Текст книги "Попаданка для Наместника Смерти"

Глава вторая.  Бульон из почтальона

– Так, а я чего стою? – опомнилась я, бросаясь к двери. Распахнув ее, я повертела головой. Письмо! У меня улетело письмо!

В конце улицы я увидала огонек. Он пронесся над головами прохожих, собираясь исчезнуть за поворотом.

Я со всех ног, спотыкаясь, бросилась бежать за письмом!

– Извините, простите, мне срочно! – на ходу распихивала я случайных прохожих. – Я не виновата! Это письмо! Нога – не курс рубля! Вырастет как-нибудь!

На моей несчастной совести была испачканная юбка, оторванный плащ и десяток истоптанных ботинок. Про удары локтями, я вообще молчу.

«Загрызу!», – зарычала совесть, оскалившись.

Потом, потом! Все потом!

Задыхаясь, я свернула вслед за письмом. Оно уже исчезало в другом конце улицы, напоследок ярко вспыхнув.

Я отрывала сумку от чьего-то платья. Зацепилась ремешками. На меня с возмущением смотрела чопорная дама. Темно-синее строгое платье и взгляд школьной учительницы, заставил меня покраснеть еще сильнее!

– Простите, у меня там письмо, – лепетала я, глядя на сражение сумки с платьем. – Мне нужно быстро!

– Вы что творите?! – возмущалась женщина. – Бегать по улицам неприлично! Вы ведете себя неподобающим образом! И одеты, кстати, тоже!

 В неравной битве победа осталась за сумкой. С треском ткань юбки надорвалась, а я едва не потеряла равновесие, прижав драгоценную сумку с драгоценными письмами к себе.

– Как ты посмела!!! – слышался визгливый женский голос. Кажется, на меня еще и замахнулись зонтиком.  – Мне еще замуж выходить!

Я мельком глянула, видя под чопорным платьем алое кружевное белье, далекое от идеалов воздержания.

– Мне кажется, так получится намного быстрее! – крикнула я набегу.

Письмо! Кажется, я его потеряла! Нет, стойте! Вот же оно! Мне через площадь!

На площади было столько людей, что яблоку упасть было некуда. Кто-то прогуливался, кто-то просто стоял и разговаривал. Я подпрыгнула повыше, чтобы увидеть это проклятое письмо, витающее над головами.

– Включаем режим бабушки! – скомандовала я себе, вспоминая, как однажды вступила в неравную и заведомо проигрышную борьбу с одной бабушкой – божий одуванчик за права иметь в будущем детей,  самооценку и хотя бы одну здоровую ногу.

Письмо, словно огненный шар неслось над площадью. Кажется, никто даже не обращал на него никакого внимания.

– Одну минутку! – снова подпрыгнула я, высматривая письмо.

Кажется, я сбила с кого-то шляпу, когда прыгала на месте. Письмо летит вон туда!

– Па-а-аберегись! – предупредила я все, но в основном свою совесть.– А-а-а-астарожна!

«Моя ты девочка!», – заулыбалась совесть, когда я буравчиком врезалась в человеческую массу. Мне казалось, что под конец толпы, я лишусь зубов, девственности, сумки с письмами и человеческого облика.

– Уххх! – вывалилась я, поправляя шляпу.

Письмо вело меня по пустынным улицам. Судя по всему вон к тому огромному роскошному поместью. Несколько раз я споткнулась на бегу о брусчатку, боясь потерять из виду письмо.

Возле мрачноватых ворот письмо остановилось и замерло.

– Ох, ух, ах, – причитала я, проводя руками по оторванным пуговицам.

Поймав одной рукой письмо, я взяла его, осматривая поместье сквозь щели в прутьях.

– Видимо, сюда? – спросила я, открывая ворота.

Скрипучие ворота с вензелями сообщили двум ближайшим улицам, что кто-то пришел.  Сад был пустынным, заросшим и выглядел весьма зловеще и загадочно. Нет, конечно, не как в фильмах ужасов, но все же.

– Маркиз, – напомнила я себе, вспоминая этикет.

Что-то внутри заволновалось. Я впервые в жизни  увижу настоящего маркиза!

Про маркизов я знала многое. В основном из сериала «Тайные знаки любви маркиза и сиротки», который шесть лет подряд смотрела моя бабушка. Это был один из тех сериалов про кобелирующих личностей, упорно не замечавших бедную честную девушку под боком. Под конец мне казалось, что ему проще соблазнить режиссера и оператора, чем милую сиротку с простодушным лицом продавщицы из соседнего магазина.

На бабушкиной книжной полке пылились любовные романы. Как сейчас помню. Один про опытного мужика «Я знаю, где твои губы, красавица». Второй, видимо, про стоматолога, «Запах твоего дыхания». Там было много чего интересного. Например, «Съешь меня глазами», дилогия «Роковая страсть» и «Роковая старость»…

 Я что-то слегка заволновалась, поглядывая на письмо.

Ой, а вдруг он красавец? Ну прямо как на обложке романа? Видимо, каждой девушке хочется получить своего маркиза, графа или герцога.

Не то, чтобы я питала какие-то иллюзии. Но осторожность в этом деле не помешала бы!

– Может, он уже старенький, – одернула себя я, когда фантазия уносила меня в сторону обложки с полуобнаженной парой на фоне точно такого же сада.

Я шла по дорожке, стараясь отогнать от себя воспоминания про «нежные руки, рвущиеся из штанов», про «про пламя страсти, опаляющее волоски на его могучих руках», про «трепетную пещерку, которая широко распахнулась, чтобы  впустить в себя  огонь необузданной мужской страсти», и все такое…

 Старинная дверь выглядела внушительно. Свет нигде не горел. Хотя, может, еще и рано?

Письмо вырвалось и полетело в сторону двери.

– Стоять! Ты куда! – бросилась я через сад, так и не успев помечтать как следует.

На дороге мне попался огромный черный кот. Он мирно сначала перебегал дорогу, а потом стал перелетать. Я перепугалась, потеряла равновесие и ступила ногой в кусты.

– Мяв!!! – послышался истеричное.

Под ногой что-то дернулось.  Видимо, это был хвост! Я отшатнулась обратно, на дорожку, отряхивая себя от сухих листьев!

Я схватила письмо возле самой двери. Оно вспыхнуло и погасло. Интересно, что это значит?

Так! У нас тут маркиз! Я приосанилась, расправила плечи, втянула живот. Мне удалось даже слегка продрать спутанные волосы рукой, откинув их назад.

– Тук-тук! – постучала я, закусив губу.

Пока что было тихо. Я видела, как по плющу карабкается тот самый черный котяра. Ну и напугал он же меня!  Бррр! Еще сидит на дорожке! Его в темноте почти не видно!

Я помялась, обмахиваясь конвертом, как веером.

– Если здесь живет кот, значит, его кто-то кормит, – постановила я. – А если его кормят, то здесь кто-то живет!  Однозначно!

 Выводы меня успокоили, как вдруг дверь открылась. Причем, сама по себе! Ну и дела!

 Я заглянула в пустой коридор. Напротив меня изгибалась роскошная лестница. Она, словно обнаженная красавица лежала на дорогом ковре.

– Нам так не жить, – обреченно вздохнула я, заприметив свет, идущий из одной двери на втором этаже.

Где-то здесь должен ждать таинственный маркиз драгоценное письмо. Мне уже самой интересно, о чем могут писать маркизу?

«О, сударь, едва увидев  ваше письмо я навсегда потеряла … очки!», – пронеслись в памяти шедевры эпистолярного жанра. Высокопарные фразы, красивые признания в любви, утонченные комплименты…

 Мне уже, если честно, чуть-чуть не по себе!

Насколько я помню старых аристократов, они любят этикет! Думаю, я справлюсь! Постучаться вежливо, дождаться ответа, изящно войти, сделать реверанс, рассказать зачем пришла, протянуть письмо, попросить позволения присесть и прочитать!

Так, я ничего не забыла? Вроде бы нет!

И тут меня осенило. Если я читаю письма, то я как бы узнаю… эм… чужие секреты? Это что-то вроде подглядывания в замочную скважину! С одной стороны это было не совсем этично. А с другой стороны, они же сами должны давать разрешение на прочтение? И я точно не стану трубить об этом на каждом углу?

Я поднялась по лестнице, лаская рукой изгибы перила. В комнате на втором этаже действительно горел свет. Он падал прямым лучом из приоткрытой щели, как бы рисуя полосу между.

Немного успокоившись и заправив непослушную прядь, я подошла к приоткрытой двери. Со стены на меня смотрели мрачные портреты. Иногда мне кажется, что это не любовь родственников заставляет вешать их  на стены. А исключительно желание закрыть дыры на старинных обоях!

– Вау! – прошептала я, видя позолоченные подсвечники.

Дом был огромен. Интересно, сколько в нем комнат? Двадцать? Тридцать?

– Письма! – напомнила я себе, сжимая в руке письмо. Оно словно попало под дождик. Чернила кое-где поплыли.

Я занесла руку, чтобы вежливо постучать, как вдруг дверь открылась.

– Тук-тук, – выдала моя рука по чьей-то груди вместо старинной деревяшки.

– Эм… – потерялась я, осторожно задирая голову. Ничего себе! Я даже не знаю, что сказать…

 Я была такой маленькой по сравнению с … с… В коридоре было темно, поэтому я не успела рассмотреть лицо. Зато в тусклом свете успели сверкнуть бриллианты на одежде.

Совсем растерявшись, я промычала что-то вроде: «Э… И….» вместо положенного «Здравствуйте!».

Хозяин исчез в ярком свете, который был так непривычен после синеватой темноты коридора. Свет бил мне в глаза, пока я щурилась. «Реверанс!», – напомнила мне вежливость. Да-да! Сейчас! Одну минуту! Тут же как бы маркиз!

– Здраст-т-твуйте, – выжала я из себя, чувствуя себя крайне неловко.

Я попыталась  кончиками пальцев взять воображаемую юбку и растянуть ее пошире. В одной руке я все еще сжимала заветное письмо, а вторая во что-то врезалась. И уронила.

 Послышался звонкий бдзеньк!  Словно на пол упала огромная ваза.

– Ой! – перепугалась я собственной неуклюжести. «Ничего страшного! Со всеми бывает!», – успокаивала я себя. Видимо, разнервничалась. Не каждый день тебе маркизы попадаются?

– Я все уберу! – занервничала я, видя осколки. – Простите! Одну минутку. Сейчас я все подниму! Все подниму!

– Ничего мне поднимать не надо, – послышался тихий и спокойный голос. – Все, что нужно поднимется и без посторонней помощи. С чем пожаловала?

– С письмом! Вот! – нервничала я, видя, что хозяин сидит, отвернувшись от меня. Спинка кресла заслоняла все, кроме руки, лежащей на подлокотнике и сверкающей кольцами. И прядей волос, сквозь которые был виден огонь.

– Ма-маркизу! – пояснила я. И тревожно заглянула в кресло. Меня точно слушают? Или нет? – Я могу прочитать?

– Читай, – послышался голос.

– А… да… читать! Как же! – нервно рассмеялась я, чтобы скрыть неловкость. Черт! Ну надо же было так! Надеюсь, ему больше никто не будет писать писем!

– Кхе-кхе! – прокашлялась я, открывая конверт. Сумка соскользнула с плеча и грохнулась на пол.

– Простите! Еще разочек! – набрала я воздуха в грудь, вешая сумку на плечо. – Письмо! Для Маркиза!

Что там? Что же там? Мне уже самой интересно!

– Дорогой мой маркиз! – с выражением прочитала я. Я читала медленно. Вдруг он что-то не расслышит с первого раза. – Как ты там? Надеюсь, что это «там» все-таки существует…

Боже! Как трогательно… Я и забыла, что я в мире мертвых. Уж больно все тут выглядит, как у живых. Никаких тебе скелетов, зомби… Люди, как люди… Ну, по больше степени.

– Если бы ты знал, как мне тебя не хватает… – прочитала я, чувствуя подступающий ком к горлу. – Ты был таким … у меня слов нет… Я уверена, что вряд ли ты получишь это письмо… Я не слышала, чтобы кто-то вообще получал письма оттуда. Поэтому… Поэтому я пишу его, скорее, в надежде, что мне станет легче…

 Я шмыгнула носом. На глаза навернулись слезы.

– Ты был для меня всем… И даже не представлял, как  много значил. Жаль, что я поняла это только когда увидела твою могилу… – прочитала я сдавленным от слез шепотом. – Простите… Я… Ладно! Соберись!

Слезы текли по моему лицу, буквы расплывались.

– У меня словно сердце вырвали… И душу… Внутри такая пустота… Я вспоминаю твое любимое кресло. Я до сих пор глажу его, вспоминая в нем тебя… – читала я, давясь слезами. Даже огонь камина расплывался в моих глазах.

– Я вспоминаю твой ошейник, – прочитала я, как вдруг глаза зацепились за слово «ошейник». Как многого я не знала про маркизов. Мужик, сидящий в кресле спиной ко мне тут же заиграл новыми красками в моих глазах.

– Про то, как после нашей игры, ты садился и чесался, – прочитала я, чувствуя, как на глазах просыхают слезы.  Почему пишет она, а стыдно мне?! –  Помню твои смешные… пушистые … бубенчики…

 Все.  До свидания. Я сдаюсь! Не могу!

Обладатель пушистых бубенчиков был невозмутим и спокоен.

– Твои маленькие, смешные, пушистые бубенчики и шерстку на пузике, – прочитала я, в голове составляя портрет. Пока что там был голый красавец в ошейнике с … эм… маленькими пушистыми бубенчиками, которые он постоянно чесал после игры. К общей картине добавилось волосатое пузико, напоминающее коврик.

– Я помню, как однажды наказала тебя, – продолжала я, дрожащим голосом. Изо всех сил я пыталась читать выразительно, с интонацией. Как на детском утреннике.

Глава третья. Испанский стыд

Пришлось нервно сглотнуть, чтобы продолжить. Это было ужасно непросто в свете открывшихся фактов.

– За то, что ты разбил мою любимую кружку, – прочитала я, чувствуя, как голос мой голос становится тише.  – Д-д-дала рукой под пушистую задницу!

Я знала такие подробности и откровения, что впору убить меня на месте. Как свидетеля.  Обладатель пушистой задницы, сидел в кресле все так же невозмутимо. Словно такие письма были для него в порядке вещей.

«Ах, сударыня! У вас такие красивые глаза!», – доносится под звуки венского вальса. «Благодарю! Это было так мило! Ах, сударь, у вас такая пушистая задница!», – обмахивалась веером красавица.  «Ну вы же ее еще не видели!», – удивляется аристократичный красавец.  «Мне тетушка говорила. Если не знаешь о чем говорить, то говори о погоде или пушистой заднице!», – вздохнула скромница, прячась за веером.

Сейчас я буду прятаться за шторкой. Интересно, почтальонам полагается успокоительное?

– И за то, что насрал на… мой… – я уже начинала запинаться. – С-с-свитер…

Мужик в кресле зашевелился. Я точно не ошиблась? Точно?! А вдруг?!

– Извините, но тут так написано. Я вам ни в коем случае не осуждаю, – оправдывалась я, чувствуя неловкость.   – Я редко бываю в высшем свете… Ну как редко? Никогда.  Поэтому не знаю, может там так принято… выражать … свое негодование по поводу…  Эм…

Кто-нибудь! Возьмите ружье со стены и пристрелите мою фантазию.

Я живо представила картинку. Изнеженный аристократ гневно смотрит на жену, которую застал с садовником в саду.  И они там явно не картошку копали, и не помидоры подвязывали…  «Ах, сударыня! Вы меня разочаровали!», – произносит он холодным аристократичным голосом. «Меня тоже!», – уныло замечает садовник, застегивая штаны. «Вы оскорбили меня своим присутствием!», – холодно произносит аристократ. «Где? В вашем доме, или в вашей жене?», – замечает скромный мускулистый садовник. Аристократ гневно идет в комнату, находит платье жены, снимает штаны и… «Сударыня, полюбуйтесь! Это выражение моего неудовольствия!», – изрекает он, показывая на свежую кучку… Ой!

– Простите, – смутилась я, заметив, что перестала читать. – Извините… Просто… Так! На  чем я остановилась? Эм…  Я помню, как дала тебя неделю. А потом ты приполз… Весь раненый, несчастный. Я тебя выходила… Помню, как ты ползал по мне… Как водил по лицу своим хвостиком…

Я уже слишком много знала про эту личность с перстнем. Слишком много! И про то, что как мужик он так себе…

Удивляло ли меня? Эм… Ну не совсем. У каждого свои причуды. Если брать в пример моих соседей, то это еще так, ерунда. По вечерам она квасила капусту. Он просто квасил.  Все звали его Квасилий Федорович, а ее Квасилиса Петровна. И никого уже не смущало, если, случайно открывая двери, ты видишь Квасилия без штанов. Он мог лежать прямо на лестничной клетке, не доползя до «тук-тук, я в домике!» буквально полметра. Но всегда строго головой на север.  Видимо, когда-то они мечтали об одиноком домике в поле. Поэтому все делали громко и шумно. Настолько, что Петюня с первого этажа спрашивал маму: «А посему Тетя Квася блеет хомяка! Ему зе холодно!».

Ой, я опять зависла! Так-так! Тут еще немножечко осталось!

– И терся об меня… – мужественно продолжала я, сглатывая нервы. – Я очень по тебе скучаю, мой любимый… Так скучаю, что словами не передать… Я бы все отдала за то, чтобы ты снова был рядом… Целую, твоя Ж.

Я помолчала, как бы давая понять, что чтение закончено. У меня горели уши. Они, видимо, были непривычны к чужим секретам. Что делать дальше с письмом я не знала. Наверное, нужно его отдать…

Как неловко! Я подошла к креслу и протянула письмо. Голова повернулась в мою сторону. Ему на вид было под сорок. О возрасте напоминали только несколько тонких морщин на лбу и седая прядь волос, заблудившаяся среди темных прядей. Она всем видом намекала, что она тут случайно. И что как мужик я еще вау-вау-вау…

Я почему-то безотрывно смотрела на эту прядь. Это смотрелось как-то … интересно и слегка странно.  Холеное лицо, тонкий «аристократичный» нос с хищными крыльями мне тоже нравился. Глаза у него напоминали чай. Не крепкий, нет. Средний. С чаинками.

Словом, все в нем выдавало … «Породу!», – вспомнилось мне странное, и всегда казавшееся неуместным, слово. Если бы я сравнивала его с собаками, то это был бы датский дог. Причем, «датским» он становился сразу, стоило ему войти в помещение, где была бы хоть одна не слепая женщина.

Темные брови поднялись и вопросительно изогнулись.

– Это вам, – протянула я дрожащей рукой письмо. И тут же вспомнила про вежливость. – Примите, уважаемый Маркиз!

«Не забудь про реверанс!», – послышался внутренний голос. – «Маркизы любят реверансы!».

Взгляд, который я поймала на своей руке, заставил меня неловко сглотнуть.

– Я честно-пречестно обещаю, что никому ничего не расскажу! Ни про ваши пушистые бубенчики! Ни про обкаканный свитер! – вздохнула я, обещая себе хранить тайну до конца своих дней.

Взгляд, скользнувший вверх, заставил меня слегка вздрогнуть. Что-то в глазах Маркиза намекало, что «конец моих дней» наступит вот-вот.

– Я вам торжественно клянусь, – убеждала я, вспоминая правило: «Разнести все письма!». – Что никому ничего не скажу! Я уже забыла то, о чем читала! Знаете, у меня столько писем!

 Мне пришло в голову потрясти сумкой.

– Так что я уже … того, – улыбнулась я ободряющей улыбкой. – Забыла! Извините, если что не так и …

 Я сунула ему письмо, растянула руки в неуклюжем реверансе. И стала стратегически отступать. Меня провожали таким взглядом, что в голове промелькнуло то, что сделал подлый и жестокий граф со своей молодой женой на сорок шестой странице дамского романа.

А еще взгляд намекал, что для этого жениться вовсе необязательно.

– Пардоньте, – снова растянула я руки в призрачном реверансе, как вдруг послышался … дзень!  Я случайно, локтем задела красивую статуэтку в виде птички.

Она слетела с каминной полки и звоном битого фарфора намекнула, что она дочь пингвина и страуса.

– Простите! – занервничала я, поддаваясь панике. – Я все уберу! Извините еще раз!

 Я снова попыталась сделать реверанс, отступая к двери. Мне приходилось слышать, что работа почтальона опасна и трудна! Подлые домофоны, злые собаки, вредные старушки. Меня утешало лишь то, что я ни разу не слышала про изнасилованных и убитых почтальонов.

– Смотрите, чтобы она не сделала еще один реверанс! А то у нас дом сложится! – послышался небрежный  голос за спиной.  Я обернулась и увидела черного кота, вылизывающего свою лапу.

– Ладно-ладно, так и быть… Прощаю… Надо будет ей присниться, что ли? Ну-да, ну-да! Опять разревется в подушку! Будет рыдать! И так каждый раз!– замер кот, глядя на меня желтыми глазами. – Ненавижу, когда женщины плачут!

– Кот разговаривал! Г-г-говорящий кот! – я пыталась поверить своим ушам. – К-к-кот говорит!

 Я с удивлением посмотрела на кота, а потом повернула голову в сторону господина. Он подпер рукой подбородок и хрипловато выдал: «Мяу!».

И тут до меня дошло!

– Так, значит… Ой! Простите! Как неловко получилось! – нервничала я, почему-то размахивая руками и пытаясь подобрать слова. – Так это вы… Маркиз?

– Собственной персоной!  – зевнул кот. – Да, когда-то меня звали Маркизом. Но это заблуждение! Что можно хотеть от женщины, начитавшейся романов! У нее даже попугая звали Герцог! Вкусный. Но я все оформил, как несчастный случай.

– Значит, письмо было адресовано вам! – смутилась я, обещая  будущем обходить этот дом десятой дорогой, ползком с ветками в голове. – Простите, великодушно! И как к вам … эм… обращаться?

– Нежно… Меня зовут Сальвадор, – вздохнул кот, сладко потягиваясь.

– Дали? – спросила я, первое, что пришло на ум.

– Ну в какой-то мере я художник. И разукрасить могу! Такие шедевры пишу на тех, кто пинает меня! – намекнул мне кот.

– Еще раз простите великодушно, уважаемый Сальвадор Недали, – замялась я, прижав к себе сумку с письмами.  – И вы тоже, простите… Письмо привело меня сюда… и…

 Я стала отступать к двери.

Котяра подошел к роскошному креслу, выгнулся и вцепился в него когтями, как вдруг замер под пристальным взглядом … я так понимаю, хозяина?

– Ну не смотрите так, Ваше Сиятельство! Я – всего лишь кот! – исправился кот, тут же спрятав когти и начиная умываться. Словно ни в чем не бывало.

Я нащупала ручку двери, чувствуя, как полыхают мои уши. Стоило мне вылететь в коридор, я тут же приложила руки к щекам. Мама!

– Ничего страшного. Зато теперь я буду знать, где живет говорящий кот, – утешала я себя.

Я сбежала по лестнице, зацепившись ремнем сумки за перила. Дернув сумку, я поспешила к двери. Она была открыта. Но я сюда больше ни ногой! Никогда!

– Фу-у-у-х! – сглотнула я, вспоминая пушистые бубенчики и пушистую попу.

– Почему мне так стыдно? – простонала я, радуясь прохладе. – Это ж надо! Перепутать!

Я подошла к воротам, в надежде навсегда покинуть это место.

– Уже уходите? – послышался ленивый голос кота. Он сидел на столбе, сложенном из кирпича и украшенном чем-то похожим на горгулью. В темноте это выглядело жутко!

– О, и вы тут? – удивилась я, вздрогнув от неожиданности.

– Вышел проверить, дошла ли ты до ворот, – заметил кот, свешивая пушистый хвост. Хвост игриво смахнул паутину. – А то мало ли что с тобой случится? После того, что ты сказала Его Сиятельству с тобой может случиться все, что угодно!

Глаза кота округлились. И теперь они напоминали две желтые луны.

– С чего это ты решил обо мне позаботиться?  –  удивилась я, со скрипом закрывая ворота.

– Если ты называешь: «Посмотреть из чистого любопытства, что он с тобой сделает!» красивым словом «позаботиться», то да. Так и есть, – послышался голос кота. – Я в какой-то мере действительно позаботился о тебе! Я предложил несколько своих скромных вариантов… И чтобы тихо, и чтобы чистенько… Кошки – очень чистоплотные животные!

– Я и так уже как бы в мире мертвых! Куда уж дальше умирать? – удивилась я, стараясь держаться от кота подальше.

– О, ты много не знаешь. Ты не совсем мертвая. Но можешь умереть окончательно. И тогда все твои письма передадут кому-нибудь другому, – заметил кот, облизывая лапу. – Но и тут не повод расслабляться. Есть еще Небытие! Когда тебя не станет окончательно! Хлоп! И нет тебя! Ни в мире живых, ни в мире мертвых!

– Я все поняла. До свидания, – вежливо, но сквозь зубы, попрощалась я, идя вдоль забора.

– А вот этого не надо…  – послышался голос. Кот шел за мной по забору, ловко обходя зубцы. – Я тебе советую, больше не попадаться ему на глаза…

– Все, хватит! – возмутилась я. – Я и не собиралась!  Отнесла письмо, и все! Прощайте! Мое дело маленькое!