями. В центре располагался низкий столик, на нём валялись старые выцветшие журналы. Я взглянул на их названия: «Проныра из Хайтауна», «Еженедельник для женщин из высшего общества», «Щёголь». Вся подборка – головокружительная безвкусица, бульварное чтиво. Судя по пыли, осевшей на обложках, к журналам довольно долго не притрагивались. Похоже, дела у доктора шли не слишком спо́ро, несмотря на модный адрес.

В приёмной была дверь, ведущая в кабинет.

– Проходите, – любезно пригласил доктор. – Можете изложить мне суть вашего дела, мистер…

– Барнаби, сэр. Барнаби Граймс.

– Мистер Барнаби Граймс, верно? – уточнил доктор. – Что ж, садитесь, мистер Граймс, и расскажите, что вас беспокоит.

Я не стал возражать и уселся на стул с мягкой кожаной обивкой прямо напротив стола доктора.

Мне доводилось бывать в кабинетах шарлатанов – бегал по поручениям, разносил рецепты, – и, по правде сказать, этот кабинет был именно таким. На столе, слева от пресс-папье, стояла бронзовая керосиновая лампа. Два диплома в рамочках крепились к стене позади стола. Справа от меня стояла мягкая медицинская кушетка, над которой висел рисунок, изображающий фрагменты человеческого тела: кости слева, мышцы справа.

У дальней стены возвышался массивный шкаф, похожий на посудный. Увидев его, я не смог сдержать улыбки. Полки шкафа были заставлены стеклянными пузырьками, бутылочками, закупоренными флакончиками всевозможных форм, размеров и цветов. Для врача-самозванца иметь такой шкаф с пузырьками – дело обязательное. Всегда производит впечатление! Люди начинают верить, что перед ними и впрямь – настоящий доктор.

Тем временем доктор Кадуоллэдер сел в обитое кожей кресло с высокой спинкой, повернул настольную лампу, и нас окутал приглушённый жёлтый свет.

– Так-то лучше, – сказал он с улыбкой, подался вперёд и положил локти на стол. – Так что же вас беспокоит?

– Ничего. Я не болен. Я не лечиться пришёл, – ответил я невозмутимо, чувствуя, как стальные глаза доктора буравят меня сквозь затемнённые стёкла пенсне. – Я пришёл показать вам это.

Я достал письмо из кармана жилета, развернул и передал доктору. Доктор поправил пенсне и принялся читать. Чем дальше он читал – тем сильнее хмурился.

– Как оно к вам попало? – спросил он наконец строго, глядя на меня поверх стёкол пенсне.

– Один разгильдяй из тик-такеров вручил его мне вчера вечером, у дома мистера Бенджамина Барлоу.

– Вчера вечером? Вам? – переспросил доктор Кадуоллэдер, приподняв левую бровь. – Отчего же не мистеру Барлоу?

– Мистер Барлоу исчез. Я полагаю, он стал жертвой жестокого нападения. И поскольку вы – его врач, я решил узнать, не обращался ли он к вам за медицинской помощью?

– Увы, нет, мистер Граймс, – доктор Кадуоллэдер покачал головой. – Скажу больше – он не явился на последний приём, и я вычеркнул его из списка своих пациентов. – Он задумчиво погладил подбородок. – Как вы сказали – жестокое нападение?

– Я обнаружил свидетельства борьбы, – сказал я. – Кровь. Следы когтей и зубов. Перевёрнутое кресло… И мне доподлинно известно, что в окрестностях дома мистера Барлоу тем вечером бродил дикий зверь. Известно потому, что я столкнулся с этим зверем на крыше клеевой фабрики и убил его.

– Какая удача! – воскликнул доктор Кадуоллэдер, откидываясь на спинку кресла.

– Удача? – не понял я.

– Удача, что такой свирепый зверь умерщвлён и более никого не побеспокоит, – пояснил доктор. Он довольно улыбнулся, обнажив длинные пожелтевшие зубы. – Но скажите на милость, как вам удалось его убить?

– Он гнался за мной по крышам, – стал рассказывать я. – Я успел увернуться, зверь угодил в окно, полетел вниз и упал в кипящий котёл с клеем. – Я пожал плечами. – Не удивлюсь, если и кости разварились.

– Превосходно! Превосходно! – воскликнул доктор, но, быстро спохватившись, вновь нахмурился. – Конечно, я потрясён известием об исчезновении мистера Барлоу. Если вы прочли уведомление, то вам, должно быть, стало понятно – я всегда акцентирую внимание пациентов на том, как важно довести лечение до конца. Без последней инъекции, которая окончательно закрепляет достигнутый результат, эффект от моей настойки быстро исчезает, и пациента ждёт резкий упадок жизненных сил… – Доктор сокрушённо покачал головой. – Если бы только дрянной посыльный доставил моё уведомление вовремя, может быть, мистер Барлоу не стал бы добычей этого вашего чудовища с крыши…

– Вовсе оно не моё, – возразил я сдержанно. – Я его только прикончил.

– Да уж, и никто другой, именно вы! – заметил доктор с лёгкой усмешкой. Но потом вдруг снова стал серьёзным. – Как вы сказали, столкнулись с ним на крыше? Откуда у вас такая страсть к крышам, мистер Граймс?

Теперь настал мой черёд усмехаться.

– Я же тик-такер, – ответил я. – И всегда предпочту попасть из точки «А» в точку «Б» самым быстрым путём.

По выражению лица доктора я понял, что мои слова необычайно его заинтересовали. Работающий на него посыльный из рук вон плохо справлялся со своими обязанностями. И вот на сцене появился ваш покорный слуга – как нечаянное счастье, как спасение! Я ждал, что доктор заглотит наживку. Ждать пришлось недолго.

– Подождите-ка здесь, мистер Граймс! – велел мне доктор, поднимаясь. Он скрылся за другой дверью, расположенной в стене за письменным столом. Дверь эту он оставил приоткрытой.

Я стал вглядываться в темноту помещения, в котором исчез доктор. То, что мне удалось разглядеть, было похоже на лабораторию.

– Вот! – с гордостью изрёк доктор. – Это и есть моя настойка!

Несколько секунд спустя доктор вернулся, держа в руке уже знакомую мне стеклянную бутылочку с синей жидкостью. К бутылочке крепилась этикетка с чёрными и серебряными буквами.

– Вот! – с гордостью изрёк доктор. – Это и есть моя настойка! Результат многолетних исследований и экспериментов. – Он поднял бутылочку на свет. – «Действенный напиток для укрепления умственных и физических сил», – с выражением прочёл он слова на этикетке. – И в самом деле – действенный!

Я кивнул.

– И старик Бенджамин так считал, – подтвердил я. – Вчера мы беседовали, и он сказал, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше, чем теперь. Он ведь больше совсем не кашлял.

– Рад слышать, – ответил доктор. – Я только весьма опечален тем, что мистеру Барлоу не удалось пройти курс лечения до конца. Бедный мистер Барлоу! Что за шевелюра у него была, да в таком почтенном возрасте!

Холодный взгляд серых глаз доктора устремился куда-то вдаль. Однако, быстро овладев собой, доктор продолжил:

– Видите ли, мистер Граймс, в отличие от эскулапов снизу, которые пишут на табличках поэмы и продают свои снадобья богатым пациентам втридорога, я берегу мою настойку для тех, кто в ней действительно нуждается. Для беднейших и презреннейших. Для тех несчастных, которых и искать-то не станут, исчезни они с лица земли.

Доктор прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Вся эта смехотворная батарея пузырьков, которую вы видите в том шкафу, – не что иное, как приманка для тех, кто готов платить. Безобидные подделки. Не могу похвастаться тем, что у меня много пациентов с толстым кошельком. Конкуренция огромна. За каждого заболевшего богача идёт борьба. Суровые нынче времена, каждая монета на счету, мистер Граймс.

Я напустил на себя заинтересованный вид и сочувственно кивнул.

Доктор Кадуоллэдер поправил пенсне и пристально посмотрел на меня своими стальными глазами.

– Чтобы моя работа была результативной, крайне необходимо доставлять моим пациентам уведомления о консультациях вовремя. И, я думаю, вы можете мне в этом помочь, мистер Граймс. Мне нужен образцовый посыльный. Тот, что предпочтёт самый быстрый путь.

– Я польщён, доктор. – Я широко улыбнулся. – С радостью буду вашим тик-такером.

– Превосходно! Превосходно! – доктор Кадуоллэдер улыбнулся мне в ответ и поудобнее устроился в своём кожаном кресле. Он вынул из кармана маленькую чёрную записную книжку, а из выдвижного ящика стола достал календарь. – Давайте-ка поглядим… – задумчиво произнёс он, сверяя записи из книжки с датами в календаре и делая на страницах пометки огрызком карандаша. – Новый курс лечения начинается в этот понедельник… двадцать шесть дней… прибавить… получается… – Он воздел глаза к потолку. – Я хочу, чтобы вы явились сюда через три недели, во вторник, в семь часов утра.

– Непременно буду, сэр, – заверил его я. – Можете на меня рассчитывать.

Доктор кивнул.

– Мне бы хотелось так думать, мистер Граймс.

Он полез во внутренний карман и достал оттуда бумажник. Из бумажника он вынул бело-голубую купюру и развернул её у меня перед глазами.

– Полагаю, этого будет достаточно, чтобы заручиться вашей поддержкой, мистер Барнаби Граймс, – и, когда доктор протягивал мне купюру через стол, я заметил в его глазах странный блеск.

– Да, сэр. Разумеется, сэр, – отчеканил я. – Благодарю вас, сэр.

– Да, и ещё один нюанс, мистер Граймс, – спохватился доктор. Голос его звучал сейчас негромко, но требовательно. – Уверен, нет нужды объяснять вам, как важна в таком деле осмотрительность. Неразглашение сведений о пациенте – это вопрос профессиональной чести каждого доктора. А я отношусь к сохранению врачебной тайны ещё бережнее, чем прочие. Так что никакой досужей болтовни, юноша, договорились?

– Разумеется, сэр, – ответил я, слегка уязвлённый.

И тут над дверью зазвенел колокольчик. Мгновение спустя в кабинет влетела миниатюрная элегантная женщина в струящемся атласном платье и коротком, безупречно скроенном жакете с вестфальской отделкой. Золотистые волосы её были закреплены в высокую причёску несколькими крупными черепаховыми гребнями. Она явилась со свитой: за ней семенили две молодые помощницы, и одна из них, с волосами посветлее, как я тут же приметил, была прехорошенькой…

– Мадам Скутари! – воскликнул доктор Кадуоллэдер. Он торопливо поднялся из-за стола и заспешил навстречу гостье, простирая к ней руки.

Весьма неохотно мадам Скутари протянула ему ладонь, которую доктор поднёс к губам и смиренно поцеловал.

– Ваш визит для меня всегда – огромная честь и несказанная радость, – заливался он соловьём, и мне стало любопытно, уж не является ли мадам Скутари тем самым богатым пациентом, которому доктор подсовывает сладкую водичку вместо целебного снадобья.

– Обойдёмся без формальностей, Тео, – прервала гостья доктора. – Я проезжала мимо. У вас есть что-нибудь для меня?

Голос у неё был резким и не терпящим возражений. Однако мне показалось, что во властности женщины много напускного и что иногда всё же она бывает не такой заносчивой.

– Терпение, моя дорогая леди, – ответил ей доктор Кадуоллэдер. – Процесс нельзя торопить, если необходим качественный результат. – Он бросил на меня беспокойный взгляд. – Стоит ли мне напоминать вам, моя дорогая мадам Скутари, как важна в таком вопросе осмотрительность?

– Это к делу не относится, Тео! – заявила мадам Скутари, тряхнув золотой причёской. – Я щедро плачу вам. И у меня есть клиенты, которым не терпится…

– Моя дорогая мадам Скутари! – возразил ей доктор. – Я работаю на пределе своих возможностей, уверяю вас.

Послышалось шипение, похожее на змеиное, – это мадам Скутари втянула воздух сквозь сжатые зубы, крупные и белые. Очевидно, слова у неё иссякли, и так она выражала свой гнев. Доктор Кадуоллэдер виновато пожал плечами.

Мадам Скутари выпрямила спину, картинно вскинула голову и прошествовала к выходу. Уже возле двери она обернулась и произнесла:

– Понятия не имею, на каком пределе вы работаете, но я хочу получить обещанное к концу этой недели. В противном случае вам придётся иметь дело с моим кузеном, мэром. Я ясно излагаю?

Ещё раз тряхнув головой, мадам Скутари вышла. За ней последовали её юные помощницы. Я успел поймать взгляд прехорошенькой, со светлыми волосами.

Она одарила меня улыбкой. Я улыбнулся ей в ответ.

Но в это же мгновение за моим плечом возник доктор Кадуоллэдер – я обернулся и увидел, как верхняя губа его дрогнула, а серые глаза, словно отлитые из стали, сверкнули из-под пенсне.

– Вам пора идти, мистер Граймс, – отрывисто бросил он. – У меня очень много работы.

Глава 7

Когда я вышел из пыльной приёмной доктора Кадуоллэдера, в голове роились тысячи мыслей. Многое казалось слишком подозрительным. На такие истории у меня чутьё, и сейчас я не сомневался, дело это – с душком. Эдаким гадким – похуже, чем смрад, который стоит в работном доме, когда его обитатели тушат на ужин рыбьи головы. Но я намерен был разнюхать всё до конца. В моём распоряжении оставалось три недели – прежде чем я приступлю к работе у доктора Кадуоллэдера…

И сначала следовало найти старика Бенджамина. Я не забыл о нём.

Я побывал и в Городской больнице для бедняков, и в Приюте милосердия для престарелых кучеров, и даже в Лазарете Уэлсли для обездоленных.

Старика Бенджамина не было нигде.

Куда бы я ни приходил, везде меня ждало одно и то же: никто и слыхом не слыхивал о человеке по имени Бенджамин Барлоу. Как и его многочисленные товарищи по несчастью, старик, казалось, исчез без следа.

И всё же тревожные мысли о странных событиях той ночи не покидали меня ни на минуту. Дьявольское отродье сварилось в котле, и клеем из этого котла уже наверняка смазали тысячу этикеток для тысячи бутылок эля, – но я как будто до сих пор видел перед собой злые жёлтые волчьи глаза.

Даже две недели спустя я всё ещё вздрагивал от воспоминания об этом взгляде, сидя у ног сэра Ригби Робсона – или, если быть точным, у подножия памятника сэру Ригби Робсону. Тот был не кто иной, как напыщенный мерзавец, однако в благодарность за все его деяния город вознёс его статую на вершину колонны в Парке Столетия. Отличное вышло место, чтобы считать снегирей для удивительного зоолога, профессора Пинкертона-Барнса.

Профессор Пинкертон-Барнс (а для тех, кто хорошо его знал, – просто Пи Би) был одним из самых эксцентричных людей, с коими мне доводилось работать. Хотя, если говорить начистоту, все мои заказчики – те ещё чудаки. В первый раз он нанял меня исследовать сорочьи гнёзда и вести при этом точнейший письменный учёт. У Пи Би была своя теория, объясняющая, почему сороки всем прочим блестящим предметам предпочтут серебряную ложку. Эту теорию я благодаря навыкам верхолазания и, конечно, благодаря многочисленным записям, сделанным в ходе наблюдений, опроверг. Я ожидал, что профессор будет разочарован, но вышло совсем не так.

– Теории на то и теории, что их обязательно нужно подвергать проверке, мой дорогой Барнаби, – сказал Пи Би с улыбкой, запуская в бороду свои тонкие красивые пальцы. – Иначе научный прогресс невозможен.

Не вернуть ли украденную тиару леди Фипп? – пришло вдруг мне в голову. А что – мысль. И забрать себе вознаграждение.

Ещё одна удивительная история, рассказать которую сегодня, увы, не придётся…

Как бы там ни было, теперь профессор разрабатывал теорию о снегирях. Он полагал, что эти птицы становятся крупнее и агрессивнее в связи с тем, что недавно в нашу страну ввезли дерево с востока – кунжут – и высадили в городских парках и садах. Дерево это отличалось обильными и сладкими плодами, ставшими пищей для снегирей. Профессор опасался, что такими темпами даже популяция кошек может оказаться под угрозой истребления. Что ж, несколько месяцев наблюдений за снегирями с вершины колонны Робсона не прошли даром – материала накопилось предостаточно. К сожалению, гипотеза Пи Би не подтвердилась: ни одна из маленьких короткоклювых пичуг с дивной красной грудкой, серыми плечиками и чёрно-белыми крылышками на моих глазах не заклевала ни одну кошку.

Я подметил, что любимым лакомством снегирей были не заморские плоды, а, скорее, ошмётки, которые они выклёвывали из свежих конских лепёшек. Пили снегири дождевую воду, которая скапливалась на полях шляпы каменного сэра Ригби Робсона. Я тщательно записывал размеры, повадки, привычки каждого из четырёхсот семидесяти семи снегирей…

Неутешительный для профессора итог, но снегири и вправду не проявляли никакой агрессии. Мне же, по правде сказать, самыми интересными объектами для наблюдений казались посетители Парка Столетия.

Тайное свидание горничной и лакея, пышный выход прекрасной дамы, демонстрирующей последние новинки моды: шляпку с широкими полями и пелерину с вестфальской отделкой. Помню даже жуткую ссору двух гувернанток – они учинили дуэль на зонтиках…

В тот день я понёс профессору записи своих наблюдений за снегирями. Двенадцать страниц, аккуратно сложенных и спрятанных в пятый карман охотничьего жилета. И вдруг меня осенило. Я понял, кто поможет мне разгадать тайну исчезновения старика Бенджамина. Я полез во второй карман и вынул оттуда конвертик из сложенной бумаги – внутри хранилась чёрная шерсть, которую я снял с извозчичьего кресла.

– Гнездовой материал? – пробурчал Пи Би, когда я развернул перед ним эту бумажку и выложил клочок шерсти на предметное стекло, которым профессор заранее меня снабдил.

– Вообще-то нет, профессор, – ответил я. – Это не имеет никакого отношения к вашим снегирям. Тут другое. Важное дело, над которым я сейчас ломаю голову.

Кажется, Пи Би расстроился.

– Я бы хотел, чтобы вы определили, какому животному принадлежит эта шерсть.

– Какая досада! – огорчился профессор. – Я-то надеялся, что снегирь растерзал кошку. – Он покачал головой. – Что ж, оставь это здесь, Барнаби, я посмотрю, чем могу помочь.

Я поблагодарил профессора, вылез через окно его лаборатории и спешно вскарабкался по водосточной трубе. Время бежало неумолимо. Оставалась всего неделя до встречи с доктором Кадуоллэдером, а у меня и минутки свободной до сих пор не случилось.

Никогда ещё я не был так занят, как в следующие пять дней. Повестки, исполнительные листы, записки, завещания, распоряжения, уведомления, договоры – всё это я рассовывал по карманам моего охотничьего жилета и, вооружившись списком адресов, длиной с Гэллоп-роу, летал по крышам города, редко мне выпадало мгновение, чтобы перевести дух.

– Какая досада! – огорчился профессор. – Я-то надеялся, что снегирь растерзал кошку

Были поручения, которые я не мог не выполнить, чтобы не подвести тех, кого давно знаю. Подвернулась также парочка новых заданий, и от них отказываться я не стал – кто знает, какие связи окажутся полезными в будущем.

Помню, я организовывал для Элайджи Коупа подписки на «Практический журнал Коупа по домоведению» – очень популярный среди кухарок и домработниц на Хайтаун-сквер. Необходимо было разобраться и с некоторыми экслибрисами, разосланными издательством «Альбион»: их следовало изъять, поскольку обнаружилось, что гравёр изобразил в нижнем правом углу епископа Грэйвтауна, справляющего нужду.

Как видите, я был занят. Страшно занят. Но всё же я исхитрился найти немного времени для собственного расследования. После ночных приключений на залитых светом полной луны крышах нет ничего приятнее, чем провести несколько часов в Библиотеке Андерхилла для изучающих мистические теории, склонившись над пыльными фолиантами.

Большинство посетителей Библиотеки были такими же ветхими, как, собственно, и сами книги: полубезумные алхимики, фокусники-любители и древние учёные мужи, интересующиеся френологией[1]1
  Теория, согласно которой между психикой человека и строением его черепа существует взаимосвязь. Была очень популярна в позапрошлом веке, но в наше время считается ошибочной и псевдонаучной. (Здесь и далее прим. ред.)


[Закрыть] и свойствами ядов. Что до меня – я хожу туда перевести дух и набраться сил.

Я устроился в подвальном этаже. Без вести пропавший старик Бенджамин, свирепый желтоглазый волк не давали мне покоя. Я потянулся к знакомым, в чёрных кожаных переплётах, подшивкам номеров «Журнала Крокфорда о необычных явлениях».

«Журнал Крокфорда», составленный из отчётов с разных уголков света, представлял собой ежеквартальный обзор странных происшествий и случаев, природа которых необъяснима. Я снял с полки один том. В нём оказались номера, вышедшие много лет назад.

Я лениво листал пожелтевшие от времени страницы. Всё одно и то же, набившее оскомину: всадники без головы, про́клятые гробницы, заброшенные маяки. Я перевернул ещё одну. И замер. Такое пропустить было нельзя.

Достопримечательный жизненный путь

Клауса йоханнеса вестфаля —

Охотника на оборотней

В этом номере журнала мы с прискорбием сообщаем о смерти знаменитого доктора Клауса Йоханнеса Вестфаля из Танненбурга, специалиста по сверхъестественным явлениям и охотника на оборотней.

Заслуженно снискавший славу своими неустанными деяниями, цель которых – преследование чудовищ Восточных Лесов: людей-волков, или, иначе говоря, оборотней, храбрый доктор уничтожил более трёх сотен окаянных существ и обеспечил их человеческим останкам достойное погребение.

Благодаря стараниям доктора Вестфаля, в наши дни случаи ликантропии[2]2
  Способность превращаться в волка.


[Закрыть] прекратились.

Последние годы своей жизни доктор испытывал лишения, поскольку единственным его доходом были скромные гонорары за публикации статей и чтение лекций, а также крошечная пенсия. В конце концов, тяжёлая болезнь мышц подкосила доктора.

Однако несмотря на то, что власти Танненбурга не воздали должное этому выдающемуся человеку при жизни, достижения доктора Вестфаля, переоценить которые представляется невозможным, навсегда останутся в нашей памяти.

Наш журнал, прежде всего, выражает восхищение бесстрашной душой Клауса Йоханнеса Вестфаля и скорбит о его кончине.

Под этой короткой заметкой был размещён портрет: красавец с чёрными, струящимися до плеч волосами и пронзительным взглядом.

Библиотека уже закрывалась, а назавтра мне надлежало явиться к доктору Кадуоллэдеру ровно в семь часов утра. Я быстро записал, в каком номере и на какой странице напечатана эта заметка, и собирался уже закрыть журнал, как вдруг увидел дату в верхней части пыльной пожелтевшей страницы. Номер «Крокфорда о необычных явлениях», который я держал в руках, вышел девяносто лет назад. Я аккуратно закрыл журнал, поставил том на полку и отправился домой.

Следующим утром я проснулся ни свет ни заря. Из окна веяло прохладой. Погода была переменчива, как молодая прелестница: в одну минуту – сердитая и хмурая, а уже в следующую – радушная и солнечная. К счастью, рука болела меньше. Я снова, как и положено, сменил повязку, но было совершенно ясно, что дело идёт на поправку.

Ровно в шесть тридцать я вышел из дома, и через двадцать три минуты был на Хартли-сквер, на доме номер двадцать семь.

Конечно, я добрался верхоходом. Меня даже посетила забавная мысль войти к доктору не через дверь, как он того ожидает, а через окно, спустившись с крыши. Но я быстро отказался от этой идеи. Доктор Кадуоллэдер мог счесть это вторжением. Я решил появиться, как принято, и стал спускаться по водосточной трубе, на этот раз заблаговременно удостоверившись, что поблизости не снуют несговорчивые констебли.

– Доброе утро, мистер Граймс! – приветствовал меня доктор Кадуоллэдер. Пока мы шли по коридору, с лица его не сходила широкая улыбка. – Минута в минуту! Похвально! Я уже приготовил для вас несколько конвертов.

Он взял старую потрёпанную медицинскую сумку, что лежала у него на столе, и вытащил оттуда полдюжины запечатанных конвертов, на которых размашистым витиеватым почерком были выведены имена и адреса. Доктор передал конверты мне в руки.

– Отчитайтесь, когда доставите все, – велел он.

– Будет сделано, доктор, – пообещал я и откланялся.

И только когда я спускался по широкой лестнице, меня пронзило воспоминание. Сумка. Видавшая виды медицинская сумка доктора – что-то в ней не давало мне покоя. Ну конечно! Инициалы. На сумке были инициалы – потёртые, выцветшие, однако, их всё ещё можно было разобрать.

Три золотые буквы. Н. Й. В.