Текст книги "Дорогой враг"

Глава девятая

Мейкон

Я заканчиваю разговор с Делайлой прежде, чем сделаю что-то нелепое, например попытаюсь поболтать с ней, пока она едет домой. Она ясно дала понять, что мне нужно повесить трубку и оставить ее в покое. Я охотно готов сделать это, но дело не в том, что я не хочу ее видеть. Просто я не смог бы смотреть ей в глаза сейчас.

Натужно кряхтя, я отрываю задницу от инвалидного кресла и пытаюсь присесть на пол. Все идет наперекосяк, и я жестко приземляюсь на бедро. Боль искрится и стреляет, как фейерверк. Что-то просачивается под штаны. Супер. Я упал на свой ужин.

Норт входит в тот момент, когда я протягиваю руку, чтобы подобрать осколки тарелки.

– Вот это зрелище.

Я даже не утруждаюсь поднять на него взгляд.

– Тебе что-то нужно?

– Нет. А тебе, похоже, да. – Он приседает рядом со мной и начинает убирать часть беспорядка на покореженный поднос. Я воздержался от желания попросить его уйти. Норт практически такой же упрямый, как и Делайла, а боевой дух покинул меня.

– Что, черт возьми, произошло? – спрашивает он.

Морщась, подношу большой палец ко рту и понимаю, что осколок стекла впился в кожу.

– Думаю, ты слышал.

– Не удивлюсь, если это слышали все в округе Ориндж. – Норт отодвигает мое кресло и просовывает руки мне под мышки. Не спрашивая. Просто делая. И хотя мне не особо приятно получать помощь от кого бы то ни было, я больше не в том положении, чтобы возмущаться.

Он помогает мне сесть в кресло.

– Пора принять душ.

– Ну черт. – Да, я реагирую не как взрослый. Я до сих пор не привык к тому, что не в состоянии затащить свою задницу в душ без посторонней помощи. У меня нарушено равновесие. Учитывая сломанные ребра, запястье и ногу, сейчас я не могу принять устойчивое положение, не испытывая сильную боль.

Норт помогает в этом. Мне следует нанять опытную медсестру, но мой уровень доверия к людям близок к нулю. И как бы мне ни нравилась эта ситуация, Норт ведет себя профессионально и невозмутимо, что помогает выдержать происходящее.

Гордость – странная штука. Мы склонны думать, что действуем себе во благо, не желая зависеть от других. Было ли дело в гордости или в эго, которое заставило меня прогнать Делайлу, когда та пыталась помочь? Зудящий, тугой ком в животе заставляет задуматься, что, может, истинная гордость – это способность с достоинством принимать ситуацию такой, какая она есть.

Как бы то ни было, мое уважение к тем, кто был вынужден изменить свой образ жизни и принять его с честью и достоинством, увеличилось в десятки раз.

Я снова переодеваюсь, когда Делайла, хлопнув дверью, проходит через весь дом и закрывается в комнате до утра. Эта девушка никогда не умела появляться бесшумно. Несмотря на плохое настроение, мои губы угрожающе подергиваются в улыбке. Она пролетает мимо, подобно шторму, крушащему все вокруг и оставляющему за собой беспорядок. В этом вся Делайла.

Когда мы были подростками, меня очаровывала та дерзость, которая исходила от нее. Внешне она была застенчивой девушкой, и ей не нравилось, когда на нее обращали внимание. Одежда и прическа, которую она выбирала, были специально подобраны для того, чтобы слиться с толпой. По логике вещей, она должна была незаметно ползти по жизни. Но нет. Может, какая-то часть ее и хотела спрятаться, но истинная сущность Делайлы желала сиять ярко.

Для человека, который привлекал внимание без особых усилий, но тайно ненавидел это, я уже тогда понял, что она была моей полной противоположностью. И что мы оба были немного чудаковатые.

Сегодня я погасил полный жизни огонь на ее прекрасном лице. Крича как тиран.

– Какой же я придурок.

Норт, который вернулся как по звонку, приподнимает бровь.

– Неужели? Серьезно, Сэйнт, что на тебя нашло? Ты практически унизил ее.

Кряхтя, устраиваюсь на диване, установленном в зоне отдыха моей спальни.

– Не знаю. В последнее время я не в себе. – Я хмурюсь. – Еще до того, как появилась Делайла.

– Ты должен рассказать ей о несчастном случае.

Несчастный случай. Наверное, так оно и было. Тошнотворное ощущение с привкусом машинного масла скользит по горлу. Я сглатываю.

– Расскажу.

Норт долго прожигает меня взглядом, прежде чем склоняет голову набок. Слышится слабый хруст, когда он потирает рукой изгиб шеи. У меня поганое настроение, а он чертовски напряжен.

– Что это с тобой?

Он перестает ерзать.

– Мартин приехал.

– Что? Сейчас? – спрашиваю я с раздражением. Конечно же, он пришел именно в это время.

– Я сказал ему, что у тебя может не найтись времени на него, но он настоял, что подождет.

– Где ты его оставил? – спрашиваю я, поскольку мне не по душе мысль, что Мартин может свободно расхаживать по моему дому. Вряд ли он сделал бы что-то настолько глупое, как шпионаж. Однако он чересчур наблюдателен.

– Он около кабинета. – По тону Норта становится ясно, что ему прекрасно известно, почему я спросил.

Рабочий кабинет отрезан от остальной части дома. Что также значит, что если Делайла захочет выйти из комнаты и пойти на кухню, то она не столкнется с нами. Я никогда не скрывал, что ищу Сэм. Но разговор о сестре Делайлы плохо влияет на всех нас. У меня нет желания сыпать соль на сегодняшние и так открытые раны.

Я обнаруживаю Мартина удобно развалившегося в моем любимом кожаном кресле у потухшего камина с бокалом Pappy Van Winkle[17]17
  Бурбон, выходящий ограниченным тиражом 6–8 тысяч бутылок в год. Чтобы купить одну бутылку, необходимо участвовать в лотерее либо на аукционах.


[Закрыть] в руке. Мартин – яркий пример стремительно прожитой жизни, полной трудностей. Морщинки расходятся веером в уголках его глаз и обрамляют тонкий рот. В его карих глазах всегда блестит суровость, даже когда он улыбается.

Когда я переехал в Лос-Анджелес, то заметил мелкие детали во внешности людей. Но это особенность здешней культуры. Вы быстро учитесь определять состоятельность, здоровье и положение человека в обществе с одного взгляда.

Я предлагаю Норту выпить, но тот мотает головой, прислоняясь плечом к закрытой двери.

Я наливаю себе стакан и располагаюсь напротив Мартина. Сжимаю пальцы вокруг прохладных, острых граней хрустального бокала.

– Ты нашел ее? – Нет смысла отвлекаться на болтовню с Мартином. К тому же я знаю ответ. Если бы он нашел ее, она была бы здесь.

– Девушка стала призраком. – Он хмурится, в его глазах мелькает раздражение, но оно быстро исчезает. – Я бы даже удивился, не будь моей работой найти ее.

Норт отводит взгляд, едва сдерживая ворчание. Разговоры о Сэм также портят настроение и ему. Господи, есть ли хоть кто-нибудь, кто не пострадал от моей бывшей напарницы по несчастью?

Мне следует быть разочарованным, что Сэм по-прежнему не объявилась. Но думать о том, почему мне все равно, не хочется.

– Только не отчаивайся. Она всю жизнь разрабатывала идеальный план исчезновения.

Мартин недовольно шипит и одним быстрым глотком осушает стакан.

– Я и таких находил.

– Оставь пока все как есть.

Моя просьба проносится по комнате, подобно бомбе, и оба мужчины вытаращивают на меня глаза. Черт. Я тоже удивлен, поскольку не это собирался сказать. Но теперь, когда слова произнесены, я вскидываю подбородок и смотрю в ответ.

– Сейчас у нас есть более важные дела, на которых необходимо сосредоточиться.

Готов поклясться, Норт бормочет: «Такие как Делайла?» Но он бросает на меня непонимающий взгляд, когда я поворачиваю голову в его сторону и свирепо смотрю. Тем не менее я не могу это отрицать. Отбросив тревожные мысли, отставляю свой все еще наполовину полный стакан в сторону.

– Мне бы хотелось узнать о другом.

Мне нужно знать, что мой дом защищен.

Мартин наклоняется вперед, положив руки на бедра.

– Мишель Фредерикс. Агент по недвижимости из Пасадены. Думаю, именно так она и узнала твой адрес.

Воротник моей рубашки слишком сильно давит на шею. Бьюсь об заклад, эта проклятая вещь села после стирки.

– И ты уверен, что это она была с Браун?

Лиза Браун – мой сталкер. Сложно произносить имя этой девушки, не чувствуя себя при этом дурно. Меня не волнует, есть ли у нее проблемы с головой. Я просто хочу, чтобы она была как можно дальше от меня. Ее арестовали за создание угрозы жизни и преследование, однако выпустили под залог. Они наложили на нее судебный запрет, но это всего лишь клочок бумаги, а не гарантия. И в ту ночь, когда моя машина слетела с дороги, Браун была не одна.

Я могу сколько угодно говорить себе, что мое паршивое поведение сегодня было вызвано гордостью. В каком-то смысле проще ссылаться на это, чем признать страх, ночной кошмар, который не утихает. Давным-давно я сказал себе, что больше никогда ничего не буду бояться. К сожалению, эмоции не слушают приказов.

Мартин протягивает мне свой телефон. На нем коллаж из фотографий лица человека в низком качестве, явно сделанные дешевым фотоаппаратом. Такое лицо вы можете увидеть на вывесках о недвижимости. Довольно привлекательная женщина лет тридцати пяти с темно-каштановыми волосами улыбается мне.

– Это она? – спрашивает Норт.

Я смотрю на фотографию, у меня дрожат пальцы, пока я не беру себя в руки.

– Не знаю. – Я помню сильный запах дешевых цветочных духов. Одна из женщин была брюнеткой. – Все было как в тумане. – Кровь и дождь поспособствовали этому.

– Она дружит с Браун, – вставляет Мартин. – Они обе подписаны на группу твоих поклонников в Фейсбуке[18]18
  Деятельность социальной сети запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности (согласно ст. 4 закона РФ «О средствах массовой информации»).


[Закрыть]. Добровольные грешницы Сэйнта.

Норт издает хриплый, горловой смешок, пытаясь сдержать его. Я бросаю на него взгляд, но в нем нет ни капли тепла. Я бы тоже посмеялся, если бы не воспоминания о том, как меня преследовали и обращались как с вещью, пока я находился в ловушке смятых обломков машины.

Мартин пронзает меня взглядом.

– Она была здесь прошлой ночью.

По груди пробегает холод. Я отбрасываю страх в сторону.

– Что? – Это не вопрос. Больше похоже на начало угрозы.

Норт отталкивается от двери.

– Камеры ничего не зафиксировали.

– Все просто, – уныло говорит Мартин, – она не подошла достаточно близко к дому. Просто сидела в своей машине через два дома по улице. Мои ребята следили за ней.

Именно это знание помогает мне спать по ночам. И оно также заставляет меня напрягаться. Вся моя с трудом заработанная свобода вновь сведена к пристальному контролю. Чувство ограниченности давит на шею, как удушающий воротник, и на секунду, лишенный воздуха, я вновь оказываюсь под присмотром отца.

Нет. На этот раз ситуацию контролирую я.

– Мы должны доложить об этом, – говорит Норт. – Пусть они ее арестуют.

Мартин качает головой.

– Она не совершила ничего, за что ей можно предъявить обвинения. Во всяком случае, на данный момент мы не можем ничего доказать.

– Но если она была там…

– Он прав. – Вздохнув, я тянусь за своим напитком. – У нас нет никаких доказательств.

– В конце концов, мы можем заявить о ней как о подозреваемой, – настаивает Норт.

– Уже сделал. – Мартин убирает телефон в карман. – Они собираются допросить ее. А пока мы сохраняем бдительность. Я не видел Браун поблизости, но это не значит, что она вне подозрения.

– Чертовски здорово, – бормочу я себе под нос.

Норт провожает Мартина, а я возвращаюсь в свою комнату. На улице еще светло. Месяц назад в это время я был бы в элитном баре в окружении людей, которых едва знаю, и позволял бы их болтовне расслаблять меня до бездумного спокойствия. Я бы подпитывался энергией всех и каждого, при этом оставаясь в стороне. Не идеальная жизнь, но соразмерная. Этого достаточно, чтобы помешать мне думать о вещах, которые следует оставить в прошлом.

Сейчас же я хочу сделать лишь одно – принять обезболивающее и заползти в постель. Я замедляюсь, когда приближаюсь к двери Делайлы. В доме настолько тихо, что я слышу звуки включенного телевизора. Она смотрит фильм «Мой мальчик»[19]19
  Драматический фильм 2002 года; сюжет повествует о жизни 38-летнего бездельника и заядлого бабника Уилла Фримана и 12-летнего одинокого подростка Маркуса.


[Закрыть].

Болезненное воспоминание столь же яркое, как прожектор, поражает меня.

Мы сидели на большом коричневом угловом диване в ее гостиной и смотрели этот самый фильм. Делайле было четырнадцать, у нее были пухлые щечки и толстая коса, которая темной змеей спускалась на сутулые плечи. Она свернулась калачиком на одном конце дивана, тогда как мы с Сэм расположились на другом.

Как и обычно, Сэм прижималась ко мне, пока мое плечо не онемело и я не попытался оттолкнуть ее. В ответ она вонзила свой костлявый локоть в место, прикосновения к которому, как она знала, раздражали меня до чертиков.

Хью Грант отпустил шутку, заставившую меня рассмеяться. Делайла тоже засмеялась. Меня поразило, что мы начали смеяться одновременно. Должно быть, она тоже это поняла, поскольку повернулась в мою сторону, и наши взгляды пересеклись. Между нами словно проходит разряд тока каждый раз, когда у нас не получается не смотреть друг на друга.

По всему телу прошла неизбежная реакция потоком жара, напряжения, разочарования и скручивающего чувства неправильности. И поневоле я скрыл это, открыв рот:

– Влюбилась в старину Хью?

Хью Грант сыграл Уилла в фильме. Крутой богатый парень, которого ничего не интересовало, кроме секса и вечеринок.

Делайла поджала губы, одарив меня испепеляющим взглядом, по которому я скучал.

– Ну, он остроумен. Умен, что, безусловно, плюс.

– И богат. Не забывай об этом.

– Богатство – это лишь часть того, что делает его бесполезным подонком.

Сэм, которая ковыряла лак на своих ногтях, подала голос:

– Он старый, но по-прежнему сексуален. Я бы встречалась с ним.

Фырканье Делайлы сказало о многом.

– Делайла больше любит Маркуса, – сказал я, заставляя ее оглянуться на меня. Маркус был чудаком в этой истории. Неуклюжий, одинокий, подвергшийся издевательствам со стороны одноклассников и напуганный из-за потери матери – единственного человека, который, как он чувствовал, по-настоящему любил его.

Удивительно, но Делайла улыбнулась, грустно и загадочно. А затем положила подбородок на колени, почти свернувшись комочком на диване.

– Ты прав. Если и есть кого любить в этом фильме, так это его.

Она выбрала меня как несчастного Уилла, а себя как Маркуса. Часть меня умирала от желания сказать ей, что из всех героев фильма я больше всего отождествляю себя с Маркусом.

Но я не помню, что сказал на самом деле. Вероятно, что-то неприятное. Воспоминание исчезает, оставляя меня одного в коридоре, прислушивающегося к звуку смеха Делайлы, который доносится сквозь тишину.

Мне хочется постучать в ее дверь, попросить впустить меня так сильно, что дрожат руки. Но вместо этого я ухожу. Мы оба дали обещание. Нравятся они мне или нет, но я намерен сдержать свое.

Глава десятая

Делайла

– Так вот где ты берешь все эти вкусные фрукты. – Мейкон проходит вдоль прилавков фермерского рынка, на который я его привела. Его лицо наполовину скрыто под козырьком выцветшей зеленой бейсбольной кепки.

– Только тут. – Это один из моих любимых рынков, так как он расположен в долине в тени высоких эвкалиптов. – Продавцы здесь предлагают самые лучшие продукты.

До этого мы посетили врача, чтобы снять с него временный гипс и наложить полимерные повязки, а также надеть ортопедический ботинок. Мейкон бесцеремонно пожаловался на то, что слишком долго сидит взаперти, и я предложила ему пройтись со мной по рынкам. Несмотря на нытье, он не горел желанием появляться на людях. Что заставило меня спросить, был ли он трусом или очередной ленивой, избалованной звездой.

От этих провокационных слов его ноздри раздулись.

– Хорошо. Но мы возьмем с собой Норта.

– Верно. – Я съежилась, чувствую себя хамкой из-за того, что дразнила его. – Безопасность. Я просто предположила, что, поскольку мы собираемся куда-то незапланированно…

– Ситуация может выйти из-под контроля, когда ты меньше всего того ожидаешь, – твердо сказал он.

– Прости, что назвала тебя трусом.

– Но не за то, что назвала меня ленивым?

– Спрашивает человек, которому нужно приносить коктейль.

Короткий проблеск признания зажегся в его глазах, прежде чем потух.

– Я знаю, что это отстой, Делайла. Но теперь такова твоя жизнь. – Моя жизнь. Неразрывно связанная с его.

В целом наше пробное перемирие сохраняется, как и положено. То есть мы все еще находим способы ссориться, как цыплята за последний кусок зерна.

Однако сейчас он напоминает щенка, которого наконец выпустили из загона.

– Здесь так пахнет свежими продуктами. Куда хочешь пойти сначала? – Мейкон ходит с тростью из красного дерева с янтарным набалдашником, которую любит, так как она похожа на трость из «Парка Юрского периода». Я сказала ему, мол, если он хочет выпустить своего внутреннего Джона Хаммонда, то ему следует носить белый костюм. К сожалению, он не согласился на это.

– Ты здесь впервые. – Я надеваю солнцезащитные очки, чтобы не щуриться. – Дерзай.

Широко и радостно улыбаясь, он еще раз осматривается по сторонам, а затем направляется к прилавку с фруктами и рассматривает манго. Норт держится на незаметном расстоянии. Они предупредили меня, что когда мы вот так появимся на людях, то Норт не будет нашим другом. Он будет работать, пытаясь отследить опасность.

– Могу я взять один на пробу? – спрашивает Мейкон парня, который обслуживает прилавок. Это молодой хипстер с обросшей бородой и татуировкой с надписью Grow It Green[20]20
  Организация, созданная тремя женщинами из Морристауна в 2009 году. Главная задача – создание ферм и садов в городах, а также обучение людей здоровому питанию и охране окружающей среды.


[Закрыть] на внутренней стороне предплечья.

– За наш счет, Арасмус.

Услышав имя своего персонажа, Мейкон внимательно осматривается, будто прикидывает, насколько сильным может оказаться его потенциальный поклонник. На его лице появляется легкая-добродушная-мальчишеская улыбка.

– Очень любезно с твоей стороны.

Раньше эта улыбка раздражала меня так же, как гвозди, скребущиеся по классной доске. Но нельзя отрицать, какой эффект она оказывает. Когда Мейкон так улыбается, люди на нее реагируют.

– Спасибо?.. – Мейкон делает паузу в вопросе.

– Джед, – отвечает продавец, берет манго и начинает разрезать плод вдоль косточки, а затем нарезает его на дольки.

– Джед, я поделюсь им со своей девушкой. – Мейкон хватает меня за локоть и притягивает к себе.

Его девушка? Я бросаю взгляд на Мейкона, но он не смотрит в мою сторону – предполагаю, что это намеренно.

Джед благодарно улыбается мне, но его внимание сосредоточено исключительно на Мейконе.

– Чувак, та сцена, где ты отрубил голову Тирону одним взмахом меча, а затем издал боевой клич и разорвал его армию на части… чертовски крута. Ты собираешься наконец жениться на принцессе Налле?

– Может быть, – говорит Мейкон, будто размышляет об этом. Затем подмигивает. – А может, и нет. Тебе придется посмотреть.

Джед улыбается, словно сегодня его день рождения.

– Так и знал, что ты не расколешься.

– Ну тогда это не будет так интересно, – радостно говорит Мейкон.

Джед просит сфотографироваться с Мейконом, и я послушно беру его телефон, чтобы сделать пару снимков, на которых они держат манго. Затем мы направляемся дальше, держа в руках сочные спелые дольки манго.

– Что ж, ты чертовски очаровал этого парня. Я точно уверена, что он будет петь тебе дифирамбы как минимум год.

Мейкон издает смешок.

– Очаровал? Больше наговорил чепухи. Я король в этом. – Он говорит это без намека на самолюбие или жалость к себе настолько отстраненно, что с таким же успехом мог говорить о ком-то другом, а не о себе.

– Ты всегда им был, – бормочу я, но без всякой злобы.

Кофейно-темные глаза Мейкона стали задумчивыми.

– Ты единственная, кто это понимал.

– Я шучу, Мейкон.

Он качает головой, слабо улыбаясь.

– Нет. Я мастер вешать лапшу, а ты не можешь контролировать импульсивный поток слов.

Я останавливаюсь.

– Импульсивный поток слов?

– Не делай вид, что это неправда. Ты всегда выпаливаешь то, что думаешь. Это был самый простой способ разговорить тебя.

– О, неужели?

– Ага. Мне лишь нужно было нажать на одну из твоих кнопочек, и я знал, что ты скажешь намного больше, когда взбесишься.

– Ты не должен так радоваться этому.

Мейкон обнимает меня за плечи и по-дружески прижимает к себе.

– Ой, да ладно тебе, Картофелька. Ты чертовски умна. Ты знала, что я делаю.

Признаться честно, я знала. Просто не думала, что он знает, как легко разыгрывает меня. Хотя следовало. Мейкон, вероятно, один из самых умных людей, которых я встречала. Странно, что я не думаю, что он сказал бы подобное о себе так же просто.

– Вот черт, – бормочу я.

Мейкон смеется, откидывая голову назад. Проходящая мимо пара бросает на него взгляд, затем оглядывается. Щетина Мейкона переросла в бороду, а кепка низко сдвинулась на лоб. Но есть те, кто все равно узнает его.

– Почему мы не вели себя так всегда? – спрашивает он, изучая мое лицо с искренним любопытством. – Почему мы не пытались рассмешить друг друга?

– Потому что мы были слишком заняты, ненавидя друг друга.

– Ты потратила время впустую. Ведь очевидно, что я непобедим. – Кажется, его радует эта мысль.

Светит солнце, и в воздухе чувствуется запах океана. Он все еще обнимает меня за плечи, прижимаясь ко мне торсом. Это полуобъятие приятно. Слишком приятно. Оно создает нежелательную иллюзию того, что я могу опереться на него и он будет поддерживать меня столько, сколько нужно. Я не могу разобрать это чувство. По всем признакам объятия с Мейконом должны вызвать во мне тревогу. И честно сказать, я не припомню, что мы когда-либо добровольно прикасались друг к другу.

Пытаюсь вспомнить то время, когда у нас был хоть какой-то длительный физический контакт в детстве, и пустота. Потрясенная, я отстраняюсь от тепла его руки. Он легко выпускает меня, будто это объятие что-то незначительное, и я сразу чувствую себя глупо.

Конечно, в этом нет чего-то важного. Люди постоянно дразнят и обнимают друг друга без каких-либо странно-скрытых мотивов. Мысленно я мотаю головой, не зацикливаясь на этом.

Мы останавливаемся в тени эвкалипта. Мейкон откусывает кусочек манго, облизывая губы, когда сок угрожает скатиться по подбородку. На мгновении я заворожена этим зрелищем.

– Ты уже смотрела «Темный замок»? – спрашивает он, не обращая внимания на то, как я пристально смотрю на его губы.

– Ах… еще нет.

– Еще нет? – В его голосе слышится ироничное веселье. – Ты избегаешь его смотреть из-за того, что там есть сексуальные сцены со мной или из-за моей наготы в целом, бабуля?

Я прищуриваю глаза в предупреждении, но это лишь заставляет уголки его глаз сморщиться от озорства.

– Ни то и ни другое. – На самом деле оба варианта. – У меня просто не было времени смотреть два сезона вечных обезглавливаний, потрошений и походов по борделям.

И в этом я ни капельки его не обманываю.

– Как насчет того, чтобы я попросил студию прислать нарезку с лучшими моментами, вместо просмотра сериала?

– Звучит так, будто ты хочешь, чтобы я увидела твою голую задницу.

– Скорее, увидеть твою реакцию на мою голую задницу, – говорит он, подмигивая.

Я тяжело вздыхаю.

– Ведешь себя как ребенок.

– Рядом с тобой? Каюсь.

Мы обмениваемся улыбками, но его быстро исчезает.

– Знаешь, поэтому я и пошел в актеры.

Я собираюсь распаковать свои дольки манго, но останавливаюсь на его словах.

– Хочешь объяснить эту бессмыслицу?

– Эту бессмыслицу. Всю свою жизнь я притворялся кем-то другим и подумал, почему бы не заниматься этим профессионально?

– Притворялся? – глупо повторяю я.

Краска заливает его щеки, и он прочищает горло.

– Я никогда и ни с кем не был самим собой.

Мой голос оглушительно тихий.

– Почему ты не мог быть самим собой?

– Я не знал как, – отвечает он так же тихо. – Все в моей семье кем-то притворялись.

Мейкон переносит вес на больную ногу, морщится, затем снова опирается на здоровую. Он сжимает гладкий яйцевидный янтарный набалдашник трости так сильно, что костяшки его пальцев белеют.

– Вот почему я любил приходить к тебе домой. Как бы то ни было, вы всегда были самими собой. Для меня это казалось чем-то прекрасным и странным, словно я смотрел любимую пьесу, только актеры говорили на иностранном языке.

Какое-то время я не могу пошевелиться. Мимо проходят толпы людей, а я просто смотрю на Мейкона и думаю, видела ли я когда-нибудь его настоящего. Я бы узнала его лицо где угодно. Раньше я видела его в ночных кошмарах. Несмотря на возраст, черты его лица не изменились: те же рельефные скулы, квадратная челюсть и самодовольный нос с высокой переносицей. Те же губы идеальной формы, которые выглядят одновременно жесткими и невероятно мягкими. В уголке его правого глаза по-прежнему есть веснушки. У женщин их бы назвали родинками. И все же нынешний Мейкон – совершенно другой: он охотно показывает мне свои неидеальные стороны.

Мне хочется спросить, почему его семья не была самой собой, почему он чувствовал необходимость притворяться. Но становится ясно, что он начинает сожалеть о том, что сболтнул лишнего. Его взгляд мечется по сторонам, будто он предпочел бы смотреть куда угодно, только не на меня.

Хотел он того или нет, но Мейкон поделился частичкой себя. Не думаю, что кто-то когда-либо удостоился этого. Я чувствую себя… польщенной.

– О, верно, моя семья всегда была самой собой, – говорю я, слегка пожимая плечами, будто воздух между нами не стал слишком тяжелым из-за призраков прошлого. – До такой степени, что мы делились друг с другом почти всем. Только не говори мне, что Сэм никогда не упоминала о «Вечере семейных обид».

Из Мейкона вырывается затяжной, удивленный смешок.

– Нет. А что это? – Он слегка усмехается. – Расскажите, мисс Бейкер.

Как правило, я забираю ужасные секреты «Вечера семейных обид» с собой в могилу. Но он поделился со мной своей тайной. Так что мне стоит сделать то же самое.

– Всякий раз, когда, по мнению мамы, мы слишком много ссорились, она устраивала для нас семейные вечера, и нам приходилось «высказывать свои обиды».

Мейкон явно на волоске от того, чтобы рассмеяться. По блеску в его глазах видно, что он сдерживается.

– То есть как Фестивус?[21]21
  Этот термин означает странный отталкивающий праздник, который придумали как альтернативу Рождеству в сериале «Сайнфелд» (1997 г.) в эпизоде «Забастовка».


[Закрыть]

Я съеживаюсь, вспоминая это.

– Но без шеста.

Раздается фырканье, и он проводит рукой по рту.

– Я почти уверена, что мама позаимствовала идею у «Сайнфелда». В любом случае из этого ничего хорошего не выходило.

– Неужели.

– Это неизбежно заканчивалось такой сильной ссорой, что…

– Ты участвовала в «Проверке крепости духа»? – Мейкон хмурит брови, прикусывая нижнюю губу в плохо скрываемой попытке сдержать улыбку.

– С тем же успехом могла бы, – с сожалением признаю я. – Мама грозилась облить нас из шланга и жаловалась на то, в чем была ее ошибка. – Если я закрою глаза, то смогу представить это сейчас: маму, стоящую руки в бока с измотанным видом. – Однажды я допустила ошибку, ответив, что прекратить проводить «Вечер семейных обид» было бы хорошим началом для исправления ошибок.

Мейкон разражается смехом.

– О, черт, как жаль, что я не знал об этом тогда. Я бы обязательно присутствовал.

– Если бы ты это сделал, то у меня осталась бы травма на всю жизнь. – Я мотаю головой. – Не могу поверить, что Сэм никогда тебе не рассказывала об этом.

– А зачем ей мне об этом рассказывать?

Я резко задумываюсь, пристально изучая его лицо, чтобы понять, серьезен ли он. Мейкон выглядит искренне смущенным.

– Это был кошмар для нас обеих. В детстве вы с Сэм проводили вместе каждую минуту. Я предполагала, что она рассказывала тебе все.

На шее Мейкона выступают вены, когда он отводит взгляд и сводит брови вместе.

– Говорила в основном Сэм, а я притворялся, что слушаю. Но в разговорах не затрагивалось ничего личного. Она жаловалась на свои волосы или на то, кто повел себя с ней плохо, а я просто кивал. По правде говоря, я считал ее чертовски скучной.

У меня отвисает челюсть.

– Но ты… она… Боже, Мейкон. Ты встречался с ней много лет. Зачем ты так с собой поступал, если считал ее скучной? Зачем ты так поступил с ней?

Его губы изгибаются в пародии на улыбку.

– Ты не поймешь этого, Делайла. Это чувство было полностью взаимным.

– Откуда ты знаешь? – спорю я.

– Все просто. Она мне сказала.

– Чушь собачья. – Сэм считала Мейкона потрясающим. Какое-то время она любила его.

Он чешет подбородок.

– Ну, смотри, насколько я помню, она сказала: «Ты мне не особо нравишься, Мейкон Сэйнт, но помимо меня ты самый красивый человек в школе, так что мы действительно должны быть вместе».

Я вздрагиваю. Фраза звучит в точности так, как сказала бы Сэм.

– И ты согласился?

Мейкон морщит нос, будто чувствует какой-то неприятный запах.

– Нет, меня меньше всего заботило, что люди думают обо мне. Но, если бы я был с ней, другие девушки не беспокоили бы меня.

Все во мне замирает, и я чувствую, как земля уходит из-под ног от осознания сказанного.

– Ты гей.

– Что? Нет. – Его брови взлетают вверх. – Почему, черт возьми, ты так решила?

Я в замешательстве поднимаю руки.

– Ты описываешь Сэм как подружку для прикрытия, Мейкон. Ты встречался с ней, чтобы держать девушек на расстоянии.

Его щеки вновь краснеют.

– Ох, ради всего святого… Я не встречался с Сэм, потому что мне тайно нравились парни. Сэм была для подстраховки, Делайла. Она не задавала вопросы и не очень-то хотела узнавать меня. Я был одиноким волком, застрявшим в роли местного обольстителя. Сэм подходила для моих целей, потому что играла роль верной девушки и не давала остальным подходить слишком близко. Вот и все.

Мне правда не хочется думать о сугубо эгоистичных причинах, благодаря которым я чувствую облегчение, узнав, что он не гей. Но его признание угнетает меня.

– Жизнь – не игра, – указываю я. – В реальной жизни ты не играешь роли.

– Только потому, что ты открытая книга, не значит, что все такие. – Мейкон опускает взгляд, наклоняясь ближе ко мне. – Большинство из нас притворяются теми, кем не являются. Только избранным мы показываем себя настоящих.

– Я не открытая книга.

– Больше похожа на газетную бумагу. – Он бросает на меня оценивающих взгляд. – Я могу прочитать тебя как заголовок, Делайла.

Тяжело вздыхаю.

– Ладно, я довольно прямолинейна, знаю. У каждого есть публичное «я» и личное. Я лишь говорю, что немного грустно, что вы с Сэм встречались только по этим причинам.

– Как думаешь, почему ты меня так раздражаешь? – шутит Мейкон. – Потому что ты, черт возьми, прекрасно знала, что мы притворяемся.

Я улыбаюсь во все тридцать два зуба.

– Я думала, вы просто были самовлюбленными. А не изображали отношения.

– Негодница, – говорит он, забавляясь.

Дело в том, что меня это тоже веселит. Теперь, после прояснения некоторых моментов с Мейконом, все стало проще. Что удивляет. Люди взрослеют. Я это знаю. Но обычно вы присутствуете в этот период непрерывного изменения характера. Видеть – значит верить. Меня не было рядом с Мейконом уже десять лет. Я не видела, как он превращался из мальчика в мужчину.

Закатив глаза, распаковываю манго и откусываю кусочек. Вкус насыщенно сладкий, а плод идеально спелый. Как и Мейкон, я изо всех сил пытаюсь слизать сок, который стекает по губам.

Он наблюдает из-под опущенных ресниц.

– Пропустила каплю. – Мейкон касается грубым кончиком большого пальца уголка моей нижней губы в том месте, которое я никогда не считала особо чувствительным. Тем не менее это невесомое прикосновение посылает по моему телу сильный поток дрожащего удовольствия.