Текст книги "Фараон"

Кристиан Жак
Фараон

Фараон создает все сущее, он – тот свет, благодаря которому все живет.

Фараон – канал, отводящий воду из могучей реки,

Прохладная комната, где каждый обретает отдых,

Опора из божественного металла, которая держит наши стены, сухое и теплое убежище в зимнюю пору,

Сила, которая останавливает врага у наших границ.

Фараон строит небесный город.

И даже после его кончины сияние Фараона осеняет тех, кто читает его писания.

Выдержки из «Текстов Пирамид», «Поучений», оставленных фараонами своим наследникам, и гимнов, прославляющих царей

© XO Éditions, 2018. All rights reserved

© DepositPhotos.com / konstantynov, dimabl, обложка, 2019

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2019

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2019

Пролог

Молния ударила в трех шагах от Старика. И хорошо, что ослик по кличке Северный Ветер вовремя его растолкал, иначе разгневанные небеса могли бы отнять у Старика самое дорогое – его жизнь, а вместе с ней и умение тонко различать вина.

Пролетев над тропинкой, огненный шар выжег полосу на пшеничном поле. И в следующее мгновение на великолепный южноегипетский город Фивы[1]1
  То же, что и Уасет, «город скипетра» или «властвующий город». (Здесь и далее примеч. автора, если не указано иное.)


[Закрыть] обрушился ливень.

– Одни беды от этих дождей, – пробормотал Старик, бегом направляясь к своему дому, со всех сторон окруженному виноградниками. Производимое им вино было отменного качества, его подавали к столу самого фараона.

Женщины-фараона, которая сейчас медленно угасала. Великая царская супруга, вдова, а затем и регент, Хатшепсут вознеслась к вершинам власти, но теперь ее царствование подходило к концу.

Радея за мир и процветание, царица Хатшепсут властвовала решительно, с улыбкой на устах. Ее кончины подданные ожидали как величайшего несчастья, поскольку ее преемнику, по всеобщему убеждению, бремя верховной власти было не по силам.

Правда, ну какой из него правитель? Тутмосу, третьему по счету носителю династического имени, едва исполнилось восемь, когда совет мудрейших провозгласил его фараоном. По обычаю предков, Хатшепсут, приходившаяся ему теткой, стала править как регентша, но вскоре случилось нечто необычайное: оракул богатейшего Карнакского святилища, посвященного богу Амону, благословил ее на царство![2]2
  Хатшепсут правила двадцать два года, с 1479 по 1458 гг. до н. э. (даты указаны ориентировочно).


[Закрыть] И впервые за свое долгое существование Египет получил двух правителей одновременно.

Как отреагировал на это молодой Тутмос? Самоустранился. Власть его совершенно не интересовала. Юноша усердно изучал древние писания и обряды, увлекался ботаникой, был доволен своим беззаботным существованием и не видел ничего зазорного в том, что во время официальных церемоний всегда стоял позади Хатшепсут, твердой рукой державшей кормило государственной власти.

А гроза все никак не утихала, несчетные молнии полосовали небо. Гнев бога Сета обрушился на страну, которая вот-вот вверит себя бездарному правителю… И крах ее будет стремителен и страшен.

Несмотря на непрекращающийся грохочущий ливень, жара стояла жуткая – не продохнуть. И заснуть было невозможно. Обычно очень смирный, Северный Ветер не смыкал глаз и вел себя беспокойно, словно предчувствуя катастрофу.

Назавтра Старику полагалось доставить ко двору десяток кувшинов красного вина с клеймом «Вкуснейшее». Но праздничное застолье в честь правительницы вряд ли состоится: по слухам, рассвета Хатшепсут уже не увидит. Того самого рассвета, который не озарит Египет – скорбящий по ней, наказанный небесами, – ибо ущерба полям, городам и селам стихия нанесла немало. И некому повелевать, некому указать путь в будущее…

1

Из вещей я больше всего дорожу пеналом-палеткой с принадлежностями, какими пользуются писцы. Он всегда при мне, и каждый вечер я сам его вычищаю. Он деревянный, с одним узким углублением для каламов[3]3
  Калам – остро отточенная тростинка для письма. (Примеч. ред.)


[Закрыть], перьев и кисточек и двумя чашеобразными – для прессованных чернил, красных и черных. К пеналу прилагаются ступка, в которой чернила измельчают, ковшик с водой, чтобы их развести, а еще – нож для папируса, чтобы отрезать листок подходящего размера, и моя печать.

Царская печать… И принадлежит она монарху, который двадцать два года назад взошел на трон и с тех пор ни минуты не правил. Я был еще очень мал, когда моя мать Исида, великая царская супруга фараона Тутмоса II, скончавшегося после очень недолгого правления, отвезла меня в Карнакский храм.

Эту долгую, до крайности утомившую меня церемонию я помню поминутно. Бесстрастные жрецы омыли мое тело, сменили одежду – мне предстояло принять участие в шествии, которое возглавлял верховный жрец Амона, нашего бога-покровителя. В самой середине кортежа на носилках несли изваяние этого божества.

Внезапно процессия остановилась.

Статуя Амона устремила на меня долгий взгляд, а потом поклонилась. Со всех сторон послышались восторженные клики жрецов: «Многая лета! Здоровья и благоденствия царю Египта!»[4]4
  Предположительно это событие имело место 28 апреля 1749 г. до н. э.


[Закрыть] Я был уверен, что обращаются они не ко мне, но тут престарелый священнослужитель со строгим взором возложил мне на голову двойную корону, символизирующую единство Севера и Юга. Затем меня провели в Дом Жизни[5]5
  Так назывались культурные учреждения при древнеегипетских храмах, включавшие в себя школу, хранилище сакральных предметов и текстов, библиотеку, читальные залы. (Примеч. пер.)


[Закрыть], чтобы там я восславил Осириса, восторжествовавшего над смертью.

Тетушка, столь же красивая, как и властная, объявила, что править страной будет она – до тех пор, пока я не смогу делать это сам. Но судьба распорядилась по-иному. Когда умерла мать, я заглушал свое горе изучением древних писаний, датируемых эпохой великих пирамид. Изречения мудрецов – я мог читать их и перечитывать бесконечно. В библиотеке Дома Жизни часы для меня пролетали незаметно. Переписывание наставлений древних стало для меня наивысшим удовольствием, а участие в религиозных ритуалах приносило неподдельную радость. Когда Хатшепсут провозгласили фараоном, у меня отлегло от сердца. Она знала всю подноготную власти, заботилась о счастье своих подданных и сумела бы сохранить богатства Двух Земель[6]6
  Одно из самоназваний страны в династический период. (Примеч. пер.)


[Закрыть], Нижнего и Верхнего Египта. Ее принципиальность и осведомленность были всем известны… Женщина-фараон неизменно приглашала меня на официальные празднества, объясняла свои решения и просила их одобрить, хотя на деле ничуть в этом не нуждалась. А мне в такие моменты хотелось поскорее вернуться в храм, к чтению и письму. Мое имя – «сын Тота», бога-покровителя писцов и ученых – определило мой характер.

Я и думать забыл, что правление Хатшепсут когда-нибудь закончится. С увлечением вникая в тексты, раскрывающие тайны богов и вечной жизни, я не представлял, что правительница, столь уважаемая всеми, обеспечивавшая процветание целой страны, вдруг умрет.

Царица слегла внезапно. И вопреки усилиям лучших лекарей и упорству, с каким она борется за жизнь, надежды нет… Уже неделю Хатшепсут не встает с постели, текущими делами распоряжается первый министр. Ей дают болеутоляющее, чтобы она не мучилась, и роковая развязка близка.

Развязка, которая принудит меня занять ее место и царствовать. Необходимость, приводящая меня в отчаяние. Можно ли этого избежать? Созвать совет мудрейших и попросить их пересмотреть свое решение, убедить избрать другого правителя, получше?

Гроза, сполохи молний, проливной дождь… Из окна моей опочивальни я слежу за тем, как небеса негодуют. Суждено ли Египту пережить кончину этой исключительной, незаменимой женщины? Я не в состоянии принять этот вызов, побороть трудности, которые для меня непосильны.

Вдруг из-за черных туч появляется прекрасный белый ибис, символ бога Тота, и, раскинув крылья, планирует вниз, к дворцу. На пару мгновений, которые кажутся мне бесконечными, птица замирает в полете, и взгляд ее пронзает мне душу.

Он запрещает мне бежать.

Бог Тот напоминает, что с тех пор, как Амон избрал меня, я – не такой, как все, и не имею права отступить.

Освещаемый отблесками молний, ибис улетает на запад…

Раздается стук в дверь – нервный, нетерпеливый.

Это главный дворцовый управитель, и лицо у него озабоченное.

– Ваше величество, царица возвратилась к свету, из которого была рождена. Трон опустел.

Известие о смерти Хатшепсут не укладывается у меня в голове. Мне просто не верится, я не в состоянии представить ее последствия. Главный управитель ждет от меня каких-то слов, но я ограничиваюсь кивком.

Он удаляется.

И я остаюсь один.

Один перед лицом богов и людей. Единственный, кто в ответе за благосостояние моего народа. Того, что Амон, Тот и Большой совет избрали меня на царство, недостаточно; нужно завоевать любовь простых людей. Со времен первой династии это ключ к власти.

Мною овладевает странное чувство, равного которому по силе я прежде не испытывал: я люблю свою страну – всю, от края до края, – с ее небом, землей, великой рекой, храмами, жителями, стадами, сменой сезонов, ее днями и ночами! Она – воплощение жизни во всем ее великолепии. И отныне моим долгом будет ее оберегать.

2

Под пристальным взглядом ослика Старик метнул кости.

– Опять проиграл! – заявил паренек-батрак, с которым и шла игра. Затычки для кувшинов, которые он делал из травы и соломы, у него получались отменные. – С тебя малый кувшин пива!

– Ладно, ладно! Тебе все время везет, даже странно.

– Вот я и пользуюсь, пока удача не переменилась… Во дворце сейчас такая кутерьма! Молодой Тутмос, по слухам, хочет и дальше читать свои книги в Доме Жизни, и претенденты на трон уже передрались, пытаясь выслужиться перед Большим советом.

– Люди везде одинаковые, сынок.

– Вот нашу царицу – ту все любили! Ни с кем мы не воевали, все ели досыта, а на праздниках и вовсе живот мог лопнуть!

– Должно же это было когда-нибудь кончиться…

– Если ты про беспорядки в Фивах, то северяне вмешаются, так ведь? Опять сцепятся между собой, а что толку?

Батрак не так уж заблуждался. Гроза, насланная Сетом, нанесла немалый ущерб, но, похоже, это был не конец. Египет еще помнил мрачные времена владычества захватчиков-гиксосов, изгнанных из страны по воле храброй царицы.

Как обычно после кончины фараона, страна переживала глубокий траур. Трон пустовал, порядок в государстве оказался под угрозой, мужчины перестали бриться. Были отменены все праздники, работы на крупных стройках могли в любой момент остановиться – народ Египта прозябал в неизвестности и страхе. Траур продолжался семьдесят дней – столько же, сколько и процесс мумификации усопшего, после чего проводился ритуал возрождения и душа его возносилась на небеса, чтобы вечно блистать там среди звезд.

Затем Большой совет провозглашал имя нового фараона, и коронацию со всеми сопутствующими ей церемониями египтяне встречали бурным ликованием.

Однако в этот раз ситуация была неслыханной. Законный монарх, никогда не занимавшийся государственными делами, Тутмос III, по всеобщему мнению, был совершенно не способен править. А ведь стране, не имеющей могущественного и решительного властелина, который заставляет все слои общества почитать принципы Маат – справедливость, правдивость, прямолинейность и сплоченность, – грозят неисчислимые несчастья!

Склонный видеть все в черном цвете, Старик был уверен, что конец Двух Земель, скорее всего, настанет из-за гражданской войны. И случится это, разумеется, по вине двадцатидевятилетнего царя, который так увлекся научными изысканиями в храме, что совсем забыл о народе. Боги и Большой совет допустили огромную ошибку, избрав этого ребенка. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из родичей покойной, в достаточной мере сведущий, возьмет власть в свои руки и ничего катастрофического не произойдет. Если, конечно, эти руки не будут связаны междоусобицами…

Только фараон, любимый своим народом, крепко держит кормило власти, и страна его благоденствует! Разве годится на эту трудную роль эрудит, давно удалившийся от мира, ничего не смыслящий в государственной политике, не знающий нужд своей страны?

– Сыграем еще партию?

– Сейчас самое время вздремнуть, – напомнил Старик. – Вот бы приснилось что-то приятное…

* * *

Немолодой, опытный, пользующийся всеобщим уважением и на всех наводящий страх, первый министр Узéр[7]7
  Его полное имя – Узер-Амон, т. е. «Амон могущественен и богат». В Древнем Египте занимаемая им должность именовалась тьяти (чати, тжати), «тот, кто за занавесями», то есть тот, кто разговаривает с царем наедине, «за занавесями», и знает все государственные тайны. В литературе, к сожалению, широко распространен термин «визирь», неподходящий к данной ситуации и пришедший из оттоманской культуры.


[Закрыть] созвал – и под большим секретом! – своих главных соратников. В его просторном поместье в Фивах имелись мастерские, хлева, пекарня, пивоварня и скотобойня – настоящий улей, в котором трудились десятки работников.

Высокопоставленные чиновники расположились в рабочей комнате хозяина дома. Из ее окон открывался вид на прямоугольный, утопающий в зелени пруд.

– Мумификация почти закончена, – объявил первый министр. – Похороны состоятся в конце недели. Еще немного, и нужно будет что-то решать!

– Вы виделись с царем? – спросил министр земледелия.

– К сожалению, нет. По рассказам осведомителей, он с утра до вечера готовится, хочет, чтобы ритуал прошел безупречно и путешествие души умершей к Прекрасному Западу, а впоследствии и ее пребывание в лучшем мире было счастливым.

– Что ж, весьма похвальное занятие. Но посмотрим правде в глаза: третий из Тутмосов не имеет ни желания править страной, ни необходимых для этого задатков.

– И что ты посоветуешь?

– Вы – члены Большого совета, вот и убедите его избрать другого фараона.

– Невозможно! Тутмос – избранник самого Амона.

– Тутмос ничего не хочет знать, кроме своих ритуалов, храмовых дел и древних писаний! Пусть все идет по-старому: пусть правит номинально, но мы должны принять необходимые меры.

– Это какие же?

– Бразды правления возьмете вы.

– Мой долг – повиноваться фараону, – возразил Узер.

– В нынешних обстоятельствах это губительная надежда! Удалите его от дел, как можно меньше о них рассказывайте – и решайте все сами. Со временем народ забудет о Тутмосе и вас призовут заменить его, а администрация на всех уровнях это решение поддержит.

Понимая, что таково мнение высшего чиновничьего аппарата и к нему следует прислушаться, первый министр сказал:

– Я подумаю.

3

Завтра под моим руководством пройдет церемония похорон женщины-фараона Хатшепсут. Она упокоится в своей вечной обители, в левобережной, западной части Фив. Я тщательно проследил за всеми этапами мумификации, чтобы ее бренные останки стали средоточием света, способным вечно витать по просторам рая…

Страна скорбит, и главное сейчас – молчаливая благочестивая сосредоточенность. Поэтому-то я и отказываюсь общаться с внешним миром, зная, что очень скоро он поглотит меня. Сейчас же главное – снабдить женщину-фараона всем необходимым на пути к звездам, к Обители Предков.

Еще чуть-чуть, и мне не будет спасения от своры чинуш, думающих только о том, как бы меня отстранить, чтобы власть перешла к распорядительному совету – сначала «временно», а потом и насовсем.

Дворцовые сады чудесны! Я не устаю любоваться ирисами и лотосами, растущими в тени персéй[8]8
  Разновидность семейства лавровых. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Здесь обычно предается размышлениям Небету, женщина преклонных лет, подруга и наперсница моей матери. В свое время она управляла Домом Царицы, где юные девушки обучаются чтению, письму, ткачеству, игре на музыкальных инструментах, а еще учатся вести хозяйство в доме или усадьбе.

Небету добросердечна, хоть и не без строгости, и тщательно следит за своей внешностью. Немного косметики на лице, плиссированное платье из царственного льна, волосы надушены… Она умеет ободрить, всегда находит нужные слова. Вот и сейчас, высказанное после долгого раздумья, ее мнение станет решающим.

– Ничего, если я вас побеспокою?

– Присядь вот сюда!

Прекрасный летний день, момент затишья перед вихрем устрашающих событий.

– Не стоит так себя изводить, – с уверенностью говорит она. – Потому что выбора у тебя нет. Ты родился фараоном и фараоном останешься. Все прочие рассуждения – пустое.

– Но я так мало знаю об управлении государством!

– Это всего лишь отговорки, благо твои родители их не слышат. Если так распорядилась судьба, противиться бесполезно. Твой путь предначертан свыше, все предрешено, поэтому единственная возможность для тебя – это идти по нему. Ты – царь, так стань же им!

– С чего начать?

– Самые важные для тебя сейчас люди – это первый министр и наставница певиц и танцовщиц в Карнаке. Первый держит в руках администрацию, вторая, моя близкая подруга, станет для тебя неоценимым союзником в богатейшем храме бога Амона.

– Узер, первый министр, незыблем, как гранитная глыба!

– А ты будь таким, как пирамиды! Ты либо подчинишь его себе, либо он тебя растопчет. И в этом случае все то, чему ты долгие годы учился, окажется ненужным.

Такой отповеди от всегда сдержанной Небету я не ожидал.

– Понимаешь ли ты всю важность момента? Со дня на день государство с многовековой историей может рассыпаться, и виноват будешь ты, если не придешь наконец в чувство! Сейчас не время уединяться и размышлять. Народу нужно указать путь, и это твой долг. Посланная Сетом гроза – тебе предупреждение: не теряй ни минуты!

Я смотрел на госпожу Небету, устремившую взгляд в небо, и не узнавал ее. Ничего другого я от нее в тот день не услышал.

Все красоты этого сада, его спокойствие… Иллюзия. Надвигается гроза, и усмирять ее придется мне.

Счастье, мое счастье – рушится. В стенах храма, вдалеке от всего мирского, я не имел никаких желаний. Вникать в наставления древних – для меня верх блаженства, вместе со жрецами участвовать в ритуалах – бесценная привилегия.

Своими словами Небету сокрушила стены моей крепости, развеяла туман, в котором я укрылся. В тот миг я почувствовал себя нагим, и мне уже нигде не спрятаться…

Для начала мне предстояло освоиться в царском дворце, этом вместилище власти. Приемные покои, с залами просторными и не очень, уединенный дворцовый храм, архивы, рабочие комнаты писарей, апартаменты фараона – во время траура всюду было пусто. Своими делами занимались только уборщики и прочая прислуга.

Эта тишина меня не успокаивала. Послезавтра всюду снова закипит бурная деятельность, и все будут ждать приказов государя, в чьем распоряжении куда меньше часов, нежели важных дел. Но разве фараон не «первый слуга»[9]9
  Иероглиф, которым чаще всего обозначали фараона, – hem, т. е. «слуга». Традиционно переводится как «величество», что неверно.


[Закрыть] богов и своего народа?

Прочные колонны, стены ослепительной белизны с фресками, изображающими картины природы и птиц, элегантная, без излишеств мебель и, конечно, строгий трон с ножками в виде бычьих копыт, на который фараон садится, чтобы выслушать своих советников, все как следует обдумать и сказать решающее слово…

Трон пока пустует, и это тревожит и страшит все население Египта.

Первое, что я почувствовал, глядя на него, – сильный страх. Но взгляда не отвел, и очень скоро случилось невероятное – я ощутил магию корон, возложенных на меня в восьмилетнем возрасте. Сам того не заметив, я стал другим человеком. Царственная сущность обосновалась во мне, преображая мое сердце, направляя длань.

Никто не может занять Трон Живых и делать то, что ему заблагорассудится. Он порождает круг обязанностей, и долг фараона – их исполнять…

4

Погребение Хатшепсут завершилось запечатыванием входа в усыпальницу, вырубленную в горе в труднодоступном месте, неподалеку от ее храма в Дейр-эль-Бахри[10]10
  Автор использует современное арабское название археологической зоны в окрестностях Луксора, включающей храмы фараонов Ментухотепа II, Хатшепсут и Тутмоса III. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Окруженная магическими предметами и прочими вещами, необходимыми в загробной жизни, она упокоится рядом с моим дедом, первым из Тутмосов, основоположником династической ветви, третьим представителем которой я являюсь.

Сановники смотрят на меня с жалостью. Траур кончился, и я вот-вот вернусь в свою обожаемую библиотеку, оставив управление страной на первого министра с его ставленниками… Интересно, будет ли мне позволено появляться на празднествах, ради народного спокойствия, или же он планирует меня устранить, грубым способом или незаметно, как только объявится преемник?

Не слишком доверяя солдатам охраны, которыми командовал Узер, я попросил двух друзей детства, Минмеса и Маху[11]11
  Минмес означает «рожденный богом Мином»; Маху также известен под именем Амен-эм-хеб, что означает «Амон радуется».


[Закрыть], быть рядом и позаботиться о моей безопасности. Мы вместе учились в школе придворной элиты. Принимали в нее учеников из разных сословий, даже скромного происхождения, но обучение они получали наилучшее, как в плане умственного, так и физического развития. Выпускников школы ждало самое радужное будущее: кто-то становился высокопоставленным чиновником, а кто-то – главным скульптором, судостроителем, армейским командиром.

Рослый, толстошеий и широкоплечий, с огромными кулачищами, Маху подался в солдаты. В рукопашном бою он не знает себе равных, лучник тоже первостатейный и уже командует полком пехотинцев, занятых бесконечными упражнениями. Сколько себя помню, Маху всегда смотрел на меня с благоговением и поклялся защищать, что бы ни случилось.

С Минмесом, сыном простого ремесленника, нас связывает нерушимая дружба. Наделенный острым умом, он страстно увлечен архитектурой, изучает строительные техники. Наблюдательный, все схватывающий на лету, острый на язык, Минмес обладает даром всюду скользить незамеченным, собирая сведения и располагая к откровенности. Никому и в голову не приходит остерегаться этого невысокого, коротко стриженного юноши с непримечательным лицом, скромно одетого. О, сколько вечеров мы с Минмесом провели за чтением поучений Птахотепа, посвященных искусству управления государством!

Во время похоронной церемонии два моих наперсника глаз не спускали с приставленных ко мне телохранителей. Облаченный в одеяние, имитирующее шкуру леопарда, я открыл глаза, рот и уши покойницы, покинувшей этот мир и в то же время всегда присутствующей среди нас.

Правление одного властителя подошло к концу, еще немного – и его место займет другой.

Если первый министр планирует меня устранить, не это ли самый удобный момент?

Похороны завершились, и повисла долгая тишина. Все переглядывались, ожидая моих приказаний.

В последний раз почтив усопшую, я стал спускаться во главе процессии по узкой тропе к подножию горы. Сейчас кто угодно мог ударить меня в спину, а защитить – только два моих друга.

Под палящим солнцем мы всё шли и шли, пока наконец впереди не показалась пристань. Сил у нас хватало, и хотелось поскорее переплыть на другой берег Нила.

Уже на борту мы выпили воды и пива. Когда большую часть солдат сморил сон, передо мной склонился в поклоне капитан:

– Где прикажете причалить?

– Возле Карнакского храма.

Десятый день второго летнего месяца…[12]12
  Около 28 апреля.


[Закрыть] День, когда я по-настоящему начинаю царствовать. И знают об этом только боги.

Капитан ловко лавировал между песчаных отмелей, и разнонаправленные течения нашему судну были нипочем. И все же он вздохнул с облегчением, вырулив в канал, который вел к причалу возле храма Амона, подателя побед и повелителя Фив.

Наше неожиданное появление вызвало панику. Гостей тут не ждали, и всем было не до протокольных формальностей.

От берега уже бежали гонцы – уведомить местные власти. Еще бы, верховный жрец Амона, под началом которого пребывала масса чиновников и жрецов, управлявших колоссальным и очень богатым храмом, – один из высочайших и влиятельнейших сановников в стране. Сделать что-либо вопреки его воле было бы грубейшей ошибкой. И все же я ему не слуга. Это он обязан мне подчиняться.

Я решил не спешить, давая жрецам время все организовать. Солдаты почтительно выстроились вдоль дороги, и мы с моими двумя друзьями сошли на берег.

Мне навстречу выбежала дюжина сановников. Впереди всех – пузатый коротышка, с трудом переводящий дух.

– Н-нас не предупредили!

– Проводи меня в храм, туда, где проходит инициация царей.

Через двадцать два года после коронации я намеревался все повторить, только с полным пониманием происходящего.

Встретил меня Пуйемре, второй жрец Амона, – мужчина в годах, с морщинистым лицом и проницательным взглядом.

– Верховный жрец в отлучке, – с сожалением сообщил он.

– Значит, церемонию проведешь ты.

Кого-то из жрецов послали за красной короной Нижнего Египта и белой – Египта Верхнего, и Пуйемре сопроводил меня в святилище, где мои предшественники получали божественную силу, ибо без нее фараон не способен исполнять свои обязанности.

Два жреца, изображающие богов Гора и Тота, один в маске в виде головы сокола, второй – в маске ибиса, встали слева и справа от меня, и из ваз их пролились потоки света, воскрешая ритуалы, пройденные мною в ранней юности, те самые, что сделали меня фараоном.

– Ты – победоносный бык, и господство твое – на многие лета! Короны твои священны, преображение необратимо. Ты – сын Тота, – проговорил Пуйемре, перечисляя мои коронационные имена. – Так стань же сегодня повелителем силы и величайшего могущества! Стань грандиозным храмом, в котором любой из твоих подданных обретет свое место. Стань фараоном![13]13
  Именно Тутмос III ввел в обращение слово per-âa, впоследствии трансформировавшееся в «фараон», и означало оно «большой храм, большое жилище, большой дворец», где каждый из его подданных находил вечное прибежище.


[Закрыть]