Текст книги "Цианид"

Глава 8
Любовь такая

– Я знаю, что ты пугаешься, когда это происходит, но… Но, господи, то, что ты даришь мне, – это чистое блаженство. У меня были девушки до тебя, ты и сама знаешь, но ни с одной из них не случалось то, что происходит у меня с тобой. Это так сносит мне крышу, что я не знаю, есть ли в мире вообще что-то лучше. Наркотики – просто смех по сравнению с тем, что я испытываю во время секса с тобой. Я даже слов подобрать не могу. Но потом я вижу, что снова напугал тебя и ты плачешь, и я не знаю, как быть дальше! Я не хочу тебя бить, даже если твои глаза умоляют об этом. Думаю, что будет достаточно немного унизить, но и это доводит тебя до слез. И тогда у меня опускаются руки! Я не понимаю, как нам быть дальше, если ты ведешь себя как трепетная школьница, а мне нужно гораздо больше, Ванесса. Мне нужно…

– Насиловать меня? – произнесла я беззвучно, но он услышал.

Дерек все это время сидел надо мной и обрабатывал перекисью мои ссадины, пока я навзрыд плакала в постели, – но сейчас вдруг вскочил на ноги и вытаращился на меня.

– Насиловать? – переспросил он. – Значит вот как ты это видишь? Матерь божья! Ванесса! Да что с тобой?! Что ты несешь?!

Он запустил пальцы в свои волосы и с силой их сжал. Закружил по комнате, как акула, которую заперли в узком пространстве.

– Я никогда не принуждал тебя ни к чему, никогда! Все, что между нами происходило, – происходило с твоего позволения. Ты одобряла это – не вербально, да, но твое лицо говорило о многом. Твои глаза – если бы ты видела их, то поняла бы, что они сами приглашают меня, и твое тело хочет большего, чем ты даже можешь осмыслить! И вот теперь тебе в голову пришло… Господи, ты видишь то, чего нет, и слишком остро реагируешь на все! Иногда меня пугает, как много мрака сидит в тебе, что даже любовь и страсть ты воспринимаешь, как нападение! Ванесса… – Дерек склонился надо мной и взял за руку. – Как мне помочь тебе? Как еще убедить, что я люблю тебя, а то, что между нами происходит, – это проявление любви? Эта страсть, эти эмоции, этот адреналин – это любовь!

Я зажмурилась, чувствуя, что опять теряю связь с реальностью. Я снова засомневалась в своей вменяемости. В том, что говорил Дерек, была какая-то особенная, непонятная мне, но логика. Он словно был врачом, а я – сумасшедшим пациентом на его попечении, которому давно требовалась помощь.

После каждого инцидента с ним я чувствовала себя использованной и униженной, но стоило ему начать плести паутину своих слов – и я вдруг видела все в кривом зеркале, которое было таким же огромным, как мироздание. Реальность внезапно искажалась, и я уже не могла понять, то ли Дерек монстр, то ли это я – сумасшедшая.

Когда Дерек вышел принести мне воды, я вдруг ощутила острую, дикую нужду в том, чтобы запереть за ним дверь. Замков на внутренних дверях в этом доме не было, поэтому я словно в тумане встала с постели и принялась двигать комод, чтобы забаррикадироваться. Он был неподъемным, я чуть не сорвала себе ногти и не вывихнула плечо.

Дерек вернулся раньше, чем мне удалось сдвинуть комод хотя бы на пару сантиметров. Спросил, что я делаю и не помочь ли мне. Я сказала, что просто уронила сережку за комод, но ничего страшного, достану потом.

Если бы сережку. Боюсь, я уронила и разбила вдребезги всю свою жизнь.

Я вышла из комнаты и спустилась вниз. У входной двери царил хаос: перевернутый комод и разбросанная обувь, два моих наращенных акриловых ногтя, которые я сломала во время борьбы, клок волос, нижнее белье, разорванное надвое, осколки вазы, что стояла на комоде, и пятна крови. Только сейчас я поняла, что лежала прямо на осколках, когда Дерек овладел мной. Моя бедра и ноги все были в порезах, кровь сочилась до сих пор.

А посреди всего этого хаоса я вдруг увидела упаковку от того пончика, который однажды привез мне Митчелл. Я не выбросила ее, сохранила в верхнем ящике комода. Картонка, в которой было больше доброты, чем во всей моей вселенной. Не знаю, что случилось со мной в ту секунду. Наверно, это был внезапный проблеск, озарение, торнадо мыслей, их оглушительный рев в моей голове. Дерек не остановится. Не изменится. Он будет продолжать, пока не сделает из меня удобное, бессловесное существо, не имеющее ни своего мнения, ни своих чувств. Он перекроит меня под свой вкус. Отрежет лишнее, пришьет нужное. Захочет – погладит, захочет – разорвет. Он может изуродовать меня в приступе ярости. Может убить. Обхватит шею чуть сильнее в следующий раз. Ударит шпилькой каблука. Его разум в очередной раз померкнет, как неисправная лампочка, и, пока будет темно, может произойти что угодно. То, что случается сплошь и рядом с другими. То, что потом показывают в выпусках новостей…

«Беги, – шепнул мне внутренний голос. – Любовь не может калечить. Если калечит – то это не любовь. Просто беги».

И, повинуясь этому голосу, я побежала. Сунула голые ноги в угги, схватила ключи от машины и вылетела на улицу. Чуть не грохнулась на крыльце в спешке, не закрыла толком дверь. Забилась в машину и завела мотор. Руки тряслись, в животе словно лежал камень, но машина уже неслась по дороге сквозь ночной мрак, и я не собиралась ее останавливать.

* * *

Родители встретили меня с такими лицами, будто больше обрадовались бы апокалипсису, чем мне. Мать оглядела мои угги, помятое платье, спутанные волосы и наверняка подумала, что женщина с фамилией Энрайт не может так выглядеть. Даже мертвая она должна выглядеть лучше. Отец предложил мне «пузырьков», как он называл газировку, и усадил за стол. Они спросили, что случилось, и я рассказала, что мы с Дереком снова повздорили. И что на этот раз мне по-настоящему страшно. И не только от того, что он делает, а еще и от того, как он умеет все вывернуть. Я начинаю сомневаться в собственной вменяемости после общения с ним. Я не могу отделаться от мысли, что я сошла с ума.

– Что именно он сделал? – спросила мама, с недоверием вглядываясь в мое лицо. Я снова вспомнила, как Дерек душил меня, но даже не это было самым страшным. Больше всего меня ранило то, что он заставлял меня в тот момент говорить.

– Он говорил мне… отвратительные вещи.

Я оглядела лица родителей, и мои мысли разбежались в стороны, как насекомые. Отец закатил глаза, и это не ускользнуло от моего внимания.

– Милая, еще никто не умирал от крепкого словечка, – сказал он.

– Это не просто крепкие словечки! Это… Это вербальное насилие.

– Что именно он сказал? – спросила мать.

– Я просто не могу повторить это, – ответила я.

– Ванесса, послушай, – заключил отец, подливая мне газировки. – Все пары проходят через трудности. Это обычное дело. Не было еще ни одной, у кого в доме было бы только сладкое да розовое. Тебе нужно работать над этим и постараться не сбегать от проблемы, как только она появляется. Как говорится, ругайтесь, деритесь, но вместе ложитесь.

Я схватилась за стакан и случайно опрокинула его. Газировка залила скатерть, и мама, поджав губы, пошла за тряпкой. Мои родители не слышали то, что я хотела им сказать, даже не пытались.

– Со временем ты научишься подстраиваться под него, и ссор не будет, нужно только понимать, как реагировать и…

– Он насилует меня! – выдохнула я, непонятно откуда набравшись решимости. – Он загоняет меня в угол и насилует. И изнасиловал сегодня тоже. Я не хотела. Я пыталась убежать, но…

Отец остановил меня жестом и спросил:

– Ты спровоцировала его? Что ты сказала и сделала?

Я схватилась за горло, снова чувствуя, как мне не хватает кислорода. Его вопрос выбил почву у меня из-под ног. Я встала из-за стола, держась за него обеими руками, как за перила, за которыми – пропасть.

– Мы повздорили перед этим, но я не считаю, что любые сказанные мной слова могут быть поводом или оправданием для насилия.

– В идеальном мире, где люди сделаны из винтиков, болтиков и электрических проводков – да. Но мы живем в несовершенном мире, и мы сделаны из плоти и крови. Ты должна осознавать, что твои действия могут иметь эффект.

– Это то, что ты обычно говоришь жертвам изнасилований в суде? – усмехнулась я так широко, что свело мышцы лица. – Что они несут ответственность за то, что с ними случается?

Внезапно я вспомнила историю, которая наделала шума в СМИ пару лет назад. Адвокат мужчины, обвиненного в изнасиловании, принес в суд кружевные трусики жертвы в качестве вещественного доказательства. Он заявил присяжным, что кружевные трусики не исключают возможность того, что жертва испытывала влечение к ответчику и была готова к сексуальным отношениям. «Вы должны посмотреть, как она была одета. На ней были кружевные стринги», – добавил он.

В итоге обвиняемого оправдали. Его жертве, на кружевное белье которой смотрели все участники судебного процесса, было всего семнадцать лет [8]8
  Это реальная история, случившаяся в Ирландии в 2018 году.


[Закрыть].

Этот случай стал достоянием прессы и вызвал волну гнева среди ирландок. Улицы охватили протесты. В соцсетях развернулась компания #thisisnotconsent [9]9
  «Это не согласие».


[Закрыть], в поддержку которой женщины выкладывали в соцсети фотографии своего нижнего белья с подписью «Это не согласие». А член ирландского парламента Рут Коппингер в знак протеста принесла на заседание женское нижнее белье, чтобы напомнить политикам, что демонстрировать подобные вещи в здании суда – это так же неуместно, как и приносить их на заседание парламента.

Помню, отец только глаза закатывал, читая об этом в газетах. Тогда я не особо озаботилась произошедшим. Я была слишком наивной и зеленой, у меня еще не было сексуальных отношений, красивое кружевное белье я тоже не носила и думала, что его действительно надевают только тогда, когда хотят кого-то соблазнить. Все мужчины казались мне добрыми парнями, и еще отец постоянно говорил, что мужчин демонизируют все, кому не лень. Я была на стороне отца, я любила его, и он был для меня авторитетом.

Но в ту секунду, когда он спросил, не спровоцировали ли я чем-то Дерека, я поняла, что мое отношение к отцу навсегда изменилось. Отныне между нами будет непреодолимая пропасть.

– Ты повышала на него голос? Разозлила чем-то? Что на тебе было надето в тот момент? – продолжил отец, и я расхохоталась, истерично и громко.

Я еще никогда не была так близка к тому, чтобы ударить отца. Залепить ему пощечину. Сделать ему так же больно, как он сделал мне.

– Ты, как всегда, зришь в корень, папа. На мне и в самом деле в тот момент были кружевные трусы. И еще очень короткое платье. И я накрасилась, подвела карандашом глаза и густо накрасила ресницы. А значит сама спровоцировала своего парня. Ты это хочешь сказать?

Он пожал плечами, еще не поняв, к чему я клоню.

– А если Дерека возбуждают не только мои кружевные трусы, но и вся я?! Мое лицо, мой рот, моя манера говорить, любая моя одежда и вообще я вся для него как один большой фетиш – значит ли это, что я провоцирую его одним своим существованием? А раз так, то он волен делать со мной все, что хочет и когда хочет?

Отец склонил голову набок и поднял в воздух палец, протестуя. Наверно точно так же делал в суде.

– Послушай, дорогая. Изнасиловать может незнакомец на улице. Но человек, с которым ты живешь сама по доброй воле вот уже год – разве справедливо обвинять его в чем-то подобном, Ванесса? К тому же я знаю Дерека с пеленок. У него прекрасная семья. И он великолепный адвокат и…

– И поэтому он никак не может швырнуть меня на кровать, вытащить ремень и отхлестать до крови, а потом еще и взять меня несмотря на сопротивление? Так? Потому что ты проверил его родословную до пятого колена и он всегда машет хвостом, когда видит тебя?!

Я сорвала с крючка свое пальто, вылетела из дома и понеслась к своей машине. Мама выбежала за мной.

– Ванесса, куда ты пойдешь? Ванесса! Останься до утра, и утром вы с отцом помиритесь.

– Помиримся? Думаешь, я чем-то обидела его тоже? Чем же? Не кинулась ему на шею со словами «спасибо, папуля, что объяснил мне, почему я заслуживаю насилие»? – истерично рассмеялась я.

– Ты можешь быть тысячу раз права, но, чтобы добиться своего, всегда нужно время и терпение.

– Я всего лишь хотела, чтобы мне поверили и подсказали, что делать! И на это не нужно время или терпение. Ты либо веришь, любишь и поддерживаешь – либо нет!

Я принялась рыться в карманах, разыскивая ключи от машины, но вспомнила, что оставила их в доме, на столике для сумок. Развернулась и в этот момент увидела отца, спускающегося по ступенькам. На секунду вообразила, что он изменил свое мнение, прозрел, глядя на то, что произошло со мной. Но он, торопливо подойдя, сунул мне в руки свой телефон.

– Дерек звонит, волнуется о тебе, ты должна поговорить с ним.

Я отпихнула его с пути и побежала в дом.

– Ванесса! – рявкнул мне в след отец и зазвенел в воздухе моими ключами. – Я не отдам их, пока ты не ответишь Дереку!

Я развернулась и застыла, хватая ртом воздух. Кинулась к отцу, попыталась вырвать ключи, но он упрямо сжал их в кулаке и спрятал в карман. Силы оставили меня. Слезы ярости заволокли глаза.

– Хорошо. Давай телефон.

И, как только отец отдал мне его, я размахнулась и со всей дури швырнула его навороченный айфон об землю. Осколки экрана разлетелись по асфальту. Потом я развернулась и побежала к воротам.

– Ванесса! Ванесса! – орал мне вслед отец, но я даже не оглянулась.

* * *

Я не хотела возвращаться в дом Дерека, а больше мне некуда было идти. Жаль, что у меня не было с собой ни гроша – так быстро я выскочила за порог, – иначе бы отправилась в отель на ночь, чтобы прийти в себя.

Вариантов осталось немного: трамвай или автобус, Магда или Эми, гостиница или, на худой конец, лавочка в парке. Я почти дошла до трамвайной остановки, когда рядом притормозила машина и из окна выглянуло знакомое лицо: это был наш сосед, Тайлер Стаффорд, который своими ночными вечеринками доводил мою мать до нервного тика. Мы знали друг друга со школы, а его семья была драгоценными клиентами фирмы отца.

– Кого я вижу! Малышка Ви собственной персоной! Может тебя подвезти?

– Да, если не сложно! – закивала я. – Тебя мне просто бог послал.

– Так оно и было, – усмехнулся Тайлер. – Пять минут назад Господь позвонил мне и отдал распоряжение. Видать, присматривает за тобой. Преподобный Майкл подтвердит.

На пассажирском сидел незнакомый парень – должно быть, тот самый студент семинарии, которого упоминала моя мать.

– Точно присматривает, – кивнул тот с улыбкой.

«Тогда пусть шарахнет Дерека молнией. Насмерть», – подумала я, забралась на заднее сиденье, и мы понеслись вперед под какой-то страшно агрессивный трек от Ghostemane.

– Как дела у миссис и мистера Энрайт? – спросил Тайлер, улыбаясь.

– Надеюсь, ужасно, – ответила я, и он так расхохотался, что чуть управление не потерял.

– Мы с преподобным Майклом помолимся об их благополучии, – сказал он, когда перестал смеяться.

– Моих родителей курирует другой департамент, и звонок Сатане будет как раз по адресу.

– О, Сатана в моем телефонном списочке тоже есть, – усмехнулся Тайлер.

– Не смешно, – ответил его друг, закатывая глаза.

– Думаешь? – закусил губу Тайлер, толкнув Майкла в плечо. – Ладно, я удалю его номер, так и быть. Все ради тебя.

– Иди к черту, – улыбнулся его приятель.

– Преподобный Майкл! Ну что за выражения! Я был о вас лучшего мнения… И, кстати, как мне идти к черту, если вы будете ревновать?

К тому времени, когда мы доехали до Таллы, я немного пришла в себя и уже не хотела безостановочно плакать.

– Хочешь, напишу про тебя статью в газету? – спросила я у Тайлера, больше не зная, как выразить свою благодарность.

– Я сам готов тебе заплатить, если ты только не будешь ничего писать! – отшутился он.

Его имя постоянно мелькало в прессе, скандалы тянулись за ним, как мантия принца. Я рассмеялась, осознав, что только что предложила утопающему стакан воды.

Мы распрощались, и я зашагала по улице, оглядываясь по сторонам, пока не нашла красный фасад с вывеской «Кей-Таун».

Это был первое место, которое пришло мне на ум, когда Тайлер спросил, куда меня подбросить.

* * *

Минут пять я собиралась с силами. Не сразу смогла заставить себя открыть дверь и зайти внутрь. Задавала сама себе вопросы и отвечала на них, словно проверяя, имею ли я право беспокоить других людей, достаточно ли серьезны мои причины отвлекать их от работы. Наверно звучит глупо, но в тот момент я чувствовала себя окончательно затравленной, непрошенной, ненужной.

Я зашла внутрь и спросила у незнакомого парня на кассе, могу ли я поговорить с Митчеллом или с Джуном. Джун явился сразу же, узнал меня и расплылся в улыбке – просто засветился, как луна. Сказал, что Митчелл должен вернуться, когда разделается с очередным заказом, но он не знает точно, когда это случится. Усадив меня за стол, он принес мне рисовых пирожков и стакан чая.

После всего, что произошло, это место показалось мне частью какой-то иной реальности. Я будто все еще находилась в аду, но уже с видом на рай.

Мне показалось, что я ждала целую вечность. До того момента, когда я услышала звон колокольчика над дверью, я словно успела состариться до седин…

Митчелл шагнул с улицы внутрь, в полосу медового света, стягивая на ходу куртку и откидывая капюшон. Чувство, похожее на эйфорию, затопило меня до макушки. Он исчез на кухне, но через две минуты вышел оттуда снова, оглядывая зал. Наши глаза встретились.

Я почему-то встала, когда он направился к моему столику, а когда подошел – бросилась ему на шею, не в силах справиться с эмоциями.

– Эй… Несса… – зашептал он. – Что стряслось? Почему ты здесь?

Я так и не смогла ничего ответить. Митчелл усадил меня за столик и ушел. Вернулся через две минуты с бокалом чего-то прозрачного.

– Выпей, станет лучше, – сказал он, внимательно оглядывая меня.

Я совершенно точно выглядела ужасно. Всклокоченно, испуганно и неряшливо. Стакан чая и пирожок, которые чуть раньше принес мне Джун, лежали передо мной нетронутые. Аппетита не было вообще.

– Что случилось? – повторил он.

Я бы и рада была рассказать, но все слова слиплись в мягкий, липкий ком, и их невозможно было разделить на предложения. Я взяла бокал и сделала большой глоток. Жидкость была на вкус как вино.

– Я даже не знаю, с чего начать. И уже не понимаю, где реальный мир, а где мои фантазии. Мне кажется, что в моей жизни происходит что-то ужасное, но когда множество людей говорит, что это все мое воспаленное воображение, то я не знаю, что думать, – сказала я.

– Он что-то сделал? – тут же спросил Митчелл, словно всегда знал гораздо больше, чем я рассказывала.

– Нет, – автоматически соврала я, не смогла признаться.

– Точно?

Я сглотнула, утерла лоб. И пока молчала, собирая слова, Митчелл вдруг протянул руку и коснулся моего виска.

– У тебя нет клочка волос вот здесь, – сказал он едва слышно, будто растерял весь голос. – И на этом месте, где его нет, запеклась кровь. Начни с того, как это произошло.

Я замерла на месте, словно была преступницей и меня только что вывели на чистую воду. Коснулась пальцами левого виска и почувствовала корочку на коже. Дерек поймал меня за волосы у двери – теперь я вспомнила.

– Я не слишком хорошо обращаюсь с щипцами для завивки волос, – соврала я, даже не решаясь смотреть на него.

– Или это он не слишком хорошо обращается с тобой? – вдруг спросил Митчелл.

Меня снова затрясло, я начала пить вино мелкими глотками, чтобы успокоиться. Митчелл положил свою ладонь на мою руку и сжал ее. И то ли его ладонь была горячей, как огонь, – то ли моя холоднее льда.

– А может это любовь такая, – сказала я, поднимая на него глаза.

– А бьет – значит любит? – спросил он, пристально глядя.

– Он не бьет меня. Просто иногда…

– Поколачивает, – закончил Митчелл.

Я опустила голову, утирая рукавом лицо. Он передвинул стул, притянул меня к себе и обхватил руками. Его ладони принялись гладить мои плечи и спину. И в тех местах, где он прикасался ко мне, с меня словно опадали шипы и оставалась только мягкая человеческая кожа, которой нет нужды защищаться.

Я вцепилась в его куртку, крепко, до боли в пальцах. Он стер слезы с моего лица и принялся шептать слова поддержки, которые действовали как обезболивающее. Вино и разговор помогли мне прийти в себя. Я не стала рассказывать, что случилось между мной и Дереком, стыдилась. Но, думаю, Митчелл и сам многое понял.

– Тебе есть куда пойти? – спросил он.

Я не сразу ответила, раздумывала. И Митчелл тут же поинтересовался:

– Ты же не думаешь вернуться обратно?

– Нет. Если только…

Если только мое извращенное, опасное чувство вины не поднимется на поверхность, как аллигатор, и не начнет вопить мне, что я сама во всем виновата, а Дерек – ну он просто такой, какой есть: пылкий, страстный и страшно сексуальный – с акцентом на слове «страшно».

– Если только что? – спросил Митчелл.

– Иногда мне кажется, что я все преувеличиваю. И это чувство – оно словно в бездну меня тянет за ногу…

– Послушай, – Митчелл взял меня за плечи и сказал, твердо, настойчиво: – Ты не можешь вернуться к нему. Даже того, что я вижу, – он снова коснулся моего виска, – уже достаточно, чтобы больше никогда не возвращаться. А наверно есть еще то, о чем я ни сном ни духом. Поэтому если тебе нужен кто-то, кто заверил бы твои чувства и признал, что они адекватны, то я могу сделать это прямо сейчас. Я свидетельствую, что ты ничего не преувеличиваешь, Несса, ты не сумасшедшая и ни в коем случае не должна возвращаться обратно. Точка.

Это было больше, чем просто слова. Это была инъекция силы и зерно здравого смысла, которые мне нужно было получить снаружи, потому что мои собственные силы и здравый смысл давно были похоронены под толстым слоем насмешек, унижений и насилия… И еще это ласковое «Несса» – я чуть не расплакалась снова, как только услышала его. Так меня называли в детстве, очень давно…

– Тебе есть куда пойти? – снова спросил Митчелл, явно считая закрытым вопрос о моем возвращении.

Я решила, что мне все же нужно поехать к родителям и провести у них пару дней, пока в моей голове, как феникс из пепла, не возродится ясность. А там видно будет. Жизнь не окончена, просто находится в глубокой заднице.

Я позвонила матери и приготовилась выслушать от нее кучу всего, но она не стала распекать меня. Наоборот, говорила тихо, словно прикрывала трубку рукой. Я сказала, что хочу пожить дома, пока не решу, что делать дальше, на что она ответила:

– Дерек здесь.

Я сглотнула ком в горле. Левый глаз начал дергаться.

– Он здесь и собирается вернуть тебя.

– Даже не начинай, мама.

– Я не начинаю, – ответила она. – Наоборот, хочу уберечь тебя. Послушай. Отец не станет его выставлять на улицу, а Дерек, если ты приедешь, покоя тебе не даст. Поэтому если тебе есть, к кому пойти на пару дней, то иди. Я скажу Дереку, что тебе нужно время и чтобы он не искал тебя, а ты пока поживи у кого-то из своих подруг, ладно?

Митчелл, пока я говорила, принес мне еще один бокал вина и тарелку горячей еды.

Я распрощалась с матерью и набрала Эми, но та не ответила. Эми всегда ложилась рано, возведя «beauty sleep» в статус религии. Думаю, сейчас уже видела десятый сон. Тогда я набрала Магду. Та тут же сняла трубку и спросила, в порядке ли я. Словно знала, что этот звонок посреди ночи однажды случится.

Я попросилась к ней на пару дней, но она сказала, что уехала ночевать к своему парню. «Если сможешь заехать ко мне и взять ключи от моей квартиры, то приезжай! Правда, я далековато – в Дроэде».

До Дроэды был час езды. Я посмотрела на Митчелла, который сидел напротив, и подумала, что он будет не в восторге, если я попрошу его подкинуть меня до Дроэды в разгар его вечерней смены.

– Что там? – спросил он, когда я закончила разговор.

– Дерек ждет меня в доме родителей, и мама посоветовала не приезжать. Моя подруга даст мне крышу над головой, если я смогу приехать к ней в Дроэду и взять ключ от ее дублинской квартиры. Я не собираюсь просить тебя отвезти меня в Дроэду, но, может быть, ты бы смог занять мне денег на такси? Я без машины и без денег сегодня ночью. Все отдам, как только верну свою кредитку. Она осталась в доме Дерека, и возвращаться туда мне совсем не хочется…

– Ты можешь остаться у меня, – ответил Митчелл, и я умолкла на полуслове. Мысли сразу же разлетелись в разные стороны. Но не от радости, а от паники.

Я не хотела ночевать дома у незнакомца. Даже у такого, как Митчелл. Он был бесконечно добр ко мне, но Дерек научил меня остерегаться. Необъяснимый страх остаться вдвоем наедине сидел внутри – точно так же, как сидела внутри моя внутриматочная спираль, – и я никак не смогла бы вынуть его, избавиться. Вряд ли Митчелл смог бы сделать со мной что-то плохое, но я не была уверена в этом на сто процентов.

Я ведь даже не знаю его.

Да, он всегда готов прийти на помощь, и у меня внутри разливается тепло, когда вижу его, но ведь Дерек тоже прекрасен в глазах женщин, которые его не знают.

– Я не могу, Митчелл. Спасибо, но я просто не могу, – ответила я, краснея.

– У тебя будет отдельная комната, и на двери есть внутренний замок: тебя никто не потревожит, включая меня. Клянусь, что пальцем тебя не трону. Тебе не о чем волноваться, – поспешил добавить он.

– Я умом понимаю это, но не могу перебороть себя, – я шумно выдохнула. – Прости меня, прошу. Я чувствую себя неблагодарной тварью, которая не достойна помощи и которая сама виновата в том, что от нее все отворачиваются…

– Нет, Ванесса, прекрати. Это посттравматический синдром. Твоя психика пытается защитить тебя. Допивай вино, и я отвезу тебя в Дроэду.

* * *

Мы уже минут десять ехали по направлению к Дроэде. Руки Митчелла лежали на руле, и только тогда я заметила, что его правая кисть, которую я сегодня обрабатывала перекисью, – очень отекла и стала сине-бордовой. Запястье опухло тоже. Он с трудом поворачивал руль, морщась от любых движений, хотя ни слова не сказал мне.

Я включила свет в салоне, пока мы стояли на светофоре, и оглядела его руку. Митчелл не только стесал костяшки – он еще и сильно ушиб ее, когда упал. Черт, а если у него перелом? Я внезапно вспомнила, что люди, случается, ломают себе кости, но не знают об этом – не чувствуют боль из-за отека.

– Мы не поедем в Дроэду, Митчелл, – сказала я. – Я буду свиньей, если заставлю тебя час крутить руль с вот такой рукой. А потом столько же в обратную сторону. Давай все-таки поедем к тебе.

– Все нормально, не переживай, – заспорил он. – Просто небольшой ушиб.

– Тебе больно, и я это вижу. Аж зубы сжимаешь на поворотах. И подбородок твой мне не нравится.

– Странно, обычно девчонкам нравится мой подбородок, – отшутился он.

– Я о ране, ты понял. Вот заживет, и мне тоже будет нравиться.

Митчелл рассмеялся и снова потрогал его пальцем.

– Не трогай грязными руками. Отвалится – чем девчонок кадрить будешь?

– Я рад, что ты потихоньку приходишь в себя, – благодушно улыбнулся он.

– Это все вино, – призналась я. – Такое чувство, что мне вкололи инъекцию… похерона. Лошадиную дозу. Что это было? Какая-то корейская настойка?

– Рисовое вино Джуна, – ответил Митчелл. – Он готовит его по рецепту своей бабушки.

– Теперь, когда мне будет плохо, я буду пить рисовое вино.

– Когда тебе плохо, лучше говорить с людьми, – сказал Митчелл. – Ладно?

– Попробую. А теперь разворачивайся и поехали к тебе. Если у тебя правда есть отдельная комната и кровать.

– Есть. Не переживай ни о чем.