Текст книги "Дерзкие забавы"

Я снова перевожу взгляд на мальчика-хиппи:

– И что ты будешь там делать?

– Продавать комиксы и все такое.

Я смеюсь. Этот парень без тормозов довольно забавный, интересно на него посмотреть в деле.

– А, то есть ты имеешь в виду – работать на переднем фронте?

– Ага. Работать на переднем фронте. А иногда на заднем. – Он смеется собственной шутке.

– На-кас-се, – поет он.

– Сколько в тебе дури, Не-Джо, а?

Он замирает и, похоже, мысленно пытается подсчитать.

– Прилично.

– Хочешь виски?

Потому что на самом деле у меня никогда не будет секса с Не-Джо, но второе, что я больше всего люблю делать с парнями, – это смотреть, как они напиваются.

Мы наливаем несколько стопок и ставим их на стойку, когда я вижу, как Финн встает из-за стола. Он бросает карты на стол, видимо проиграв, судя по тому, как он снимает свою кепку, чешет голову той же рукой, а затем снова напяливает ее обратно. Меня бесит то, что это движение кажется мне таким сексуальным.

Когда он поднимает голову и видит на кухне меня с Не-Джо, он сощуривает глаза, а потом идет к нам.

– О, черт, – бормочу я себе под нос.

– Этот Халк – твой? – спрашивает Не-Джо, склонив голову.

– Ни капельки.

– Да ладно. Ты посмотри на это напряжение в его взгляде. – Он начинает пьяно шептать: – Как будто лев подкрадывается. – Он слегка вздрагивает, чуть трезвея, и пищит: – Пойду-ка я к маленьким мальчикам в комнату!

– Спасибо, – ворчу я в его удаляющуюся спину, а Финн протискивается между мной и столом, упираясь в него бедром.

Сегодня я лишена своего обычного оружия – своего энтузиазма, уверенности и легкости, которые мне дает знание, что в жизни тех, кого я люблю, все в порядке. Тихий сигнал тревоги у меня в голове напоминает, что разговор с Финном сегодня вечером, может быть, плохая идея. Мы в результате либо подеремся, либо будем трахаться: Финна сложно заподозрить в способности к сочувствию или нежности. Но я решаю не отступать и чувствую тепло, которое исходит от его груди. Его кепка сползает ему почти на глаза, поэтому мне приходится ориентироваться на его рот, чтобы угадать настроение. Навскидку кажется, что он то ли скучает, то ли сердится, то ли задумчив, то ли хочет спать.

– Круто встретить тебя здесь.

– Финн… – отвечаю я с едва заметным кивком.

В углу его рта зарождается улыбка, искривляя его губы. Черт побери его и его удивительно привлекательную улыбку.

– Харлоу.

Я обнаруживаю, что закусываю нижнюю губу, разглядывая его.

Светская болтовня тут не сработает, но я не совсем уверена, что в состоянии противостоять его грубости сегодня, когда чувствую себя такой издерганной. Финн не вписывается ни в одну из моих обычных классификаций парней, и, возможно, в этом содержится некий вызов.

Его трудно прочитать, зато на него легко смотреть, и не важно, насколько это плохая идея, но не подпустить его близко решительно невозможно.

Драться или трахаться?

И та и другая возможность начинают казаться мне одинаково привлекательными.

Глава 2
Финн

НЕ ПОМНЮ, КОГДА я последний раз бывал на домашней вечеринке в окружении толпы несносных двадцатилетних юнцов разной степени опьянения. Я вообще не тусовщик, но согласился прийти, потому что Ансель в городе, а последний раз мы виделись все вместе в Вегасе, когда наше веселое воссоединение закончилось матримониальным хаосом. Но сегодняшний вечер я заканчиваю среди почти детей, с пивной кружкой в руке, слегка навеселе впервые за несколько месяцев и стоя так близко от Харлоу Вега, что могу ее коснуться.

Меня не удивляет ни то, что мы стоим так близко, ни то, что мне на самом деле нравится прикасаться к ней.

Меня удивляет то, что Харлоу одна, что она отделилась от остальной компании и болтает на кухне с наркоманом – работником Оливера. Несмотря на нашу свадьбу в Вегасе и Ванкуверский фестиваль секса, нельзя сказать, что я знаю о ней много. Но мне знаком такой типаж девушек: если на вечеринке есть стол, то они либо стучат по нему стаканами, либо лежат на нем, либо танцуют там же.

– Почему ты здесь, а не шлепаешь вместе со всеми картами в покер?

Харлоу пожимает плечами, кладет мне руки на талию, чтобы отодвинуть меня в сторону и открыть шкафчик наверху.

– Я сегодня немного расстроена. – Она хмурится, глядя на переполненный шкафчик. – И почему здесь такой бардак, господи?

– Ты хочешь навести порядок у них на кухне? – спрашиваю я, улыбаясь звякающим звукам, с которыми она двигает стаканы. – В разгар вечеринки?

– Может быть.

Ее лицо обрамляют темно-каштановые волосы, которые она заправляет за ухо, когда тянется к верхней полке, выгнув свою длинную шею. Я тут же начинаю думать о том, чтобы оставить маленькие засосы на ее коже от уха к ключице.

– Утром ты была очень занята, – говорю я, не сводя глаз с ее обнаженных плеч. – Вечером расстроена.

Она достает два чистых бокала и, повернувшись, смотрит на меня в упор. И я сразу вспоминаю огонь этих ее удивительных гипнотических глаз – скорее янтарного цвета, чем карих, – и страсть ее полных, соблазнительных губ. Открутив крышку с бутылки довольно дорогой текилы, Харлоу, примерившись, наполняет оба бокала до краев.

– Что ж, должен сказать, что Не-Джо очень старается, чтобы ты не расстраивалась, – говорю я. – Но я бы на твоем месте притормозил и не стал бы выпивать с парнем, который проколол себе пенис.

Честно говоря, когда Оливер рассказывал мне эту историю, я чуть не подавился своим сандвичем.

Харлоу протягивает мне бокал, но ее рука замирает в воздухе:

– Он… что?

– Дважды. Одно на кончике, а другое у корня.

Она моргает.

Я немного наклоняюсь, и то, как она смотрит на мой рот, вызывает у меня мурашки на коже.

– По утверждению Оливера, всякое бывает, когда Не-Джо напивается.

Она отрывает взгляд от моего рта и смотрит мне за спину, задрав подбородок, чтобы видеть стол в дальнем углу комнаты, где все еще играют в карты.

– А ты предлагаешь мне пойти поиграть в карты с людьми, которые употребляют «Кламато»[1]1
  «Кламато», или «Цезарь», или «Кровавый Цезарь» – канадский алкогольный коктейль, обычно содержащий водку и цезарный микс. Главное отличие от «Кровавой Мэри» – наличие моллюскового сока.


[Закрыть] в качестве штрафной?

– Это еще не самое худшее, – говорю я с гримасой отвращения. – На самом деле это «Будвайзер» с «Кламато» – называется челада, и сейчас оно к тому же уже теплое.

Она делает то же самое лицо, что и тогда, когда бариста предложил ей тыквенный пряный кофе утром, – чистый и абсолютный ужас, – и она его заказала.

– А кто-то действительно это смешал? И есть люди, которые это пьют и им нравится?

Я смеюсь:

– Знаешь, при всем моем здравом смысле я нахожу по-настоящему забавным, когда ты ведешь себя как примадонна.

Склонив голову набок и глядя на меня с недоверием, она спрашивает:

– То есть то, что я отказываюсь от «Будвайзера», смешанного с томатным соком и соком моллюсков, делает меня примадонной?

Очевидно, я достаточно пьян, потому что пою несколько строчек песни единственной примадонны, которую могу вспомнить на данный момент: «Я всегда буду любить тебя». А потом поднимаю свой бокал и снова опускаю его.

Харлоу смотрит на меня так, как будто я спятил, но, клянусь, ей весело. В глазах появляется улыбка, хотя брови по-прежнему строго сведены на переносице:

– Ты не сможешь петь, чтобы спасти свою жизнь.

Вытирая рот ладонью, я говорю:

– Ничего. Ты еще не слышала, как я играю на пианино.

Она прищуривается еще сильнее:

– Ты что, процитировал только что «Смитов»?[2]2
  «Смиты» – сериал 2013 года.


[Закрыть]

– Я удивлен, что ты это заметила. Это же не цитата из песни Пи Дидди.

Она хохочет:

– У тебя какое-то просто фантастическое представление обо мне.

– Так и есть. – Текила попадает мне в кровь, и я чувствую, как тепло разливается по груди.

Наклоняюсь поближе, так, что могу почувствовать ее запах. Она всегда пахнет чем-то теплым, немного землистым и сладким. Как будто пляжем, и кремом для загара, и жимолостью… Я сказал Харлоу кучу слов, не связанных с сексом, за последние пять минут – больше, чем за все время, которое она провела в Канаде, и удивляюсь, потому что, оказывается, с ней не только легко разговаривать – с ней разговаривать приятно.

– И мое представление о тебе все время меняется – теперь, когда ты не просто симпатичная мордашка у меня на коленях.

– Ты потрясающий ублюдок, Финн.

– Этот разговор творит чудеса в плане расширения наших горизонтов.

Она берет свой стакан, выпивает и морщится, а потом произносит:

– Не забегай вперед, Солнышко. Мне нравится наша договоренность.

– А у нас есть договоренность?

Кивнув, она наливает нам еще по порции.

– Мы с тобой либо подеремся, либо будем трахаться. Мне кажется, я предпочитаю ту часть, где про трах.

– Что ж, тогда я вынужден согласиться.

Когда она протягивает мне следующий стакан вдобавок к трем пива, которые я употребил с Анселем, я спрашиваю:

– А почему ты все-таки приехала ко мне? У меня не было возможности спросить тебя об этом, потому что ты все время сидела у меня на лице. Твой визит был… неожиданным.

– Но ведь потрясающим? – спрашивает она, поднимая брови, как будто понимает, что я не смогу это отрицать.

– Конечно.

Она облизывает тыльную сторону ладони, сыплет туда соль еще раз и смотрит на нее, задумавшись:

– Честно? Полагаю, я не была уверена, что могу доверять своим воспоминаниям из Вегаса.

– Ты хочешь сказать, что твои воспоминания о том сексе были слишком хороши?

– Ага.

– Но так и было, – заверяю я ее.

– Теперь я это знаю. – Она слизывает соль, выпивает и, схватив дольку лимона со стола, высасывает ее, что-то бормоча влажными губами и морщась. – Жаль, что мужчина, который прилагается к этому пенису, такой выдающийся лузер.

Я сочувственно киваю:

– Точно.

– Ты смешной, – она слегка подалась назад, как будто только сейчас меня по-настоящему разглядела. – Ты смешной, и с тобой как-то неожиданно легко.

– Ты просто пьяная.

Она щелкает пальцами у меня перед лицом.

– Очень может быть. Наверное, текила во мне делает тебя забавным.

Я смеюсь, вытирая рот ладонью.

– Кажется, у тебя настроение улучшилось, – говорю я.

– Просто есть кое-какие обстоятельства, и я стараюсь об этом не думать. И между прочим, – она поднимает свой пустой бокал, – вот это очень помогает.

– И сколько ты уже выпила?

– Достаточно для того, чтобы я перестала беспокоиться слишком сильно, но не так много, чтобы я перестала беспокоиться совсем.

Этот ответ кажется слегка мрачноватым для той, кого я считал легкомысленной, сексуальной и беззаботной. Хотя на самом деле я ведь не так много знаю о жизни Харлоу. Я знаю, что она симпатичная маленькая богатая девочка и что, скорее всего, у ее дверей толпится целая куча богатеньких мальчиков. Я знаю, что она верный друг для Лолы и Миа, что она, видимо, из тех, кто бросается на помощь любому живому существу, что она была движущей силой воссоединения Анселя и Миа. Но кроме этого – ничего, а это совсем не много. Я даже не знаю, кем она работает… и работает ли вообще?

– Хочешь о чем-нибудь поговорить? – предлагаю я без особого энтузиазма.

– Нет, – говорит она и наполняет очередной бокал.

В кармане у меня вибрирует телефон, и теплое, пьяное ощущение покоя тут же сменяется страхом. Не глядя на экран, я знаю, что пришло сообщение, которого я ждал.

Дома мой младший брат Леви сейчас проводит тщательный осмотр и испытания нашего самого большого корабля «Линды», который получил свое имя в честь нашей матери, и судя по тому, как развивались события, я готов спорить, что новости не будут хорошими.

Короткое замыкание в рулевой рубке, ни одна из панелей не работает.

Черт. Хотя существует миллион ругательств, который я хотел бы сейчас написать в ответ, я не спешу отвечать. Вместо этого я сую телефон в карман, наливаю себе текилу и выпиваю. Это помогает.

– Ты в порядке? – спрашивает Харлоу, глядя на меня.

Я стискиваю зубы, чувствуя, как огонь обжигает мне глотку, а потом разливается теплом по телу, опускаясь в желудок.

– Просто немного расстроился.

– Что ж, тогда еще по одной! – Она разливает еще две порции и протягивает одну мне.

Я понимаю, что на самом деле это не поможет. И завтра утром я буду мучиться от похмелья, а может быть, уже и сегодня, чуть попозже, и панели на корабле по-прежнему не будут работать, и все наши гребаные средства к существованию будут в такой же опасности, как и сейчас. Но черт… я действительно хочу забыть обо всем этом хотя бы ненадолго.

Я поднимаю бокал, глядя на прозрачную жидкость, потом наклоняюсь к Харлоу, мои губы почти касаются ее уха:

– Думаю, мы оба помним, что в последний раз, когда мы пили текилу вместе, все кончилось не слишком хорошо.

– Точно. – Она немного отклоняется назад, чтобы посмотреть мне в глаза. – Но здесь поблизости нет часовни, которая работает двадцать четыре часа в сутки и в которой какой-нибудь безумный идиот мог бы поженить нас, так что, я думаю, нам ничего не угрожает.

Вопрос решен.

Харлоу ставит со стуком стакан и морщится:

– О-о-о… не думаю, что могу выпить еще. – Она поднимает руки вверх, делая вид, что считает до тридцати, а затем улыбается. – Еще один, и я упаду лицом в миску с этими чипсами Лондон, которыми она так восхищалась.

Она, может, и сбилась со счета, а я вот нет. Четыре порции за время моего пребывания на кухне с Харлоу и, если не считать Вегаса, я пьян впервые за несколько лет.

Проходит, наверное, уже больше часа, когда наконец возвращается Не-Джо, пахнущий травой. На входе он протягивает мне руку и очень медленно произносит:

– Я Не-Джо. Приятно познакомиться…

Смеясь, я напоминаю ему:

– Да мы уже встречались в магазине, когда Оливер проводил последнюю проверку перед открытием.

Не-Джо издает тихий кудахтающий звук:

– Так вот почему ты мне показался знакомым.

Это было три часа назад. Этот парень, должно быть, не выпускает косяк изо рта.

– Ты же лесоруб из Новой Шотландии, да? – спрашивает он.

– Вообще-то рыбак из Ванкувера.

Харлоу взрывается смехом.

– Бедный Финн!

Он переводит взгляд с меня на Харлоу и обратно.

– Так вы, ребята, тоже познакомились через Оливера, да? – интересуется он.

– Не совсем, – отвечает Харлоу и смотрит на меня с глуповатой улыбкой. – Финн – мой бывший муж.

Глаза Не-Джо становятся круглыми, как блюдца.

– Бывший муж?!

Кивнув, я подтверждаю:

– Это правда.

Парень изучающе посмотрел на Харлоу. Он оглядывает ее с ног до головы так, что мне хочется двинуть ему по морде, чтобы он опомнился и перестал на нее пялиться.

– Ты выглядишь недостаточно старой для разведенки, – наконец заключает он.

Я выступаю вперед, чтобы отвлечь его внимание от ее груди:

– А я? Достаточно?

Теперь он смотрит на меня, но куда с меньшим интересом:

– Ага, действительно. Ты же старше ее, да?

– Да, – говорю я и смеюсь, а Харлоу радостно хихикает мне в ответ. – Спасибо.

Не-Джо сует руку в корзинку с чипсами на столе и спрашивает:

– Наверное, неловко тусить на вечеринке со своим бывшим?

Она машет рукой:

– Неа. Финн – очень добродушный парень.

– Вот как? – удивляюсь я, и это вызывает у меня смех, потому что меня можно описать почти любым словом, но только не «добродушный».

Добродушный – это про Анселя. А меня часто называют замкнутым. И я действительно иногда бываю закрытым. Я точно не добродушный.

Кивнув, она изучает меня пару секунд, а потом говорит:

– Ага. Ты любишь долгие прогулки по пристани, во время которых мечтаешь о том, как увеличить ваши уловы, а вечера проводишь в местном баре, обсуждая порнуху.

Я разражаюсь смехом:

– Да? Ух!

Ее губы складываются в милую задумчивую полуулыбку:

– Хм-м-м.

– Что ж, – произношу я. – Тогда, что касается тебя, все очень просто. Ты девушка, которая любит веселиться, любит шопинг, лак для ногтей и…

Я делаю вид, что задумываюсь, перед тем как повторить:

– Шопинг.

Она треплет меня рукой по щеке с выражением притворного восторга на лице:

– Мне нравится, как хорошо мы друг друга знаем!

– Мне тоже.

Мы одновременно поднимаем наши пустые стаканы и чокаемся.

– А почему вы, ребята, развелись? – спрашивает Не-Джо. – Вы, кажется, друг другу нравитесь.

– Нравимся? – Я не отрываю взгляда от Харлоу. Я как-то до этого вечера не думал, что она мне нравится.

Она наконец отводит глаза и смотрит на Не-Джо:

– На самом деле мы были женаты всего одну ночь и полдня в Вегасе. Мы провели вместе от силы двадцать четыре часа в общей сложности, и большую часть этого времени – пьяные или голые.

– Или и то, и другое, – добавляю я.

– Серьезно? – Мы оба киваем. – Это нехорошо.

– Так и было, поверь мне, – соглашается она, а затем делает вид, что сердится на меня: – Очень нехорошо.

Я смотрю, как она облизывает губы, и меня как током ударяет, причем заряд идет от моей кожи прямо в член. На самом деле я достаточно пьян, чтобы предложить ей заново познакомить свой язычок с моим членом.

– Я думаю, есть вещи, которые каждый должен сделать в жизни хоть раз, – провозглашает Не-Джо, отвлекая мое внимания от губ Харлоу, которые теперь улыбаются. – Каждый должен пробежать марафон, прочитать «Кандида» и пожениться в Вегасе.

Харлоу смеется и начинает объяснять ему, что это чертовски дорого и очень неудобно. Мы вполне могли бы потрахаться и расстаться совершенно бесплатно. Пока она рассказывает Не-Джо о наших приключениях в Вегасе, я решаю пойти немножко проветриться.

За пределами кухни бушует шумная и пьяная вечеринка. Лондон громко распевает песни за покерным столом, Миа играет в карты, сидя у Анселя на коленях и надев его сомбреро. Лола и Оливер единственные, кто выглядит серьезно и сосредоточенно, и я смеюсь, глядя на них, несколько секунд.

Оливер очень серьезно относится к игре в карты, а теперь я вижу столь же решительное выражение лица у Лолы. Остальные за столом ударились в безбашенное веселье, но эти двое, кажется, не оставляют попыток сделать игру все же организованной. Но это все равно что пытаться обвязать веревочкой дождь.

Когда я подхожу к ванной, Харлоу уже там, ждет своей очереди. Она проскальзывает мимо меня с дерзкой улыбкой, а когда я поворачиваюсь, чтобы сделать что-то – черт, я даже не знаю, пошутить, посмотреть на нее, поцеловать ее, – она закрывает дверь перед моим лицом.

Я уже и забыл, как при опьянении все вокруг становится расплывчатым, нечетким. Это дает ощущение свободы, но где-то на краю сознания горит красная тревожная кнопка: опасность… опасность…

Глядя в глубь коридора, я решаю, куда вернуться – к покерному столу или на кухню, но мои ноги будто приросли к полу, и сколько бы я ни думал о том, как весело было бы сыграть сейчас с Анселем и Оливером в карты, я не двигаюсь с места.

Харлоу открывает дверь ванной и видит меня около стены напротив. И она не выглядит удивленной – ни капельки. Она стоит в дверном проеме, глядя на меня, а потом делает пару шагов навстречу.

Она просто смотрит на меня, и это так чертовски ново. Она как будто совсем другая женщина сейчас – не та сумасшедшая девчонка с вечеринки в Вегасе и не та ненасытная стерва, которая чуть не выломала мою входную дверь. Эта Харлоу кажется спокойной, соблазнительной и чертовски привлекательной. В ее пристальном взгляде я вижу нечто, чего не видел раньше, – какую-то глубину, которую она обычно прячет, как будто сегодня вечером какая-то преграда была сломана. Причина не в алкоголе – ведь я уже видел ее пьяной. И не в том, что она хочет секса – мы уже делали это раньше.

Чем дольше Харлоу смотрит на меня, тем сильнее я чувствую, будто в груди у меня не сердце, а надувной плот, который она медленно наполняет воздухом. Моя грудь становится все шире, и шире, и шире.

Я замечаю, что она нанесла новый слой блеска для губ в ванной, и ее губы поблескивают алым, когда она слегка улыбается:

– Так мы собираемся драться?

Это выводит меня из моего транса, и я беру ее за руку и притягиваю к себе, а потом веду ее в спальню, которая находится слева от меня. Комната пустая, если не считать кучи постельного белья, низкого комода и нескольких коробок в углу.

– Кто, черт побери, оставляет пустые комнаты в таких квартирах? – спрашиваю я, оглядывая помещение с огромными окнами во всю стену.

В этой квартире три спальни, и она раза в два больше моего дома в Ванкувере. Из окна открывается захватывающий вид на гавань, а вдалеке виднеется, по моим прикидкам, Коронадо.

– Это комната Руби, – отвечает Харлоу, вставая у стены справа от меня. – Лондон унаследовала эту квартиру несколько лет назад. Руби уехала всего пару недель назад – сразу после того, как въехала Лола. Она отправилась на какую-то потрясающую стажировку в Лондон.

Я оборачиваюсь к ней, запутавшись. Наверное, потому, что я пьян:

– Руби… и Лондон?

– Руби отправилась в Лондон, в Англию, – говорит она более медленно. – И да, я понимаю. Ее соседкой была Лондон, и она уехала в Лондон.

Шуткам не было конца, как будто здесь были Эббот и Костелло. Она отрывается от стены и делает несколько шагов ко мне, глядя на воду за окном.

– Они ищут новую соседку, так что если ты знаешь кого-нибудь, кто хочет сбежать от репрессивного режима в Канаде…

– А ты не хочешь сюда переехать? – перебиваю я ее.

– Я люблю свой дом. Мне нравится жить одной.

Я киваю. Я тоже люблю жить один. Мой родной город не такой большой, как этот, – иногда мне нравится представлять, что я могу закрыть дверь и скрыться от всех.

Но даже тысячи километров расстояния не помогают мне по-настоящему отгородить мои мысли от того дерьма, которое происходит сейчас дома. Телефон тяжелым грузом оттягивает мне карман, и я вынимаю его, чтобы положить на плоскую поверхность одной из коробок. Харлоу смотрит, как я это делаю, а затем делает то же самое: вытягивает телефон из кармана своей джинсовой юбки с рваными краями и кладет его вниз экраном рядом с моим.

Я делаю шаг вперед, и она поворачивается лицом ко мне, закрывая глаза, когда я провожу рукой по ее шее и запускаю ее ей в волосы:

– Черт возьми, ты пахнешь как мечта.

– Да?

Я киваю, но она этого не видит, ее глаза по-прежнему закрыты.

– Дай мне твои трусики.

Никакого притворства, никакой прелюдии, и она даже не вздрагивает.

Мои тревоги сейчас надежно спрятаны на коробке в четырех футах от меня, и передо мной нежная, теплая девушка, способная сделать так, чтобы все остальное исчезло. Бросив короткий взгляд на мое лицо, она забирается себе под юбку и снимает трусики, протягивая мне крошечное голубое облачко из кружев. Я сую их в карман, а затем наклоняюсь и целую ее.

И это тоже новое. Это приятнее и откровеннее, чем дикие, страстные, жестокие поцелуи, которыми мы обменивались до этого. Я целую ее один раз, буквально только касаясь губами, и потом снова, постанывая, когда ее руки скользят по моей груди и обвиваются вокруг моей шеи. Ее губы отвечают моим в своем, легком, ритме – никакого сопротивления, никакой неуверенности, только Харлоу, только ее пухлая нижняя губа, легкие прикосновения ее языка, ее прерывистое дыхание.

Я чувствую привкус ее вишневого блеска для губ, привкус текилы, которую мы пили на кухне. Она не пьяная вдрызг, но щеки у нее горят от алкоголя, тело расслабленное и пластичное. Я уверен, что могу гнуть ее, как захочу. Могу сейчас распластать ее на полу, закинуть ее ноги себе на плечи и трахать так, что в гостиной будет слышно, как моя кожа соприкасается с ее.

– Ты иногда думаешь обо мне? – спрашиваю я, целуя ее шею, стягивая бретельку с ее плеча и исследуя губами и зубами ее кожу.

– Да.

– Расскажи.

– Это моя фантазия, когда я удовлетворяю сама себя, – признает она без всякого стеснения.

– То есть ты думаешь обо мне пять раз в день?

Харлоу смеется, и этот смех слегка напоминает икоту, когда я задираю ей юбку и сажаю ее на комод, раздвинув ей ноги и шагнув вперед. Я уже готов, и ощущение жара от ее киски около моего члена, обтянутого джинсами, такое сильное, что я, подавшись вперед бедрами, начинаю шипеть ей в рот.

Она прижимается ко мне, и я опускаю руку между нами, стараясь добраться до ее нежной, скользкой плоти между бедер.

Черт, она часто дышит и дрожит под моими руками, а я так возбужден, что с трудом удерживаюсь от того, чтобы не расстегнуть немедленно ширинку, выпустив на свободу член, и не начать тереться об нее.

Но вместо этого я провожу пальцами по ее невероятно нежной плоти. Она единственная женщина, которая была у меня за долгое время. Мне трудно заставить себя не думать о том, что я инстинктивно будто присваиваю ее, когда целую ее шею, губы, плечи. Легко представить себе, что все остальное за пределами этой комнаты исчезло или по крайней мере поставлено на паузу, и облегчение – пусть даже и воображаемое – вызывает дрожь, пробегающую по моему позвоночнику, напряженному у основания. Я сильно возбуждаюсь от этой девушки, она волнует меня так, как никто и ничто раньше. Клянусь, я все еще, даже спустя два месяца, чувствую отзвуки того ощущения, когда ее губы целовали мой член, а руки направляли меня внутрь нее.

– Ты хоть представляешь, как это на меня действует? – Я отступаю немного, чтобы видеть, как мои пальцы скользят вверх и вокруг ее клитора и потом назад, вниз, внутрь.

Мне чертовски нравится, как они выглядят, когда становятся мокрыми от ее сока.

– Господи, когда твоя киска стала такой сладкой? – Я смотрю на ее опущенные глаза, она, сильно закусив нижнюю губу, не отрываясь, смотрит, как я ласкаю ее.

Меня обжигает вдруг внезапная догадка, причиняя мне физическую боль:

– Ты позволила этому долбаному мальчишке лизать тебя прошлой ночью?

Она закрывает глаза, прижимается к моей руке, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее шею. Ее молчание – это все равно что «да», и от этого огонь в груди разгорается еще сильнее. А потом я вспоминаю, как она выглядела утром: как будто одновременно хотела и трахнуть меня, и побить.

– Скажи мне, что тебе нравятся мои губы.

Она шепчет, задыхаясь:

– Мне нравятся твои губы.

– Скажи мне, что ты помнишь, как кончала под ними.

– Я помню.

– Сколько раз?

Харлоу издает смешок и выгибается со стоном, когда я вожу большим пальцем вокруг, вокруг, вокруг ее клитора.

– Много.

– Я помню, как приказал тебе ползти через всю комнату, чтобы получить то, что ты хочешь.

Она впивается ногтями в мое плечо:

– Извращенец.

– Но ты ползла. – Я целую шею, подбородок. – А я люблю лизать ее. Люблю твои грязные вздохи.

Внезапный стук в дверь нарушает тишину комнаты, и мы оба подпрыгиваем. Харлоу дрожит и хватает меня за руку, поэтому я продолжаю ласкать ее.

– Финн?

Черт, это Ансель.

– Да?

– Эй, ну… Мы уходим. Это на тот случай, если ты хочешь ехать к Оливеру.

Я чувствую, как Харлоу ждет, что я отвечу. Ее тело напряжено.

– А когда Оливер уезжает? – спрашиваю я, взвешивая свои возможности.

– Он уехал десять минут назад, чтобы еще раз проверить, все ли готово к открытию магазина.

Я издаю стон и, сам того не понимая, убираю руку и вытираю ею рот. Но на моих пальцах сок Харлоу – теперь я могу ощущать ее запах, ее вкус, и я так сильно возбужден, что стискиваю зубы от напряжения.

Она смотрит на меня, но в свете уличных фонарей трудно понять выражение ее лица. Если я не уйду сейчас с ними, мне придется брать такси. А семейный бизнес Робертсов сейчас в таком состоянии, что не может позволить себе потерять ни одного доллара из жалких пяти тысяч, лежащих на счете в банке, поэтому я не думаю, что имею право потратить 30 баксов на такси.

– Мне надо выдвигаться… с ними, – говорю я.

– Понимаю. – В ее голосе не слышно ни злости, ни даже разочарования – только усталость.

– Не садись за руль, когда поедешь домой, – прошу я. – Ты выпила слишком много.

Она моргает, а когда она смотрит на меня в упор, я вижу, как та самая завеса, за которой она прятала свои эмоции, а сегодня вроде бы открыла, возвращается на место. И чувствую укол разочарования, когда она говорит:

– Ты думаешь, я идиотка?

– Нет. – Я иду за телефоном, сую его в задний карман. Странно, у меня почему-то такое чувство, что она меня сегодня обыграла:

– А ты не хочешь поехать домой с нами?

Она качает головой.

– Я в порядке.

– Я тебя завтра увижу? – Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, но она уворачивается и отталкивает меня – то ли в шутку, то ли всерьез.

– Уходи, Солнышко. Эмоциональные прощания не прописаны в нашем брачном контракте.

Все правильно. Эту язвительную Харлоу я знаю гораздо лучше. Поправив кепку и слегка кивнув ей, я выхожу за дверь.