Текст книги "ЗаБить"

Кристина Дехант
ЗаБить
часть вторая

Алекса старалась не вникать в причину неожиданных изменений в Феликсе, но её интуицию накалял неизвестно откуда появляющийся в нём другой человек с новыми поведенческими оттенками – отчужденностью и ещё более ярко выраженной скрытностью. Продолжая вести свою обычную политику человека фееричного настроения и столь же ярких эмоций, Алекса замечала, как коммуникативные навыки Феликса трансформировалась в некое чудовище, которое, продолжая исправно звонить и отвечать на её звонки, всё же очерствело и перестало мыслить позитивно. С детской тревожностью она всё чаще убеждалась в том, что главной причиной трансформации его настроения в мрачное, безулыбчивое состояние является либо она, либо его так называемые новые «делишки», о которых он особо не распространялся, объясняя это тем, что не в его интересах засорять её светлую голову ненужной информацией. Обеспокоенная его странным поведением, Алекса решила убедиться в его дружеской надёжности, раз и навсегда покончив со всеми сомнениями. Она собиралась дождаться подходящего времени, но повод возник сам собой.

– Привет, Фил, – Алекса ехала в машине, наблюдая за тем, как солнце за окном перемещается всё выше. – Мы можем встретиться?

– Без вопросов, – коротко ответил его голос. – Скажи день и время.

– Так официально? – хмыкнула Алекса, в очередной раз убеждаясь, что Феликс стал вести себя по-другому. – Сегодня.

– Сегодня не могу, дружочек… – послышался его совершенно безрадостный голос, – мне предстоит сумасшедший денёк. Надо будет как следует помотаться по городу. Очень много дел и мало времени.

Как получалось так, что человек, не мыслящий без неё ни одного вечера, мероприятия или прогулки, вдруг находит множество причин, чтобы перенести или вовсе избежать встречи? Ведь раньше он никогда не отказывал ей даже в самой незначительной просьбе. Что стало причиной отдаления? Или она, как всегда, придумывает себе то, чего нет?

– Феликс, моя мама хотела обратиться к тебе с личной просьбой, – конкретизировала Алекса, ожидая, какой аргумент он приведёт, чтобы отказать её матери.

– Говори, – коротко и требовательно прозвучало в ответ, и Алекса не сдержала улыбки.

– Если без лишних подробностей, то тебе предстоит выполнить роль моего личного телохранителя и сопроводить на железнодорожный вокзал.

– Цель?

– Поезд на Москву. Он будет стоять ровно 5 минут. Нужно забрать у человека очень важную бандероль и в полной сохранности доставить домой.

– Во сколько?

– Ровно в три дня, – предупредила она, задержав дыхание в последующей паузе.

– Я заеду за тобой через час, – живо предупредил он и положил трубку.

Не услышав отказа, она с облегчением смотрела на телефон и при этом сияла так, будто заполучила на аукционе самую дорогую безделушку. А судя по тому, как он безоговорочно отодвинул свой «сумасшедший денёк» и согласился помочь, Алекса поняла, что присутствие мамы в их непродолжительном диалоге является для него важным аргументом.

В назначенное время они были на перроне. И как только поезд пронёсся мимо и со свистом остановился, выпустив порцию пара, несколькими торопливыми шагами Феликс достиг нужного вагона, преодолел две складные ступеньки и скрылся из виду. Между тем, Алекса не успела опомниться, как тот с абсолютно спокойным лицом, в лёгкой манерности соскочил с подножки и поманил её за собой, держа в руке пакет средней тяжести и величины. Хмурость бровей, прямолинейный, обжигающий взгляд вперёд. Словно герой из современных боевиков. Просто взял и сделал. Без лишних эмоций, расспросов и разговоров.

– Спасибо. Чисто сработано! – подстегнула она, вспоминая лицо матери, которая в лёгком замешательстве объясняла, что нужен надёжный человек, поскольку то, что попадёт в его руки, имеет огромную ценность.

– Нет проблем, – без улыбки заверил он.

– Фил, помнишь анекдот старый? Курите? Пьёте? – Нет. – А как вы расслабляетесь? – А я и не напрягаюсь!

– Помню. Это ты не в мою честь?

– Просто мне кажется, что ты в последнее время очень напряжён… – после небольшой паузы решилась Алекса.

– Правда? – он приподнял брови. – Тебе, скорее всего, показалось. Я в полном порядке!

Алекса с минуту смотрела на него. Потемневший взор, отрешённость взгляда и чрезмерная хмурость заставили её припомнить его бестолковый игнор к противоположному полу, и она вдруг пришла к самому логичному выводу: не имея ни одного обожаемого объекта в течение длительного времени, ни одного прекрасного ощущения, похожего на забвение или помутнение рассудка, рождённого влиянием другого человека, ни одного серьёзного увлечения, Алекса вдруг ощутила, что именно данный факт разрушает этого нерушимого мужчину изнутри.

– Пора бы тебе влюбиться, друг мой… – сказала она с абсолютной убеждённостью в том, что причина кроется в отсутствии женского тепла и заботы.

– Алекса, – Феликс оторвался от телефона и, приостановив нажатие кнопок, посмотрел на неё так, будто она была не в своём уме. – Возможно, ты сейчас ляпнула, не подумав…

– Отчего же? Я говорю то, что думаю. Но почему это вызывает у тебя такую реакцию? – премило заулыбалась она, нацелив на него свои ярко-синие глаза.

– Потому что я не люблю обсуждать глупости. И надеюсь, мы больше никогда не будем затрагивать эту тему, – попытался как можно мягче донести он.

– А… по-твоему, испытывать чувства – это не естественное состояние и потребность человека, а глупость? – задетая его категоричностью, изумилась она. – Тебе не кажется, что такие теории присущи бессердечным людям? Тем, кто просто не способен к чувствам. А ты – человек, который ещё ни разу не остался равнодушным к моим проблемам и просьбам, и поэтому тебе не чужды душевная теплота и нежность. По-моему, глупость – это запрещать себе и отказываться от того, что готова преподнести тебе жизнь. Человек, отвергающий любовь – погибший человек.

– Алекса… что на тебя нашло?

– Ничего такого. Просто быть влюбленным – это самая главная потребность человеческой души.

– Тогда я полностью удовлетворяю свою потребность. Я влюблён в свою работу.

Алекса проглотила напряжённый комок чувств, ведь он никогда ещё не говорил с ней столь резко и бездушно.

– Я тоже влюблена. Например, я влюблена в Шопена. Влюблена в тяжёлые биографии, которые являются первопричиной к созданию мировых шедевров. Влюблена в необычные книги. В актёрские тренинги и исполнительское искусство. Но как я могу сказать, что я полноценный человек, если всё это – посредническая связь между человеческими мыслями и результатом, лишь средство выражения, лишь процесс. Мы должны быть влюблены в человеческую душу, а не в её отражение. Работа не может пробуждать всего, что заложено в нас Богом.

– Это всё не моя тема, – он сощурил глаза, как делал всегда, когда скрывал сложные эмоции, но тут же вынул слегка небрежную улыбку.

– Странный у нас разговор с тобой получается, – столь же лёгкая ухмылка окрасила её лицо. – Как влюбленность, которая не подвластна человеческому разуму и возникает спонтанно, может быть твоей или не твоей темой? Мы же не говорим о спорте и о вещах, которые поддаются контролю.

– А я никогда не смогу полюбить, Алекса, – непоколебимо и достаточно жёстко отрезал он, чем на пару секунд заставил её замолчать.

– Сказал, как отрезал… – попыталась отшутиться Алекса, но ощутила, как от его взгляда её настигли мурашки. – Вы что, решили совершить постриг, отец Феликс?

– Я говорю вполне серьёзно, – его миндалевидные глаза сверкнули опасным предупреждением. – Для меня не существует понятия любви.

– То есть иметь случайных подружек на одну ночь – это лучше, чем одну на все случаи жизни?

Алексе всё же было непонятно, почему он до сих пор так и не отдал своё предпочтение хотя бы одной из проходящих через его постель девушек, и теперь ей было просто необходимо знать, что могло так укоренить в нём это мнение о женщинах.

– Я не могу иметь одну на все случаи жизни. Это ниже моего достоинства.

– Что? Что ты имеешь в виду?

– Это как долгосрочный съём, в котором я не хочу принимать участия, – всё больше его лицо искажала дурная улыбка. – Все женщины подлы и продажны. И я не испытываю к ним ничего, кроме того, что испытываю…

– И чем женщины заслужили столь обидный социальный статус и столь унизительные ярлыки? – не ожидая от этого человека столько хладнокровия, спросила раскрасневшаяся Алекса.

В определённых кругах и с определёнными людьми Феликс всегда держался на высоте, весьма легко выражая свою мужественность и галантность по отношению к тем, кто находился рядом, а также безоговорочную ответственность за то, как он будет выглядеть в глазах собственных и чужих. Это просвечивалось сквозь его кожу. Приятные манеры, тактичность, не сходящая улыбка на выдающихся скулах и чары казахских и немецких кровей. И теперь такое откровение. Несмотря на то, каким истинным джентльменом он мог быть, он буквально презирал и ненавидел женщин. Поразительное притворство! Непревзойдённое лицемерие!

– И что плохого тебе сделали женщины? – не принимая такого обобщённого мнения, уязвленно спросила она.

– Алекса, ты прекрасно знаешь, что у меня уже был неудачный брак.

– У тебя был горький опыт. Но это ни в коем случае не должно стать завершающей миссией и рушить твою дальнейшую жизнь. Заблуждение и ложный путь ставить крест на себе из-за одной женщины, которая была не способна оценить тебя по достоинству.

Его глаза окутали лучики морщинок, делая их насмешливыми и блестящими.

– Это всё поэзия, Алекса, – уголок его верхней губы подпрыгнул. – Возможно, это прозвучит слишком грубо для твоих ушек, но для меня все женщины – проститутки. Единственное отличие – это уровень и категория этих женщин, которые зависят от их положения и менталитета. Есть дешёвки, которые не скрывают, что занимаются продажным сексом, а есть скрытые проститутки, которые не делают этого до того момента, пока на них не оформят пару коттеджей или спорткар.

– Весьма серьёзное заявление, – снисходительно улыбнулась Алекса, ошарашенная его мнением и столь откровенным презрением к женщинам. – Надеюсь, у тебя хватит для меня аргументов на тему столь резкого обвинения?

– Тут без аргументов, сплошные факты. Но я не хочу углубляться в тему, в которой мы не продвинемся ни на шаг. Это на совести каждой! – от его голоса повеяло таким холодом цинизма, что Алексе стало чудовищно обидно.

Если бы она имела возможность, она бы как следует взболтнула его за воротник и вытрясала бы из него весь этот мысленный произвол и прямолинейную ошибочную теорию. Огорчённая его высказываниями и пренебрежительным мнением о женщинах, Алекса подверглась новому анализу. Но уже через секунду в его глазах вспыхнула догадка, незамедлительно разгладив эти ожесточённые морщинки, будто кто-то вколол ему укол против бешенства.

– Алекса, – он подтянул её к себе за мочку уха и без притворства посмотрел ей в глаза. – Женщины женщинами, а ты – единственное исключение из правил. Ты и сама знаешь, насколько ты особенная. И запомни, что моё мнение в целом никогда не касается тебя. Для меня ты – лучшая женщина-друг.

– Ты сейчас прямо-таки подарил мне надежду, – с нарочитым облегчением выдохнула она, чувствуя, как при этих словах её внутренняя богиня засветилась гордостью. – Только позволь с тобой не согласиться в отношении женщин хотя бы потому, что дурная слава тянется за полигамными мужчинами. Женщины и устроены как хранительницы очага, тогда как мужчина желает завоевать весь мир. А поле боя из знатных красавиц велико. Женщина в действительности, когда видит мужчину впервые, примеряет его, как потенциального мужа, а мужчина примеряет её для своей постели. Так кто же, всё-таки, больше способен на подлость? А как же тот факт, что женщинами правят сильные эмоции? Женщина мучается в любви, у неё нет логического объяснения своим чувствам, она любит без меры, и уж если она полюбила, она будет раскрывать этого мужчину и понимать, на что он способен и сколько в нём силы.

– Помани женщину куском побольше, приласкай, и она тут же перебежит в другую будку… – всё ещё стоял на своём Феликс, коснувшись ещё одного нелицеприятного сравнения.

– Я не уверена, что будка – это подходящее слово. Но в любом случае женщина предпочтёт построить новую жизнь только в том случае, если она больше не востребована и не желанна для своего возлюбленного. Перестать быть главной целью мужчины – вот самая большая утрата для женщины. Никогда женщины не будут рисковать любовью ради мелкой интрижки. Женщины – великие интриганки, но далеко не тупицы.

– Женщины – коварный и трусливый народ.

– А я бы сказала честолюбивый.

– Для меня не существует веры в женщин, как и не существует веры им самим, – равнодушно произнёс он.

– И что ты будешь с этим делать?

– Ничего! – вдруг расхохотался Феликс. – Просто ты вряд ли увидишь меня обременённым отношениями. Я скажу тебе откровенно: я никогда не полюблю ни одной женщины, ходящей по этой земле.

– Да что ты в самом деле?! – ударила она его по плечу, как товарищ товарища, одарив нежнейшей улыбкой. – И как долго ты намерен сопротивляться важнейшим человеческим инстинктам?

– Это не сопротивление… это осознание. Я однажды сильно обжёгся, Алекса, и рад тому, что сумел пережить всё, с чем столкнулся, – пояснил он, будто это его уже никак не касалось. – Я вынес из всего этого весьма неплохой урок и больше не собираюсь оставаться в дураках.

– Неужели одна непорядочная женщина так повлияла на всю твою дальнейшую жизнь и заставила думать, что любовь для дураков?

– Дураки – это те, кто, совершив ошибку, совершают её повторно. А я достаточно быстро адаптируюсь к тому, чему учит жизнь, чтобы не быть дураком. Любовь, перечеркнутая предательством, это весьма суровая штука, требующая длительной реабилитации после того, как тебе воткнули нож в спину.

– Это пустяковый отрезок твоей жизни! Сейчас всё только начинается, а ты уже запрещаешь себе быть счастливым.

– А кто тебе сказал, что я несчастлив? – его глаза иронично распахнулись.

Этот прозвучавший вопрос поставил Алексу в тупик, ведь её сформированное мнение об этом человеке плотно укоренилось в сознании – он никогда не жаловался, крайне редко говорил о том, что было, никогда не срывался в нервном исступлении. Вполне довольный жизнью холостяк, играющий по своим правилам. Но теперь, после этого разговора её внутренний демон, отвечающий за авантюрное начало, притаился, ожидая того самого времени, когда она сможет смело ткнуть пальцем в его упрямство и, глядя в его ожившие глаза, сказать одну лишь фразу: «Я же тебе говорила, что ты влюбишься, как мальчишка!».

* * *

День выдался солнечным и жарким. Алекса направлялась к маленькому зелёному скверику и, даже вопреки запрещающему сигналу светофора, была любезно пропущена через дорогу. Поравнявшись с чёрными старинными воротами, огибающими этот тихий отрезок зелени, она заметила сквозь решётку Феликса, который уже пришёл на встречу и теперь стоял к ней спиной, разглядывая чудный фонтанчик. Не видя его около двух месяцев из-за того, что всё это время он гостил у бабушки с дедом в Германии, Алекса слегка разнервничалась. Но как только подошла ближе, разволновалась ещё сильнее, не узнав в этом человеке прежнего Феликса. Как он мог так измениться всего за восемь недель, ведь за время их разлуки в ней самой не было кардинальных перемен, кроме нескольких сантиметров отросших волос, загара и нового джинсового платья на молнии.

Уезжая из города стройным молодым человеком, он вернулся крепким мужчиной. Не замечая её и чуть запрокинув голову назад, он стоял в жемчужно-голубых джинсах и лунной футболке, перечёркнутой ремнём кожаной сумки, а она, всё ещё находясь под сильным впечатлением, украдкой наблюдала за ним, пока оставалась незамеченной. В нём не было ничего посредственного, ничего простого, ничего доступного. Недосягаемость, неприкосновенность и независимость – вот о чём кричал его новый облик. Непреклонная поза, рельефы окрепших рук, фантастическое мужественное тело и внешняя суровая сдержанность. Лицо, окрашенное тёмным загаром, с густой щетиной на вдруг ставших более резко очерченными и выразительными скулах, было тоже не таким, как прежде. Столь кардинальные внешние изменения, в которых неразрывно считывались и внутренние, Алекса относила к какому-то резкому перевороту или происшествию в жизни, которое, наперекор всему, заставляет человека прозреть, окрепнуть и возмужать. «О чём он думает?..» – размышляла она.

Наконец, немного встряхнув распущенные волосы рукой, Алекса подошла к нему и тут же встретилась с его улыбкой, но уже не той, что была раньше – лёгкой, праздничной, горящей. Его мимика осталась прежней, миндалины глаз сконцентрировались на ней, пухлые губы резко разомкнулись, демонстрируя крупные зубы, но улыбка была уже не такая свободная, она стала осознанно напускной.

– Приииивеееет, – пропел он. – Ну что, скучала хоть немного? – полюбопытствовал Феликс, захватил её шею рукой и слегка потрепал, как треплют друг друга при встрече мальчишки.

– А сам как думаешь? Скучала. И до неприличия сильно… А ты лучше скажи, что у тебя произошло? – всё ещё разглядывая его с ног до головы и неуклюже пошатываясь от его захвата, восклицала она.

– Всё идёт своим чередом. То есть в гору. А вот тебя при этом восхождении очень не хватало, – и он вновь потянулся, чтобы потрепать её по волосам.

– Фил, я тебя не узнаю… Ты очень изменился…

– Стал большим мальчиком? – расхохотался он. – Бабушка откармливала меня в перерывах между залом.

«А ты, оказывается, не так уж плох… – подумалось Алексе, оценивающей его новую мужественность и рельефность. – Вот теперь я могу понять, на что клюют девушки».

– Ты прямо завидный жених… – находясь под впечатлением, констатировала она и демонстративно пощупала его мышечные бугры на предплечье, давая ясно понять в чём его новое приобретение.

Почувствовав в его лице лёгкую, освежающую ласку, она, наконец, расслабилась, осознавая, что дни в разлуке никак не отдалили их. Расположившись на одной из парковых скамеек, чтобы немного поболтать, они пили кофе, а через час, когда её голова, покоившаяся на его плече, начала плавиться от солнца, а мысли стали бессвязны и путаны, они решили покинуть сквер.

– У всех людей должен быть свой «островок недосягаемости», – вдруг сказал Феликс. – Я вижу, что тебе он очень нужен. Я это чувствую, и не буду туда даже «плыть» или пытаться что-то разузнать. Захочешь – расскажешь. Если нет, значит, нет. Для меня важнее твоё отношение ко мне и твоё желание сохранить то, что есть. Но это в большей мере зависит от меня самого. Знаешь, придёт время, ты найдёшь мужчину, и однажды он запретит тебе общение со мной. Он будет ревностно относиться к тому, что я – твой друг. А ты, в свою очередь, чтобы сохранить семью и ради любви, конечно, не станешь играть на его чувствах и доставлять ему волнение, и сама примешь решение, что нам нужно увеличить дистанцию, сократить встречи, а потом и перестать доверять друг другу.

Она смотрела на его давно знакомое, изученное, такое привычное лицо и не верила в то, что он может так думать.

– Ты не смеешь говорить так… и даже думать об этом… – Алекса пододвинулась к нему вплотную и прижалась лбом к его руке. – Те отношения, что мы построили – это для меня особый мир, в который нет доступа никому. Ты – мой лучший друг, и ты знаешь меня настоящую со всеми моими прибамбасами. Я никому не позволю войти в мою жизнь и разрушить наши отношения. Если я почувствую хоть какое-то притеснение или недовольство в отношении нашей дружбы, значит, это не мой мужчина. Любимым не ставят ультиматумы. Любимых не ставят перед выбором. Любимым не причиняют боль. Доверие и стремление сделать человека счастливым – вот настоящие искренние чувства. Я всегда выберу тебя, потому что я тебе доверяю. А как можно доверить свою жизнь тому, кто захочет, вопреки моему желанию, нас разлучить?

– Мне дорого всё, что ты говоришь. Дорого и то, о чём ты лишь помышляешь в своей фантастической головке.

– Я надеюсь, ты всё ещё помнишь, как сделать меня счастливой, – промурлыкала Алекса, чувствуя, как постепенно нагревается его кожа в месте их касания.

– Эээ… купить тебе шоколадную фабрику?

– Брось. Когда-то ты поклялся стать крёстным отцом моим будущим деткам.

– Ты хочешь меня подловить на том, чего я не делал и не сделаю?

– В смысле? – оторопела Алекса и буквально проникла в него взглядом.

– В том смысле, что я никогда не даю клятв.

– А… эти твои религиозные предубеждения, – закатила глаза Алекса.

– Скорее принципиальные вещи. Я не даю клятв, потому что для меня не существует так называемого бога. Но зато я даю обещания, которые, как мужчина, всегда выполняю железно.

– Значит, ты обещал стать крёстным отцом моим будущим детям, хотя на самом деле мне вообще трудно поверить в то, что они у меня когда-то будут. Каким-то нереальным кажется сейчас это событие.

– Всё у тебя будет! И даже больше, чем ты можешь себе представить, – заверил он. – А вообще, я хочу тебя поправить… Обещание обещанием, но я и сам горю желанием взять на себя эту роль. Так что в тот самый момент тебе не пришлось бы об этом просить, было бы достаточно просто согласиться на моё предложение.

– Ну вот, такое течение разговора мне нравится больше, – удовлетворённо скорчила она личико.

– А что, было когда-то по-другому?

– Я о том, что когда мы затронули эту тему в первый раз, ты заподозрил меня в корыстных целях…

– В тех, что ты хочешь привязать меня пожизненно, заполучив в крёстные?

– Да!

– Я и сейчас так думаю, – открыто рассмеялся Феликс и, дурачась, потрепал её за шею.

* * *

Частая хмурая задумчивость в потемневших глазах Феликса, его странная зацикленность на своих, только ему одному ведомых мыслях, и его вечная наблюдательная позиция вызывали в Алексе эмоции, которые не остывали ещё и потому, что в этом человеке не было той самой предсказуемости, какой обладали люди более лёгкого, незатейливого и болтливого характера. Напротив, двойственность его натуры, неудержимость, ироничность, безупречный вкус, а также категоричность, скрытность и невозмутимость настолько нравились ей, что Алекса просто не успевала отслеживать его резкие переходы из одного состояния в другое, и уж тем более не могла потерять интерес к его внутренней природе. Единственное, что всегда было в нём неизменным, как молекула ДНК, так это его непоколебимая решительность во всём, чего бы не коснулся вопрос.

До этого дня, который казался одним из жемчужных дней лета, они с Феликсом никогда не отдыхали в окружении лесной природы, как и не гостили на её даче, расположенной в недрах соснового бора, неподалёку от прекрасных видов на серо-голубой Финский залив. Неоднократные размышления Алексы над тем, чтобы пригласить его в загородный дом оставались лишь на уровне её мыслей, не произносимых вслух по причине того, что их совместное времяпрепровождение, происходившее в многолюдных и шумных местах, не могло быть истолковано превратно, в отличие от мест тихой уединённости. И всё же, отбросив все сомнения и оставив предрассудки, Алекса решилась провести с ним время вдали от города, в местах чистейшего воздуха, и в абсолютно естественной для себя манере озвучила ему своё предложение. Расценив эту идею, как прекрасную возможность чуть лучше узнать друг друга и не видя в этом никакой подоплёки, Феликс мгновенно приободрился, и уже через полчаса они стояли на Балтийском вокзале, изучая расписание поездов.

– Мы не успеем. Наша электричка отходит через пять минут, – расстроилась Алекса, глядя на длинную очередь у кассы, – следующая будет только через полтора часа.

– Сейчас решим, – он бегло взглянул на толпу людей, примыкавших друг за другом к кассе, и решительно направился к девушке, чья очередь подошла обращаться за билетами. Моментально на его губах заиграла улыбка, и он с изысканными манерами заговорил с ней, близко наклонившись к её уху. Изворотливая девушка сначала взглянула недоверчиво и претенциозно, но уже через мгновенье её лицо преобразилось в карамельную любезность, и она, хихикнув, пропустила его перед собой, отстранившись от окна. А ещё через несколько секунд Феликс, провожаемый взглядами нетерпеливой и слегка возмущённой толпы, спешил к Алексе с двумя билетами в руке.

«А ты ещё тот лис, Феликс Дрекслер! Умеешь расположить, ввести в заблуждение и добиться желаемого!» – не без восторга подметила про себя Алекса, сгорая от любопытства узнать, что такого он мог шепнуть этой девушке в очереди.

– Бежим! – спокойно скомандовал он и, не дав ей опомниться, потащил к турникету через весь зал вокзала.

– Не успеем, Фил! – прокричала она, чувствуя, как буквально отрывается носками от земли.

– Сомневаешься во мне? – выпалил Феликс и разогнался так, что Алекса не удержалась от хохота.

– Ещё немного, и я взлечу!

– За это не переживай! Двойная шаверма не позволит тебе этого сделать.

– А ты умеешь поддать жару в огонь!

– Дружочек, если уж тебе не суждено взлететь, то хоть поднажми немного, – громко смеялся он в ответ, ускоряясь всё больше. – Электричка отходит.

Даже промчавшись по платформе и запрыгнув в вагон тронувшейся электрички, они не смогли укротить настигшее их веселье, и, балансируя по вагону разгоняющегося поезда, дошли до конца и упали на скамейку, чтобы отдышаться и реанимировать свои взбудораженные сердца.

– Сколько у нас времени в пути? – поинтересовался он, ставя пакет с армянским коньяком себе в ноги.

– Около часа.

– Тогда у нас есть возможность развлечься, – потеребил он кончик своего носа и, достав свой мобильный, вплотную пододвинулся к ней. – У меня есть несколько приложений, которые могут быть очень полезны для развития интеллекта, логического мышления и реакции. Тебе, скорее всего, будут интересны ребусы и графические картинки.

Солнце проникало сквозь окно и ярко светило на них, отчего Феликс сильно зажмуривался, вглядываясь в дисплей телефона. При каждом движении его головы её обдавало волной мужского парфюма.

– Как хорошо, что ты сегодня так надушился, – отметила Алекса.

– Что, учуяла пренеприятный запах электрички? – поднял бровь Феликс, и она утвердительно кивнула.

– Ну тогда нюхайте на здоровье, мне не жалко.

– Спасибо, Фил. А что это ты мне показываешь? – встрепенулась она.

– Это неплохая вещь. Применяется, в основном, для развития тех или иных составляющих нашей памяти. В целом, это тренировка мозга.

– И давно ты этим увлекаешься?

– Не столько давно, сколько стараюсь почаще… Как только у меня появляется перерыв, я сразу ползаю по этим программам, загружаю разные уровни и выполняю их.

– И в чём суть заданий?

– Вот из простых. Например, тренажёр человеческого внимания. Смотри на картинку, ты должна найти на ней лишний кусок. Сосредоточься и сконцентрируйся, необходимо объять её всю целиком. В какой-то момент в ней произойдёт изменение, появится что-то лишнее, или наоборот что-то исчезнет. Оно проявляется так медленно и плавно, что становится практически не осязаемо человеческим зрением.

Им оставалась последняя станция, когда в их вагон вошёл мужчина, одетый в военную форму, с гитарой в руках, с маленькой колонкой в рюкзаке за плечами и прикреплённым к лацкану камуфляжной формы микрофоном. Он вошёл и, по-доброму оглядев вагон, будто ища поддержки, после короткой паузы взял первый аккорд. Его лицо осунулось в грустной мимике, а голос загрохотал: «Отчего так в России берёзы шумят? Отчего белоствольные всё понимают?.. А на сердце опять горячо-горячо, и опять и опять без ответа, а листочек с берёзки упал на плечо, он, как я, оторвался от веток».

– Мда… дружочек мой… Сентиментальности тебе не занимать, – усмехнулся Феликс, заметив в глазах Алексы слёзы.

– У меня сердце сейчас выпрыгнет от тоски…

Её лицо отражало печальную нотку, пойманную настроением песни, и поэтому Феликс всё больше расходился в улыбке, стараясь её растормошить.

– Алекса, он обычный алкаш, который завывает по вагонам. Таких миллионы и расстраиваться из-за него – полная глупость.

– Это… это талантливо…

– Я не знаю, – отмахнулся он, – я не сторонник всего этого творчества. Пусть идёт работать на завод.

– Но если это кому-то доставляет удовольствие?

– Это попрошайничество!

В её глазах совсем потемнело от назревающих слёз, скулы задрожали, и застенчивая улыбка поползла по лицу. Электричка выпустила толпу спешащих людей, среди которых были Феликс и Алекса.

– На такую реакцию и рассчитан этот спектакль. Чтобы ему захотели помочь и дали денег. Только вот поверить не могу – ты сама актриса, знаешь это всё изнутри, ты-то не должна вестись на все эти приёмчики, срабатывающие со стариками и наивными дурачками. Нет людей, которые не могут сделать свою жизнь полноценной, есть лень, слабость и тупое, упрямое мнение, что когда-то всё изменится само собой!

Прогулявшись по широкой тропе в шуршащей таинственности леса и выйдя к высоким воротам, они вошли на участок. Трёхцветная кошка встретила нового гостя тонким интеллигентным писком, медленно прокатила по его ноге бочком, оставив рыже-чёрно-белый пух на лёгких вельветовых джинсах.

– Линяет, зараза, – беззлобно сказал он, и с ответной лаской почесал ту за ухом, доводя кошку до экстаза и пронзительного мурлыканья.

Тут же из кустов к ним навстречу прыгнула вторая бестия и, прошмыгнув мимо Феликса, вспорхнула на кирпичный столб, всмотрелась в него своими большими ярко-жёлтыми глазами и, стремительно приняв атакующую позу, изогнула гладкошёрстное пепельное туловище и мгновенным броском влетела обратно в кусты.

– Эта не такая гостеприимная, – от души рассмеялся Феликс, – дикарка.

– Настоящая охотница, которая ничего не боится. Ест всё, что поймает. А первая – аристократка и крайне брезглива. Питается исключительно паштетами.

– Сколько у вас их тут?

– Три кошки и сторожевая овчарка. Это всё любовь мамы к животным. Мне кажется, что была бы её воля, она бы с радостью развела здесь целую ферму.

Обойдя дом и выйдя на задний участок, Феликс остановился и с особым удовольствием огляделся вокруг. Зелёный ковер свежестриженной травы, переливающейся от яркого солнца, открылся их взору и будто подвёл их к плетёным качелям, присев на которые, они вдохнули воздух, наполненный ароматами цветов. Пышные, высокие кусты роз, распустившиеся по всему периметру участка, притягивали взгляд своей насыщенностью цветов, будто вся палитра красок наполнила сад. Ухоженные альпийские горки, каменистые ручейки, орнаменты, круглая беседка, заросшая зелёными листьями и тонкими изящными стебельками, скрытая в тени высоких елей лавочка, робинзоновский островок для костра, открытый бассейн – всё это было теперь на месте того запущенного, огрубевшего от ветров и дождей, покрытого земляными природными буграми участка, который превратился в маленький рай на земле.