Текст книги "Фараон"

29

От идеи бегства Сатья отказалась – это глупо. Да и где бы она сумела укрыться? Найдут, накажут, и никогда больше она не сможет играть на арфе. Не откликнуться на приглашение царя означало бы непростительным образом его оскорбить. Испытание, от которого невозможно уклониться… Что ж, оставалось только с честью его принять. Она сразу признается в робости и попросит снисхождения у этого слушателя, не знающего себе равных…

Деликатная проблема, требующая решения: какое выбрать платье, какой макияж, прическу, духи? После долгих колебаний Сатья осталась верной себе. Выбрала синее платье без всяких прикрас; длинные волосы, отливающие золотом, распустила водопадом по обнаженным плечам, краситься не стала, а духи предпочла самые простые, с выразительной нотой жасмина. Словом, искушенные модницы ее засмеяли бы.

Сегодня в храме в ее услугах не нуждались. У Сатьи же было единственное желание – побыть одной и ни с кем не разговаривать. Прихватив переносную арфу, она укрылась в доме родителей, скромных ремесленников, которых попросила ни о чем ее не спрашивать.

Каждый час ожидания – нестерпимая мука! Наконец солнце стало склоняться к закату. На подгибающихся ногах, с бешено бьющимся сердцем девушка направилась во дворец.

Столько людей мечтает встретиться с царем! Она охотно уступила бы эту честь кому угодно, а сама, счастливая, вернулась бы в Карнак, готовиться к ближайшему ритуалу.

Стражник окликнул девушку:

– Кто ты такая?

– Сатья, арфистка из оркестра Амона.

– Что тебе нужно?

– Меня пригласил виночерпий Минмес.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Подожди тут!

Луч надежды… Судя по недоверию стражника, Минмес мог передумать. Сатью отошлют восвояси, и все пойдет своим чередом.

Но тут появился Минмес:

– Прошу, следуйте за мной!

Они обошли несколько официального вида зданий, где трудились писцы, и вышли в сад. Он был роскошным: пруды, цветочные клумбы, пальмы, персеи и сикоморы радовали глаз.

В беседке Тутмос читал папирус.

– Ваше величество, к вам гостья!

Сатья стиснула арфу – вот-вот сломается… Минмес удалился.

Она осталась одна, лицом к лицу с фараоном, который не отрывал глаз от свитка.

– Почему ты выбрала такую печальную мелодию посреди всеобщего веселья?

– В несчастье мы много размышляем о себе и своих поступках. В счастье – никогда. Но если бы мы задумывались почаще, будучи счастливыми, зачем бы тогда ниспосылались нам несчастья?

Фараон свернул папирус.

– Сыграй ее снова!

Сатья сто раз репетировала свой отказ, но так и не озвучила его. За нее все скажет музыка. Стараясь позабыть, где находится и кто ее слушатель, девушка вложила в движения пальцев всю душу.

Звуки сплетались друг с другом, побуждая к раздумью – такому, что превыше радости и печали. Обычно, когда арфа замолкала, девушке казалось, что она умирает. На сей раз это ощущение было особенно сильным. Сочтет ли государь ее исполнение удовлетворительным? Позволит ли вернуться в оркестр?

Царь встал:

– Восхитительно!

– Я… я так не думаю.

Тутмос улыбнулся:

– Не любишь похвалы… Может, прогуляемся вдоль пруда с лотосами? С детства это мое любимое место в саду.

Сатья не испугалась, она была покорена. Царь не пытался произвести впечатление, как другие мужчины, не старался понравиться. Все в нем дышало силой, одновременно умиротворяющей и внушающей трепет.

– Наши традиции требуют, и совершенно справедливо, чтобы я правил вместе с супругой, Великой Чаровницей. Я думаю, ты способна исполнить эту роль.

Небо со всеми своими звездами рухнуло Сатье на голову. Даже произнесенные фараоном, эти слова не имели ни малейшего смысла.

– Я не такой, как другие люди, и ты тоже не будешь, как все. И наша супружеская жизнь будет не та, что у других. Вместе мы станем править Двумя Землями, и наши жизни больше не будут нам принадлежать. Я испытываю к тебе глубокое чувство, и если ты окажешь мне честь и меня полюбишь, мы дадим друг другу силу, при том что монаршая чета всегда превыше любых эмоций. Слушать голоса богов и служить народу – вот единственный путь, открытый для нас. Я – одиночка с трудным характером, и мне предстоит множество сражений; если ты согласна жить со мной рядом, в окружении придворных, льстецов, посредственностей и честолюбцев, тебе тоже придется сносить их нападки.

– Разве в числе ваших близких нет людей, достойных уважения?

– Два друга детства – Минмес и Маху. Но не вскружит ли им однажды голову высокий ранг? Первый министр передумал меня предавать, но будет ли он и впредь работать на совесть? Менх Старший, верховный жрец Амона, на закате своей карьеры думает только о том, как бы я не ущемил интересы его ставленников в администрации…

Сатья внезапно осознала, что царь делится с ней не просто своими размышлениями, но государственными секретами.

– Вы очень одиноки, ваше величество.

– А по-другому и быть не может. По мнению древних мудрецов, фараону не следует никому доверять, иначе тяжелейшие оплошности неизбежны.

– Никому? Даже своей жене?

– Я повторюсь: приобщившись к верховной власти, царица перестает быть просто женщиной. Они с фараоном составляют единое целое. Я предлагаю тебе самую взыскательную из возможных жизненных дорог. Трудности будут ежедневными, и часто тебе будет казаться, что с ними не справиться. Но справляться придется, до того самого дня, когда явится Проводник в загробную жизнь…

– Вы описываете вовсе не рай!

– Я стараюсь быть беспристрастным.

– Зачем же все это мне?

– Потому что ты способна выдержать этот груз и жить не только ради собственного счастья, но и ради счастья твоей страны. Рассчитывать ты сможешь только на себя и на меня. И мы будем вместе, и при этом оба одиноки. Если откажешься, я пойму, и не страшись никаких неприятностей. Ты по-прежнему будешь играть на арфе, очаровывая богов и смертных.

– Позволено ли мне будет… подумать?

– Дай мне ответ в новолуние.

30

Вместе с другими пленниками сирийца Бака отправили чистить хлева в большую деревню в окрестностях Фив. Хозяин, хмурый и молчаливый мужчина пятидесяти лет, требовал безукоризненной чистоты и берег репутацию. В Карнаке его молоко и пшеница считались лучшими в регионе. А вид коров, получавших заботливый уход, восхищал знатоков.

Просыпаясь на рассвете под окрики надсмотрщика, не жалевшего палок, Бак поначалу стал для местных крестьян, недовольных, что в округе появились чужаки, чем-то вроде козла отпущения. Но распределением пленников ведали службы первого министра, чьи приказы не обсуждались, так что каждая деревня приняла «пополнение» и смирилась.

Со временем на послушного и трудолюбивого сирийца перестали смотреть исподлобья, а потом и приняли как равного. Правда, ему приходилось работать и в праздники. Ложился Бак последним и, упав на циновку, моментально засыпал. Хозяин фермы на еду не скупился: Бак ел отдельно от других работников, но те же лепешки, начиненные бобовым пюре, жареные кабачки, зеленый салат, копченую рыбу и раз в неделю – мясо домашней птицы.

– Поди-ка сюда! – как-то окликнул его хозяин.

Его, пленника, и вдруг пригласили пообедать за общим столом! Повар подал Баку свиных ребрышек в подливке, и впервые ему было позволено выпить пива.

– Ты хорошо работаешь, парень. Лентяев я не люблю. Если бы ты начал драть глотку, я бы тебя быстренько назад отослал. Но ты стараешься, ходишь за моими коровами, и я доволен. Когда они жалуются на нерадивого скотника, я его гоню. Ты им нравишься, поэтому и служишь. Сегодня я жду писца, который следит за пленниками, привезенными из Мегиддо, – будет про тебя расспрашивать. Скажу, что ты молодец. Еще два хороших отзыва – и ты искупишь свой проступок!

– Искуплю проступок?

– Иначе говоря, сможешь идти куда хочешь.

– А вы? Вы не оставите меня насовсем?

– Это зависит от тебя. Я предложу условия, а уж соглашаться или нет, твое дело. Я скуп, и батраки на моей ферме работают тяжело, но зато и едят от пуза. А теперь хватит болтать! Ешь, и за работу!

Чудом у Бака перестала болеть спина, и он даже почувствовал себя помолодевшим. Он привык к новой жизни и не представлял даже, что в ней что-то изменится. А теперь ему предложили… будущее!

Он подумал о бывшем своем господине, Лузи. Жив ли он? С непокорными пленниками египтяне не церемонились. Приговоренный к каторге, сын правителя, скорее всего, не выжил. Но при первой же возможности Бак попытается это выяснить…

* * *

На болотах Дельты пленники трудились особенно тяжело, и надсмотрщики их не щадили. Малейшая проволочка – и тебя бьют палкой. На глазах у Лузи его товарищ свалился в мутную воду и больше не встал. Кусачая мошкара донимала день и ночь, но главную и ежеминутную опасность представляли собой змеи. Многие умерли с тех пор, как сын правителя Мегиддо был низвержен до состояния вьючного животного.

Следуя придуманному в первый же день плану, Лузи притворился отчаявшимся и по первому знаку подчинялся своим мучителям, которые ненавидели сирийцев, но строго следовали уставу. Если бы не регулярные проверки специального командира, пленников передушили бы втихомолку.

В сердце жила одна надежда – выбраться из этого ада живым. Ценой беспрекословного послушания некоторым это удавалось. Обуздав свою натуру, Лузи не отвечал ни на удары, ни на оскорбления, которые только усиливали в нем гнев и желание отомстить – то, без чего ему точно не выжить. Мало-помалу он понял, что и в среде каторжников есть своя иерархия. На самой нижней ступени – собиратели папируса и тростника, которых нещадно кусали насекомые и рептилии. Благодаря молодости и показной покорности этот этап Лузи преодолел без дурных последствий для здоровья. И перешел к следующему – переноске связок папируса, с одной мыслью в голове: не рухнуть под тяжестью вязанки, иначе снова отправят на болота.

Спасала только пища. Не вонючие лепешки, а рыба, разнообразная и вкусная, которую готовил повар, – и это был самый высокий в иерархии пост. Сын правителя Мегиддо с жадностью уписывал все, что дают, дабы подкрепить свои силы…

Лузи опустил вязанку и тяжко выдохнул.

– Эй ты, там!

Главный надсмотрщик – пузатый бородач, подловатый и развратный.

Понурившись, Лузи подошел и замер на почтительном расстоянии.

– Кто-то из вязальщиков сдох, и ты его заменишь. Ну же, пошевеливайся!

Удар палкой – и Лузи взошел на борт большой барки, где пленники крепко связывали между собой вязанки папируса, которые потом погрузят на ослов. Из этого доступного материала ремесленники смастерят дешевые сандалии, веревки, корзины и подставки для письма, какими пользуются писцы…

Эта нелегкая работа требовала силы и ловкости – стоит зазеваться, и глубокий порез обеспечен. Еще на одну ступеньку вверх… Зато ноги сухие, и работать тут полегче.

Глядя, как надсмотрщики уносят умершего от изнеможения сирийца, Лузи ощутил прилив сил. Здесь каждый сам за себя!

31

Ну конечно, она не согласится! И разве можно ее за это упрекнуть? Зря я так сгустил краски, но мне категорически не хотелось обманывать Сатью, обещая ей спокойную жизнь в роскоши, вдали от реалий власти и дворцовых интриг.

Эта прогулка в саду, в ее обществе – момент невыразимого счастья. Своего рода чудо, в которое мне до сих пор не верится. Она совершенно не такая, как другие женщины. Одновременно рассудительная и порывистая, серьезная и соблазнительная, она обладает магией великой царской супруги, и ее музыкальные дарования обеспечили бы гармонию при дворе, которым так трудно управлять. Но у нее другие мечты, а я предлагаю нескончаемое сражение, в котором она больше потеряет, нежели выиграет.

Отказ Сатьи станет для меня глубокой раной, которая никогда не затянется. И тогда мне придется выбрать кого-то еще – спутницу жизни, которая, если не сумеет как должно исполнять свою роль, то хотя бы будет мне помогать. Претенденток из лучших фиванских семейств хоть отбавляй! Сам закоренелый холостяк, Минмес укажет подходящую, и я приму этот брак по расчету.

Сатья же – просто чудо! Она сильная и в то же время чувствительная и изящная. Ее невозможно подчинить своей воле, направить по пути, который не она сама себе избрала… Вдумчивая, но и жизнерадостная, эта будущая мать семейства достойна того, чтобы стать хозяйкой целой страны. А я не нашел аргументов, чтобы ее убедить!

Минмес кладет мне на стол два десятка папирусов:

– Отчеты наместников по провинциям. Первый министр смотрел и говорит: все в порядке.

– А твое мнение?

– Я с ним согласен. Проверь, и помни о главном и самом срочном деле – нам нужна великая царская супруга.

– Может, займешься им сам?

– Арфистка Сатья тебя не устроила?

– Устроила? Это еще слабо сказано!

– Так ты влюбился?

– А она нет! Со времен наших первых династий закон Маат запрещает подневольные браки, и в первую очередь – фараонам. Сатья не хочет разделить мою жизнь и заботы.

– Твердый и окончательный отказ?

– Элегантная отговорка, скорее… Я жду ее ответа в новолуние.

– Что ж, подождем. А потом уж я буду что-то предпринимать.

* * *

Разговаривать с родителями бесполезно – они с ума сойдут от радости и станут принуждать ее принять это необычайно лестное предложение. Сатья не находила себе покоя. Нужно посоветоваться, услышать мнение – и не чье-нибудь, а ближайшей подруги Меритре, дочки наставницы храмового оркестра. Некоторые считают, что она влюблена в Тутмоса, – да она и вела себя соответственно на пиру в честь победы при Мегиддо.

Вопреки всему, Сатья решилась на искренний разговор и отправилась в загородный дом госпожи Хюи. Дочь жила с матерью и покинула бы ее только для того, чтобы выйти замуж и завести собственный очаг.

Меритре, обнаженная, купалась. Идеальная фигура, бездна обаяния, острый ум… При виде подруги она вышла из воды, накинула тунику из прозрачного льна и увлекла Сатью под сень беседки с тонкими деревянными колоннами. Слуга поспешил подать девушкам фруктовый сок.

– Ты выглядишь озабоченной, Сатья!

– Поклянись, что мы и впредь останемся подругами.

– Что случилось?

– Что бы я тебе ни сказала, поклянись!

– Клянусь. А теперь объясни!

– Царь призвал меня во дворец. Хотел услышать протяжную печальную мелодию, которую я исполнила на пиру. Представь мое волнение! Я думала, что не смогу.

– И… у тебя получилось?

– Более или менее… Но это был всего лишь предлог.

Меритре нахмурилась:

– И что же на самом деле было нужно фараону?

– Он предложил мне стать великой царской супругой.

Молодая певица не могла прийти в себя от изумления.

– Ты… ты это серьезно?

– Я должна дать ответ до новолуния.

Взбудораженная Меритре выскочила из беседки и принялась расхаживать взад-вперед. Через несколько минут она вернулась к подруге.

– И что ты решила?

– А что ты посоветуешь?

Певица закусила губы.

– Ты любишь царя, Меритре.

– Как и все его подданные, как…

– Ты любишь его по-настоящему, правда?

– Другого мужчины в моей жизни не будет! И никто, даже мать, не сможет заставить меня выйти замуж.

– Тутмос знает о твоих чувствах?

– Не имею понятия. Все равно он выбрал тебя.

– А если это его ошибка?

Меритре смерила подругу долгим взглядом:

– Он не ошибся. Ты – царица, Сатья!

32

Госпожа Хюи никогда еще не видела дочь такой подавленной.

Обычно жизнерадостная, Меритре напевала песни, которые в это время разучивала, прорабатывая мельчайшие нюансы… И вдруг – эти бесконечные слезы!

С тех пор как умер муж, Хюи пользовалась полным доверием дочери. Очень требовательная в том, что касалось музыки, матерью она была понимающей и снисходительной.

Сдавленным шепотом попрощавшись, Сатья выбежала за ворота.

– Что рассказала твоя задушевная подружка?

– Ничего, мама! Ничего! – рыдая, отвечала Меритре.

– И это «ничего» так тебя расстроило…

– Это я от усталости. Мне уже лучше.

– Может, расскажешь правду?

– Лучше дай мне слова новой песни, я буду репетировать!

Меритре взяла себя в руки – как и подобает благовоспитанной девушке, хозяйке своего настроения. Мать не стала настаивать. Принесла листок со словами, хотя все ее мысли были о том вечере, когда Меритре бросала на царя влюбленные взгляды, а тот оставался безучастен, хотя все знали – он как раз подыскивает себе великую царскую супругу.

Неужели Сатья – его счастливая избранница? То, что она скромного происхождения и бесприданница, значения не имеет. Меритре отвергнута, а выбор пал на ее лучшую подругу? Меритре – униженная? Меритре – отчаявшаяся?

* * *

Оба, Минмес и первый министр, не смеют шелохнуться. В холодной ярости царь не потерпит возражений, настолько точной была его критика тех пробелов, которые обнаружились в отчетах наместников провинций. Пробелов, о которых эти два достойных чиновника ни словом не упомянули.

Однако умелое управление провинциями, располагавшими определенной автономией, являлось одним из главнейших условий процветания Двух Земель. Как только где-то возникала проблема, ее срочным образом решали; поэтому фараон часто выезжал, чтобы встретиться с наместниками, испытывающими затруднения, и, приняв нужные меры, восстановить равновесие.

В последних отчетах ничего тревожного как будто бы и не было, однако Тутмос, благодаря своей привычке читать сложные тексты, сумел отделить главное от второстепенного, уловить подтекст. В бумагах по трем провинциям – одной в Нижнем Египте и двух в Верхнем – не было точных сведений о запасах зерна и прогнозов по предстоящему урожаю овощей.

Мелочи, казалось бы? Но они внушали тревогу.

– Я отправлю в администрации этих провинций запросы, пусть уточняют! – заявляет Узер. – И быстро. В противном случае виновных накажем!

Первый министр уходит. Минмес не знает, куда девать глаза.

– Я подаю в отставку.

– Не говори глупостей. Лучше доведи до ума план строительства на ближайшее время!

– Но я подвел тебя, я…

– И это еще не раз случится! Положение только ухудшится, если все мы одновременно потеряем бдительность. Боги уберегли нас от этого несчастья.

Обещая себе не допускать больше таких промашек, Минмес погружается в работу. Теперь он твердо уверен: у Египта есть царь, способный им управлять.

* * *

Завтра новолуние. Оно символизирует воскрешение Осириса. Непрерывные трансформации этого светила, небесной обители бога Тота, делают зримыми великие тайны для тех, кто умеет видеть…

Благодаря быстроте гонцов, наместники провинций сообщили первому министру все недостающие сведения. И их сравнение с результатами прошлого года доказывает их достоверность. Тем не менее я прошу Узера съездить на места и убедиться, что все в порядке.

Приходит Минмес:

– Сатья просит аудиенции.

– Проводи ее в сад. Я тоже иду!

Наша последняя встреча наедине обещает быть краткой… А потом, связанный узами брака с женщиной, имени которой я пока не знаю, я буду видеть арфистку только в храме и на парадных пирах.

Вода большого пруда поблескивает в лучах утреннего солнца. Под аккомпанемент птичьего пения Сатья, легкая, неземная, идет мне навстречу. Как мне нравится эта ее серьезность, излучаемый ею свет!

– Спасибо, что вернулась.

– Разве вы не просили меня дать ответ?

– Еще раз прогуляемся вдоль пруда. Ты не против?

– С радостью!

Рука об руку мы гуляем по этому маленькому раю.

– Ты… все обдумала?

– Да, я все обдумала.

Легкая улыбка девушки застает меня врасплох.

– И каково твое решение?

Она берет меня за руку.

– Ты хочешь сказать, что…

– Единственная милость, о какой я прошу, – это чтобы я могла впредь играть на арфе для фараона! Для него одного!

33

Я проводил Сатью не во дворец, а в Долину Царей. Раз она согласна править, я хочу показать ей мое вечное жилище – эту дверь в потусторонний мир и источник созидательных сил, которые нам так нужны, чтобы сохранять и воплощать власть фараонов, неизменную с незапамятных времен.

Как я и планировал, к этому времени мастера проделали большую работу. Длинная лестница спускается в самое сердце горы, затем следует коридор, вторая лестница, второй коридор, затем – колодец, соединяющий усыпальницу с океаном энергии, потом – коридор резко меняет направление, поворачивая под прямым углом, и ведет к двум главным комнатам – предкамере с двумя колоннами и залу воскрешения овальной формы, символизирующему вселенную, в котором тоже две колонны.

Архитектурный ансамбль воплощает первичную пещеру, где по воле богов жизнь постоянно возобновляется. Движение по длинным подземным коридорам – поиски света. Асимметрия, повороты под разными углами и два основных направления постройки – с востока на запад и с юга на север – дают точное представление о пульсации жизни в нашем сознании.

Мы останавливаемся в предкамере, четырехугольном помещении с непараллельными стенами.

– Здесь со временем появятся изображения семисот сорока одной божественной сущности, которые описаны в книге «О том, что в загробном краю»[44]44
  Книга «Амдуат».


[Закрыть], которую я написал, черпая вдохновение в древних текстах. И они будут непрерывно творить, преображая смерть в вечность. В юности – а я всю ее провел в библиотеке Дома Жизни – я упивался писаниями первых провидцев. «Находи новый способ сказать то же самое» – вот их совет. И я к нему прислушался.

Сатье, погруженной в раздумья, не хочется покидать это тайное место, дышащее сверхъестественным покоем и далекое от людской суеты. Между нами – глубочайшее единение, мы как никто понимаем друг друга…

Первое вынужденное огорчение в ее новой роли – необходимость вернуться во внешний мир.

* * *

Все действия, от связывания первого снопа до одевания фараона, возведены в ранг обряда, и у каждого с незапамятных времен свой бог-покровитель. Все, кроме заключения супружеского союза, когда речь идет о чувствах между мужчиной и женщиной. Это событие не сопряжено ни с какими ритуалами.

Слух распространился с быстротой сильного западного ветра: Сатью, арфистку из оркестра Амона, провели во дворец, а потом, по словам одной парикмахерши, и в личные покои фараона. Она оставалась там всю ночь новолуния и вышла утром вместе с Тутмосом. Позавтракали они в саду, после чего отправились в храм. Вскоре все сошлись во мнении: фараон наконец избрал великую царскую супругу!

Недоверие Старика рассеялось, когда глашатай Антеф, еле дыша от волнения, ворвался к нему в погреб.

– Завтра вечером – торжественное застолье в честь коронации супруги фараона!

– Ну наконец-то! Для такого события я приберег особое, исключительное вино. Надеюсь, царице оно понравится. Очень бодрит и придает сил! А с тем, что ей предстоит, силы ей понадобятся. Править страной – худшее из ремесел.

– Немедленно вези вино во дворец! И в пути не задерживайся.

– Будешь меня подгонять? Я что, когда-нибудь опаздывал? Если мои услуги тебя не устраивают, найди другого поставщика!

– Не злись. У меня своих хлопот полно.

Этой фразой Антеф положил конец их словесному поединку.

«Все чиновники одинаковые, – подумал Старик. – Считают, что им все дозволено! Но без простых людей, таких, как я, что они могут?»

Ворча себе под нос, он отобрал несколько кувшинов, запечатанных еще при первом из Тутмосов. Северному Ветру предстояло с тысячью предосторожностей доставить их во дворец.

* * *

Царственная чета и верховные сановники государства отправились на корабле в маленький храм города Тод[45]45
  Современное название древнего Джарти. (Примеч. пер.)


[Закрыть], расположенного недалеко от столицы[46]46
  В 30 км к югу от Фив.


[Закрыть]. Будучи обиталищем бога Монту, который направляет руку царя в битве, этот храм являлся частью архитектурного ансамбля – своеобразной магической ограды вокруг Фив. Избрав это место, Тутмос ясно давал понять: судьба незаметной спутницы жизни не для Сатьи, она будет участвовать во многих сражениях, неразрывно связанных с управлением страной, и силу ей ниспошлет небесный сокол.

Минмес смахнул пот со лба. У скульпторов было мало времени, чтобы выполнить царский приказ. Понравится ли Тутмосу результат? В сопровождении первого министра, членов правительства и верховного жреца Амона он вошел в святилище вслед за царской четой.

На стенах – изображения фараона, преподносящего хлеб, вино и молоко богам, которые поглощают ка этих продуктов, нарисованных в общих чертах. Тутмос опускает на голову Сатьи корону, и отныне она – государыня Двух Земель. Корона[47]47
  Речь идет о короне шути, которая в эпоху правления XVIII династии становится атрибутом главной царской супруги. (Примеч. пер.)


[Закрыть] украшена двумя стилизованными перьями, символом животворного дыхания, и покрывалом, наводящим на мысль о грифе: иероглиф, используемый для его обозначения, также служит для написания слов «мать» и «смерть». Мать своего народа, великая царская супруга обрекает на смерть своих врагов…

– Ты – та, что видит Гора и Сета в одном существе – в фараоне! – провозгласил Тутмос. – Ты утешаешь братьев, восставших друг против друга, и ты их примиряешь. Будь же Великой Чаровницей, той, кому суждено направлять мои поступки!

И столь величественной выглядела в этот момент Сатья, что присутствующие диву дались. Прирожденная царица! Ее природная сущность явила себя в эту торжественную минуту.

Для Минмеса близился критический момент. Царь предложил супруге полюбоваться часовней, где находилась церемониальная ладья, плывущая по просторам вселенной. У стен располагались несколько статуй сидящих фараонов.

И среди них одна вызвала всеобщее изумление. Она изображала не государя, но Сатью во всем ее царственном великолепии. Небывалая честь для новой царицы Египта!