Текст книги "Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года"

Поездам предстояло пробыть в пути семь часов, двигаясь по маршруту от Праги через Шонау, Рейхенбах, Дрезден, Карл-Маркс-Штадт (Хемниц), Плауэн, Цвиккау и Гутенферст. Самые напряженные моменты были в ГДР, где офицеры восточногерманской службы безопасности вошли в поезда. Никто не мог поручиться, что они не станут заставлять пассажиров покинуть поезд и завершить свой путь к свободе. Но ничего плохого не произошло, кроме того, что имена уезжающих были записаны и их удостоверения личности изъяты. Эти моменты прошли без происшествий. Поезд останавливался в Дрездене и Карл-Маркс-Штадте, где в поезда сумели сесть новые эмигранты – без каких-либо помех и угроз. Восточные немцы собирались вдоль путей, чтобы посмотреть, как мимо идут специальные поезда Дойчебана353353
  Memo by Duisberg to Klein, 2.10.1989, printed in DESE doc. 54 pp. 435–436; Kiessler & Elbe Ein runder Tisch pp. 42–44; Sarotte 1989 pp. 31–33. Об атмосфере в поездах, следовавших из Польши через ГДР в ФРГ, cр. DESE doc. 52 p. 432.


[Закрыть].

Когда поезда достигли территории ФРГ в городке Хоф в Северо-Восточной Баварии, сотни западных немцев набились в эту станцию, радостно приветствуя каждый прибывающий поезд. Они принесли горы бывшей в употреблении одежды, обуви, игрушек и детских колясок для приехавших. Некоторые совали деньги в руки изможденных родителей или давали детям конфеты. Для кого-то все это было слишком: они тихо стояли, переполненные эмоциями, которые не могли выразить словами. По мнению многих старших по возрасту зрителей в этом пограничном городке, сцена пробуждала память о временах, когда они – как Геншер – собирали свои пожитки после войны, чтобы начать новую жизнь на Западе.

Хотя Геншеру и не позволили самому участвовать в этом исходе, он ощущал историческое значение сделанного и удовлетворение от сыгранной им роли. Тот момент на балконе посольства в Праге вывел его на авансцену разворачивавшейся драмы объединения, и он опередил Коля, тоже жаждавшего своего места в истории. «То, что произошло, показывает, что мы вступили в период исторических перемен, которые необратимы и будут продолжаться, – объявил Геншер прессе. – Я надеюсь, руководство Восточной Германии поймет это и не станет самоизолироваться, отрицая перемены. Горбачев скоро приедет, и я надеюсь, что он убедит Восточную Германию, что проведение реформ в ее собственных интересах и что реформы означают большую, а не меньшую стабильность»354354
  Геншер цит. по: Schmemann ‘More Than 6,000 East Germans’.


[Закрыть].

Однако произошло совершенно обратное: больной Хонеккер, неспособный превзойти самого себя, избрал самоизоляцию. Оставалось несколько дней до празднования сорокалетия Восточной Германии, а он чувствовал унижение и даже угрозу. Непрерывно мелькавшие на телевизионных экранах вопиющие фото теперь уже бесчисленных восточных немцев, лезущих через заборы, осаждающих поезда, переполняющих посольства и, наконец, триумфально сжимающих кулаки после прибытия на земли Западной Германии, стали кричащим очевидным приговором его правительству355355
  Schmemann ‘Sour German Birthday’.


[Закрыть].

3 октября Хонеккер запечатал Восточную Германию от всего остального мира, даже от остальной части Варшавского пакта. Это был беспрецедентный акт. Теперь впервые для пересечения любых границ ГДР требовались паспорт, который имелся у меньшинства граждан, и специальное разрешение на каждую поездку – документы, которые в сложившихся обстоятельствах вряд ли было возможно оформить356356
  BStU MfS Rechtsstelle 100 HA Konsularische Angelegenheiten S ‘Reiseverkehr DDR–CSSR’ (не датировано, но около 3.10.1989). См. также: Paula Butturini ‘East Germany Closes Its Border After 10,000 More Flee To West’ CT 4.10.1989.


[Закрыть]. Восточные немцы рассердились по-настоящему. В канун осенних школьных каникул тысячи людей предварительно приобрели поездки либо в Чехословакию, либо через нее. Теперь, когда поездки без необходимости предъявлять паспорт и без визы были приостановлены, они застряли на границе между ГДР и Чехословакией в Саксонии. Естественно, что именно здесь начались самые массовые в ГДР демонстрации. И, когда закрылись последние выходные отверстия, вся Восточная Германия превратилась в перегретый паровой котел357357
  Cр. BStU MfS ZAIG 3804 Blatt 1–6 ‘Ministerium für Staatssicherheit: Information no. 438/89 ‘über erste Hinweise auf Reaktionen und Verhaltensweisen von Personen der DDR im Zusammenhang mit der zeitweiligen Aussetzung des pass– und visafreien Reiseverkehrs’ 4.10.1989.


[Закрыть].

Ирония заключалась в том, что между 1 и 3 октября еще 6 тыс. восточных немцев опять заполонили западногерманское посольство в Праге. Всего в Праге и около нее собралось от 10 до 11 тыс. потенциальных беглецов. Такие же сцены, хотя и в меньших масштабах, разыгрывались в Варшаве. Спешно договорились о новой серии опечатанных вагонов, и их отправка сопровождалась камерами множества местных и иностранных телевизионных компаний и международной прессой. Понадобилось восемь поездов из Праги до Хофа, чтобы увезти толпу из Чехословакии; еще два с 1445 пассажирами уехали из Варшавы в Ганновер358358
  Telcon of Kohl–Adameč call 3.10.1989 and Seiters-Duisberg talks and contacts 3–4.10.1989, опубликовано в: DESE docs 55-6 pp. 437–441; DE docs. 14-15 pp. 115–120. Восточногерманские источники об организации поездов см. в: SAPMO DY 30/ J IV 2/2A/3245 and DY 30/IV 2/2.039/342.


[Закрыть]. Во время последней транзитной операции тысячи восточных немцев, теперь уже чувствовавших себя узниками в собственной стране, столпились вдоль путей и на станциях, чтобы поглазеть на то, что стало известно под названием «последние поезда на свободу». Многие надеялись попасть в эти поезда. В Дрездене положение стало настолько тревожным, что полиции пришлось применить силу, чтобы очистить вокзал и путь, на которых собралось 2500 человек, и опечатать двери вагонов снаружи. К утру 5 октября через главный вокзал Дрездена смогли проехать только три поезда. Остальные перенаправили через другие города359359
  Sarotte The Collapse pp. 30–31. ‘Freedom Train TIME 16.10.1989; Serge Schmemann ‘East Germans Line Emigré Routes, Some in Hope of Their Own Exit’ NYT 5.10.1989.


[Закрыть].

Тем не менее толпа в 20 тыс. обозленных людей осталась стоять на площади Ленина в Дрездене (теперь это Венская площадь, Винер-платц) и на прилегающих улицах. Полиция и военные наступали на толпу с резиновыми дубинками и водометами, намереваясь ее рассеять; демонстранты сопротивлялись, выворачивая из мостовой булыжники и швыряя ими в полицейских, и, по словам наблюдателей, это были самые вопиющие факты гражданского неповиновения с 1953 г.360360
  BStU Außenstelle Dresden BV Dresden LBV 10167 Blatt 1–5 ‘Schilderung der Ereignisse in Dresden zwischen dem 3. und dem 8.10.1989 durch den Leiter der BVfS Dresden, Böhm’ 9.10.1989; Patrick Salmon et al. (eds) Documents on British Policy Overseas, Series III, Volume VII, German Unifi cation, 1989¬1990 (hereafter DBPO III VII GU 1989–90) Routledge 2010 doc. 14 p. 34. См. также: Ferdinand Protzman ‘Jubilant East Germans Cross to West in Sealed Trains’ NYT 6.10.1989.


[Закрыть]

Силы безопасности Восточной Германии делали свою жестокую работу под неусыпным надзором дрезденского отделения советского КГБ. Очень может быть, что одним из них был молодой офицер по имени Владимир Владимирович Путин. Как человек КГБ, Путин симпатизировал Хонеккеру и его стремлению наказать предателей государства. Но больше всего его беспокоило, насколько мы можем судить по последующим высказываниям, полное молчание его политических руководителей из Москвы. Из Кремля не раздалось ни одного звонка; ни один солдат Советской армии не вышел на помощь своим товарищам из Восточной Германии, чтобы восстановить порядок. Истина заключалась в том, что Горбачев презирал Хонеккера и его приспешников-сталинистов; полностью посвятив себя своей миссии реформатора, советский лидер бросил эту атрофировавшуюся страну, у которой не было намерения самообновляться. Его помощник Анатолий Черняев описал в своем дневнике «ужасные сцены» насилия, разрушающие и восточногерманский, и советский режимы. Жестокие сцены из Дрездена, показанные СМИ, лишь увеличили разрыв между Хонеккером и Горбачевым, между Восточным Берлином и его советским патроном361361
  О Путине см.: Vladimir Putin et al., First Person: An Astonishingly Frank Self-Portrait by Russia’s President Putin Public Affairs 2000 pp. 69–81; Fiona Gill & Clifford G. Gaddy ‘How the 1980s Explains Vladimir Putin’ The Atlantic 14.2.2013; Entry 5.10.1989 Дневниковая запись А.С. Черняева 1989 NSAEBB No. 275.


[Закрыть].

Раз так, то Хонеккер, сытый по горло человеком из Кремля, обратился к другому коммунистическому союзнику – Китайской Народной Республике. В июне его режим выразил полную поддержку использованию силы Пекином. День, когда дэнсяопиновский Китай просто смел «контрреволюционные беспорядки» на площади Тяньаньмэнь, был для Хонеккера примером для всего блока и лучом надежды на будущее реального социализма, поскольку Горбачев не мог покончить с протестами и подрывной деятельностью362362
  Erklärung der DDR-Volkskammer zu den aktuellen Ereignissen in der Volksrepublik China, 8.6.1989, printed in Neues Deutschland 8.6.1989; Мысли Хонеккера о Китае, высказанные им Яо Илиню см.: Serge Schmemann ‘East Germans Let Largest Protest Proceed In Peace’ NYT 10.10.1989.


[Закрыть]. Лето показало, как в результате отступления СССР зараза польской и венгерской либерализации распространяется по всей Восточной Европе. Она уже поразила и саму ГДР, приведя к «истечению» из нее людей и теперь, как показал Дрезден, к беспорядкам на улицах ранее послушного полицейского государства. Невзирая на эти домашние неурядицы, ГДР намеревалась укрепить международный образ коммунизма. Вот почему Хонеккер направил Эгона Кренца, свой второй номер, в очень важный недельный визит в Пекин, на празднование сороковой годовщины КНР 1 октября 1989 г., за несколько дней до того, как должны были состояться торжества по случаю собственного сорокалетия ГДР. Это точно было правильное время для выражения солидарности между настоящими коммунистами.

Во время поездки Кренц собирался узнать у китайских коммунистов, как следует поступать с протестантами и как вернуть статус-кво363363
  Восточный Берлин был особенно заинтересован в выводах КПК в отношении причин протестного движения. См.: SAPMO ZPA IV 2/2.035/33 Bericht für das Politbüro über die Lage in der VR China (III. Quartal 1989), опубликовано в: Werner Meißner (ed.) Die DDR und China 1945–1990: Politik – Wirtschaft – Kultur. Eine Quellensammlung (hereafter DDR-CHINA:PWK) Akademie Verlag 1995 doc. 201 pp. 406–407.


[Закрыть]. В беседе с секретарем ЦК Цзян Цзэминем 26 сентября Кренц выразил свое удовлетворение визитом в «нерушимый бастион социализма в Азии», где «под руководством Коммунистической партии самая населенная страна мира освобождена от полуколониальных оков». Цзян и Кренц согласились, что события июня 1989 г. обнажили подлинное враждебное содержание западной стратегии «так называемой мирной эволюции» в отношениях с Китаем, представляя собой «агрессивную программу подрыва социализма»364364
  SAPMO ZPA JIV 2/2A/3247 Memcon of Jian–Krenz talks in Beij ing 26.9.1989, опубликовано в: DDR-CHINA:PWK, doc. 204 pp. 412–414 esp. p. 413.


[Закрыть]. Другой член Политбюро ЦК КПК Цяо Ши и ключевая фигура в осуществлении военного положения произвел на Кренца впечатление тем, насколько внимательно он и его коллеги следили за событиями в Европе, особенно «за событиями в Польше и Венгрии». И хотя эти события были источником тревоги, Цяо озвучил огромное удовлетворение в КНР от отказа Восточной Германии от движения по тому же пути и ее решимости «придерживаться социализма». Кроме всего прочего, «мы все коммунисты, наша жизнь есть борьба» – «в политике, идеологии и экономике»365365
  SAPMO ZPA JIV 2/2A/3247 Memcon of Qiao–Krenz talks in Beijing, 25.9.1989, опубликовано в: DDR-CHINA:PWK doc. 203 pp. 409–411 esp. p. 410.


[Закрыть]. Выдающийся лидер Дэн Сяопин вдохновленно сказал Кренцу: «Мы вместе защищаем социализм – вы в ГДР, мы в Китайской Народной Республике»366366
  SAPMO DY 30/ J IV 2/2A/3247 ‘Protocol #43 of the Meeting of the Politburo of the Central Committee of the SED’ 17.10.1989 p. 5 DAWC.


[Закрыть]. Кренц в свою очередь провозгласил: «В борьбе нашего времени ГДР и Китай стоят рядом»367367
  ‘ How “Gorbi” Spoiled East Germany’s 40th Birthday Party’ Spiegel-Online 7.10.1989.


[Закрыть]. Они представлялись себе двумя маяками социализма, светившими во тьме враждебного мира.

Кренц был одним из немногих випов в поразительно скудном списке иностранцев, приглашенных на празднества по случаю сорокалетия КНР. Все остальные были фигурами меньшего масштаба из относительно маргинальных стран – член чехословацкого политбюро, представитель кубинской компартии и министры из Эквадора и Монголии. Советский Союз представлял заместитель председателя общества Советско-китайской дружбы. Частично по причине международного возмущения событиями 4 июня никто из глав правительств не присутствовал на торжествах. Отсутствовали даже послы многих важных стран – США, Канады, стран Западной Европы и Японии. Кренц, будучи вторым лицом важнейшей коммунистической партии Европы, вместе со своим коллегой из Северной Кореи, вице-президентом Ли Чжон Ок являлся наиболее важным зарубежным товарищем, чтобы находиться на трибуне рядом с постаревшей китайской элитой в тот момент, когда она взирала на восстановленное спокойствие на площади Тяньаньмэнь. Дэн говорил Ли: «Когда вы приедете домой, пожалуйста, скажите президенту Ким Ир Сену, что общественный порядок в Китае нормализован… То, что произошло не так давно в Пекине, было плохо, но в конце концов анализ показал, что это принесло пользу, потому что отрезвило нас». На это Ли ответил: «Я уверен, что президент Ким будет счастлив узнать об этом»368368
  David Holley ‘Under Tight Wraps, China Marks 40th Anniversary of Communist Rule’ LAT 2.10.1989. Примечательно, что на трибуне в Пекине присутствовал и один американец – бывший госсекретарь Александр Хейг, который, как писали газеты, находился в Китае с частным визитом. Об этом ничего не сказано в мемуарах Буша и Скоукрофта, у Бейкера. Но кажется невероятным, чтобы публичное присутствие Хейга на праздновании не было одобрено Бушем. См.: Lee Feigon ‘Bush and China: What’s a Massacre Between Friends?’ CT 12.12.1989.


[Закрыть].

*

Высокопоставленные иностранные гости должны были наблюдать за масштабным фейерверком и красочным костюмированным представлением, исполненным сотней тысяч пионеров с цветами. Они выглядели не столько радостными, сколько вялыми. Вместо большого военного парада, как это было за пять лет до этого, мощь государства олицетворял лишь караул из 45 солдат, промаршировавших перед трибуной. Из-за жестких мер безопасности простые китайцы не могли подойти ближе чем на милю к месту празднования дня рождения их «Народной Республики». Более того, военное положение в Пекине оставалось в силе с тех пор, как три месяца назад оно было введено в момент пика студенческих демонстраций. И солдаты с автоматами продолжали патрулировать центр города. Тон всей КНР в год ее сорокалетия совсем не был юбилейным; до самого последнего времени планировалось провести это мероприятия камерным образом и скромно. Но к октябрю в партии, сумевшей вернуть себе уверенность, захотели показать и отпраздновать факт того, что у нее все находится под контролем. «Национальный день в этом году имеет необычное значение», – заявил Ли Жуйхуань, член Политбюро, отвечавший за пропаганду. Это потому, добавил он, что «мы только что одержали победу над попыткой создать хаос начать контрреволюционное восстание»369369
  Nicholas D. Kristof ‘”People’s China” Celebrates, but without the People’ NYT 2.10.1989; Li quoted in ‘40 Years of Communism – China to Celebrate Loudly’ The Baltimore Sun 16.8.1989.


[Закрыть].

В то время как коммунистический Китай отметил свое сорокалетие в состоянии приглушенной определенности, пусть и потрясенной событиями 4 июня, но показавшими ясный путь вперед, их немецкие товарищи на протяжении многих месяцев планировали грандиозное празднество, и вдруг в последний момент оказалось, что они столкнулись с растущим социальным напряжением, угрожавшим потерей политического контроля. Настрой был провести 6–7 октября в Берлине огромный фестиваль с военными и молодежными парадами, пышными банкетами в сверкающем Дворце республики, и все это под бесконечные приветственные речи. По контрасту с Пекином здесь должны были присутствовать все ведущие персоны коммунистического мира, в том числе вице-премьер Китая Яо Илинь и сам Горбачев. Для Хонеккера это было огромное событие, вершина его двадцатилетнего пребывания у власти и дальнейшее признание положения ГДР в коммунистическом мире. Чтобы быть уверенным, что все идет по плану, визиты западных берлинцев на период празднеств были сокращены до минимума, в то время как была начата совместная детально «организованная и скоординированная» операция разведки и сил безопасности, чтобы любые попытки протестовать были немедленно пресечены. Короче, это была пекинская, а не московская модель370370
  DBPO III VII GU 1989–90 doc. 17 p. 42; Sebestyen Revolution 1989 pp. 332–334; BStU MfS ZAIG 7314 Blatt 1–30 ‘Plan der Maßnahmen zur Gewährleistung der Sicherheit während des 40. Jahrestages der Gründung der Deutschen Demokratischen Republik – 6–8.10.1989’ 27.9.1989; BStU MfS ZAIG 8680 Blatt 1 15–21 ‘Hinweise für Kollegiumssitzung 3.10.1989 Hinweise zur Aktion “Jubiläum 40”’ 3.10.1989. For Honecker’s speech on 6.10.1989, available at Deutsche Geschichte in Dokumenten und Bildern – German Historical Institute – Washington DC (hereafter DGDB-GHIDC).


[Закрыть].

Сначала казалось, что все идет по плану. Когда 6 октября Горбачев прилетел в берлинский аэропорт Шёнефельд, они с Хонеккером перед камерами демонстрировали образцовую дружескую встречу. Они крепко обнялись перед тем, как отправиться в город «украшенный плакатами и сиявший под перекрестными лучами света», где они, стоя плечом к плечу, приветствовали массовое факельное шествие ста тысяч немецких комсомольцев из Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ). Весь вечер телевидение ГДР показывало, как два лидера улыбаются друг другу и приветственно машут толпам молодежи, проходящим мимо них по Унтер-ден-Линден с флагами и факелами. Временами советский лидер слышал ободряющие приветствия в свой адрес и выкрики «Горби, Горби!» со стороны своих молодых немецких поклонников. Затем, к удивлению Горбачева, около 300 членов ССНМ принялись скандировать «Горби, помоги нам! Горби, спаси нас!» – и это стало кодовым словом для обозначения реформ, проведения которых они требовали от своего неуступчивого правительства. Хонеккер наверняка был в ярости от того, как повернулись события, но это еще было минимальное отступление от столь тщательно срежиссированного события, в котором оба лидера предстали в гармоничном единении371371
  Taubman Gorbachev pp. 484–485. Serge Schmemann ‘Gorbachev Lends Honecker a Hand’ NYT 7.10.1989. Cр. Maier Dissolution p. 148.


[Закрыть].

На следующее утро атмосфера была уже совершенно иной. Горбачев снова стоял возле Хонеккера, на сей раз на месте для випов на Карл-Марк-Аллее во время военного парада – ежегодное мероприятие по такому случаю было сравнительно небольшим, чтобы показать приверженность Варшавского пакта разоружению. Но советский лидер на сей раз выглядел «отрешенным и обеспокоенным» в момент прохождения мимо него военных колонн: искусственность всего празднества, похоже, становилась для него очевидной372372
  Serge Schmemann ‘Police and Protestors Clash Amid East Berlin Festivity’ NYT 8.10.1989.


[Закрыть].

После парада «Горби» и «Хонни» беседовали наедине на протяжении почти трех часов, и затем беседа продолжалась в присутствии всех членов Политбюро СЕПГ. Мало что шло по плану: фактически Хонеккер и Горбачев просто не понимали друг друга. Кончилось тем, что каждый говорил о своем. Горбачев в типичной широковещательной манере расхваливал свое новое мышление и текущую «революцию в революции» (другими словами, не опровергавшую октябрь 1917 г.), в то же время подчеркивая, что историческое соревнование коммунизма и социализма продолжается, хотя и в изменившемся мире. Хонеккер, со своей стороны, возносил хвалу ГДР как одной из самых замечательных экономик мира. В микроэлектронику было инвестировано 15 млрд марок ГДР, в том числе в огромные государственные комбинаты «Микроэлектроник» в Эрфурте, «Карл Цейсс» в Йене и «Роботрон» в Дрездене. На заводах было установлено новое автоматизированное оборудование и прирост производительности труда там составил 300–700%. Ни у кого не оставалось сомнений в том, что он намерен придерживаться старой формы государственного социализма. «Мы решим свои проблемы сами своими социалистическими способами», – настаивал Хонеккер.

Их выступления перед членами Политбюро точно так же были построены словно о разном. Но к этому времени Горбачев уже услышал достаточно. Он рассказал восточногерманским слушателям историю о шахтерах из Донецка, которые «преподали хороший урок» местному секретарю обкома: «Мы нередко видим, что кто-то из руководителей уже не тянет воз, но не решаемся его заменить, боимся, как бы он не обиделся». И он со значением оглядел членов Политбюро СЕПГ: ни у кого не должно быть иллюзий, что сказанное напрямую не относилось к семидесятисемилетнему твердолобому Хонеккеру. «Если мы отстанем, жизнь нас накажет», – резюмировал он. Позднее, обращаясь к журналистам из разных стран, его пресс-секретарь Герасимов выразил все сказанное в сжатой афористичной форме: «Жизнь наказывает тех, кто опаздывает»373373
  SAPMO ZPA J IV 2/2.035/60 Memcon of Honecker–Gorbachev meeting 7.10.1989 and SAPMO ZPA J IV 2/2.035/60 Memcon of SED Politburo meeting with Gorbachev 7.10.1989, опубликовано в Vieraugengespräche docs 20-1 pp. 240–266 esp. pp. 241, 243, 256; Schmemann ‘Gorbachev Lends Honecker a Hand’ .


[Закрыть].

Это были 24 часа неоднозначных сообщений. Решив в конечном счете посетить празднование в ГДР, Горбачев совершенно определенно намеревался выразить лишь четко выверенную меру солидарности своему самому ценному союзнику времен холодной войны. После появления чрезвычайных фото недавнего исхода и эскалации народных требований проведения реформ и демократии, демонстраций, прокатившихся по всем городам Восточной Германии, главной миссией Горбачева стала задача успокоить взвинченные нервы в Восточном Берлине и помочь предотвратить доведение комбинации социального разочарования и политического паралича до той точки, в которой это могло привести к дестабилизации государства Восточной Германии. В то же время Горбачев ясно дал понять, что Москва не будет вмешиваться в восточногерманские проблемы: это не только «проблемы колбасы и хлеба», как он выразился, но проблема была и в том, что люди требуют «больше кислорода в обществе». В конечном счете сам Хонеккер должен был иметь смелость начать политическую реформу. Горбачев больше не собирался поддерживать его374374
  SAPMO ZPA J IV 2/2.035/60 Memcon of SED Politburo meeting with Gorbachev 7.10.1989, опубликовано в: Vieraugengespräсhe doc. 21 p. 256. Советская версия этой записи: MoH:1989 doc. 88 p. 545; Schmemann ‘Gorbachev Lends Honecker a Hand’. См. также: Горбачев. Собр. соч. Т. 16. С. 206–211.


[Закрыть].

Находясь на передовой линии фронта холодной войны в самом сердце Европы, советский лидер вел себя вызывающе с точки зрения международного положения. В своей речи на торжественном обеде 6 октября он отверг обвинения в том, что только Москва несет ответственность за послевоенный раскол континента надвое, и обратил внимание на то, что в Западной Германии появляется стремление «реанимировать» мечты о германском рейхе «в границах 1937 г.». Он особенно решительно отвергал обращенные к Москве требования разрушить Берлинскую стену – это был призыв 1987 г. Рейгана, повторенный Бушем в 1989-м. «Нас постоянно призывают ликвидировать и то, и это разделение, – сожалел Горбачев. – Нам часто приходится слышать: “Пусть СССР снесет Берлинскую стену, тогда мы поверим в его мирные намерения”». Он был непреклонен в том, что «мы не идеализируем порядок, установленный в Европе. Но фактом является то, что до сих пор признание послевоенной реальности обеспечивает мир на континенте». «Всякий раз, когда на Западе делалась ставка на перекройку послевоенной карты Европы, это вело к очередному напряжению международной обстановки». Горбачев хотел, чтобы его социалистические товарищи приняли обновление, но он не намеревался распускать Варшавский пакт или внезапно снимать границы времен холодной войны, дававшие стабильность континенту в последние сорок лет375375
  Gorbachevs ‘Festansprache zum 40. Jahrestag der DDR (7.10.1989)’ Neues Deutschland 9.10.1989; Горбачев цит. по: Schmemann ‘Gorbachev Lends Honecker a Hand’; Горбачев. Собр. соч. Т. 16. С. 199–200.


[Закрыть].

Так, каждый по-своему, два коммунистических лидера держались за прошлое. Горбачев опирался на существовавшие геополитические реальности, невзирая на прорехи, приоткрывавшие Железный занавес. Хонеккер не расставался с иллюзией, что Восточная Германия остается социалистической страной, объединенной приверженностью к доктринам партии.

Непримиримость гэдээровского режима, проявленная во время празднования, и растущее социальное недовольство в последние недели создали потенциально взрывную смесь. В течение менее чем двух недель Хонеккер будет смещен. И лишь спустя месяц после празднования сорокалетия ГДР 9 ноября Берлинская стена падет без сопротивления. Стена была главным символом холодной войны, барьером, ограждавшим и население Восточной Германии, и структуры, скреплявшие весь блок. 7 октября партия показала себя театром иллюзий. Впрочем, в том, что вскоре произошло, не было ничего неизбежного.

Глава 3.
Германия воссоединяется, Восточная Европа распадается

На фото:

1. Демонстрация в поддержку кандидатуры Вацлава Гавела на президентских выборах. Чехословакия, декабрь 1989 г.

2. На Берлинской стене. 12 ноября 1989 г.

3. Выступление канцлера ФРГ Гельмута Коля на митинге. Дрезден, 19 декабря 1989 г.

9 ноября 1989 г. Коль был потрясен. Там, где он сейчас находился вместе со всей делегацией в семьдесят человек и шестью министрами его правительства, включая министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера, на грандиозном банкете во дворце Радзивиллов в Варшаве, где их принимали новые лидеры Польши – Мазовецкий, Ярузельский и Валенса, – царила удивительно праздничная атмосфера. Но при этом все вокруг перешептывались ‘’Die Mauer ist gefallen’’ (Стена пала!). Весь вечер того четверга, когда канцлер пытался вести вежливые разговоры с принимавшими его хозяевами, его беспрерывно прерывали, передавая срочные новости в виде маленьких записочек или временами вызывая его из зала ради срочного телефонного звонка из Бонна. Все это время Коль отчаянно пытался размышлять376376
  Christoph Gunkel ‘Helmut Kohls Polen-Reise 1989 – Problemfall Mauerfall’ Spiegel-Online 6.11.2009; Werner A. Perger ‘Friedliche Revolution: Als Kohl einmal am falschen Platz war’ Zeit Online 9.11.2009. Kohl Meine Erinnerungen pp. 84–86; Horst Teltschik 329 Tage: Innenansichten der Einigung Siedler 1991 pp. 11–14 esp. p. 14.


[Закрыть]. Он был в неправильном месте в правильное время – в самый драматичный момент всего его канцлерства, возможно, всей его жизни. Что он должен делать?

Когда ужин только начинался, у Коля было совершенно другое настроение. Его пятидневный визит, как это планировалось на протяжении предшествовавших пяти месяцев подготовки, должен был стать вехой в отношениях Западной Германии с одним из ее самых чувствительных соседей. В 1989 г. бремя истории чувствовалось особенно тяжело. Прошло пятьдесят лет с жестокого вторжения Гитлера в Польшу, с начала войны, приведшей к гибели 6 млн польских граждан (3 млн из них были евреями), к разрушению Варшавы после подавления восстания в 1944 г. и включению Польши в советский блок в 1945-м. Германии за многое предстояло нести ответственность, и процесс примирения для Бонна был длительным и болезненным. Первый драматический шаг сделал канцлер от СДПГ Вилли Брандт в декабре 1970 г., опустившись на колени в знак молчаливого покаяния у мемориала в Варшавском гетто. Поездка Коля стала первым визитом в Польшу канцлера от ХДП/ХСС. Но это не было лишь ответом его политическим оппонентам или попыткой пересмотреть прошлое; он также хотел сделать заявление о будущем, о том, что Германия поддерживает возрождение Польши как свободной страны в ее посткоммунистической реинкарнации. Поэтому канцлеру Германии было приятно находиться на таком банкете тем вечером. Так и было, пока он не получили известие из Берлина377377
  Kohl Meine Erinnerungen p. 83; Teltschik 329 Tage pp. 11, 13–14.


[Закрыть].

Сразу после ужина немцы собрались за кофе, чтобы обсудить кризис. Положение было чрезвычайно деликатным. Польское руководство отговаривало Коля от поездки в Берлин, предупреждая, что она может быть истолкована ими как вопиющее пренебрежение. Хорст Тельчик, главный внешнеполитический советник канцлера, тоже сомневался. «Слишком многое было вложено в эту поездку в Варшаву», – предупреждал он, – слишком много она значит для будущего германо-польских отношений». В перечне мероприятий поездки Коля значился и визит в Освенцим (Аушвиц) – в знак раскаяния за Холокост, чему предшествовал лишь один подобный акт, совершенный канцлером Гельмутом Шмидтом (СДПГ) в 1977 г., – двуязычная католическая месса в Нижней Силезии, в которой принял участие и Мазовецкий, что воспринималось как акт примирения с поляками. Месса должна была состояться в имении графа фон Мольтке в Крейсау, одного из тех христианских консерваторов, кто готовил заговор против Гитлера в 1944 г., и обозначала то, что существовала «лучшая Германия в самый темный период нашей истории», как позднее выразился канцлер. Коль, обменявшийся поцелуем примирения с Мазовецким, был связан и с другим знаковым актом примирения: рукопожатием с Миттераном в Вердене в 1984 г. Но жест в Силезии был обращен и к тем, кто был дома – к  изгнанным (Vertriebene) – вечно недовольным крайне правым членам собственной партии, кто был депортирован с восточногерманских территорий, которые вошли в состав новой Польши (и Советского Союза) после 1945 г.378378
  Kohl Meine Erinnerungen pp. 102–103; Teltschik 329 Tage p. 14; Andreas Rödder Deutschland einig Vaterland: Die Geschichte der Wiedervereinigung Beck 2009 pp. 133–134; ср. Несмотря на всю присущую ему историческую чувствительность и политические амбиции в связи с состоявшимся германо-польским примирением спустя 50 лет после 1939 г., совершенные им символические поступки и выбор им мест для посещения во время поездки в Польшу были отмечены противоречивостью. Какие бы решения ни приходилось принимать, все они были чреваты проблемами и стоили головной боли всем, кто планировал эту поездку, что с польской, что с немецкой стороны. ‘Weit weg von Aussöhnung’ Der Spiegel 45/1989 6.11.1989 pp. 18–19; ‘Helmut Kohl als Symbol der Geschichte’ Der Spiegel 47/1989 20.11.1989 pp. 130, 132–133 esp. p. 132.


[Закрыть]

Покинув дворец Радзивиллов, Коль направился в «Мариотт-отель», где его ждали представители западногерманской прессы. И он оставался в этом отеле на протяжении нескольких часов, потому что только в западном отеле можно было видеть новости по германскому телевидению и иметь доступ сразу к нескольким международным телефонным линиям. Около полуночи, когда он в очередной раз говорил с собственной канцелярией, сотрудники его аппарата подтвердили, что пункты перехода в Берлине открыты. Они также сообщили о настоящих людских потоках и праздничной атмосфере в когда-то разделенном городе. Положив трубку, канцлер, испытывавший всплеск адреналина, сказал журналистам, что «мировая история пишется сейчас, колесо истории завертелось быстрее»379379
  Kohl Meine Erinnerungen pp. 86–87; Teltschik 329 Tage p. 15; cр. Gunkel ‘Helmut Kohls Polen-Reise 1989’.


[Закрыть].

Коль решил вернуться в Бонн сразу, как только это будет возможно по дипломатическому этикету. «Мы не можем прервать поездку, –заключил он, – но можем сделать перерыв». Следующим утром 10 ноября он ублажил своих польских хозяев посещением памятника героям восстания в Варшавском гетто в стиле Брандта и затем пообещал вернуться через 24 часа. К тому времени, как он собрался покинуть Польшу вместе с Геншером и группой журналистов в 2:30 ночи, его место назначения изменилось. Еще во время пребывания у памятника Героям гетто Коль получил более тревожные новости. Вальтер Момпер, бургомистр Западного Берлина от СДПГ, организовал важное мероприятие для прессы с приглашением на него своего однопартийца и бывшего канцлера Вилли Брандта, которое должно было состояться в тот же день в 16:30 на ступеньках Шёнебергской ратуши. Брандт, являвшийся бургомистром Западного Берлина в августе 1961 г., когда была воздвигнута Стена, затем, став канцлером, прославился своей Восточной политикой, а теперь собирался выйти на авансцену в момент падения Стены. Учитывая, что до новых федеральных выборов оставался лишь год, Коль не мог позволить себя обставить, особенно потому, что когда-то Конрад Аденауэр, другой канцлер от ХДС (1949–1963), отсутствовал в Берлине в те судьбоносные дни 1961 г., когда восточная часть города оказалась окруженной Стеной.

Так что решение ехать в Берлин было верным. Только попасть туда в ноябре 1989 г. было непростым делом. Западногерманским самолетам не разрешали ни летать над территорией ГДР, ни приземляться в Западном Берлине, потому что существовали права четырех секторов союзников – еще одно наследие войны с Гитлером. Итак, Колю и Геншеру пришлось лететь окружным путем через шведское и датское воздушное пространство в Гамбург, прежде чем сесть там на самолет, специально предоставленный ВВС США для полета в Берлин. Оба использовали время поездки для того, чтобы спешно набросать свои речи. Они были партнерами, но при этом оставались и политическими соперниками, старавшимися занять более выгодные позиции. При всех этих отличиях они вместе приземлились на аэродроме Темпельхоф, прямо в центре города в тот момент, когда вот-вот должна была начаться праздничная церемония в Шёнебергской ратуше.

Вместе с Брандтом они обратились к двадцатитысячной толпе горожан и к иностранным журналистам, стоя на той самой лестнице, с которой в 1963 г. президент Джон Ф. Кеннеди провозгласил: «Я берлинец» (‘Ich bin ein Berliner’)380380
  Kohl Meine Erinnerungen pp. 87–88; Teltschik 329 Tage pp. 16–19; Genscher Erinnerungen pp. 655, 657; Gunkel ‘Helmut Kohls Polen-Reise 1989’. См. также: Perger ‘Friedliche Revolution’.


[Закрыть].

В тот вечер все три ключевых политических фигуры ФРГ каждая по-своему закручивали спираль событий последних двадцати четырех часов. Брандт, следуя своей стратегии «малых шагов», свойственной его Восточной политике, говорил о «совместном движении немецких государств», подчеркивая, что «никто не должен действовать так, словно он знает, в каких конкретных формах народы этих двух государств построят свои новые отношения». Геншер начал выступление с эмоциональных воспоминаний о своих корнях в Восточной Германии, откуда он бежал после войны: «Мои самые сердечные приветствия людям моей Родины». Он намного выразительнее, чем Брандт, указывал на фундаментальный факт национального единства. «То, чему мы в эти часы являемся свидетелями на улицах Берлина, показывает, что сорок лет разделения не сделали двух наций из одной. Не существует капиталистической и социалистической Германии, а есть только одна германская нация в своем единстве и мире». Но как министр иностранных дел он постарался заверить соседей, особенно поляков: «Ни один народ на Земле, ни один народ Европы не должен бояться того, что ворота между Западом и Востоком открыты»381381
  Serge Schmemann ‘Joyous East Germans Pour Through Wall; Party Pledges Freedoms, and City Exults – Berlin a Festival’ NYT 11.11.1989; Genscher Unterwegs zur Einheit pp. 228–229; idem, Erinnerungen pp. 657–661; cр. то как Тельчик (Teltschik 329 Tage p. 20), утверждает, что Геншер пытался любой ценой избежать темы единства в своей речи; притом что Брандт в своем обращении произнес знаменитые слова: «теперь то, что принадлежит всем, будет расти благодаря общим усилиям» – чего Геншер не сделал. См. также в: Kohl Meine Erinnerungen p. 94 и Willy Brandt: «Now what belongs together will grow together» Deutsche Welle 13.12.2012.


[Закрыть].

Канцлер Коль говорил последним. Море берлинских левых, приветствовавших Брандта и Геншера, не собиралось терпеть этого верзилу, консервативного католического политика из Рейнланда. В таком отношении к нему соединились партийная вражда, местная гордыня и взрывные эмоции; зрители пытались сопровождать каждое слово Коля недовольным гуденьем, шиканьем и свистом. Канцлер чувствовал, как в нем закипала злость на тех, кого он презрительно называл «левацким сбродом» (linker Pöbel). Подавив свой гнев, он упрямо продолжил свою речь. Памятуя о скорых выборах, понимая особое место, которое Брандт уже занял в истории германской политики, и не забывая о том, как Геншер использовал свой шанс, выступая с балкона в Праге, Коль проигнорировал толпу прямо перед собой и обратился к миллионам телезрителей, особенно в ГДР. Он старался предстать человеком, который на самом деле контролирует ситуацию, как подлинный лидер и государственный деятель. Он убеждал восточных немцев оставаться на месте, сохранять спокойствие. Он заверил их: «Мы на вашей стороне, мы остаемся одной нацией. Мы принадлежим друг другу». И канцлер сделал особенный акцент на слова благодарности в адрес «наших друзей» западных союзников за их постоянную поддержку, завершив речь розыгрышем европейской карты: «Да здравствует свободное немецкое отечество! Да здравствует объединенная Европа!»382382
  Schmemann ‘Joyous East Germans Pour Through Wall’. Kohl Meine Erinnerungen pp. 88–93; Teltschik 329 Tage p. 20. См. также: ‘Helmut Kohl als Symbol’ pp. 130, 132–133.


[Закрыть].

Для многих людей – дома и за границей – Коль в своем выражении национализма зашел слишком далеко. Прямо во время митинга последовало зловещее телефонное сообщение от Горбачева. Тот предупредил, что заявления боннского правительства могут разжечь «эмоции и страсти», и подчеркнул факт существования двух суверенных германских государств. У того, кто отрицает эти реальности, может быть только одна цель – дестабилизация ГДР. Он слышал о слухах, что в ярости толпы немцев могут начать штурмовать советские военные объекты. Горбачев спросил: «Это правда?» Он убеждал Коля избегать любых мер, «способных создать хаотическую ситуацию с непредсказуемыми последствиями»383383
  Устное послание Горбачева Колю 10.11.1989, напечатано в: DESE doc. 80 pp. 504–505; Kohl Meine Erinnerungen pp. 89–90.


[Закрыть].