Текст книги "Трудно отпустить"

Глава 11. Деккер

Я бросаю взгляд на первую страницу еженедельного отчета, который пришел на почту, и кривлю губы. И что мне написать? Как ответить? Что мне не удалось с ним сблизиться? Что он и понятия не имеет о происходящем? Что я поцеловала его?

Что хочу поцеловать его снова?

Черт.

Вместо того чтобы написать хоть что-нибудь, я просто закрываю вкладку. Слишком рано о чем-либо отчитываться.

Глава 12. Хантер

– Привет, мам. Просто звоню, чтобы узнать, как Джон. – Я откидываюсь на прислоненные к изголовью кровати подушки. Еще один день. Еще один отель. Та же жизнь.

Ее нервный смешок выводит меня из себя.

– С ним все в порядке. Просто простудился. Наверное, нахватался микробов. Я ходила в магазин. Хотела купить кое-что, чтобы мы смогли приехать на твою игру. Возможно, я подцепила там что-то и принесла домой.

Господи, так или иначе в болезни Джона всегда виноват я.

– Микробы повсюду. Их невозможно избежать.

– Но Джон такой хрупкий и…

– Могу я с ним поговорить? Наденешь на него наушники?

– Знаешь, иногда эта штуковина не работает.

– Тогда можешь приложить телефон к его уху? – спрашиваю я, пока провожу рукой по волосам и смотрю на вид за окном.

– Отец интересовался, получил ли ты его сообщения. Он говорит, что ты не отвечаешь.

И мне снова не дали поговорить с братом. Пора бы перестать удивляться, но я все же не могу с этим справиться. Спасибо, мам.

А что насчет сообщений от отца? Думаю, я не отвечаю ему вот уже лет десять, но он все продолжает их присылать, будто ничего не замечает.

Хотя родители вообще мало что замечают, когда дело касается меня.

– И как предлагаешь ответить? – уточняю я. – Спасибо за негатив? За критику? Что именно мне ему написать? – усмехаюсь я. Невероятно, сколько токсичности мне нужно вынести, чтобы просто поговорить с братом.

– Он желает тебе только хорошего. Ты же знаешь, что добился всего именно благодаря ему.

– Джон, мам. Могу я поговорить с Джоном? – Мое раздражение достигает небывалого уровня.

– Да. Конечно. Не помню, когда в последний раз ты звонил, чтобы узнать, как он.

Два дня назад.

Два гребаных дня. А до этого еще столько же.

На другом конце провода раздается шарканье: она подключает гарнитуру к телефонной линии, чтобы брат мог меня услышать.

– Ладно, все готово, – сообщает мама, чей голос теперь звучит отдаленно.

– Эй, Джей. – Я внезапно успокаиваюсь и делаю паузу, потому что слышу в голове его голос, чувствую, как брат-близнец отвечает мне. Господи, как же я по нему скучаю. – Просто хотел узнать, как ты. Уверен, мама сводит тебя с ума своей заботой и тем, что повторяет одно и то же по сотне раз. Я тебя понимаю. Поверь мне. – Прикрываю глаза и на мгновение прислушиваюсь к жужжанию аппарата искусственной вентиляции легких. – Сегодня вечером мы играем против «Рэмпейдж». Эти парни – гребаные придурки, но я буду крепко держать клюшку, как ты и учил. Игра обещает быть сложной. Фергюсон знает, как меня обойти. Как будто предугадывает мои действия раньше, чем я сам пойму, что собираюсь делать. И защита у них сильная. Мы работали над тем, чтобы через нее пробиться. Похоже на то, как ты раньше обводил противника вокруг пальца. Идеально для них, но чертовски сложно для меня.

Я, как обычно, болтаю с братом около часа, при этом думая, что веду себя как последний осел: рассказываю ему о вещах, за которые он готов убить, и обращаюсь с ним так, словно у него больше нет шансов.

Хуже всего то, что я звоню ему, потому что действительно хочу этого, ведь он – единственный человек, способный свести мою злость на нет. Но стоит мне положить трубку, как я задумываюсь – не подпитываю ли своими звонками его гнев.

Глава 13. Деккер

Что-то не так.

Не знаю точно что, но Хантер играет совсем не так, как в прошлый раз.

Он не может предсказать следующие несколько передач противника прежде, чем они происходят. Никакой зрелищности – он только уворачивается от защитников, при этом не выпуская шайбу. Никакой свирепой решимости забить гол.

Обычно мне глаз от него не отвести, потому что легкость, с которой он играет, приводит в восторг. Сегодня же я морщусь всякий раз, когда шайба оказывается у него. Как если бы он был лучшим в команде, занявшей первое место, поэтому тренер велел ему сдерживаться и двенадцать раз отдать шайбу кому-нибудь еще, чтобы не разгромить слишком быстро куда более слабую команду.

Но Хантер не пытается забить.

Нет, вместо этого он передает шайбу кому-то еще и откатывается назад, будто не является центральным нападающим.

Играй «Лесорубы» на собственной арене, зрители бы освистали его за каждую передачу. Здешняя же публика, хоть и чувствует, что что-то не так, продолжает радоваться, ведь подобное поведение им только на руку.

Кто-то сбросил короля террора с трона, а это нехорошо.

Когда мой телефон начинает вибрировать, я рада отвлечься от счета, что отображен на табло.

Леннокс.

Грустно, что даже не ответив, я уже готовлюсь защищаться.

– Эй, Лен, – говорю я, отходя в дальний угол зоны для прессы и зажимая второе ухо пальцем. – Что стряслось?

– Просто звоню узнать, как ты.

– С какой целью?

– Просто так, – отвечает она, но я провела с ней достаточно времени, чтобы понять – она что-то разнюхивает.

– Так ты позвонила, чтобы узнать, как у меня дела? – Не припомню, когда в последний раз кто-то из моих сестер делал подобное.

– Да, а еще… ладно, не бери в голову.

Ну вот, приплыли.

– Что такое? – Честно говоря, она выбрала не лучший момент.

Команда противников забивает, и толпа приходит в неистовство. Я, стоящая на задних рядах, вытягиваю шею, чтобы посмотреть повтор на гигантском экране. Удачный удар.

– Кто забил? – спрашивает она.

– «Патриоты».

– Фу, – отвечает Леннокс, и я улыбаюсь, пока не вспоминаю про то, как она пыталась притвориться скромницей.

– Что тебе надо, Лен?

– Просто хотела узнать, как продвигаются дела с Мэддоксом.

– Я уже пообщалась с ним, но не о нас.

– О нас?

– О КСМ, – раздраженно уточняю я.

– Да, конечно, – отвечает она, но звучит совсем не убедительно. – Со стороны отца было неправильно поручать тебе Мэддокса.

Я открываю рот, но снова прикрываю его. Мне хочется сказать многое – согласиться, попросить сочувствия, рассказать о том, каково было снова увидеть Хантера, но я не делаю этого.

– Это же бизнес. Я справлюсь.

– Не забывай об этом.

– В смысле? – фыркаю я, выпрямляя спину.

– Ведь между вами был не только секс.

– Спасибо, что заметила, но ты не права. Только секс между нами и был. – Разве мои чувства к нему были настолько заметными?

– Я не то хотела сказать. Просто я знаю, что тебе пришлось нелегко.

– Ничего страшного, мне не впервые причинили боль.

– Легко сказать, но трудно сделать, – бормочет она.

– К чему ты клонишь? – интересуюсь я, готовая закончить этот разговор как можно скорее.

– Если переспишь с ним, все кончено. – Ее прямолинейность могла бы застать меня врасплох, но этого не происходит. Леннокс всегда недоставало деликатности. В ответ я лишь молчу. – Не хочу портить веселье, но если переспишь с ним…

– Не беспокойся.

– …тогда другие клиенты решат, что он пользуется особыми привилегиями…

– Ты что же, отчитываешь меня? – произношу я сквозь смех. – После того фиаско, что случилось, когда ты переспала с Харди? Серьезно?

– Это совсем другое дело. На этот раз ставки слишком высоки.

Когда она замолкает, на арене начинает играть песня, которой подпевают зрители. Я же только рада отвлечься.

– А кого ты должна привести в «Кинкейд»?

Из-за того что она молчит, я даже наклоняюсь, как будто могу слышать то, чего она не произносит… и жду.

– Я еще не знаю.

– То есть не знаешь?

– Папа сказал, что нам следует переманивать клиентов по одному. Чтобы все не выглядело как поглощение врагом… или же он привел другую странную аналогию.

Я смотрю на игру, что разворачивается передо мной. На «Лесорубов», что проигрывают не без помощи Хантера.

– Так получается, я…

– Любимчики учителя всегда первыми получают шанс повеселиться, – напевает Леннокс. Она позвонила, чтобы позлорадствовать… или убедиться, что я все не испорчу, потому что, давайте будем честными, когда она думала о ком-то, кроме самой себя?

Что бы она делала без модных штучек, которые входят в обязанности спортивного агента, если бы КСМ разорилась? Бог ты мой, это лишило бы ее внимания, которое она всегда так жаждет заполучить.

Я не наивна, так что понимаю – ее беспокойство хоть и искреннее, но в основе его лежат эгоистичные причины.

Но что же задумал мой отец? Понятно, почему он не хочет объявлять Сандерсону открытую войну, но разве это настолько важно, чтобы я позабыла о собственной жизни?

– Мне пора, – бурчу я.

– Нет, подожди.

– Что? – бросаю я. – Разве ты можешь сказать что-то еще, в чем не будет прятаться двойного смысла?

– Послушай, наш разговор не задался. С самого начала.

– Мне все равно, Лен. Мне нужно досмотреть матч, а потом поговорить с клиентом.

– Выслушай меня. – Закончить звонок мне не позволяет только тон ее голоса и тот факт, что я заменила сестрам мать.

– У тебя две минуты.

– Я знаю, что он тебе нравится, Декк. А еще я знаю, как ты себя ведешь, когда сближаешься с кем-то, – продолжает Леннокс. Я все еще не понимаю, к чему она клонит. – Из-за мамы, из-за той боли, что мы испытали, тебе легче оттолкнуть тех, кого любишь, чем смотреть, как все это закончится.

– Я его не люблю, – фыркаю я от нелепости ее слов.

– Но любила, когда ушла от него. – Голос Леннокс становится более мягким, и она продолжает прежде, чем я успеваю ее остановить: – Можешь пререкаться со мной сколько хочешь, можешь говорить, что ничего не чувствовала к нему, но той ночью, когда ты вернулась домой, я осталась у тебя. Я видела твой взгляд. Знаю, тебе было больно и может, только может, ты страдала, потому что испугалась и так и не призналась ему. Ты боялась, что если он ответит на твои чувства, тебе придется столкнуться с собственными страхами. Придется впустить кого-то в свою жизнь.

Я совсем забыла об этом. О том, что она была в моей квартире, когда я вернулась. Двадцать вопросов, которыми она засыпала меня в попытке узнать, что случилось. И те двадцать раз, когда я, пожимая плечами, утверждала, что со мной все в порядке. Ее пристальный взгляд и то, как я разозлилась, когда в ее голосе послышалось сочувствие. Потому что из-за этого слезы, которые я так старалась сдержать, только сильнее жгли глаза.

Будь проклят мой отец за то, что поручил мне завербовать Хантера.

Старые чувства лучше оставить в прошлом.

– Лен…

– Я лишь хочу сказать, что если решишь переспать с ним… решишь упустить его в качестве клиента и не выполнить поручение папы… уж лучше пусть это будет не только из-за секса. Лучше бы тебе в этот раз открыться и рассказать ему о своих чувствах.

– Мне пора идти.

– Уверена, что так и есть, – тихо ответила она, даже не пытаясь спорить.

Положив трубку, я усаживаюсь на прежнее место, но совсем не слежу за игрой.

Лучше бы тебе в этот раз открыться и рассказать ему о своих чувствах.

Я привыкла паниковать при одной мысли об этом, но не привыкла осознавать, что кто-то еще видел и знал о том, что со мной происходило… Не уверена, как именно отношусь к этому.

В чем я точно уверена, так это в том, что бессмысленная погоня за Хантером превратилась в нечто большее.

Я поняла это в ту самую минуту, как увидела его.

Поняла, что в этот раз не обойдется без потерь.

И, скорее всего, мне придется пожертвовать своим сердцем.

Вот черт.

Глава 14. Хантер

– Что это, мать твою, было, капитан? – спрашивает Фрэнки и намеренно толкает меня в плечо, когда я прохожу мимо него в раздевалке.

Я не останавливаюсь, чтобы не поддаться бушующей внутри меня ярости и не наброситься на одного из этих придурков. Парни, которые когда-то были мне друзьями, мои товарищи по команде, теперь призывают меня к ответу. Я сделал именно то, чего они и хотели, – превратился в дурацкого повелителя передач, но, разумеется, и этого им мало.

– Тебе нехорошо? – спрашивает Катц.

– Щиколотка снова не дает покоя? – подключается Каллум. – Или колено?

Мне проще смотреть на собственный шкафчик, чем на ту ерунду, что происходит вокруг, на их замечания в мой адрес.

Мейсен подталкивает меня плечом, но я отказываюсь отвечать на его взгляд, который так и говорит: «Ты подвел нас».

– Ты что, пытался сфабриковать наше поражение? – кричит кто-то сзади, когда я наконец оказываюсь перед своим шкафчиком. – И сколько же денег ты против нас поставил?

За шуткой следует взрыв смеха, но я-то понимаю, что никто бы не стал говорить подобного, сначала об этом не подумав.

Неужели они действительно думают, что я стал бы ставить против своей же команды?

Да пошло оно все.

Как и множество раз до этого, я открываю шкафчик, и первое, что вижу, – экран моего телефона, который мигает, как рождественская елка. Определенно из-за кучи сообщений о том, каким разочарованием я стал для Мэддоксов. О том, что Джон никогда бы не сыграл так плохо. Одно за другим они подстрекают меня потерять самоконтроль, точно так же, как и товарищи по команде, что сверлят взглядами мою спину.

Я не обращаю внимания на сообщения. Никогда не обращал.

По крайней мере, так я говорю себе.

Я поворачиваюсь и вижу, как все вокруг таращатся на меня. В их позах – поражение, на лицах – ярость. Все покрытые потом и в той или иной степени раздетые, они все же неотрывно смотрят на меня. В гневе. Это неправильно. Все было не так, когда два года назад я решил играть за «Лесорубов». Тогда они приняли и меня, и мою агрессию с распростертыми объятиями. Они знали, что я собирался поднять уровень игры, довести команду до кубка. И то, что теперь они подозревают, будто я поставил против них, выводит меня из себя.

– В чем проблема? – кричу я, выставляя руки, готовясь махать кулаками. – Разве не этого вы все просили, когда отправили Мейсена поговорить со мной? Чтобы я был командным игроком? Чтобы делал передачи и убедился, что каждый из вас дотронулся клюшкой до шайбы? Вы хотели чертовой идиллии и получили ее. – Я встаю на скамейку. – Что? У вас нет права стоять тут и выглядеть так, словно кто-то повесился, потому что вы получили именно то, о чем и просили.

Они все еще смотрят на меня: новички поджимают хвосты, а такие же закаленные игроки, как я, стоят на своем.

– И что вы теперь скажете? – Мой голос срывается на крик, и я ненавижу нотки паники, что появляются в нем. Ненавижу то, что меня все еще тошнит, хотя я и сделал именно то, что намеревался. Я смотрю на людей, ради которых работал в поте лица, ради которых растил мускулы, и презираю разочарование в их взглядах. Взглядах, что направлены на меня.

– Бешеный пес…[9]9
  Игра слов, построенная на созвучии фамилии Мэддокс (Maddox) и клички Бешеный пес (англ. mad dog).


[Закрыть]

– Вот не надо. Не притворяйтесь, что не отправляли Мейсена, чтобы сообщить мне, что я слишком эгоистичен, агрессивен, слишком похож на самого себя. Потому что знаете что? Как только я перестаю таким быть, никто из вас не спешит выступить и взять игру в свои руки. – С глухим стуком я бросаю перчатки в шкафчик. – Может, вам стоит спросить себя, в чем дело?

От злости у меня дрожат руки. Мне нужно убраться отсюда, пока я не сделал что-то, о чем потом буду жалеть. Пока я не усугубил то, что уже натворил.

Нет в мире худшего чувства, чем то, когда я теряю над собой контроль.

Нет.

– Мэддокс. Ко мне в кабинет. – Голос тренера Юнгера разносится по раздевалке, и пока я смотрю на него, все смотрят на меня. – Сейчас же.

– Чушь какая-то. – Я спрыгиваю со скамьи, пинаю шкафчик и шагаю к двери, которую Юнгер держит для меня открытой.

Когда она захлопывается за моей спиной, я просто стою, пока тренер огибает стол и опирается о него бедром. Он смотрит на меня с таким же разочарованием в глазах.

– Расскажешь, что это, черт возьми, такое было? – спрашивает он и швыряет свою папку на стол.

– Все в команде думают, что я слишком рисуюсь. Этим утром отправили ко мне посыльного… вот я и дал им то, чего они хотели. – Мой голос звучит совершенно равнодушно, хотя внутри меня – целый ураган эмоций. – Я дал им посредственного Мэддокса.

– Думаешь, большие шишки наверху платят тебе огромные деньги, чтобы ты был посредственным? – скрещивает руки на груди тренер.

– Поскольку это не наша арена, я не уверен, где именно восседают большие шишки.

Хотя точно уверен, что не наверху.

– Остришь, умник? Давай, сделай это еще раз.

– Просто пытаюсь сохранить в команде искру.

– А то как же! – кричит тренер и задергивает жалюзи, чтобы никто из тех, кто сейчас в раздевалке, не видел, что происходит внутри. Затем он поворачивается ко мне лицом. – Не знаю, что за чертовщина творится у тебя в жизни. Да и ты, кажется, не хочешь никому рассказывать. Поэтому просто назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен следовать указанию руководства, которое приказало отстранить тебя от трех матчей кряду.

– Потому что вы хотите выиграть Кубок Стэнли так же сильно, как они. Мое отстранение не поможет приблизиться к цели и на миллиметр. У нас не так много матчей впереди, а без меня команда совсем не та. Я вам нужен.

– Такой игры, как этим вечером, нам точно не нужно.

– Даже играя вполсилы, я все же лучше некоторых зануд.

– Высокомерие тебе не к лицу, – говорит он, хоть и знает, что я прав.

– Уитерс все реже бьет по воротам, Фрэнки слишком погружен в себя после дисквалификации, а Мейсен… Боже, хоть и люблю этого придурка, но в данный момент хорошие удары не его конек… так что да, я веду себя как козел. В моей жизни происходит то, о чем никому не следует знать…

– И кого ты обрюхатил?

Мой смех эхом отскакивает от стен.

– Просто уморительно.

– Ты перестал принимать обезболивающее? – спрашивает тренер, и выражение его лица становится таким же серьезным, как и голос.

– Да все со мной в порядке.

– Уверен? В этом году у тебя было достаточно травм, но ты даже дня не взял на реабилитацию. Уколы кортизона помогают, но я знаю, что «Оксикодон» эффективнее. В этом дело? Ты подсел на…

– Это никак не связано с наркотиками или женщинами. Черт, Юнг, давай ограничимся тем, что это дерьмовая ситуация.

– Что-то с твоим братом? – понижает он голос. В грубом тоне теперь слышатся нотки сочувствия.

– Конечно, – лгу я.

А что еще мне делать? Рассказать ему, что все плохо? Что Джон все больше страдает, раз за разом болеет, а врачи полагают, что его время почти истекло? Что это по моей вине он в таком состоянии и переживает столько дерьма, сколько и представить не мог? Я отхожу к окну и возвращаюсь обратно, прежде чем тренер успевает догадаться, о чем я думаю, прежде чем он понимает, что спорт, которым мне посчастливилось заниматься, одновременно и спасает, и губит меня.

– С ним все в порядке. Дело скорее в товарищах по команде, которые вытворяют ерунду, подобную той, что они сделали этим утром.

– А как насчет ерунды, которую ты творил последние несколько месяцев? Яростные выпады. Драки. Задирание носа перед теми, кто выписывает тебе чеки. Ты слишком хорош…

– Я никогда не говорил, что хорош! – кричу я и делаю шаг к нему, осознавая больше, чем когда-либо, что никто не понимает меня. Из-за этого я чувствую себя еще более угнетенным. Сцепляю пальцы на затылке и испускаю вздох – долгий, громкий и полный разочарования.

Когда он заполняет комнату, тренер снова занимает свое место у стола.

– Ты слишком ценен, чтобы вытворять подобное. Все выглядит так, будто ты ни о ком, кроме себя, не беспокоишься.

О себе я беспокоюсь в последнюю очередь, – хочется мне закричать. – Разве вы не видите, что я наказываю себя? Разве не видите, что никто не волнуется обо мне? Что еще никогда в своей жизни я не чувствовал себя таким одиноким?

– Я не собираюсь сажать тебя на скамейку запасных, Мэддокс. Хотя тебе все же придется разобраться со своими проблемами, иначе я больше не смогу защищать тебя от тех, кто подписывает твои чеки, или от товарищей по команде, которые могут подпортить твою репутацию еще больше, если заговорят с журналистами. – Тренер разводит руки в стороны. – Все зависит от тебя.

Я киваю, потому что не знаю, что еще сказать или сделать. Мне кажется, будто моя голова существует отдельно от тела. Я размышляю о случившемся, но не испытываю эмоции, которые стали бы вполне логичными в данной ситуации – вроде стыда, горя или досады.

– На этом все. – Я спешу выбраться из его кабинета, но, когда хватаюсь за дверную ручку, тренер окрикивает меня. – Эй, капитан?

– Да? – поворачиваюсь к нему.

– Я всегда здесь, если тебе что-то нужно. Все не так плохо, как кажется.

Нет, все именно так.

– Спасибо.

– На твоем месте я бы не стал выходить через главные двери. Я запретил прессе появляться в раздевалке. Не был уверен, что случится, а мы ведь не любим выносить наши разногласия на всеобщее обозрение. Но, э-э-э… за дверями целая толпа журналистов, и все они жаждут ответов.

– Принято к сведению.