Текст книги "Тайна Тюдоров"

Глава 8

Она стремительно исчезла в лабиринте залов и галерей. Я бросился в один коридор, остановился, затем свернул в другой; мои шаги отдавались гулким эхом. Я мчался, повинуясь какому-то неведомому чутью, уворачиваясь от брызг воска, летевших на меня из канделябров на стенах, и отважно кидаясь в самые темные закоулки в отчаянной надежде, что и она выберет не самый прямой путь.

Я едва сдержал громкий вздох облегчения, когда наконец увидел ее: принцесса стояла, подобрав подол, в арке, что вела во внутренний двор. Она сняла свой филигранный головной убор, и завитки рыжих волос свободно рассыпались по напряженным плечам. Заслышав шаги, но еще не видя меня, она резко повернулась:

– Эш Кэт, немедленно передай Сесилу. Мы должны… – Она осеклась и уставилась на меня. – Клянусь Богом, ты действительно дерзкий.

Она снова огляделась. В ее голосе слышалась паника:

– Где мои дамы? Где мистрис Эшли и мистрис Стаффорд?

Я низко поклонился.

– Я не видел мистрис Эшли, – отвечал я тоном, каким привык разговаривать с капризными жеребятами. – Если же мистрис Стаффорд – это вторая ваша спутница, то она не последовала сюда. На самом деле я видел, как она шла в противоположном направлении.

– Должно быть, пошла готовить барку.

Елизавета замолчала и устремила на меня взгляд немигающих глаз, как будто пытаясь проникнуть под кожу и прочесть мою истинную цель. Порывисто тронувшись с места, принцесса шагнула во двор, где лежали густые тени.

– А теперь зачем ты преследуешь меня?

Я запустил руку в карман:

– Боюсь, я еще не выполнил поручение моего господина.

Ее лицо посуровело.

– Стало быть, это поручение останется невыполненным. На сегодня я претерпела достаточно унижений от Дадли.

Здесь, на воздухе, ее возмущенный голос звучал выше, чем обычно. Елизавета казалась почти прозрачной, словно привидение. Она приехала ко двору повидать брата, а ей с презрением при всех сообщают, что король – не иначе как по указке герцога – отбыл в Гринвич. А тут еще я крадусь за ней по пятам, надоедаю, лишь бы любой ценой завоевать ее расположение. Я содрогнулся от отвращения к самому себе. Зачем я делаю это? Да провались этот Роберт со своим кольцом! Я сочиню какую-нибудь небылицу, почему у меня ничего не вышло. Если же меня побьют или прогонят, что ж, так тому и быть. Я ведь способный и грамотный. Совсем чуть-чуть везения, и я не пропаду.

– Простите меня. – Я поклонился. – Я не хотел причинять беспокойство вашему высочеству.

– Меня больше заботит то беспокойство, которое причинил мне герцог. – Она сосредоточила на мне всю силу своего взгляда. – Ты их слуга. Тебе известно, что они замышляют?

Я на секунду замер. В памяти всплыли слова мастера Шелтона: «Она вся отрава, вся до мозга костей».

В тот момент я осознал, что не сверну с пути, не стану уклоняться от ответа или спасаться бегством, даже если это будет стоить мне всего на свете. Оруженосец Прескотт достиг неминуемого перекрестка, на котором рано или поздно оказывается каждый мужчина, – настал решающий момент, счастливо распознав который мы делаем выбор, определяющий всю нашу жизнь. Елизавета стала ускорителем, который был мне необходим, – злонравная или благодатная, она держала в руках ключи к моей новой жизни.

– Нет, неизвестно, – ответил я. – Я рассказал бы вам, если бы знал. Но у меня есть глаза и уши, я видел, что произошло сегодня, и боюсь, что, каковы бы ни были планы герцога, они не к добру для вашего высочества.

Она наклонила голову:

– А ты хорошо говоришь. Но позволь предупредить тебя: в свое время я знавала многих, кто говорил еще лучше. Смотри внимательней, куда идешь, оруженосец.

– Я говорю лишь о том, что видел, – настойчиво продолжил я. – Еще в детстве меня научили видеть чуть дальше происходящего.

Еле заметная улыбка заиграла на ее губах.

– Похоже, у нас немало общего.

Она умолкла, и я ощутил невидимую преграду между принцессой и простолюдином.

– Итак, я готова внимать тебе. Скажи, что заставило тебя подумать, будто я в опасности?

От меня не ускользнула угроза, таившаяся в ее голосе. Я вступал на зыбкую почву, прекрасно понимая, что я вовсе не рыцарь из детской сказки. Это королевский двор – здесь любой отпечаток подошвы в пыли мог превратиться в орудие и улику. Для нее эта трясина была родным домом, она вдыхала напоенный интригами воздух с того момента, как узнала правду о смерти своей матери. Признавала она это или нет, мы с ней оба были пешками в игре, затеянной Дадли. Именно по этой причине я не отступил. В действительности же никакого пути для отступления не существовало.

– Отсутствие в Уайтхолле его величества застало вас врасплох. Вы ждали, что он выйдет в зал, дабы приветствовать вас: именно так он и поступил бы, если бы на самом деле выздоравливал. Теперь же вы напуганы, поскольку не знаете, что с ним произошло и что предпринял герцог.

Елизавета застыла в молчании, словно изваяние. Затем она произнесла:

– А ты и вправду проницателен. Далеко пойдешь с такими глазами. Но если даже ты способен увидеть все это, помилуй боже, что же предстало взору тех, кому ведомо большее? Весь этот спектакль ясно показал: королевством отныне правит Джон Дадли.

Мне почудилось, будто герцог вместе со всем своим Советом в черных мантиях уже подкрадывается к нам, сжимая в руках ордер на арест; я едва удержался, чтобы не оглянуться.

– Робин знает о твоих догадках? – спросила она.

Я проглотил комок в горле. С одной стороны, так и подмывало рассказать ей о подозрениях насчет Роберта и таинственном разговоре леди Дадли и герцогини Саффолк. С другой стороны, это всего лишь догадки. В итоге неведомая сила заставила меня промолчать. Что бы ни замышляли Дадли на мой счет, это ее не касалось – по крайней мере, пока.

– Ваше высочество, – наконец вымолвил я, – я не знаю, заслуживает ли доверия Роберт Дадли. Но если вы прикажете, я смогу это выяснить.

Она вдруг непринужденно рассмеялась, и так же внезапно ее смех смолк.

– Охотно верю, ты сделаешь то, о чем говоришь. К худу или к добру, их испорченность пока не коснулась тебя. – Она улыбнулась с неожиданной грустью. – Так что же ты хотел от меня, мой доблестный оруженосец? Я вижу по тебе: ты страстно чего-то желаешь. А я, поверь, понимаю толк в страстных желаниях.

Я вдруг осознал, что ответ на этот вопрос был мне известен всегда. Просто я не ведал, представится ли случай произнести его вслух:

– Я хотел бы помогать вашему высочеству, к чему бы это ни привело.

Сцепив руки, она смотрела вниз, на запятнанный вином подол платья.

– Не ожидала обрести друга нынче ночью. – Она подняла взгляд. – Я высоко ценю твое предложение, но принять его не могу. Это создаст тебе много трудностей при твоем положении, которое и так кажется мне не слишком устойчивым. Но от сопровождения до причала я бы не отказалась. Мои дамы, должно быть, заждались.

Я низко поклонился, внезапно почувствовав себя опустошенным. Она протянула руку и коснулась моего рукава.

– Только сопровождение, – мягко добавила она, – для моей безопасности. Я пойду впереди.

Не произнеся больше ни слова, она проследовала через внутренний двор в лабиринт пустынных, увешанных шпалерами галерей, мимо оконных переплетов, скрытых бархатными портьерами, мимо бойниц, сквозь которые виднелись залитые лунным светом дворики и сады. Я шел за ней и размышлял: что она должна чувствовать в этом дворце, построенном ее отцом для ее матери как памятник той страсти, что поглотила Англию и иссякла на эшафоте. Однако лицо Елизаветы оставалось невозмутимым, как будто она не чувствовала ничего.

Мы вышли туда, откуда начинался наш путь, – в туманный сад у причала. Там стояли на страже обе обеспокоенные дамы. Мистрис Эшли бросилась навстречу Елизавете, сжимая в руках ее плащ, но принцесса остановила ее повелительным жестом. Другая ее спутница, мистрис Стаффорд, осталась на месте, закрыв лицо капюшоном из рыжеватого бархата.

Меня не покидала тревога за Елизавету. Она обернулась ко мне:

– Настало время позаботиться о безопасности тому, у кого достанет на это мудрости. Дадли вызвали бурю, которая сметет наше королевство. И если есть на свете хоть малая доля справедливости, они за это заплатят. Отныне я не хочу быть связана с ними, ибо люди лишались жизни за куда меньшие прегрешения. – Она отступила. – Прощай же, оруженосец. Не думаю, что мы встретимся вновь.

Она шагнула к лестнице. Ее плечи укрывал плащ, верные спутницы шли по бокам. Спустя несколько мгновений я услышал плеск весла о воду, и суденышко, подгоняемое приливной волной, устремилось вдаль от Уайтхолла, унося Елизавету от двора с его интригами. И от меня.

По мере того как она удалялась, я чувствовал, что становлюсь все спокойнее. Да, она отвергла мою помощь, но лишь потому, что моя судьба была ей небезразлична. Мне было грустно, и все же я радовался, что у принцессы еще есть спасительная возможность покинуть Лондон. Как верно подметил мастер Сесил несколько часов назад в этом самом саду, этот двор небезопасен. По крайней мере, для нее.

Для нас обоих.

Я снова нащупал в кармане перстень. Первое и, возможно, последнее поручение лорда Роберта провалено, и теперь мне следовало позаботиться о собственной безопасности.

Я зашагал обратно во дворец. После мучительных многочасовых блужданий я наконец добрел до конюшен. Псы лениво гавкали, глядя на меня через полуопущенные веки, лошади дремали в своих расписных стойлах. На всякий случай я проведал Шафрана и удостоверился, что о нем позаботились как следует и дали вдоволь овса. После этого я сбросил туфли и дублет, отыскал в углу грубое одеяло и, завернувшись в него, зарылся в кучу соломы. Мне было тепло и уютно, и пахло домом.

Глава 9

Проснувшись, я не сразу понял, где очутился: мне показалось, что я в замке Дадли снова заснул на конюшне с книгой, которую стащил из библиотеки. Я сонно пошарил под боком в поисках книги и, не обнаружив ее, внезапно вспомнил все события минувшей ночи.

Мне стало весело. Что ни говори, не самое благоприятное начало службы при дворе. Приподнявшись на локтях, я потянулся за туфлями и обмер. Притаившись за кучей сена, юный конюх уже по запястье засунул руку в мой дублет.

– Если тебе нужно это, – улыбаясь, я потряс кошельком, – то имей в виду, я всегда сплю с ним.

Мальчишка так и подпрыгнул от неожиданности. Взлохмаченные темные локоны, большие возмущенные глаза – ни дать ни взять испуганный серафим. Я узнал его: тот самый тянувший руку за монетой конюх, которому я вчера поручил заботу о Шафране. Он носил форменную одежду из льна и кожи, но и под ней было видно, что парень худ как палка и, вероятно, не понаслышке знаком с голодом. Самый что ни на есть скромный слуга на конюшне, возможно к тому же сирота. Лондон кишит такими, и где же еще юнцу без роду без племени искать работу, как не в лабиринтах королевского дворца?

Я натянул туфли.

– Так ты собираешься отвечать, почему чуть не обокрал меня? Или позвать главного конюшего?

– Я не крал! Я только хотел…

Его притворное возмущение быстро угасло. По лицу было видно: мальчишка не позаботился заранее о благовидном предлоге на случай поимки. Я едва сдержал улыбку.

– Так что, говоришь, ты хотел?

Он выпятил подбородок:

– Ты мне задолжал. Ты же заплатил за свою лошадь. Но если хочешь, чтобы ее накормили и почистили сегодня утром, плати снова. С виду ты не из благородных. Только им разрешается держать здесь своих животных и не платить.

– Вот как?

Я открыл кошелек. Теперь-то я могу смело швыряться золотом, хотя, вполне возможно, это последний полный кошелек в моей жизни.

Мальчишка поймал монету. Его глаза в зеленую крапинку сузились.

– Это настоящий золотой энджел?[3]3
  Золотая монета с изображением ангела, имевшая хождение во Франции (с XIV в.) и в Англии (с XV в.).


[Закрыть]

– Полагаю, да. – Я поднял свой помятый дублет. – Этой ночью я хорошо потрудился и честно его заработал.

Просовывая руки в рукава, я заметил, что мальчик кусает монету. Кивнув с видом бывалого ростовщика, он опустил ее в карман. Этого золотого наверняка хватит на целый месяц содержания Шафрана, но я не жалел о своем расточительстве. Мне-то известно, что значит трудиться, не получая платы. Кроме того, у меня созрел план. Я ведь совсем недавно был таким же сорванцом, шустрым, словно уличная дворняжка, умеющая ловко уворачиваться от пинков. Мальчишки, как он и я, видят и слышат гораздо больше, чем можно подумать.

– Впрочем, это никого не касается, – подытожил я. – И кстати, меня зовут Брендан. Брендан Прескотт. А ты?..

– Перегрин.

Он уселся на стоявший неподалеку бочонок и извлек из джеркина[4]4
  Верхняя мужская одежда англичан в XVI в., носившаяся поверх дублета.


[Закрыть] два диких яблочка. Одно бросил мне.

– Как охотничья птица[5]5
  В переводе с английского peregrine означает «сапсан».


[Закрыть].

– Интересное имя. А еще какое-нибудь у тебя есть?

Откусив от яблока, я скривился. Есть хотелось ужасно, ведь у меня крошки во рту не было со вчерашнего утра. Но яблоко попалось очень уж кислое.

– Нет, – ощетинился он. – К чему мне фамилия?

– Действительно, ни к чему, – согласился я. – По крайней мере, легко запомнить. А сколько тебе лет, Перегрин?

– Двенадцать. А тебе?

– Мне двадцать, – ответил я, мысленно добавив: «Или я так думаю».

– Надо же! – Он швырнул огрызок яблока в стойло Шафрану, и тот довольно зачавкал. – Ты выглядишь моложе, – пояснил он, вторя моим мыслям. – Мне показалось, ты почти как Эдуард. Ему пятнадцать.

– Эдуард? – переспросил я. – Ты имеешь в виду Эдуарда его величество короля?

Перегрин нахмурился:

– Странный ты. Нездешний, что ли?

Я ухмыльнулся. Все-таки сироту видно сразу. Тот, кто прожил жизнь, полагаясь только на себя, как правило, соображает очень быстро и, когда надо, отвечает вопросом на вопрос. Вот уж не думал, что встречу родственную душу в Уайтхолле. И разумеется, его уловка лишь подтверждает мою правоту. Он знаком с королем.

– Да, нездешний. Я из Вустершира.

– Никогда не бывал там. Я вообще нигде не бывал дальше Темпл-бара[6]6
  Темпл-бар — заграждение (с XVII в. – каменные ворота), отделявшее Вестминстер от Сити в месте, где улица Стрэнд (Вестминстер) переходит во Флит-стрит (Сити). Темпл – исторический район Лондона, ограниченный с севера Флит-стрит, а с юга – Темзой.


[Закрыть].

Я кивнул, стряхивая с носа соломинки:

– А ты хорошо знаешь его величество?

Он пожал плечами:

– Если можно хорошо знать короля, то да. Он сюда много раз приходил. Он любит животных и ненавидит сидеть взаперти. Его светлость герцог всегда заставляет… – Он оборвал сам себя и насупился. – Нечестно так допытываться.

– Да я просто спросил, – улыбнулся я. – И подумай: кому я расскажу? Я ведь не такая уж важная персона. Мне очень любопытно, как это подручный конюха встречается с королем?

– Я не просто подручный конюха. Я много чего могу.

Он поджал губы и смерил меня оценивающим взглядом, прикидывая, стою ли я его откровений. Было видно, однако, что ему очень хочется поделиться с кем-то: как и я, он явно рос в одиночестве.

– Ты сказал, королю не по нраву сидеть взаперти, – напомнил я.

– Да, Эдуарду, ну, в смысле королю, ему всегда надо что-то там учить или писать или встречать каких-то людей, до которых ему нет дела, – вот он и сбега́л время от времени сюда ко мне. Или, скорее, к собакам и лошадям. Я ведь присматриваю за ними. А он любит своих животных.

– Ну да, – рассеянно ответил я и подумал о Елизавете.

О страхе, который отразился на ее лице во время речи герцога. Мне хотелось прямо-таки забросать мальчишку вопросами, но приходилось сдерживаться. Возможно, он видел короля совсем недавно. Беседовал с ним. Что же еще ему известно?

– А он часто бывал здесь, на конюшнях? – осведомился я.

Даже если он немного преувеличит свою значимость для короля, это будет заметно. Перегрин ничуть не смутился и пожал плечами с безразличием простолюдина, привыкшего не интересоваться делами знати.

– Раньше, бывало, приходил чаще, а теперь его давно уже не видно. Наверное, герцог запретил. Эдуард как-то рассказывал, что герцог не позволяет ему водиться со слугами. А может, он совсем заболел. В прошлый раз здесь он кашлял кровью, мне пришлось бегать за водой. Хорошо хоть у него теперь есть эта старая сиделка, присматривает за ним.

– Сиделка? – Без всякой на то причины я ощутил покалывание в затылке.

– Да, она приходила как-то с подписанной бумагой от его светлости забрать спаниеля Эдуарда. Старая женщина, она еще хромала. Но пахло от нее приятно, какой-то целебной травой.

Под моими ногами была твердая почва, но в эту секунду стены конюшни поплыли перед глазами, словно я стоял на палубе галеона в шторм.

– Травой? – переспросил я и невольно добавил: – А какой?

– Да мне-то откуда знать? Я ж не к вертелу на кухне приставлен. Может, она знахарка или еще кто. Я так думаю, если ты король и болеешь, то вместе со всеми этими докторами и пиявками при тебе будет и кто-то понимающий в травах.

Нужно справиться с дыханием. Не следует сразу хватать мальчика за ворот. С момента прибытия в Уайтхолл я узнал слишком много нового, и все это понемногу сводило меня с ума. В конце концов, сотни женщин сведущи в травах, и к тому же она старая и хромая. Меня уже преследовали несуществующие тайны. Немного же от меня толку в таком состоянии.

– А эта женщина не говорила, кто она? – выдавил я, досадуя на собственную глупость.

– Нет. Просто взяла собаку и ушла.

Будучи не в силах остановиться, я продолжал допытываться:

– И ты ее даже не спросил?

Перегрин удивленно посмотрел на меня:

– Зачем? Она знала, какую собаку ей нужно взять. С чего ей еще приходить? Если ты не понял, я делаю, что мне велено. Задавать слишком много вопросов – значит нарываться на неприятности. Мне разве это надо?

– Конечно нет. – Я с трудом улыбнулся.

Пожалуй, стоит приручить сорванца – это определенно не повредит. Перегрин соскочил с бочонка:

– Ладно, мне пора работать. В любой момент может вернуться главный конюший, и он с меня шкуру спустит, если животины не будут покормлены и оседланы. Сегодня все едут в Гринвич. Нужно еще подготовить клетку для гончей ее высочества. Она, как Эдуард, любит животных. Такая прелестная дама и внимательная, не то что некоторые из ее окружения. Обычно платит мне деньгами.

Я уставился на него в крайнем изумлении:

– Ее высочество принцесса Елизавета? Она что… она была здесь?

– На конюшнях? – рассмеялся Перегрин. – Да ты, верно, сильно перебрал ночью? Нет, Брендан Прескотт из Вустершира, ее приятель секретарь Сесил заплатил мне вчера вечером, чтобы я присмотрел за Урианом. Надеюсь, ты найдешь дорогу туда, куда тебе нужно.

Слушая его, я ползал по соломе в поисках шляпы.

– Подожди-ка. – Я нащупал в кошельке самую крупную монету и бросил ее Перегрину. – Боюсь, я действительно немного увлекся ночью. Мне повезло, что я оказался здесь. Боюсь, я не смогу найти дорогу, а мне нужно поскорее оказаться в покоях моего господина. Проводишь?

Он ухмыльнулся во весь рот, стиснув пальцами монету:

– Но только до сада. У меня много работы.

Солнечные лучи едва пробивались сквозь пелену облаков. Холодный порывистый ветер жалил лицо, налетал на клумбы и разносил по воздуху пригоршни лепестков. Доведя меня до окаймленной деревьями тропинки, он спросил:

– А это знак герцога у тебя на рукаве?

– Да, я служу его сыну лорду Роберту.

– Повезло.

За деревьями уже виднелась громада дворца с его кровлями, воротами и башнями, пронзающими небо.

– Теперь тебе туда и налево. Как дойдешь до первого внутреннего двора, попроси кого-нибудь указать тебе дорогу. Я ведь никогда не бывал внутри.

– Благодарю вас, мастер Перегрин, – поклонился я. – Надеюсь, это не последняя наша встреча.

Он весь засветился. Сейчас Перегрин выглядел как обычный мальчик своих лет – и опять он живо напомнил мне себя самого, не по годам смышленого, ищущего понимания во враждебном мире.

– Если лорду Роберту понадобится еще один паж, – сказал он, – или кто-нибудь для работы по дому, ты вспомни обо мне. Я ведь умею не только кормить лошадей, если что.

– Буду иметь в виду, – заверил я его и зашагал вниз по тропинке, а ветер все кружил листья у моих ног.

Я обернулся. Перегрин исчез, однако вместо него появился кое-кто другой. Краем глаза я заметил две фигуры, крадущиеся за деревьями по обе стороны от меня. В руках они сжимали кинжалы. Я резко развернулся, намереваясь кинуться обратно, но не успел. Преследователи набросились на меня. С воплем я беспорядочно замолотил по воздуху руками и даже умудрился попасть кому-то в пах. Мощный удар в челюсть свалил меня с ног. В глазах потемнело, и я услышал, как холодный голос произнес:

– Достаточно. Крови не нужно.

Нападавшие отступили, один из них держался за пах, бормоча ругательства. Несмотря на сильную боль в челюсти, я сумел выдавить смешок.

– Боюсь, без крови не обошлось, – обратился я к обладателю голоса, – кажется, мне выбили зуб.

– Ничего, заживет. – Он швырнул мне шляпу. – Вставай. Потихоньку.

Он шагнул ко мне. Теперь я разглядел плащ, болтающийся на тощих плечах, и тут же опознал его владельца: собственной персоной мастер Уолсингем. При свете дня он казался еще суровее, чем при луне. Судя по тембру голоса и отсутствию морщин на землистом лице, он был едва ли старше меня, однако производил впечатление умудренного опытом человека, не совершающего необдуманных поступков. Теперь-то мне было понятно, что имел в виду Сесил, называя его «хорошо подготовленным» для сопровождения ее высочества. Телохранителем Уолсингем действительно был первоклассным.

– Можно было сначала поговорить со мной, – заметил я.

– Ты мог сбежать или оказать сопротивление, – возразил он и предупредил: – Мои люди способны выбить зуб и вообще на все способны.

Его головорезы вцепились в меня с обеих сторон так, что я не мог вытащить собственный кинжал. Один из них грубо схватил меня, но, когда я попытался вырваться, другой быстро набросил мне на голову мешок и связал руки. После этого они стащили меня с тропинки и повлекли в направлении, как мне казалось, противоположном от дворца.

Не сбавляя шага, они вели меня через охотничий парк, по извилистым улицам, где слышался грохот колес вперемешку со стуком каблуков о булыжник, криками уличных торговцев и завываниями нищих. Я чувствовал запах гнили, исходивший от Темзы. Затем меня принялись впихивать в какую-то дверь; я сопротивлялся и заработал удар в ухо. После этого был коридор и снова дверь, и наконец я остановился, пошатываясь, в неожиданно тихом месте, где пахло апельсинами. Мне доводилось пробовать апельсин когда-то очень давно. Никогда этого не забуду. Апельсины привозили к нам из Испании, и их могли позволить себе только люди с изысканным вкусом и большим кошельком.

Мне развязали руки. Дверь за спиной захлопнулась. Я стащил с головы мешок. За окном простирался разбитый на берегу реки сад: ивы склоняли ветви к кованым скамейкам и самшитовой изгороди. Возле окна стоял письменный стол; сидевший за ним человек поднялся мне навстречу, и я сразу узнал его.

– Так это вы, – только и смог выдохнуть я.