Текст книги "Барнаби Граймс. Проклятие ночного волка"

Глава 11

К тому времени, как я проводил Генриетту, пребывавшую в состоянии, близком к истерике, в «Свиное Ухо», и помог ей прибраться – расставил по местам перевёрнутую мебель, вымел осколки посуды и даже помыл полы, под её неутихающие «благодарствую» и «да что бы я без тебя делала», – наступило утро.

Солнце уже поливало золотом крыши, когда я возвращался домой. Я был вымотан. Зверски вымотан. Я устало съехал по водостоку к своему окну.

Вот я и дома, у себя на чердаке. Ужасные события прошлой ночи… Кровожадное чудовище, хаос на улицах города и – беспощаднее всего! – устремлённый на меня взгляд мёртвой Скальди Саль. Всё это не могло быть правдой. Но внизу продавцы утренних газет уже выкрикивали заголовки первых полос, и слова их не оставляли сомнений в достоверности произошедшего:

Взбесившийся волк! Пять жертв ночного набега!

Я сбросил ботинки и забрался под одеяло. Одеяло это подарил мне капитан «Нефритового Дракона» – он заполучил его после одного поразительного столкновения с демоном в храме на Востоке…

Едва голова моя коснулась подушки, я заснул – мгновенно, как, бывает, гаснет спичка под внезапно начавшимся ливнем. Но сон не принёс желанного облегчения.

Что видел я во сне? Сверкающие жёлтые глаза, обнажённые острые клыки. Перегрызенное горло привратника. Я бежал по крышам, преследуемый целой стаей чёрных волков, их зловонное горячее дыхание уже обжигало мне шею, и тогда я в отчаянии спрыгнул в дымоход – это была последняя попытка спастись, я в жизни никогда не прыгал в дымоходы. Я летел вниз по трубе, в кромешной темноте, я падал, падал, и вот тоннель кончился – и надо мной взошло красное обожжённое лицо Скальди Саль…

И тогда я проснулся. Весь в поту от пережитого кошмара, запутавшийся в одеяле. Наверное, перевалило за полдень – яркие лучи пробивались в щель между ставнями и освещали моё захламлённое жилище.

– Это был всего лишь сон, – вслух произнёс я. – Всё позади.

Но кого я хотел обмануть. Я знал, что явь – страшнее сна, и что всей этой истории ещё далеко до конца!

Я выбрался из кровати, плеснул воды на лицо, оделся. Вчера из-за уличных бесчинств волка мне не удалось подглядеть за доктором Кадуоллэдером. Я тряхнул головой. Я понимал, что мне сейчас надлежит сделать. На сердце было тяжело.

Без лишних проволочек я помчался по крышам в контору Брэдстока и Клинка, вошёл в здание через открытое окно на четвёртом этаже, спустился по лестнице и постучал.

– Войдите! – ответили из-за двери. – Ах, это вы, Барнаби, – обрадовался мистер Брэдсток, увидев меня. – Входите-входите…

Я сразу увидел, что за столом мистера Клинка никого нет – но не терял надежды до последнего.

– А мистер Клинк вышел? – спросил я.

– Он и не приходил, Барнаби, – ответил молодой Брэдсток. – Мистер Клинк сегодня не явился на службу. И это – из ряда вон выходящее событие.

Сердце моё упало.

Брэдсток кивком указал на стол Клинка. На столе царил идеальный порядок: остро очинённые перья были аккуратно выложены в ряд, чернильницы стояли крепко закупоренными, чтобы чернила не выдыхались, стопка свежей промокательной бумаги белела на краю. Старый Клинк, без сомнений, имел обыкновение с вечера готовить стол к следующему дню. Однако этим утром к его рабочему месту, совершенно очевидно, никто не прикасался.

– Ничего не понимаю, – продолжал мистер Брэдсток. – Сорок семь лет он проработал за этим столом – начал задолго до того, как я сам появился здесь, – и ни разу мистер Клинк не пропустил ни единого дня. Даже когда его беспокоили эти боли, он всегда был здесь, ровно в восемь утра. Да по нему часы можно было проверять, Барнаби! Ума не приложу, что случилось. – Он покачал головой. – Заболеть он, конечно, не мог. Я имею в виду, что в последнее время он был таким бодрым, с тех пор как…

– Начал принимать настойку доктора Кадуоллэдера, – закончил мысль мистера Брэдстока я.

– Точно так. – Он кивнул и помолчал. – Барнаби… а что если заглянуть к нему домой? Вас бы не затруднило? Я сейчас дам вам адрес…

– В этом нет необходимости, – сказал я, похлопывая по карману жилета. – У меня уже есть адрес мистера Клинка.

– Есть? – удивился мистер Брэдсток.

– Да, есть. – Я не хотел вдаваться в подробности. – С радостью проведаю его.

– Спасибо, Барнаби! – взволнованный мистер Брэдсток пожал мне руку на прощание. – Камень с души!

И вот я снова наверху. Подо мной расстилается город, исполненный изящества и уродства одновременно. Высокие тонкие шпили финансового квартала – и убогие крыши Осиного Гнезда, где, по стечению обстоятельств, до сих пор жил взысканный судьбою мистер Клинк. Но отправился я не в Гнездо. Если у меня и был шанс найти мистера Клинка, я знал, откуда следует начинать поиски…

Двадцать минут спустя я шёл по коньковой черепице крыш домов на Хартли-сквер. На доме номер двадцать семь я остановился, перелез через покатую крышу и вгляделся в слуховое окно.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что оно плотно закрыто изнутри деревянными ставнями.

Странно, подумал я, спускаясь с крыши. Закрытое слуховое окно. Ставни, не пропускающие свет.

Я съехал по водосточной трубе и приземлился. Я огляделся – не притаились ли неподалёку полицейские, – но не успел я вывернуть из-за угла и подойти к двери, как она распахнулась. И кто бы вы думали появился на пороге? Эллен Уикс, прехорошенькая продавщица! Только на этот раз, заметил я, лицо её было бледным и измождённым, а взгляд – испуганным.

Вместе со второй помощницей мадам Скутари они тащили большой, набитый чем-то сундук, неуклюже спускаясь по лестнице к ожидающей их коляске. И я, без сомнений, помог бы им дотащить странную ношу, если бы не мадам Скутари. Она выскочила из-за спин девушек, размахивая зонтиком и то и дело восклицая: «Поаккуратнее с товаром!», «Повеселее!», «К чему этот похоронный вид, моя девочка!», «Не знаю, откуда он их берёт, но где бы ещё мы заполучили такие сокровища?! И не спорь со мной!»

Наконец сундук втащили в коляску, и все трое исчезли в облаке пыли. Под щёлканье кнута мадам Скутари покрикивала: «Живее! Живее! Нас ждут покупатели!»

Я вывернул из-за угла, консьерж впустил меня, и я поднялся по лестнице на верхний этаж.

– А, это вы, мистер Граймс! – приветствовал меня доктор Кадуоллэдер несколько рассеянно. – Входите и подождите в моём кабинете. Мне лишь нужно кое-что убрать.

«Кое-что» оказалось внушительных размеров пачкой денег, выпирающей из внутреннего кармана. От банкнот исходил хоть и слабый, но безошибочно узнаваемый запах духов мадам Скутари.

Я вошёл в кабинет доктора и сел. Массивный стол, кожаные стулья. Доктор Кадуоллэдер скрылся в задней комнатке, оставив дверь приоткрытой. Я тихонько встал, на цыпочках подкрался к двери и заглянул внутрь.

В комнатке было темно. Мне показалось, что и стены, и пол её обиты какой-то мягкой материей. Сильно пахло карболкой, и запах этот отвлекал от ещё одного, основного – запаха соляного раствора. Не было никакой мебели. С потолка, обитого той же тканью, свисал огромный крюк, как раз подле наглухо закрытого слухового окна, того самого, в которое я пытался заглянуть с улицы. Доктор стоял в углу и убирал деньги в стенной сейф, довольно посмеиваясь себе под нос.

Я вернулся на место и хотел уже сесть, как вдруг заметил медицинскую сумку доктора Кадуоллэдера, ту самую, с выцветшими инициалами: Н. Й. В. Сумка стояла возле стола. Воровски оглядываясь на приоткрытую дверь тайной комнаты, я опустился на колени и открыл сумку.

Внутри я увидел шесть шприцев из стекла и хрома, каждый – с задвинутым поршнем на одном конце и длинной сверкающей иглой – на другом. А потом я заметил ещё кое-что. Пять из шести были пустыми. Скорее всего, лекарство из них добрый доктор уже ввёл своим пациентам. Шестой же оставался наполненным. Поршень был выдвинут, а в стеклянной трубке мерцало густое серебристо-белое вещество…

Тут из задней комнатки раздался звук – похоже, захлопнули дверцу сейфа. Молниеносно я вытащил из кармана платок, обернул им шприц с лекарством и сунул его в самый глубокий карман своего охотничьего жилета.

Едва я успел сесть, как вернулся доктор. Я проклинал свою беспечность и нерасторопность – сумку-то я не закрыл! Так и стояла она у стола, раззявив рот. К счастью, кажется, доктор Кадуоллэдер ничего не заметил. Вид у него был предовольный: вероятно, он всё ещё думал о банкнотах, спрятанных в сейфе. Он сел напротив и поправил пенсне.

– Итак, чем я могу вам помочь, мистер Граймс? – спросил он, прищурившись.

– У меня плохие новости, доктор, – сказал я. – Это связано с вашей пациенткой, Сарой Монахан. Её убили прошлой ночью, при самых ужасных обстоятельствах…

– Убили? – с лица доктора исчезла улыбка, и глаза его сузились ещё сильнее. – А я-то гадал, что случилось. Она не пришла на приём. Как вы сказали – убили?

– Вчера вечером она оказалась там, где творились беспорядки, – пояснил я. – Всё указывает на то, что её зашибла лошадь. Копытом по голове. Её тело нашли на старых Посольских конюшнях.

Доктор шумно вздохнул.

– Да-да, нападение волка. Прочёл в утренних газетах. Очень жаль, – пробормотал он. – В самом деле, очень жаль. Бедняжка Сара. Моя настойка необычайно ей помогла… Я так ждал её на заключительный приём. Ну что ж, – подытожил доктор, пожимая плечами, – полагаю, тут ничем теперь не поможешь.

– Есть ещё кое-что, – добавил я, поднимая глаза.

– Слушаю вас, – доктор вновь одарил меня улыбкой.

– Алоизиус Клинк. Я давно с ним работаю. Сегодня утром он не явился на службу.

– А я тут при чём? – удивился доктор Кадуоллэдер.

– Он ваш пациент, доктор. Я доставил ему ваше уведомление. Он адвокат, и адвокат весьма богатый. Вероятно, вы знаете его под фамилией Клинковичски.

Правая бровь доктора поползла вверх. Он мрачно на меня посмотрел.

– Как вы сказали – богатый адвокат? Но видок у него, как у старого бродяги. Да и живёт он в этой дыре, которую вы называете… Осиное Гнездо, так, кажется?

– Там дом его родителей, – объяснил я. – Мистера Клинка – то есть мистера Клинковичски – не очень-то заботит внешний вид. Однако он – один из лучших адвокатов во всём городе, и…

– Мистер Клинковичски действительно приходил ко мне вчера вечером, – перебил меня доктор Кадуоллэдер. – Он получил последнюю порцию лекарства и ушёл, полностью исцелённый. – Доктор нахмурился. – Дайте-ка подумать, он что-то говорил о поездке – на побережье, если память меня не подводит…

– Поездке на побережье? – изумился я. – Это совсем не похоже на мистера Клинка!

И во второй раз доктор перебил меня.

– Дражайший мистер Граймс! Когда курс лечения закончен, я желаю пациенту здоровья и долголетия и вычёркиваю его из списка. Но будь мне известно, что этот ваш мистер Клинк – богатый адвокат, я бы никогда не стал лечить его настойкой.

– Не стали бы?

– Разумеется, не стал бы, мистер Граймс. – Доктор поправил пенсне и уставился на меня своими стальными глазами. – Моя настойка – для бедных и нуждающихся, для угнетённых и презренных. И вам, мистер Граймс, как человеку, разносившему уведомления по адресам моих пациентов, – тут доктор как-то по-волчьи осклабился, – это известно, как никому другому.

Я постарался улыбнуться в ответ как можно более непринуждённо и встал, чтобы попрощаться.

– Вы – истинный филантроп, доктор, – изрёк я.

– Мне снова понадобятся ваши услуги в следующем месяце, мистер Граймс, – сообщил доктор. – Надеюсь, я могу на вас рассчитывать.

– Конечно, можете, доктор Кадуоллэдер, – заверил его я, хотя уже не сомневался, что увижу доктора гораздо раньше. Только вот он об этом не узнает.

* * *

В течение следующей недели или около того я неотступно следовал за доктором, куда бы он ни пошёл. С крыш я наблюдал за каждым его маршрутом. Добрый доктор отваживался заходить в самые бедные кварталы города, останавливаясь и беседуя со всяким, кто попадался ему на пути. Одних он как будто отвергал после пары вопросов. С другими же разговаривал часами, внимая их жалобам на всевозможные недуги. Стоя на карнизе или прячась в дверном проёме, я слушал, как доктор проводит подготовительную работу.

– Какое несчастье, дорогая! – доносились до меня обрывки разговора доктора с прачкой со Скотобойного проезда. – И некому за вами присмотреть?

– Некому, некому, – сетовала старая женщина, голос её был слаб и прерывист. – Ни единой души на всём белом свете у меня не осталось. Так и живу одна-одинёшенька – с тех пор как мой Альфи ушёл на небеса…

– И сей прискорбный факт, разумеется, усугубил ваше и без того плачевное состояние, – в голосе доктора звучала неподдельная забота. – А есть ли у вас соседи, которые не откажут в помощи? Или, например, друзья? Родственники?

– Говорю же вам, доктор Кадуоллэдер, сэр, – отвечала прачка, – никого у меня нет.

– Да, всё это весьма печально, – заключил доктор. Из своего укрытия в стене я увидел, как он раскрыл медицинскую сумку и достал оттуда одну из синих бутылочек с настойкой.

– Дайте мне свой адрес, Лили Вагстафф, дорогая, – велел доктор, – а я дам вам одну из моих особенных настоек. Будете принимать по чайной ложке каждый день в течение трёх последующих недель, а потом придёте ко мне на приём для заключительной процедуры… – Тут доктор улыбнулся. – Я пришлю вам уведомление.

– Вы так добры ко мне, – сказала Лили, – но я не могу себе такого позволить, доктор. Я и так еле свожу концы с концами, стираю, а у меня же спина больная…

– О, денег я с вас не возьму, – доктор улыбался. – Мне достаточно знать, что я помог кому-то, кто нуждался в помощи.

Он записал адрес прачки в маленькую чёрную книжечку, попрощался, приподняв шляпу, и отправился дальше.

Вторая бутылочка настойки доктора Кадуоллэдера досталась беззубому доходяге-старьёвщику, которого он встретил в восточной части города, прочёсывая улицы в двуколке, запряжённой лошадью. Вдовец, ни сестёр, ни братьев, ни сыновей, ни дочерей, старьёвщик был несказанно счастлив испробовать волшебное лекарство, которое, как доктор заверил его, указывая на этикетку, «укрепит силы физические и умственные».

– Уж не знаю насчёт умственных, – рассмеялся доходяга. – Умом-то меня не наградили, – признался он и постучал пальцем по лбу. – То ли дело вы, доктор, – человек учёный. А вот посильнее стать не помешало бы. Эдак мясца нарастить!

– Принимайте на здоровье, мистер Лестер, – увещевал доктор. – На доброе здоровье!

За Лили Вагстафф и Эдом Лестером вскоре последовали Элиза Хантер, Виктория Дрейпер, Молли Саггз и высокий сутулый могильщик по имени Фердинанд Криппс.

Я снова пришёл на Хартли-сквер на следующий день после того, как доктор Кадуоллэдер вручил мистеру Криппсу свою настойку. И на следующий. И – на всякий случай! – на следующий. Но доктор больше не намерен был ни посещать Осиное Гнездо, ни прогуливаться по Восточной набережной, ни бродить по трущобам. Это оказалось весьма кстати – мне требовалось время на собственную подготовительную работу.

Во-первых, я, по своему обыкновению, засел в Библиотеке Андерхилла. Труды мои не прошли даром – удалось найти кое-что любопытное. Во-вторых, я заручился помощью Пи Би и ради его мудрёных опытов носился по всему городу и мешками скупал готовые лекарства – те, что отпускают без рецепта…

Это случилось в разгар вечера перед моим очередным – и, как я очень надеялся, последним – визитом к доктору Кадуоллэдеру. Профессор вдруг воскликнул:

– Боже всемогущий, кажется, получилось!

Мы оба были в лаборатории. Я дремал на кушетке. На самом деле я прилёг просмотреть последние записи, которые сделал в Библиотеке, пытаясь сложить фрагменты в целую картину, но веки мои стали такими тяжёлыми, что я на секундочку закрыл глаза. Тем временем профессор склонился над устрашающего вида конструкцией – скоплением сообщающихся между собой стеклянных колб, медных горшочков, диковинных колпачков и пробирок. Пи Би капнул желтоватую жидкость из пипетки прямо в одну из пузырящихся колб.

– Получилось? Вы уверены? – я был так взволнован, что вскочил с кушетки.

– Насколько вообще можно быть уверенным в таком деле, Барнаби, – ответил Пи Би, поднося пузырёк с тёмно-зелёной жидкостью к свету. – Теперь, в соответствии с моей теорией, фотоликантропную чувствительность можно довольно эффективно заблокировать на субфолиевом уровне при пероральном приёме…

Я слушал, как профессор описывает тонкости эксперимента, на который он потратил так много времени и сил, и, вопреки всему, надеялся, что именно эта его теория окажется верной.

* * *

Следующим утром я отправился по крышам на Хартли-сквер. Ровно в семь часов я уже стоял перед доктором, готовый исполнять поручения.

– По-прежнему пунктуальны, – отметил он, и глаза его сверкнули. – Вот уведомления, которые необходимо доставить сегодня.

Я поблагодарил и, спрятав шесть конвертов в карман охотничьего жилета, простился с добрым доктором.

Вновь поднявшись на крыши, я шёл и шёл через весь город, пока не убедился, что от Хартли Сквер меня отделяет внушительное расстояние. Тогда я остановился возле невысокой башни с зубчатыми стенами, присел и вытащил конверты, которые доктор Кадуоллэдер вручил мне. Как я и предполагал, все имена на них были мне знакомы.

Лили Вагстафф. Эд Лестер. Элиза Хантер. Виктория Дрейпер. Молли Саггз. Фердинанд Криппс.

Я переписал себе адреса. Все до одного – в трущобах: полуразрушенные лачуги на богом забытых улицах. Сердце бешено стучало. Потому что затем я сделал то, чего никогда не делал прежде – и чего никогда умышленно не сделал бы ни один тик-такер, которому дорога его профессиональная честь.

Я разорвал конверты. Все шесть.

Вместе с содержимым… Я превратил их в крошечные клочки, которые теперь, стоя на краю крыши, держал в сложенных ладонях. А потом я бросил их на ветер. Они кружились в воздухе, словно перья над болотом после меткого выстрела охотника.

Я опять присел, вытащил из кармана куртки шесть новых конвертов, шесть подписанных от руки карточек и шесть стеклянных пузырьков с тёмно-зелёным содержимым. В каждый конверт я вложил по карточке и по закупоренному пузырьку, затем написал на каждом конверте имя и адрес. И отправился по первому адресу.

Они кружились в воздухе, словно перья над болотом после меткого выстрела охотника

Мне показалось, Лили Вагстафф ждала меня.

– Вы от милого доктора Кадуоллэдера, правда? – спросила она.

– Правда, от него.

– Не покривлю душой, коли скажу вам: доктор – кудесник! – Лили Вагстафф расплылась в улыбке. – В жизни такой здоровой не бегала!

Я передал ей конверт.

– Прочтите, что там написано, добрый юноша, – попросила она. – Я-то не сильна в этих каракулях.

Я открыл конверт и вынул карточку: «Лекарство для последнего приёма находится в этом конверте. – Я протянул ей пузырёк. – Пожалуйста, выпейте незамедлительно. Ваш визит отменяется. – Пока я читал, Лили Вагстафф откупорила пузырёк и выпила его содержимое. – Доктор Кадуоллэдер нездоров».

Глава 12

Доктор Кадуоллэдер поступил предусмотрительно. Он обеспечил себя нужными связями. Он снискал расположение главного констебля, организовал общее дело с кузиной самого мэра, мадам Скутари. И пока доктор вёл себя осторожно, выбирая жертв в самых бедных районах города, он верил, что останется безнаказанным.

Однако я не собирался с этим мириться. Что мне за дело до главного констебля, что мне за дело до мэра и до мадам Скутари – это мой город, и я буду его защищать! Я намеревался противостоять доктору Кадуоллэдеру до последнего. Если он откажется собрать вещи и покинуть город сегодня же, я взберусь на самую высокую крышу и оттуда прокричу обо всех его гадких делишках.

А уж когда дело доходит до крыш – теперь вы, сомнений нет, понимаете – тут я кое на что способен. Но всё-таки тем вечером, на закате, я возвращался на Хартли Сквер с дурным предчувствием.

– Ааа, мистер Граймс, хорошо, что вы пришли, – с улыбкой встретил меня доктор Кадуоллэдер, открывая дверь в приёмную и приглашая меня войти. – Должен признаться, я уже начал слегка беспокоиться. Солнце почти село, а ни один из моих пациентов пока не явился для заключительной процедуры. Вы, надеюсь, доставили им уведомления?

Я покачал головой.

– Нет, мистер Граймс? – Улыбка застыла на его лице, потом медленно исчезла, сменившись грозным выражением. – Нет?

– Нам нужно поговорить, – сказал я.

– Очевидно, нужно, – отозвался доктор Кадуоллэдер металлическим голосом. – Пройдёмте в мой кабинет. Разговаривать будем там.

И я последовал за доктором через приёмную. Шесть красных, с золотыми кантами и кистями, стульев больше не томились вдоль стен, а стояли кружком, в нетерпеливом ожидании пациентов, которые вот-вот, по плану доктора, должны были явиться. Со столика убрали все журналы. Теперь на нём красовался лакированный поднос с шестью чайными парами. Мы прошли через приёмную и оказались в кабинете.

– Садитесь, мистер Граймс, – велел доктор.

Я послушался.

– Ну а теперь, быть может, вы соблаговолите объяснить мне, что происходит?

– Вообще-то, доктор Кадуоллэдер, – я старался, чтобы голос мой звучал спокойно и ровно, – я надеялся, что это вы мне объясните.

Доктор замешкался. Он пристально посмотрел на меня своими стальными глазами из-за затемнённых стёкол пенсне, словно хотел прочесть мои мысли. Потом вдруг улыбнулся.

– Безусловно, мистер Граймс. Но, может, сперва выпьем по чашечке чая?

Я кивнул. Доктор поднял серебряный чайник с подноса, стоявшего на столе, и жестом велел мне принести чашки из приёмной. Я сходил, взял две с лакированного подноса и вернулся в кабинет. До конца я так и не понимал, чего мне стоит ждать. Вспышки ярости? Гневной отповеди? Опровержений? Угроз? Но если доктор пожелает мирно договориться, то я вовсе не против.

По-прежнему улыбаясь, доктор разлил дымящийся чай по чашкам.

– Молоко? – поинтересовался он. – Сахар?

– Молоко. И сахар.

– Ну а теперь, мистер Граймс, – произнёс доктор невозмутимо, помешивая чай ложечкой и ставя передо мной чашку, из которой шёл пар, – расскажите, что вас беспокоит?

– Меня беспокоит, доктор, – я, как мог, старался сохранять выдержку, – что у ваших пациентов есть скверная привычка пропадать.

Доктор пожал плечами.

– Я им не нянька, мистер Граймс. Когда они заканчивают курс лечения, то вольны делать, что хотят.

– Да неужели, доктор! – сдерживаться выходило всё хуже. – А как же Сара Монахан? Она же Скальди Саль. Её нашли мёртвой как раз там, где неистовствовал волк… Похожий на того, с которым я столкнулся в ночь исчезновения старика Бенджамина – другого вашего пациента.

Доктор пронзил меня холодным стальным взглядом.

– Кроме того, доктор Кадуоллэдер, вам отлично известно, что волки в городе появлялись не единожды.

Я замолчал, взял чашку и понюхал её содержимое.

Доктор усмехнулся. Эту усмешку я помнил.

– Мне вас не обхитрить, мистер Граймс, – сказал он, снимая пенсне. – В чае действительно лекарство. Я считаю, что оно помогает успокоить моих пациентов перед заключительной трансформацией.

– Я провёл расследование, доктор Кадуоллэдер, – отчеканил я, ставя чашку обратно на блюдце. – Или, точнее сказать, доктор Клаус, а если уж быть совсем точным – Никлаус Йоханнес Вестфаль, охотник на оборотней.

На всякий случай я покрепче сжал рукоять трости. Доктор, однако, улыбался.

– Н. Й. В. – пояснил я. – Инициалы на вашей сумке.

– Да, да, мистер Граймс, – непохоже было, что он собирается противоречить. – Я и вправду доктор Вестфаль. – Он подался вперёд в кресле, чуть развёл в стороны тонкие и длинные пальцы руки, лежащей на столе, и принялся их рассматривать. Мне показалось, он побледнел и даже осунулся. – Всю жизнь я избавлял мир от оборотней, охотился на них, уничтожал их… И какую благодарность я получил? – Он сердито поморщился. – Крошечную пенсию. Близкие меня боялись и презирали. В конце концов, я заболел, но и тогда я не переставал делать то, что привык делать всю свою жизнь, – он ударил узловатым кулаком по столу. – Я сражался с болезнью. Я экспериментировал. Очищал, улучшал – пока не создал лекарство…

– Вашу настойку? – спросил я. Во рту у меня пересохло.

– Мою настойку, – кивнул доктор Кадуоллэдер. – Ключевой компонент я извлёк из слюны оборотня, мой дорогой Граймс. Настойка дарует силу свирепого зверя и безграничную жизнеспособность. Как видите, спустя почти сотню лет она всё ещё действует. Но у всего есть своя цена. Если на того, кто принимает эту настойку, попадут лучи полной луны, – он сам станет оборотнем. Неприятный побочный эффект, но и его я обернул себе на пользу. Потом я инсценировал собственную смерть и отправился странствовать по миру, чтобы вкусить плоды моего удивительного открытия.

Я гневно замотал головой. Я подумал о Скальди Саль, о том, как стойко она переносила невзгоды после того страшного случая с доменной печью. А Рыжий Том Керрик, а Скоби Ратбон – славные, надёжные ребята: как благодарны они были за то, что кто-то оказался неравнодушен к их судьбе и облегчил их страдания, и как вероломно они были преданы. И, конечно, старый извозчик Бенджамин, который всегда был моим верным другом…

– Я находил слабых, бедных, беззащитных – тех, кого не хватятся, – и давал им настойку. Потом назначал приём в полнолуние и делал последнюю инъекцию.

– Шприц, – перебил я. – В нём ртуть и сонная одурь.

Доктор улыбнулся.

– А вы и вправду провели расследование. Я впечатлён, мистер Граймс. Я был охотником на оборотней – величайшим на свете. Я знаю об уничтожении этих тварей всё. И тем не менее, подлинное моё величие – в том, что внутри шприца. Раствор закрепляющего действия – самое грандиозное из всего, что я создал. Грандиознее, чем сама настойка. Я делаю укол – и обратной дороги нет, жертвы никогда больше не обретут человеческий облик. – Доктор радостно потирал руки. – Как я уже сказал, мистер Граймс, я обернул неприятные побочные эффекты себе на пользу.

Я вздрогнул.

– Вы снимаете с них шкуры, доктор, и продаёте эти шкуры…

– Вестфальская отделка! – хохотнул доктор и сделал резкое движение правой рукой.

Я почувствовал острую боль в плече, и, опустив глаза, увидел, что в меня впился дротик с пером.

– Отравленный чай, – засмеялся доктор. – Мой дорогой мистер Граймс, поймать волка можно по-разному.

Волка… Волк… Волк…

Слова эхом отдавались в моей голове. Я тщетно пытался встать на ноги и вытащить шпагу. Перед глазами плыли размытые очертания предметов, вся комната как будто покачивалась. Тело моё онемело и стало невероятно тяжёлым. В голове раздалось громкое жужжание, а потом…

Темнота.

* * *

Не помню, как долго я был без сознания, но, когда очнулся, то лежал на мягком полу в лаборатории. Я был ещё слаб, однако понял, где я: обитые тканью стены, сверкающий крюк над головой.

– Вы меня удивляете, мистер Граймс.

Голос доктора доносился из дальнего угла лаборатории. Огромных усилий мне стоило повернуть голову. Доктор стоял там, у стены. На нём был белый медицинский халат и высокие резиновые перчатки. Доктор держал огромный шприц и поршнем отмерял в нём нужное количество серебристо-белой жидкости. Потом повернулся ко мне и слабо улыбнулся.

– Не ожидал, что вы так легко попадётесь.

Я ничего не ответил. У меня свело живот и заколотило в висках. Какой же я глупец! Надо было сначала насадить мерзавца на шпагу, а потом уже задавать ему вопросы. Я сплоховал и поплатился за это – теперь я полностью во власти доктора.

Он шагнул ко мне, поправляя пенсне на ходу.

– Примите мои извинения за некоторую грубость, с которой приходится вводить вам лекарство. Вы знаете, мои пациенты обычно проходят трёхнедельный курс, но в вашем случае, мистер Граймс…

– В моём случае? – прохрипел я и вдруг почувствовал, как же у меня саднит горло.

Доктор кивнул в сторону трёх пустых синих бутылочек, лежащих рядом со мной. Также подле лежали воронка и резиновая трубка.

– Как видите, я вынужден был ввести вам максимально концентрированную дозу, – пояснил он. – Исключительно спокойствия ради.

Я хотел вскочить, но не мог пошевелить и пальцем. Лекарство из дротика всё ещё действовало.

– А теперь, – улыбнулся мне доктор, – не приступить ли нам к заключительной процедуре?

И с этими словами он отклонился и натянул на голову какой-то странный мешок. Теперь всё лицо доктора было скрыто, а вместо глаз темнели зловещего вида стеклянные вставки. Затем он потянулся к толстому шнуру, свисающему со слухового окна, схватился за него и дёрнул. Что-то щёлкнуло. Потом заскрипело. Медленно, но неотвратимо дощатые ставни стали открываться. И когда они открылись, прямо надо мной оказался огромный белый диск полной луны. Луна сияла, и весь я тонул в потоках её серебристого света.

Знаете ли вы, каково это? Хоть раз такое испытывали? Как будто с вас медленно сдирают кожу? Когда мышцы – ноют и набухают, а кости изнутри словно прорывают плоть? Вы хоть раз чувствовали, как натягиваются до предела сухожилия? Хоть раз боялись, что ваш скелет сейчас раскрошится – прямо внутри тела?

Вот каково это – превращаться в волка. И я не забуду этого до конца своих дней.

Пальцы на руках и на ногах вытягивались, конечности превращались в мощные когтистые лапы. На шее вздулись вены, живот свело судорогой, мышцы напряглись и задрожали. Язык – длинный и блестящий – вдруг повис в уголке рта, нос и челюсть стали удлиняться и обернулись мордой, которая скалилась, обнажая слюнявые клыки. Я извивался на полу в муках боли, а на теле моём уже начинала прорастать густая блестящая тёмно-коричневая шерсть.

– Уууууууу! – я взвыл на луну, хоть и не хотел, – но мне всё труднее было себя контролировать.

Опустив голову, я увидел, как блеснул в лунном свете шприц – шприц с ртутью и сонной одурью. Раствор закрепляющего действия. Раствор… уничтожающего действия. Всё сразу стало предельно понятно.

Меня подвесят на крюк, как остальных несчастных, тех, кто был здесь до меня, тех, чья кровь не до конца ещё смылась с этих бледно-серых мягких стен. С меня сдерут шкуру. Начнут – с головы. Шкуру продадут мадам Скутари. Та лишних вопросов не задаёт. Быстро сделает из меня воротник. Или манжеты. На радость богатым покупателям – знаменитая вестфальская отделка.

– Нет! – сказал я себе. Я решил сражаться за то, чтобы во мне не погиб человек. – Я не зверь и зверем становиться отказываюсь!

Собрав всю силу, которая только оставалась в глубине моего существа, я напряг мышцы. Зловещая фигура доктора – со смертельным шприцем в руке – надвигалась.

Ближе… Ещё ближе…

И тут я, с леденящим душу воем, бросился на доктора, повалив его на спину. Мы со стуком ударились об пол. Доктор выпустил из рук шприц, и тот отскочил.

До сих пор не могу понять, что на меня нашло, но единственное, чего я желал тогда, – перегрызть доктору горло. Я был волком, мне грозила опасность, и я вёл себя, как всякое животное, загнанное в угол. Я клацнул зубами, однако во рту оказалась только ткань: в пылу борьбы я сорвал с головы противника странный защитный мешок.