Текст книги "Скандал в личной жизни"

– Коннор, я обещаю тебе, мы серьезно обо всем поговорим через четыре дня. Ты знаешь, ты – самое дорогое, что есть у меня, но я должна успеть на этот самолет.

Клементина хотела поцеловать его в губы, но он отвернулся, и ее губы коснулись его щеки. Она вздохнула, повернулась и заторопилась к выходу. Казалось, что груз в десять фунтов упал с ее плеч и теперь она свободна.

Клементина нашла свое место у окна самолета, проскользнув мимо дремавшей пожилой дамы, и опустилась в кресло. Вглядываясь через окно, отыскала фигуру Коннора, по-прежнему стоявшего у выхода на посадку. Прижав к стеклу лицо, он искал ее среди пассажиров.

Она-то думала, что Коннор хочет ее успеха так же, как сама Клементина. Она была бы просто в восторге, если бы он получил роль в кино. А он оказался обыкновенным эгоистом как все другие мужчины. Наверняка, Коннор считает себя либеральным и справедливым, но как только ей повезло, взыграло его оскорбленное самолюбие. Для Коннора всегда Коннор Дуглас будет первым номером, а Клементина Монтгомери – вторым или никаким.

Клементина постукивала пальцами по подлокотнику. Хватит, подумала она, и как учительница, привлекающая внимание класса, щелкнула пальцами. Она отогнала мысли о ревнивых дружках и завистливых подругах и мысленно перенеслась в мир звезд, открывающийся перед ней. С прожекторами, фотографиями, дорогой косметикой. Пусть Коннор дуется как дитя, а Меган с Алекс завидуют ее успеху. Она летит в Нью-Йорк и собирается несмотря ни на что, получить массу удовольствия от этого волшебного города.

* * *

Артур Деннисон сказал, что лично встретит ее в аэропорту. Клементина спустилась по трапу, вглядываясь в лица собравшихся у выхода людей. До этого момента ей не приходило в голову, что она понятия не имеет, кого искать. Судя по голосу, он должен быть седовласым представительным мужчиной 50–60 лет.

Но от толпы отделился человек выглядевший лет на тридцать, одетый в вельветовые штаны, кроссовки и синюю хлопчатобумажную рубашку с короткими рукавами. Его светло-каштановые волосы весело подпрыгивали над такими же карими глазами. Сердце Клементины упало.

– Мисс Монтгомери, я узнал бы Вас повсюду. Я – Артур Деннисон. – Клементина удрученно пожала протянутую руку.

У нее не осталось сомнений, что все это – обман. Она не могла понять, почему в самом начале позволила себя уговорить и поверила в реальность приглашения. С ней никогда ничего хорошего не происходило. Этот человек никоим образом не тянул на роль серьезного посредника. Серьезные агенты не встречают своих будущих клиентов одетые, словно собрались в турпоход. Возможно даже, что он использует в качестве агентства свою обшарпанную квартиру, соблазняя обещаниями, как приманкой, молодых наивных фотомоделей. Ну что же, если он думает, что Клементина так уж неопытна, ему придется изменить свое мнение.

– Вы, должно быть, устали, – сказал Деннисон, – пойдемте, заберем ваш багаж.

Они вошли в багажное отделение. Артур говорил без умолку – о планах насчет ее карьеры, о своем бизнесе, о других фотомоделях. Клементина почти не слушала его, думая о своем. Она просто не сядет с ним в одну машину, вот и все, убеждала она себя. Успех не стоит порнографии или шанса быть изнасилованной. Денег, чтобы вернуться домой, ей хватит.

Клементина отыскала свой чемодан, и Артур забрал его.

– Это все, что у вас с собой? – спросил он. – Слава богу. Посмотрели бы вы, сколько вещей часто привозят с собой девочки.

Клементина сомневалась, что он знал многих других настоящих фотомоделей, но, тем не менее, предпочитала подыгрывать ему. Она мило побеседует, пока они не подойдут к машине, потом выхватит свою сумку и сбежит. Если ей придется оставить сумку у него, сбежит так. Деньги у нее с собой, в кошельке. Это все, что ей нужно.

Артур быстро направился к ближайшему выходу. Клементине, несмотря на ее длинные ноги, приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. Наверное, думала она, он уже решил, как лучше ее соблазнить. Возможно, у него нет даже фотографа. Он притворится, что собирается фотографировать Клементину и, конечно, ему надо увидеть больше бюста, больше ног, больше…

– Вот мы и пришли, – сказал мистер Деннисом, останавливаясь возле черного лимузина, припаркованного перед зданием аэропорта.

Клементина не смогла u скрыть удивления, и он рассмеялся.

– Лето в Нью-Йорке – плохое время года, мисс Монтгомери. Поэтому я ношу легкую одежду, я люблю чувствовать себя удобно, но это вовсе не означает, что я не профессионал и не могу иметь шикарную машину.

Клементина вспомнила, почему в первую очередь она отослала свои фотографии ему. Это – блестящие рецензии о его агентстве в «Хронике Сан-Франциско». Ей следовало подумать об этом прежде, чем подозревать Артура. Но все случилось так быстро, что казалось нереальным. Она была почти уверена, что произошла путаница – или они пригласили не ту девушку, или Артур был мошенником. С трудом верилось, что судьба не сыграет с ней очередную шутку, не сбросит ее вниз и не отнимет это призрачное счастье.

Клементина вспыхнула, устыдившись своих мыслей о Деннисоне, и он снова рассмеялся.

– Я вижу, что был совершенно прав в отношении Вас. Какое лицо! Вы потрясающе краснеете.

Ее смущение при мысли, что он проверяет ее пригодность, тут же исчезло. Она выпрямилась.

– Мы едем? – поинтересовалась Клементина ледяным тоном.

Деннисон открыл дверцу:

– Конечно, мисс Монтгомери.

* * *

– Повернитесь немного вправо. Вот. Застыли! Побольше улыбки, Клементина. Да, именно так. Великолепно. Подойдите чуть-чуть ко мне. Стоп! Голову назад. Ага, так. Замечательно.

Один единственный раз в жизни, после двухчасовых занятий по аэробике, чувствовала Клементина такую страшную усталость, но она продолжала улыбаться и изо всех сил скрывала, что чуть жива, чтобы Пьер не заметил легкой дрожи в ее ногах.

– Бесподобно, – сказал Пьер Мартино, отходя от фотоаппарата. – Еще пару роликов и, думаю, мы закончим.

Клементина Привычно улыбнулась, но как только он вышел за пленкой, свалилась в кресло. Этот человек неутомим. Но, если разобраться, единственное, что ему приходится делать – это давать указания и щелкать фотоаппаратом. Кто работает по-настоящему, то это – она.

Клементина вытянула ноги. Свет ламп как будто проникал сквозь кожу, согревал изнутри. Ей нравилось ощущение тепла на теле, лишь хотелось, чтобы капельки пота, появлявшиеся приливными волнами, были не слишком заметны.

Четырехчасовая фотосъемка – звучит, может, и не слишком утомительно, но все это время она постоянно двигалась, танцевала, улыбалась, смеялась, кружилась, делала все, что требовал от нее Пьер. Он был великолепен. Клементина поняла это в первую же секунду. Она представляла почти наяву, какая она перед фотообъективом – чувственная и сексуальная в одну минуту, невинная в другую. Пьер фотографировал лучших– Горенду Халсли, Карин Самстед, супермодель Джилл Айсак. Он устроил потрясающую выставку Барбары Стрейзанд. Пьер не работал по найму, и Артур разыскал его специально для съемок Клементины. Девушка хотела ущипнуть себя, уж не сон ли все это? Но боялась, что может проснуться.

Вернулся Пьер, и Клементина вскочила на ноги. Задвинув усталость в самый дальний уголок, она поклялась извлечь как можно больше опыта из каждой секунды работы с Пьером. Он мог многому научить ее.

– Ну вот, Клементина, напоследок я приберег самое интересное. Мы сделаем несколько «романтических» снимков. Ты можешь даже присесть.

Клементина рассмеялась, благодарная, что он понимает ее состояние. Пьер сменил фон с совершенно белого на темно-синий и усадил Клементину на огромную подушку кремового цвета. Включив вентилятор, он вернулся к фотоаппарату.

– А теперь, моя дорогая, я хочу, чтобы ты подумала о чем-нибудь приятном, какие-нибудь теплые, нежные воспоминания, от которых ты впадаешь в меланхолию.

Ветерок вентилятора нежно отбрасывал волосы Клементины назад. Она положила подбородок на руки и задумалась. Слова Пьера вызвали образ отца. Они так давно не виделись, по меньшей мере, семь-восемь лет. Да и то лишь один день, когда он не посчитал за труд остановиться в городе, чтобы встретиться с Клементиной. Они сходили в Денверский зоопарк, пообедали у Говарда Джонсона, потом отец поцеловал ее на прощанье в щечку и исчез. Он был смерчем, подгоняющим ее воспоминания, шквалом, разрушающим ее спокойную жизнь одним лишь взглядом, одним прикосновением прежде, чем вновь исчезнуть в облаках. Единственный признак, что он действительно был рядом – кавардак, который отец всегда оставлял после себя. Последнее, что слышала Клементина о своем отце – то, что он живет в Сиэттле.

Ее самые ранние воспоминания связаны с ним, с Дюком. Как наяву видела она склонившееся над ней лицо. Клементина всматривалась в светло-голубые глаза, в них мерцали огоньки. Человек улыбался ей. Она помнила, как Дюк подбрасывал ее вверх, как крепко прижимал к себе, так крепко, что девочка чувствовала себя укрытой от всех бед и опасностей. Удобно пристроившись на отцовском плече, Клементина тонула в его запахах, счастливая и довольная, мечтавшая остаться там навсегда. Дюк принимался напевать «Поразительная грация». Она отчетливо помнила мотив, звук его баритона, равномерно вздымающуюся и опускающуюся грудь, касание подбородка на своих волосах, когда он останавливался передохнуть, его руки, смех, ласковый голос.

После этого воспоминания становились расплывчатыми. Она помнила только счастье, абсолютную уверенность, что мир прекрасен, если он радом. И острую боль, охватившую ее, когда Дюк ушел. Он забрал с собой солнечный свет, на мир опустились сумерки.

Сначала Пьер указывал позы, но постепенно его слова замерли. Клементина слышала лишь щелканье фотоаппарата, но потом ее мысли подавили все остальное.

Все заслонило лицо Дюка. Его улыбка была отражением ее улыбки, его глаза – ее глазами. Фактически, она унаследовала исключительно его гены. Клементина улыбнулась при мысли о силе, которая ей досталась, темпераменте, потрясающей индивидуальности и поразительной внешности. Конечно, она, должно быть, унаследовала также его эгоизм и жестокость. Он ушел, даже не попрощавшись. Просто поцеловал ее в лоб, вскочил в свой пикап и помахал рукой, поворачивая за угол, как будто отправился в магазин за пакетом молока. Глаза его были ясными и счастливыми, без малейшего признака сожаления или раскаяния. Она знала, что Дюк забыл ее, как только она скрылась из виду.

Из глаз девушки покатились слезы, тихие слезы, первые за все долгие годы, но она ни пыталась остановить их. Она вряд ли даже осознавала, что рядом был Пьер.

Незаметно в студию вошел Артур. Он увидел слезы, блестевшие на щеках Клементины, Пьера с бешенойf скоростью щелкавшего фотоаппаратом, и понял, что интуиция не подвела его. Клементина станет звездой, даже более крупной, чем сама себе представляет. Ее лицо, фигура, самые незначительные движения демонстрировали такие глубокие и выразительные эмоции, что он почти растрогался. Ее красота приковывала взор. Черты лица так хорошо высечены. Нежные и правильные, словно перед тобой Мадонна. В Клементине было что-то, заставляющее сопереживать ей. Ее печаль разбивала сердце, а радость была заразительной.

Артур наблюдал в течение пятнадцати минут, пока не закончилась съемка, потом подошел к Клементине как в трансе сидевшей на подушке, и поцеловал в щеку.

– Ты добьешься своего, – шепнул он прежде, чем они с Пьером вышли из комнаты. Оставшись в одиночестве, Клементина размышляла. Она поняла, что и Артур и Пьер уверены в ее будущем. И она верила им. Ей никогда больше не придется сомневаться в себе. И все-таки, казалось смешным, что игра воображения, образ решительного энергичного лица отца с сияющими глазами делал все остальное, даже ее мечты, незначительными. Стоило ей подумать об отце, она снова превращалась в ребенка с вытянутыми вперед руками, ожидавшего, когда его поднимут и прижмут к груди. Ничто не имело значения, лишь бы снова добиться его любви.

* * *

Следующие четыре дня пронеслись как ураган. Артур показал ей город, познакомил с большим числом редакторов и дизайнеров, чем она узнала за всю свою жизнь. Несколько часов ушло на обсуждение ее имиджа. Самым светлым пятном пребывания в Нью-Йорке стали две вечеринки, куда ее пригласил Артур. Они напоминали сцену из колоритного романа. Все дамы сверкали украшениями и блестками на платьях, все мужчины были во фраках и с белыми галстуками, элегантные официанты разносили подносы с устрицами, икрой и шампанским.

Клементина познакомилась с нефтяными и промышленными магнатами, «денежными мешками» и «сливками» общества. На одной вечеринке ей показалось, что она заметила Элизабет Тейлор, занятую беседой с похожим на принца мужчиной, хотя возможно и ошиблась. Красивые молодые актеры, звезды Бродвея, прекрасные фотомодели придавали вечеринкам блеск и шик, и Клементина с трудом верила, что ее тоже включили в их число. Она слышала обрывки разговоров о пьесах, книгах, которые будут издаваться, последние новости Голливуда. Вот где все решается. Присутствующие на подобных вечеринках были именно теми людьми, которые нажимают на кнопки, платят большие деньги, принимают решения, кто станет звездой, а кто нет.

В последний вечер в Нью-Йорке Артур повез ее в русскую чайную. Их провели к скромному, неприметному столику в глубине зала, мимо Генри Фонда и блестящего продюсера Джеймса Нолана, сидевших за столиками прямо напротив сцены. Клементина свирепо взглянула на метрдотеля, но Артур не обращал внимания.

– Не переживай, – сказал он, когда тот отошел от них. – Когда-нибудь мы войдем сюда, и они спихнут гостей на пол, чтобы предоставить нам самые лучшие места.

Клементина улыбнулась, гадая, будет ли у нее время, когда она станет звездой, чтобы сводить счеты. Непочтительные официанты, метрдотели, пренебрегающие мужчины и все, кто хоть раз стал на ее пути.

Список получался внушительным. Их оказалось намного больше, чем она ожидала.

Подошел их официант, и Артур заказал два бокала шардоне и два салата.

– Тебе понравился номер в гостинице? – поинтересовался он. Артур устроил Клементину в «Вальдорф Астории», и это было вторым и самым сильным доказательством того, что, несмотря на небрежное отношение к законам мод, Артур Деннисон являлся преуспевающим профессионалом. Жизнь в «Вальдорф Астории» напоминала жизнь в богатой, великолепной сказке. Как же ей может не понравиться?

– Восхитительно, Артур.

– Прекрасно. С тобой хорошо обращались? Надеюсь, передавали все послания от друзей с разбитыми сердцами, оставшихся дома?

Он шутил, но его слова попали точно в цель, о которой Артур и не подозревал. За четыре дня Коннор звонил двенадцать раз. Одиннадцать раз ее не было в номере, а двенадцатый, когда они поговорили, превратился в настоящее несчастье. Единственной целью звонка Коннора было похныкать, как он одинок. Потом быстро сменив тон, он кричал, что все еще сердится на нее, так как она уехала, не ответив на его предложение. Когда Клементина сказала, что слишком устала, чтобы выслушивать его раздраженные фразы или принимать ответственные решения, Коннор будто с цепи сорвался – угрожал, что не станет больше звонить (эту мысль Клементина нашла крайне привлекательной) и, возможно, она не увидит его среди встречающих в аэропорту.

– Замечательно, я вообще не хочу тебя видеть! – заорала в ответ Клементина. – Я лучше позвоню Меган и Алекс. Им, по крайней мере, будет интересно узнать, как я здесь живу.

Коннор в ярости бросил трубку, и Клементина почувствовала себя ужасно виноватой. Но перезванивать не стала. У нее было слишком много других забот, например, перспектива, которую Артур старался нарисовать перед ней, ведущая в конечном счете к признанию и успеху. Возможно разлука пойдет на пользу и ей, и Коннору, решила она. Они так долго были вместе, стали почти что частью друг друга, и эта мысль показалась Клементине угрожающей. Сейчас, когда она глотнула свежего воздуха, почувствовала вкус независимости, ее удивило, как долго она выдерживала привязанность к нему.

– Что касается первоочередной задачи, – сказал Артур, разглаживая салфетку, – то ты прекрасно поработала, дорогая. Просто прекрасно. На вечеринке у Штайнема все были увлечены тобой. Сегодня мне звонили четверо, интересовались моими планами, каким образом мы думаем работать и т. д. Довольно бурное начало, верно?

Клементина кивнула и с жадностью выпила принесенное вино. События разворачивались так стремительно. Совсем недавно она сидела напротив Коннора в поношенном махровом халате и разгадывала кроссворд, и вот уже на ней платье за 1000 долларов (купленное взаймы на деньги агентства) и она сидит рядом с Норманом Майлером на вечеринке, ставшей «гвоздем» сезона в Нью-Йорк Сити, и беседует о его новой книге. Это было именно то, чего она хотела, даже больше. Смущало чувство неуверенности, как бывает, когда слишком быстро встаешь и вдруг теряешь равновесии.

– Итак, наши действия, – продолжал Артур. – Ты едешь домой, собираешь вещи, как можно быстрее, и сообщаешь мне, когда тебя ждать. Я, тем временем, подыщу тебе какое-нибудь приятное жилье, и мы начинаем работать. Я подумываю о выставке на «Фаст Фэшн» в следующем месяце. Помнишь Рональда Перси? Ты видела его на вечеринке. Маленький лысеющий человек. Он «м» (миллионер).

Клементина прислонилась головой к богатой красной спинке кресла. Артур внимательно посмотрел на нее, в первый раз обратив внимание на бледность и темные тени под глазами. Потянувшись через стол, положил ладонь ей на руку.

– Все будет прекрасно, поверь, – нежно произнес он.

Клементина вздрогнула от этого прикосновения. Его рука была меньше, чем у Коннора, чище, с безупречно закругленными ногтями. И все-таки это была теплая рука мужчины.

– Я уверена, что так и будет. Просто очень трудно охватить в один миг все, что произошло. Вот. – На мгновение сжав ее пальцы, Артур убрал руку.

Клементина удивилась, как холодно и одиноко было ей без этого пожатия.

– Послушай, – вновь заговорил Артур, – если тебе нужно время, я подожду. Поезжай домой, отдохни, спокойно собери вещи. Мы можем потерпеть с началом работы месяц или два.

Его понимающая улыбка заставила Клементину увидеть себя со стороны – взволнованная, испуганная, слабая девчонка. Она обратила внимание на то, как сидит – наклонившись вперед, нога за ногу, руки прижаты к телу, пальцы сомкнуты. Она подумала о своей жизни, упорной работе, многолетней решимости, и воспоминания придали ей силу. Хватит.

Настало время перестать бояться, отбросить все страхи, сосущие под ложечкой, загнать в самый дальний угол неуверенность, запереть на семь замков, решить все раз и окончательно.

Собравшись с духом, Клементина выпрямилась, став как будто выше ростом, преобразившись в женщину, какой она хотела и должна быть – женщину с железными нервами, мужеством, силой. Неважно, какой испуганной и слабой она была на самом деле. Что из того, что ей придется покинуть дом, подруг и Коннора? Всегда чем-то нужно жертвовать, если хочешь добиться известности, Алекс и Меган поймут. Коннор увидит, что она просто не в состоянии стать его женой сейчас, когда сбываются ее мечты, когда ей выпал шанс, когда удача на подходе. Они по-прежнему могут любить друг друга, хотя и на расстоянии. Будут перезваниваться, она заработает достаточно денег и сможет приезжать к нему в Калифорнию.

Улыбаясь, Клементина потягивала вино. Ну почему она боится? Ведь именно сейчас сбываются ее заветные желания. Она жаждала покорить Нью-Йорк. Тот, кто сказал, что это крутой город, просто не знаком с Клементиной Монтгомери.

– Я соберу вещи и вернусь через неделю, – произнесла она вслух. – Это не слишком поздно?

Артур довольно посмеивался. Он наблюдал за переменой в ней и восхищался ее мужеством.

– Как насчет двух недель? Мне нужно время, чтобы найти тебе квартиру, идет?

– Прекрасно, – Клементина подняла бокал, – За успех.

– О, да! За такой успех, что нам и не снился.

Глава 8

Джексона Холлиэлла окружала особая аура чувствительности, отбрасывавшая свою пленяющую тень на расстоянии в тридцать футов. Среди фаворитов университетского колледжа Беркли – спортсменов, гениальных физиков, президентов студенческих клубов, – он не считался писаным красавцем. Угловатые черты лица, слишком толстые губы, слишком растрепанные волосы, рост пять футов одиннадцать дюймов, небрежная, как у любого студента одежда. Одним словом, Джексон Холлиэлл ничего особенного из себя не представлял. Он был просто человеком, увлеченным архитектором и художником, с отличным чувством юмора, не имел никаких денежных обязательств и привязанностей, оставив в Огайо мать, отчима и смутные очертания отца.

Но почему-то, ни одна девушка в Беркли не считала его банальным. От одной его улыбки или легкого похлопывания по плечу сердца девчонок начинали трепетать, а ноги подкашивались сами собой. Никто не обладал иммунитетом к его обаянию.

Конечно, девушки в университете отличались от девчонок, с которыми он учился в средней школе. Они не болтали без умолку, ни хихикали, не добивались никому ненужных признаний в любви. Это были взрослые, независимые светские дамы.

Некоторые были упрямы и настойчивы, решив доказать, что у них такие же богом данные права как и у мужчин. Они смело приглашали его «проветриваться» и вели бесконечные дискуссии о равенстве и сексе.

Другие применяли более тонкие ходы. Устроившись вокруг Джексона на лекциях по архитектуре, согнав небрежно и быстро с насиженных мест студентов-иностранцев, обучающихся по обмену, они случайно роняли книги или тетради. А потом изображали крайнее удивление, когда наклоняясь поднять их, якобы ненарочно прижимались к парню своими пушистыми ангорскими свитерами.

Третьи флиртовали совершенно открыто, устраивая интимные вечеринки в темных, душных комнатах, пропитанных ароматом итальянских блюд и вина. Этих женщин Джексон понимал. В отличие от многих других, они не стремились к замужеству, им нужен был секс, им хотелось веселья. Больше всего на свете они любили себя и молодость, то, что любил и он.

Однако, среди всех этих девушек существовала Алекс Холмс. Красивая, умная, загадочная как Дальний Восток, Алекс. То, что он вообще увидел ее, было чисто случайным стечением обстоятельств. Джексон учился на старшем курсе, Алекс на первом. Она изучала коммерческие науки, он – архитектуру. И только по счастливой случайности, предопределенной судьбой, их записали в один учебный класс по биологии. Этот предмет Джексон не сумел вставить в свой учебный график на первом и втором курсах. Первый, кого он заметил, войдя в класс, была Алекс. Она сидела за столом со стянутыми в «конский хвост» волосами, без косметики на лице, в очках в черной оправе, водруженных на нос, и готовилась к занятиям. Один взгляд – и Джексон уже не смог остаться прежним Джексоном.

Он сумел провернуть дело так, что преподаватель определил их с Алекс в одну лабораторную группу. Пока учитель делал перекличку, Алекс, без улыбки, рассматривала парня поверх очков. Она изучала его, как изучают новую электронную машину, оценивая уровень способностей и интеллекта, без единой искры интереса к будущим свиданиям с ним. Это было четыре недели назад. За это время, Джексон узнал только ее имя, профилирующие дисциплины и, приводящую его в бешенство привычку, получать высшие баллы по всем предметам. Он ничего не знал о том, что страстно хотел знать, например, кто ее любимый певец, где она предпочитает проводить вечера, что ее радует, и нравится ли он ей.

Алекс не кокетничала. Она не роняла тетрадей. Она не пыталась пригласить его. Она не делала ничего, в чем изощрялись остальные девушки. Вместо этого, каждый день являлась на занятия, тщательно подготовленная, с переписанными лекциями, журналами, рекомендуемыми, подобранными, по собственной инициативе книгами. Садилась на свое место, надевала очки, и так внимательно слушала лекцию, как будто от этого зависела ее жизнь. Алекс настаивала, что большинство опытов будет проводить самостоятельно, обращаясь за советом к Джексону только в крайнем случае. Ее никогда не видели с парнями. И именно она ловила преподавателей на предложениях провести научные конференции.

Однако под строгостью и фанатичной увлеченностью Алекс скрывались теплота и сердечность. Она весело смеялась, когда Джексон рассказывал ей шутки, что подцепил от друзей, стремясь увидеть ее улыбку. Алекс помогала ему в научной работе всегда, когда требовалась помощь. И исчезала, когда на горизонте появлялась какая-нибудь любвеобильная дама. Она хорошо представляла, как бурно проводит он свободное время и не желала быть очередным случайным увлечением Джексона. Внимательно слушала, если он рассказывал о себе, о детстве в Чикаго, матери, отчиме и сводных братьях и сестрах, живущих в Огайо, о своем увлечении архитектурой и искусством, о подработке чертежником в фирме «Барон и Якопович», двухкомнатной квартире в городе. И очень мало говорила в ответ.

Так, случайные реплики о двух лучших подругах, брате, родителях. Она оставалась загадкой. С каждым днем Джексон все больше тянулся к ней, очарованный ее личностью и самообладанием. Он хотел знать о ней все, до последней мелочи. Он хотел быть… ее другом.

Вот это больше всего удивляло Джексона. Он никогда не дружил с девушками, он просто не видел смысла в такой дружбе. Для дружбы у него были мужчины, а женщины – для секса. Раз и навсегда, Алекс ломала все стереотипы. Она вдохновляла его. В ней были качества, которые он хотел видеть в себе – самоотверженность, сердечность и жизненная сила. Она была умна, проницательна, постоянно задавала на занятиях вопросы, которые он желал бы задать сам. Более того, Джексон чувствовал себя спокойно и уютно рядом с ней. При мысли об Алекс он непроизвольно вспоминал свою небольшую команду из бейсбольной лиги, – жаркие летние дни, дружеские отношения, соревнования, смех в раздевалке, дух товарищества, который внутренне объединял их в единое целое. Он подавал мяч, Алекс принимала. Она так хорошо понимала его, что они достигли безупречной синхронности, отбивая подачи. Их дружба не могла быть временной и случайной, она создавалась на всю жизнь.

* * *

Как только преподаватель закончил лекцию, Алекс засунула учебники в сумку и водрузила на нос очки. С начала учебы в Беркли несколько парней уже подходили к ней. При их приближении она опускала глаза в книгу и бормотала односложные ответы до тех пор, пока они не отстанут.

Превращение из беззаботной, бегающей каждый день на свидание девчонки – в книжного червя прекрасно устраивало Алекс. Ее не сбивало с толку чувство внутренней опустошенности, когда воскресными вечерами в дверь ее спальни в общежитии, как экзотическая музыка, проникал смех юношей и девушек. Естественно, чем-то надо жертвовать. В глубине души, она знала, что движется в правильном направлении – только вперед, не сворачивая ни на какие окольные пути. Этот лозунг Алекс написала яркими красными буквами на огромном плакате и повесила над своей кроватью.

Алекс взяла сумку и собралась уже выйти из класса, когда заметила Джексона, склонившегося над книжкой за своим столом. Джексон Холлиэлл. Имя, которое ни одна девушка на территории университета не могла произносить без тоскливого вздоха. Он считал, что Алекс не замечала его красоты, но это было не так. Когда господь бог решил создать мужчину при виде, которого у женщин захватывало дух, он создал Джексона. И, несмотря на все ее старания, Алекс замечала, что вместо того, чтобы смотреть в учебник, пялит глаза на парня. Не то, чтобы она хотела его, говорила она себе, просто он был единственным в своем роде, выразительным как хорошая фотография или вино, которое следует оценивать не торопясь.

Когда преподаватель определил их в одну группу на лабораторные работы, Алекс была уверена, что ей придется отдуваться за двоих. Невозможно с такой внешностью как у него обладать также и умственными способностями. Джексон поразил ее. Биология не была его основной дисциплиной, и все-таки, он хорошо успевал по этому предмету, внося большой вклад в их совместную работу. И в придачу, он оказался неплохим парнем. Джек Холлиэл был слишком хорошим, чтобы быть – правдой. Он, был сюрпризом, завернутым в оберточную бумагу и перевязанным ленточками. Алекс не могла удержаться от осторожного наблюдения за ним, ожидая ловушки.

Это произошло довольно быстро. Под внешним слоем их дружбы скрывалось особое напряжение, что возникает между мужчиной и женщиной, когда те еще не решили, кто они – друзья, любовники или знакомые. Алекс не знала, чего он хочет от нее и, честно говоря, не представляла себе точно, что ей нужно от Джексона.

– Эй, книжный червь, – пошутила она. Джексон поднял голову, и Алекс пронзило сияние глаз цвета свежей зелени. – Ты собираешься провести здесь целый день?

Он встал и потянулся. Это было самое идеально-сложенное тело, какое Алекс когда-либо видела, как будто пальцы самого Микеланджело вылепили его великолепный торс. Она, конечно, специально не рассматривала, но просто невозможно было не заметить крепкие бицепсы, выпирающие под рубашкой, точеные твердые как сталь нога (она видела их, когда Джексон рано утром бегал трусцой). Он был словно с рекламного плаката клуба здоровья. У Алекс промелькнула завистливая мысль, как чудесно смотрелись бы они рядом с Клементиной. Наверное, невозможно было бы оторвать взгляд от их стройных идеальных фигур. Алекс представила Джексона с его непослушной шевелюрой и образцово-показательную красавицу Клементину с невероятными прозрачно-голубыми глазами. Промелькнув, видение затерялось в глубине сознания.

– Я просто хочу немного подготовиться к завтрашнему экзамену по арочным и сводчатым перекрытиям, – ответил Джексон. – Мне надо получить, по крайней мере, хорошо. В конце концов, это – моя профилирующая дисциплина.

– Ты сдашь прекрасно, я уверена.

– Мне бы твою уверенность.

– Джексон, послушай, тебе надо…, – Алеке замолчала, потом рассмеялась. – Ну вот, опять. Я диктую людям, что им надо делать. Мои подруги постоянно злятся на меня за это.

– Мне хотелось бы услышать твое мнение.

Алекс повесила сумку через плечо.

– Хорошо. Но помни, ты сам напросился. Тебе нужна чашечка кофе и кусок яблочного пирога Милли. Сегодня я угощаю. А потом я расскажу тебе, что поможет достичь успеха.

Джексон взял книгу и махнул рукой по направлению к двери:

– Сама ты достигла многого. Указывай путь.

– Как живут дети в Чикаго? – спросила Алекс.

Горочка ванильного мороженого, щедро положенного Милли сверху на яблочный пирог, медленно стекала вниз, пропитывая корочку. Алекс больше всего нравилось, когда теплый пирог смешивался с ледяным мороженным, превращаясь во вкусную мякоть. Тем временем, она потягивала кофе, посматривая на Джексона, сидящего напротив нее.