Текст книги "Джейн, анлимитед"

Октавиан Трэш

– Похоже, его не заботит пропавший Бранкузи [пометка для себя: ПРОПАВШИЙ БРАНКУЗИ! Теперь, когда Вермеер тоже пропал, это может оказаться очень важным!].

Его жена исчезла. Кажется подавленным и нелюдимым. Злится на Рави. Ведет ночной образ жизни. Застрахованы ли Вермеер и Бранкузи? Наверняка богачи иногда имитируют кражи, чтобы получить страховку.

Шарлотта Трэш

– Мачеха могла быть мошенницей. Встретила Октавиана, когда рисовала планы казино в Вегасе – подозрительно? Ее нет уже месяц – очень и очень странно. Когда был подделан Вермеер? Могла ли она забрать его с собой? (Когда пропал Бранкузи?)

Джейн грызет карандаш, перечитывая список и пытаясь понять, можно ли хоть кому-то в этом доме доверять настолько, чтобы поговорить с ним. Любопытный Джаспер возбужденно расхаживает по комнате. Джейн дописывает:

Джаспер Трэш

– Единственное создание в этом доме (не считая меня), которое определенно невиновно.

Джейн перелистывает страницу:

– Что я могу сделать?

Поговорить с миссис Вандерс, которая, скорее всего, ни при чем. Узнать, кого она подозревает. Спросить ее об Айви.

Поговорить с Люси Сент-Джордж, у нее могут быть интересные мысли о происходящем.

Противостоять Айви.

– Что думаешь, Джаспер?

Пес подходит ближе, наступает передними лапами на ее ботики и смотрит в глаза. Джейн решает, что это знак одобрения.

– Лично мне, – вздыхает она, – первые две идеи нравятся куда больше, чем третья.

Джаспер молчит.

– Готов? Тогда пойдем.

Она направляется к центру дома, думая попутно заглянуть на кухню – вдруг миссис Вандерс там? Подходя к залу для приемов, она слышит голоса, а затем видит Киран и Колина, стоящих рядом. Киран скрестила руки на груди, словно защищаясь. Джейн приближается к ним.

– Не знаю, – слышит Джейн слова Киран – звучит так, будто миссис Вандерс смотрела на нее и ей было смешно.

– Ты видела это? – говорит Колин. – Картина прекрасна!

– Да, я бы ни за что не подумала, что это подделка, – соглашается Киран. – Но Ванни лучше разбирается в искусстве.

– Тебе не кажется странным, что Филипп уехал прошлой ночью? – спрашивает Колин. – Я надавил на Фиби, она сказала, что он каждый вечер будет уезжать в разные места к какому-то богатому путешественнику из своих пациентов. Звучит странно, нет?

– Если бы я не знала кучу богатеев, свято уверенных, что врач должен примчаться к ним на самолете, чтобы измерить давление. Представь, что устроит свита Бакли, если он отправится в далекое путешествие.

– Да ладно тебе, Бакли не так уж плох.

– Боже, да ты его защищаешь! – удивляется Киран.

Джейн поднимается на площадку второго этажа и упирается в Джаспера. Пес становится перед Джейн и недовольно рычит в ответ на попытки его обойти. Джейн вздыхает и останавливается, чтобы кое-что дописать в свой блокнот. Она поворачивается к картинам, чтобы со стороны казалось, будто она делает заметки об искусстве. «Бакли Сент-Джордж, – пишет она. – Богатый и избалованный». Затем Джейн рисует звездочку напротив имени Филиппа, поскольку объяснение Фиби кажется ей до жути нелепым, и дописывает: «Зачем Колин встречается с Киран, если она так ужасно с ним себя ведет?»

У нее за спиной раздается кашель.

Это Колин, который стоит несколькими ступенями ниже и смотрит на Джейн, удивленно подняв брови.

– Привет, – говорит он.

– Привет, – отвечает Джейн, захлопывая блокнот.

– Что пишешь? Заметки о картине?

Джейн смотрит на картину. Это тот самый высокий холст маслом с изображением комнаты с сохнущим зонтом.

– Я делала записи о зонтике, – сказала она со значением, запоздало вспомнив, что Колину, понятия не имеющему о ее хобби, это ничего не скажет.

– Несомненно. Я бы решил, что ты планируешь ограбление, если бы эта картина могла хоть кому-то понадобиться.

Он ее дразнит. Не похоже, что Колин всерьез хочет в чем-то ее обвинить.

– Почему нет? – Джейн цепляется за возможность узнать об ограблениях побольше. – По-моему, она милая.

– Она слишком большая – тебе не унести. И потом, она почти ничего не стоит.

– А может, я хочу украсть картину, потому что она мне нравится?

– Ее нарисовал художник с очень посредственными способностями, – говорит Колин.

– Ты так считаешь? – Джейн искренне удивлена. – Я имею в виду, что…

– Он не принадлежал ни к какой конкретной школе, – перебивает ее Колин. – Зная Октавиана, предположу, что он просто купил полотно на блошином рынке.

– И все же есть в ней какое-то обаяние, особенно для любителей зонтиков. Почему ты так хочешь убедить меня в том, что она ничего не стоит?

– Потому что, – раздается из-за угла голос Люси, – когда Колин видит, что другие проявляют интерес к картине, которая, на его взгляд, ничего не стоит, он начинает переживать, не упустил ли чего-то важного.

Губы Джейн непроизвольно растягиваются в улыбке, и это заставляет Люси рассмеяться.

– Это же мой двоюродный брат, я его как облупленного знаю.

– Получается, – говорит Джейн Колину, – ты пытаешься убедить меня в своей правоте, потому что боишься узнать, что это не так?

Джейн так и не суждено узнать, какой тирадой собирался разразиться возмущенный Колин. Их беседу прерывает жуткий грохот снизу, а за ним – череда громких воплей. Джейн, Люси и Колин смотрят друг на друга в изумлении. Затем, вместе с путающимся под ногами Джаспером, бросаются к перилам.

Рави стоит в темном зале приемов, вертит что-то в руках и что есть мочи орет:

– Октавиан! Октавиан!!!

Под его ногами валяются осколки вазы, цветы рассыпаны по шахматному полу.

– Октавиан! – снова кричит он. Его голос, кажется, достигает самого потолка и, отталкиваясь, разносится по всему Дому.

– Колин, – помертвевшим голосом говорит Люси. – Это нижняя часть скульптуры Бранкузи? Пьедестал от рыбы из зала?

– Да, – отвечает изумленный Колин.

– Но где остальное? Где рыба?

– Откуда мне знать?

– Колин. – В голосе Люси появляется металл. – Где. Рыба.

– Да откуда мне знать?! Это ты у нас детектив, а не я! Ты что, думаешь, что это я ее сломал?!

Люси пренебрежительно машет рукой и начинает спускаться к Рави. Уборщики и декораторы, бросив все дела, глазеют на его буйство. Айви застыла рядом с Киран и Фиби. Все они не отрывают взглядов от Рави. Джейн волною обдает странное чувство панического облегчения. Надо же, теперь и пропавший Бранкузи прислал весточку. Джейн вспоминает, как девочка, похожая на Грейс Панзавекки, несла что-то в зал приемов. Мог ли это быть пьедестал от рыбы? Джейн вдруг понимает, что белая плюшевая сумка с утками в руках у Филиппа Окада была сумкой для подгузников. Малыш Лео Панзавекки болен. Ребенок пропал. Филипп Окада – врач.

Что здесь происходит? Какой-то сложный заговор с участием Панзавекки, их доктора, слуг и кражей произведений искусства? Джейн изучает Айви. Та участливо, но довольно спокойно наблюдает за Рави. Она не выглядит слишком уж удивленной. Джейн отмечает, что Патрика здесь нет.

– Позволь мне взглянуть. – Люси протягивает руки к тому, что осталось от скульптуры, но Рави не расстается со своим погубленным сокровищем. Не обращая на девушку внимания, он с утроенной мощью продолжает вопить:

– Октавиан!!! Октавиан!!!

Наконец в зал врывается миссис Вандерс.

– Замолчи! – рявкает она на Рави. – Что, ради всего святого, здесь происходит?!

– Вот! – орет Рави, тыча пьедесталом ей в лицо. – Вот что со мной происходит!

Увидев пьедестал, миссис Вандерс застывает на месте. Джейн не видит ее лица, видит лишь, как Рави протягивает ей пьедестал. Одним пальцем миссис Вандерс касается какой-то точки на плоской зеркальной поверхности камня, а затем облегченно выдыхает.

– Дай взглянуть, – говорит Люси.

Миссис Вандерс передает ей обломок.

Люси касается того же места и кивает внимательно наблюдающей за ней экономке.

– Рави, скульптуру сняли прямо с основания. Если сама скульптура не повреждена, ее легко будет прикрепить на место, как только она найдется.

– Как только она найдется? – переспрашивает Рави. – Как только найдется?! – Он снова срывается на крик.

– Рави, глубоко вдохни и успокойся, – советует миссис Вандерс. – Скажи лучше, где ты это нашел?

Рави тычет в ряд столов у стены:

– Там. Кто-то поставил на него вазу: типа, это украшение для вечеринки!

– Хорошо, – говорит миссис Вандерс. – Еще один вдох.

– Прошлой ночью его здесь не было. – Рави пытается говорить спокойно. – Кто-то взял статую, отломил рыбу, а потом поставил пьедестал обратно. Какой псих мог это сделать?! И если он мог сотворить такое с Бранкузи, – в его голосе вновь появляются истеричные нотки, – то что он сделал с Вермеером?! Мне нужен список всех, кто входил и выходил из Дома. Немедленно!

– Отлично! – Голос миссис Вандерс полон сарказма. – Поставщики продуктов, музыканты, обслуживающий персонал, жильцы Дома и гости. Устроим допрос прямо сейчас или чуток подождем?

– Почему ты так говоришь?! – кричит Рави. – Разве ты не понимаешь, что здесь произошло?!

Внезапно он поворачивается к Фиби Окада:

– Где твой муж? – Рави брызжет слюной. – Он ведь уехал с острова?

Фиби смотрит на Рави с каменным лицом:

– Я притворюсь, будто не заметила, что ты только что пытался обвинить моего мужа в воровстве.

Затем она покидает комнату, скрываясь в венецианском дворике. Ее лицо закрыто и напряженно.

– Послушай, Рави, – миссис Вандерс пытается его успокоить, – Филипп Окада – врач, он выехал по срочному вызову.

– Вы уже связались с ФБР? – не успокаивается тот.

– Как? – интересуется миссис Вандерс. – Телепатически, стоя здесь и выслушивая твою истерику?

– То есть вы не связались с ФБР?! – Рави снова кричит. – Может, вы забыли о Вермеере?!

– Рави, конечно, я сообщу о пропаже в соответствующие органы. Но тебе следует успокоиться и понять, что произошедшее с Бранкузи нельзя ставить в один ряд с подменой Вермеера. Это больше похоже на шалость или досадную случайность.

– Кому придет в голову шалить с уникальной работой гения? – негодует Рави, снова повышая голос. – Срочно звоните в ФБР, в ЦРУ, в Интерпол! Мое произведение искусства сейчас может быть где-нибудь в Гонконге! Люси!

– Я здесь, Рави. – Люси стоит рядом с ним, все еще прижимая пьедестал к груди. Побледневшая, она выглядит так, словно ее подташнивает.

– Люси. – Рави хватает ее за плечи и немного встряхивает. – Ты найдешь мою статую?

– Рави, милый, – отвечает девушка. – Я сделаю все, что смогу.

– Спасибо, – говорит он. – Спасибо тебе.

Рави отпускает Люси, она теряет равновесие и чуть не падает, но он едва ли замечает это: его взгляд вновь сосредоточен на миссис Вандерс.

– Мы должны отменить Праздник! – говорит он.

– Мы не отменяем Праздники, – возражает она.

– Праздник – идеальное прикрытие для того, кто собирается незаметно ускользнуть с похищенным.

– Рави Трэш, – чеканит миссис Вандерс. – Вот уже более ста лет в честь каждого времени года в этом Доме устраивается праздничный вечер. Ни война, ни Великая депрессия, ни сухой закон, ни смерть трех Октавианов Трэшей не стали помехой для этого.

Рави свирепо смотрит на нее, затем делает шаг в сторону и рычит, задрал голову к потолку:

– Октавиан! Просыпайся и спускайся сюда, черт тебя побери!

– Сходи к нему в комнату, Рави, – тихо говорит ему Айви. – Ты же знаешь, днем он не поднимется с постели.

Рави оборачивается на ее голос, его плечи опускаются.

– Может, ты сходишь со мной, Айви-бин? – просит он. – Сходи со мной, мне будет спокойнее.

– Я схожу с тобой, если ты успокоишься сейчас, – отвечает Айви.

– Прости, что мы потеряли твою рыбу. – Сейчас он напоминает маленького мальчика.

– Это не моя рыба, – мягко говорит Айви. – Она твоя.

– Но ты всегда любила ее больше всех. – Рави протягивает руку, чтобы ее обнять.

Они вместе идут к лестнице и начинают подниматься по ступенькам. Миссис Вандерс провожает их опасливым взглядом, потом, не глядя на Люси, протягивает ей руку. Та, не оборачиваясь, возвращает постамент. На миг взгляд Люси останавливается на бледном как полотно Колине, который все еще стоит рядом с Джейн. Люси достает из кармана телефон.

– Ты в порядке? – спрашивает Джейн у Колина, поскольку выглядит он неважно.

– Тяжело видеть Рави в таком состоянии.

– Он определенно знает, как устроить представление, – говорит Джейн, гадая, не потому ли миссис Вандерс не хотела рассказывать ему о Вермеере.

Но почему она так уклончива, когда речь заходит о звонке в ФБР?

– По правде говоря, я переживаю еще и за Люси, – продолжает Колин. – Представляю, какое это унижение для нее: кража шедевра прямо из-под носа, да еще сразу после того, как она упустила Рубенса.

– Да уж, – соглашается Джейн.

– Как если бы вор публично заявил, что как частный детектив она – пустое место и он не принимает ее всерьез. Удар ниже пояса.

– Как думаешь, кто это сделал?

Колин с хмыканьем пожимает плечами:

– Какой-то дурак.

– Разве это не страшно? – спрашивает Джейн. – Думать, что в доме находится вор?

– Еще как, – соглашается Колин. – Но не стоит слишком уж переживать. Ведь у нас есть Люси.

– Ты знаешь, кого она подозревает?

– Она не делится со мной такими вещами! – Раздражение Колина кажется Джейн любопытным.

Ей не терпится поскорее вернуться к себе и спокойно все обдумать. Но когда она уже разворачивается, чтобы уйти, Колин говорит:

– Киран упомянула, что ты делаешь зонтики. Ты это имела в виду, когда говорила, что занимаешься творчеством?

Джейн вздрагивает:

– Ничего особенного. Просто хобби.

– Понимаю, – кивает Колин. – Классное хобби.

– Спасибо, – сдержанно благодарит Джейн и вновь поворачивается, чтобы уйти. Колин увязывается за ней, и Джейн это совсем не нравится. Она снова замирает.

– Извини. – Колин явно смущен. – Клянусь, я не буду тебя преследовать. Я просто интересуюсь зонтиками.

– Если честно, я не хочу о них говорить. И тем более не хочу их тебе показывать.

– Что ж, спасибо за прямоту. Прости, ничего не могу с собой поделать. Такая уж у меня работа – проявлять любопытство, если слышу о новом для себя виде искусства.

– О, я всего лишь дилетант. Мои зонтики – баловство, а никакое не искусство.

Колин вскидывает руки, словно сдаваясь, и виновато улыбается:

– Знаю, знаю. Еще раз прости. Забудь. Сейчас я провожу тебя до комнаты и обещаю – ни слова о зонтиках! Идет?

– Надеюсь.

Они поднимаются по лестнице, Джаспер плетется следом.

– Бранкузи – странный выбор для кражи, – говорит Колин. – Скульптура немаленькая. Ее так просто не унесешь.

– Как хоть выглядит эта рыба? – спрашивает Джейн. – Я узнаю ее, если увижу?

– Плоский продолговатый кусок мрамора.

– Звучит довольно абстрактно, – замечает девушка. – Красивая?

– Немного не в моем вкусе. Но, несомненно, ценная.

– А без пьедестала рыба будет что-то стоить?

– Что-то, конечно, будет. Но пьедесталы Бранкузи являются неотъемлемой частью его работ. Тот пьедестал был создан специально для рыбы. Они неотделимы. Крайне нелепо выставлять их по отдельности.

– Выходит, это до ужаса глупая кража.

– Еще какая, – соглашается Колин. – Я бы даже сказал, это ближе к вандализму. Как тебе нравится этот безумный китч? – спрашивает он, легонько пиная голову Капитана Полярные Штаны. – Дядя Бакли обожает эту штуку.

– Правда? – Джейн не прочь узнать побольше о знаменитом избалованном дяде Бакли. – Я сразу представляю себе человека… искушенного.

– У него тоже эклектичные вкусы. Вообще-то… Все-все, не важно. – Он снова делает извиняющийся жест. – Я ведь обещал тебе – ни слова о зонтиках.

Он дразнит Джейн, и это работает. Теперь она сгорает от любопытства, гадая, что же он хотел рассказать о дяде Бакли и как это связано с зонтиками.

– Если речь не о моих зонтах, то я не возражаю.

– Ну, – ухмыляется Колин, – я только хотел сказать, что дядя Бакли их коллекционирует. Почти к каждому наряду у него есть отдельный зонт.

– Правда?

– О да. В горошек, в полосочку, с цветочными принтами. Ему хочется, чтобы зонтики делали необычными – в виде лягушачьей головы, например, или в форме машины «фольксваген-жук».

– Да ладно!

– Ага. Он – именно тот человек, который однажды может помочь тебе. Если ты когда-нибудь решишь, что готова показать кому-нибудь свои зонтики. Но стоп, кажется, я опять перешел черту.

– Что значит помочь мне? – спрашивает Джейн, не в силах остановиться. Она ведь как раз делает необычные зонтики! Чего стоит один ее зонтик в виде яйца! Это одно из ее лучших творений и один из немногих зонтов, который она, пожалуй, готова кому-то показать.

– Он находит покупателей на произведения искусства, – объясняет Колин. – Я помню, ты не считаешь свои зонтики искусством. Но если ты продолжишь работать в этом направлении, возможно, когда-нибудь они им станут, и партнерство с дядей Бакли – то, что может буквально взорвать жизнь художника. Конечно, в хорошем смысле.

Джейн снова замирает. Тетя Магнолия, поэтому ты хотела, чтобы я сюда приехала? Чтобы кто-то увидел мои зонтики и взорвал мою жизнь в хорошем смысле?

Колин неловко мнется возле Джейн, делая вид, что рассматривает картины, пока она ведет свой внутренний монолог.

– Все хорошо? – наконец спрашивает он.

– Если я покажу тебе свои зонтики, – говорит она. – Если я их тебе покажу, ты учтешь, что я всего лишь новичок?

– Конечно, – широко улыбается Колин. – Я же не мудак какой-нибудь.

Джейн не знает, мудак он или нет, но у нее возникает стойкое ощущение, что именно такого развития событий он и ожидал, когда увязался за ней с обещанием не говорить ни слова о зонтиках.

Тем не менее Джейн открывает дверь, делает глубокий вдох, вспоминая о медузах, и приглашает его войти.

В гостиной Колин начинает бродить среди зонтиков, что-то задумчиво бормоча, подносит их к свету и проверяет прочность натяжки. Он открывает зонты грубыми резкими движениями, так что Джейн беспокоится, как бы он не повредил их.

– Эй, осторожнее! – восклицает девушка. – Они же самодельные.

Приткнувшийся к ногам Джейн Джаспер тоже поглядывает на Колина с тревогой. Тот пытливо осматривает каждый экземпляр, вертит в руках, открывает и закрывает. Джейн думает, что он похож на Шерлока Холмса. Колин берет зонтик цвета слоновой кости, отделанный черным кружевом. Он сделан в виде паутины. Колин берет зонтик как саблю и подносит к свету. Кажется, вот-вот прозвучит что-то вроде «Элементарно, Ватсон! Это сделал дворецкий в библиотеке с помощью паутинообразного зонтика!»

На самом деле Колин говорит другое:

– Знаешь, раньше я не понимал, что́ дядя находит в этих зонтах. Но теперь вижу, что некоторые из них – просто чудо!

Глаза Джейн наполняются слезами. Ее это тревожит, и девушка спешно отворачивается, чтобы смахнуть их рукавом.

– Почему именно паутина? – спрашивает Колин.

– У нас был паук, – отвечает Джейн, всхлипывая. – Целую зиму он прожил в нашем кухонном окне. Тетя Магнолия не разрешала мне его убивать. Мы назвали его Шарлоттой.

– А этот? – Колин поднимает зонтик, который кажется красным, но на свету начинает переливаться всеми оттенками фиолетового.

Джейн потирает уши.

– Он сделан из двух полупрозрачных тканей. Внутри – синяя, снаружи – красная. Поэтому в зависимости от освещения он меняет цвет. Еще я пробовала соединять синий и желтый, чтобы получился зеленый, но от него лицо становилось болезненным и бледным.

– Дядя Бакли оценил бы, что ты учитываешь подобные факторы, – отметил Колин. – Они рабочие? Я имею в виду, водонепроницаемые?

– Некоторые немного протекают по швам, – признается Джейн. – Одни открываются легче, другие – хуже. Какие-то слишком тяжелые, как ты, наверное, успел заметить.

– Да, действительно.

– Но я пользуюсь ими во время дождя, – торопливо говорит девушка. – Они довольно сносно работают.

– Тебе осталось немного поднатореть в конструировании. Талант у тебя точно есть, – хвалит ее Колин.

Джейн не может ответить на это без слез, поэтому держит рот на замке.

– Могу я взять один для дяди Бакли? – спросил Колин. – Думаю, ему будет интересно с ним разобраться.

– Даже после того, как я сказала, что они протекают?

– А ты дай мне тот, который не протекает.

– Разве ты не видишь, какие они кривые? Какие неровные на них швы?

– Зонтики ручной работы, в этом их очарование. Есть люди, которые заплатили бы сотни долларов за один такой зонтик.

– Да ладно.

– Богатые люди любят тратить деньги. Если ты позволишь мне показать один из них дяде, мы могли бы помочь тебе этим воспользоваться. Ты осчастливишь его, он осчастливит меня. Я давно не находил для него ничего интересного.

– Хорошо, – говорит несколько ошарашенная таким напором Джейн. – Возьми, конечно.

– Я должен взять несколько, три или четыре, чтобы показать твой бренд со всех сторон.

Джейн не может сосредоточиться и понять, что означает это словосочетание – «ее бренд». Однако, когда Колин выбирает несколько зонтов, она не без удивления отмечает, что его выбор падает на ее любимчиков. Медные розы на коричневом атласе – с ним она сходила с яхты, думая, что он лучше всего подходит для путешествия всей жизни. Продолговатый, в форме птичьего яйца, светло-голубой в коричневую крапинку. Зонтик, который как внутри, так и снаружи выполнен в виде купола Пантеона.

– Я никогда там не была, – объясняет Джейн, – но тетя Магнолия рассказывала, что это волшебное место. Она говорила, что дождь проходит через отверстие в куполе и стекает прямо внутрь, но я решила, что это вряд ли подходящая идея для зонтика. Поэтому снаружи он показывает внутренний дизайн, а внутри – вид ночного неба. Это крашеный шелк, а сверху приклеены блестки – вроде как звезды.

– А сейчас ты над чем работаешь?

– Была у меня одна задумка… Но утром появилась новая.

– Превосходно. Вы, творческие личности, должны следовать за музой, – говорит Колин. Обе его руки заняты ее зонтиками.

Джейн идет за ним по пятам, желая еще раз, напоследок, прикоснуться к своим творениям. Ее детки.

– Когда я их снова увижу? – беспокоится она.

– Я отправлю их почтой сегодня вечером. Дядя Бакли сейчас в городе. Думаю, он выйдет на связь в ближайшие пару дней.

После ухода Колина Джаспер следует в спальню и забирается под кровать.

– Никакой от тебя помощи! – фыркает Джейн ему вслед.

С отсутствующим видом она поглаживает кусок пыльной синей ткани, который лежит поверх наваленной на ее рабочем столе груды. Она отмечает неравномерность окраски, словно через всю ткань проходит водяной знак. На что же это похоже? Просто брак, но что он ей напоминает? С помощью водонепроницаемого клея Джейн начинает бережно склеивать блестящие лоскутки различных оттенков синего. Хаотично, не пытаясь создать никакого определенного рисунка, по всей ткани, чтобы подчеркнуть неравномерность окраски. Она все еще хочет смастерить коричнево-золотистый зонтик для самообороны, но именно сейчас этот неравномерный синий кажется идеальным фоном для ее мыслей. Лучшие мысли приходят к Джейн в процессе изготовления зонтиков. Конечно, если она работает над правильным зонтиком.

Пока Джейн разрезает неравномерно-синюю ткань на куски, у нее рождается версия, которая, кажется, могла бы все объяснить. Что, если Панзавекки не только микробиологи, но еще и воры произведений искусства, которые в сговоре со слугами Ту-Ревьенс инсценировали собственное исчезновение, чтобы потом, когда Вермеер пропадет, никто их не заподозрил? А их малолетняя дочь Грейс решила пойти по стопам родителей и украла Бранкузи. Но поскольку ей всего восемь, сделала это не слишком удачно. А может, она сломала рыбу случайно и, сожалея о содеянном, вернула пьедестал?

Или наоборот: она не хочет быть преступницей и презирает родителей за то, что они воруют экспонаты. Возможно, это они украли Бранкузи, а она в знак протеста вернула ту часть, которую смогла унести? Джейн понимает, что в ее предположениях много пробелов. При чем тогда здесь мафия и чета Окада? И почему миссис Вандерс в первую очередь обратила внимание на подделку, игнорируя прочие странности?

Можно было бы предположить, что тайны две: одна связана со слугами, Окада и Панзавекки, а вторая – с кражей произведений. Но Джейн видела, как девочка положила что-то на один из столов в зале приемов. Она делает розочку – крепительную муфту на верхушке зонтика, там, где встречаются вершины треугольных отсеков. «Если бы я была детективом, – думает Джейн, – моей первой мыслью было бы проверить зал и убедиться, что девочка не оставила там что-то другое – это ведь мог быть не только пьедестал».

Кажется, хорошая мысль.

Она кладет куски ткани на место, убирает клей и вытирает руки о рабочий фартук, оставляя на нем крошечное созвездие. Пока Джейн стоит, она замечает причудливую резьбу в углу своего рабочего стола: синий кит и его детеныш. Она передвигает свои причиндалы так, чтобы увидеть поверхность с другой стороны, и находит акулу с акулятами. Выходит, этот стол украшала Айви. Она трогает узор пальцем, желая, чтобы он не нравился ей так сильно.

– Джаспер? – зовет Джейн, сняв фартук и захватив свою записную книжку. Когда она пересекает спальню, собачий нос выглядывает из-под кровати. Вместе они покидают комнаты.

– Да-да, Капитан Полярные Штаны, – говорит Джейн.

По дороге она листает блокнот, еще раз пробегает глазами список и снова думает, кому здесь можно доверять. Любопытно, как легко придумать историю каждому человеку, представив его в роли мошенника. Взять, к примеру, Люси. Она идеально подходит на эту роль: никому и в голову не придет ее подозревать, а она может обвинить в преступлении кого угодно. У Киран куча свободного времени, она ходит где хочет, делает все, что вздумается, и не занимается ничем полезным. Миссис Вандерс и Рави могли бы быть в сговоре, инсценируя трагические открытия, чтобы отвлечь внимание от собственной причастности ко всему этому. А что насчет той мутной истории, когда Рави купил у кого-то (возможно, у собственной матери) фальшивые монеты? Тогда и Моне может быть подделкой? Он ведь передал его прямо в руки миссис Вандерс…

С утомленным вздохом Джейн закрывает блокнот.

На площадке второго этажа она не ждет, пока Джаспер в очередной раз перекроет ей проход, и первой ступает на мостик. Протестующе гавкнув, Джаспер немного колеблется и замирает на месте, видимо решив ее подождать здесь.

Джейн спускается в зал по западной лестнице и бродит по комнате. Топот ее массивных ботинок по шахматному полу вызывает гулкое эхо. Воздух наполнен ароматом сирени. На боковых столах вазы с цветами чередуются с небольшими современными скульптурами. На одном из столиков – большой семейный портрет: Октавиан одной рукой обнимает Рави, а другой – моложавую белокурую женщину. Та прижимает к себе Киран, которая не выглядит особо счастливой, но и не собирается кого-нибудь стукнуть – для фото с участием Киран это немалый успех. Рави сияет. На лице Октавиана заметно удовольствие и даже что-то вроде тихой гордости. Блондинка – по всей видимости, Шарлотта – улыбается несколько смущенно или отсутствующе. Ее взгляд устремлен куда-то вдаль.

Джейн берет снимок, чтобы рассмотреть поближе. На заднем плане фотографии на розовых стенах висят золотисто-оранжевые настурции. Интересно, может ли фотография быть тем самым предметом, который принесла девочка? Почему бы и нет. Это не менее возможно, чем что угодно.

У Джейн вдруг закладывает уши от щелчка фотоаппарата. Джейн неохотно поднимает глаза: на мостике третьего этажа стоит Айви, поднявшая к лицу неизменный фотоаппарат, его объектив нацелен на женщину, которая розовой метелкой из перьев протирает от пыли средневековые доспехи.

«Если я спрошу, что она делает, – думает Джейн, – Айви скажет, что фотографирует доспехи».

Поэтому она ни о чем не спрашивает. Лишь наблюдает за Айви до тех пор, пока та не убирает фотоаппарат и не замечает ее. При виде Джейн Айви краснеет, опускает глаза и поджимает губы, будто на что-то обижена. Молча разворачивается и уходит.

Джейн кажется, что ее ударили под дых.

«Ладно, – думает она, – Айви за что-то на меня злится. Как бы там ни было, я разгадаю эту загадку».

Шагая вверх по восточной лестнице, она мысленно готовится к сцене с Джаспером, однако на этот раз пес лишь взглянул на нее с печальным выражением на обвислой мордахе. Когда она достигает второго этажа восточного крыла, он молча плетется следом. Она останавливается в конце коридора у одинокого пустого кронштейна: раньше здесь жил Вермеер.

– Опять ты? – раздался издалека чей-то голос.

Джейн оборачивается и видит Люси Сент-Джордж, которая направляется к ней.

– И опять ты, – отвечает Джейн.

– Да. Мне нужно окинуть все свежим взглядом. А может, я просто брожу. Лучшие мысли посещают меня именно во время прогулки.

– Понимаю тебя.

– А ты как здесь?

– Что-то привело меня сюда.

– Надеюсь, не странные шумы этого дома? – интересуется Люси.

– Не думаю, – отвечает Джейн. – Скорее, я хотела снова увидеть картину. Подделку, я имею в виду. Конечно, мне нужно было догадаться, что ее не оставят на всеобщее обозрение.

– Миссис Вандерс спрятала ее в сейф до прихода полиции, – сухо объясняет Люси. – Она даже мне не позволяет на нее взглянуть без того, чтобы не стоять при этом над душой.

– Значит, она все же вызвала полицию?

– Да – по ее словам.

– Но ты не уверена?

– Знаешь, я разговаривала и с полицией, и с ФБР, и с Интерполом, – говорит Люси. – И всем задала парочку наводящих вопросов. Никто не упомянул о случившемся, хотя, казалось бы, это должно быть сенсацией.

– Ты подозреваешь ее? Я к тому, что она первой заметила подделку.

– Могу только сказать, что не считаю ее причастной к краже Вермеера, – отчетливо произносит Люси.

До Джейн потихоньку начинает доходить.

– Подожди-ка. То есть ты хочешь сказать, что речь идет о двух разных ворах?

– Тот, кто способен на подделку Вермеера, не сработал бы с Бранкузи так топорно. Так что да, два разных вора. У одного – огромный багаж знаний, много времени и прочих ресурсов, а другой… – Люси задумчиво качает головой, словно не веря, – другой глуп и самонадеян.

Глядя на место, где совсем недавно висела картина, Джейн погружается в раздумья. Миссис Вандерс явно нельзя назвать глупой и самонадеянной. Она властная и помешанная на контроле, но совсем не дура. То же касается и Патрика, и Айви. Больше похоже на то, что Люси думала о… Колине или Рави.

– Интересно, какого вора Рави возненавидел бы больше, – размышляет вслух Люси, – профессионала или дилетанта?

– Значит, ты не подозреваешь Рави?

– Ты же видела, что он устроил.

– Разве это не могло быть спектаклем?

Люси скептически кривит рот:

– Рави – ребенок. Он весь как на ладони. Конечно, искусство способно разбить его сердце. – Люси говорит об этом с такой горечью, что Джейн задумывается: уж не ревнует ли она Рави, – но не решается об этом спросить.

– Что ты имеешь в виду?

– О, ничего, – отмахивается Люси. – Забудь. Интересно, что Филипп уехал вчера вечером, тебе не кажется? Они с женой всегда приезжают на сезонные Праздники заблаговременно, чтобы побыть в Доме подольше. У них хватало времени, чтобы спланировать аферу с Вермеером.