Текст книги "Мудрец"

Йокот никаких сомнений явно не испытывал, он не отводил глаз от мучительного зрелища.

Кьюлаэра сделал долгий, неровный вдох, а Миротворец ткнул концом посоха ему в живот. Кьюлаэра завыл и стал кататься по земле от боли, глядя на своего врага с ненавистью, но Миротворец не отходил от него ни на пядь и в любой момент был готов ударить вновь. Кьюлаэра поднял голову, выпрямился, выставил руки, чтобы защититься, но Миротворец отбил их в сторону взмахом посоха и принялся отвешивать Кьюлаэре пощечины. Кьюлаэра замахнулся, но Миротворец схватил его руку, обошел со стороны и вывернул руку за спину. Верзила заорал от боли, но стиснул зубы. На лбу у него выступил пот.

– Пойми, – скрипучим голосом сказал Миротворец, – выбор прост – слушаться меня или мучиться в моих руках, пока наконец не умрешь.

– Я убью тебя за это, – выдавил Кьюлаэра.

– Возьми свои слова обратно. – Миротворец снова вывернул ему руку, и Кьюлаэра заревел от муки. Луа поморщилась. Миротворец продолжать поучать Кьюлаэру:

– Ты сильнее и подвижнее меня, но ты неловок, ты полный невежа, когда речь заходит о драке. Нет, даже не так: ты полный невежа во всем, иначе бы ты понимал, что гадко избивать и порабощать тех, кто слабее тебя! Но теперь ты многому научишься, потому что я буду тебя учить, иначе ты умрешь от моих истязаний!

– Все так делают, – процедил Кьюлаэра сквозь зубы. – Что в этом плохого?

– Много чего, и, если б ты не упорствовал в своем невежестве, ты бы тоже это знал! Но пока хватит с тебя и одного правила: не важно, насколько ты силен, всегда найдется кто-нибудь еще сильнее! Так что если ты имеешь право порабощать тех, кто слабее тебя, то и другие имеют право порабощать тебя, и сейчас этот другой – я! Бери свой мешок!

Он вывернул Кьюлаэре руку еще разок и отшвырнул верзилу в сторону. Кьюлаэра споткнулся, но не упал, развернулся, широко расставил ноги, сгорбил плечи, поднял руки. Миротворец смотрел на него с откровенной злобой; его презрение, брезгливость и даже ненависть ко всему, что представлял собой Кьюлаэра, устрашили даже самого головореза. Он замер, его глаза остекленели, во взгляде появилась неуверенность.

Миротворец высоко занес посох и наставил его конец на Кьюлаэру.

Пренебрежительно хмыкнув, Кьюлаэра отвернулся и поднял мешок.

Луа испустила вздох облегчения, а у Йокота при виде этой победы перехватило дух.

– И второй тоже!

Посох ткнул в темный предмет, лежавший на краю опушки, и снова взметнулся для удара. Кьюлаэра с ненавистью зыркнул на Миротворца, подошел, приподнял мешок и замер от удивления.

– Подними его, – строго проговорил Миротворец, – или ты не так силен, как я, старик? Я пятьдесят миль прошел с этой ношей! Ну неужели ты так слаб?

– Что в мешке? – зарычал Кьюлаэра.

– Кузнечные инструменты. Радуйся, что не наковальня! Теперь забрасывай его за спину, иначе твои плечи почувствуют кое-что потяжелее!

Красный от стыда, Кьюлаэра поднял мешок и просунул руки в лямки. Миротворец медленно кивнул и опустил посох. Потом он повернулся к остальным сказал:

– Теперь уходите. Вы сделали свое дело, вы были свидетелями его позора, а стало быть, отомщены или совершили правосудие. – Он кивнул Луа. – Иди, куда пожелаешь, ты свободна.

– А этот несчастный человек? – Глаза Луа наполнились слезами. – Как могу я оставить его, когда он так унижен?

– Шевеля ногами! – закричал Йокот. – Луа! Он порол тебя, он избивал тебя, он унижал тебя!

– Да, – сказала она, заливаясь слезами, – и поэтому я понимаю, каково ему. Я не могу покинуть его сейчас!

– Ты слишком добрая, – с отвращением произнес Йокот, но Миротворец возразил:

– Нельзя быть слишком добрым.

А Китишейн подхватила:

– Это не доброта, Луа, а потакание злу – быть преданной человеку, который тебя обижал и снова обидит, если сможет, – это не правильно!

– Неужели ты до сих пор влюблена в него? – выпалил Йокот. – Влюблена после всего того, что он с тобой сделал, после того, что у тебя на глазах он делал со мной?

Луа пристыженно понурилась.

– Нет, в этом нет ничего хорошего, – твердо сказал Миротворец. – Хотя со временем... кто знает... Я не стану гнать тебя, девица-гном, если ты не хочешь уйти. – Он повернулся к Йокоту. – А ты, гном?

Йокот не сводил с Луа взгляда, наполненного яростью и обидой, потом с отвращением отвернулся.

– О, я такой же глупый, как она, – успел привязаться к той, что меня не любит, и страдаю от этого! Но в любом случае я пойду туда, куда пойдет она, старик! Я пойду с вами!

– Ой, Йокот! – Луа потянулась к нему, но он отвернулся. Лицо его было сердито.

Миротворец обратил свой взор к Китишейн:

– А ты, девица? Ты не уйдешь по своей воле?

– Я лучше по своей воле пойду с тобой, – медленно проговорила Китишейн, – если возьмешь и если научишь меня драться, как ты.

Миротворец несколько минут не отрываясь смотрел на нее, а потом сказал:

– Могу научить, но могу и не учить. Зачем тебе это?

– Зачем! – Китишейн возмущенно посмотрела на него. – Тогда мне никогда больше не придется бояться всяких головорезов! Зачем мне еще это нужно?

– Причин может быть множество, – ответил ей Миротворец, – но эта лучше других, хотя и не самая лучшая. Что ж, ты можешь пойти с нами, но я не обещаю, что буду учить тебя драться. Пошли же! – Он повернулся. – Ну, шагай!

Взлетел посох. Кьюлаэра вскрикнул и поплелся к лесу, Миротворец – за ним. Китишейн и двум гномам пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

Они шли весь день. Сначала Кьюлаэра часто оглядывался, но всякий раз ловил на себе взгляд Миротворца, и всякий раз удар посоха гнал его вперед. Наконец в середине дня он бросил мешки и хотел ударить Миротворца, но тот был к этому готов. Будучи медлительнее Кьюлаэры, он, правда, получил еще несколько синяков, но на каждый удар отвечал верзиле тремя, пока в конце концов Кьюлаэра не сдался, не подобрал мешок и не поплелся вперед – живое воплощение отчаяния. Луа догнала его, потянулась, чтобы утешить, но он отпихнул ее и пнул бы, если бы не посох Миротворца. Миротворец врезал Кьюлаэре по ноге, а потом добавил еще и удар по заднице. Кьюлаэра выругался и, прихрамывая, поплелся дальше. Китишейн отвела назад дрожащую Луа, а Йокот метнул бешеный, злобный взор на бывшего мучителя, согнувшегося под тяжестью ноши, и сжал кулаки в бессильной злобе.

После захода солнца они разбили лагерь, Кьюлаэра и гномы натянули полог и разожгли костер, пока Китишейн охотилась. Миротворец сторожил Кьюлаэру. Присматривая за ним, он подбирал палки и обстругивал их, и его огромный нож все время оставался на виду.

Когда был подстрелен и поджарен кабан, они ели мясо с ножей, и все удивились, что Миротворец не отобрал у Кьюлаэры его нож. Пока они ели, Миротворец рассказывал им о далеких землях, какие повидал, и о странных народах, что в них живут. Их глаза блестели, когда они слушали, то есть у всех, кроме Кьюлаэры. Затем, когда костер был прикрыт валежником и путники завернулись во что придется, готовясь ко сну. Миротворец отошел в сторонку, но сел не очень далеко, дабы не выпускать Кьюлаэру из поля зрения.

Йокот увидел сидевшего в одиночестве старика, некоторое время мрачно смотрел на него, а потом с неожиданной решимостью сбросил с себя кучу листьев и медленно подошел к пню, на котором сидел Миротворец. Он молча ждал, и вот старик повернулся к нему и кивнул:

– Добрый вечер, Йокот.

– Добрый вечер, Миротворец.

Как будто бы они не путешествовали целый день вместе! Гном сжимал и разжимал кулаки, его лицо потемнело, глаза блестели.

– Что тебя тревожит? – спросил Миротворец. Йокот еще поколебался немного, а потом слова сами слетели с его губ:

– Ты колдун, да?

Миротворец посмотрел на него, слабая улыбка шевельнула его усы, и он важно кивнул:

– Я умею пользоваться магией, да, хотя я скорее шаман, нежели колдун, или был им когда-то. Потом я научился многому, помимо шаманства, и теперь я скорее мудрец, чем маг.

Йокот насупился:

– Маг? Что это за слово?

– Выдуманное, – объяснил Миротворец. – Правильнее говорить «волхв».

– Что такое волхв?

– Это жрец в Междуречье. Волхвы предсказывают будущее и узнают волю богов по звездам.

– Волхвы пользуются магией?

– Да, но не такой, как я. Я начинал как шаман, и моя магия построена на этом.

Гном затрепетал и выпалил:

– А я смог бы тоже стать шаманом?

Миротворец какое-то время сидел и изучал глазами маленького человечка, а потом медленно произнес:

– Не могу сказать точно. Конечно, ты можешь научиться какой-нибудь магии, по крайней мере нескольким простым заклинаниям, а будучи гномом, ты скорее всего можешь постичь больше человека.

Йокот понурился:

– У меня мало способностей, хоть я и гном.

– Возможно, – согласился Миротворец, – а может быть, у тебя другой дар, не такой, как у других гномов.

В глазах Йокота блеснула надежда.

– Я сказал: «возможно», – предостерег его Миротворец. – Может быть, да, а может быть, и нет. Если в тебе есть задатки шамана, я их увижу.

– Как вы их увидите?

– По некоторым знакам. – Миротворец раздраженно нахмурился. – Первый из них – жуткое любопытство по отношению к миру вокруг нас, – можно даже сказать, докучливое любопытство, от которого тошно всем остальным окружающим.

Йокот понял намек и хотел уйти.

– А второй – чувство равновесия, основа понимания мира, – добавил Миротворец мягче. – Шаман от рождения наделен особым восприятием окружающего мира, предметов и стихий, он также по-особому чувствует свои собственные силы, но немногие смогли бы объяснить это словами, прежде чем не обучатся шаманскому искусству. Они просто знают это, вот и все.

Плечи Йокота поникли.

– У меня нет такого знания.

– Может быть, нет, а может быть, есть... Ты не можешь этого знать, даже если это знание было в тебе всю жизнь, потому что не можешь представить себе, что чувствуют те, у кого этого знания нет. – Он ткнул своим посохом в сторону догоравшего костра. – Почему он горит?

Йокот повернулся, удивленный таким очевидным вопросом.

– Ну... потому что дышит воздухом и ест дерево.

– Если ты способен говорить о костре «дышит» и «ест», то у тебя, возможно, есть то чувство, о котором я толкую, – сказал ему Миротворец. – Большинство на твоем месте ни словом не обмолвились бы о воздухе.

– Правда? – Йокот обернулся и посмотрел на старика с недоверием. – Всем известно, что костер душат, засыпая его землей, или топят его, заливая водой!

– Да, но они не задумываются, почему он гаснет, – они знают просто, что, если огонь засыплешь землей или зальешь водой, он погаснет, – улыбнулся Миротворец. – Надежда есть, Йокот. Я пока не могу судить, обладаешь ли ты даром шаманства, но я также не могу сказать, что это не так. А теперь ложись спать, или твои силы во время завтрашнего перехода лишь вспыхнут и погаснут, как огонь.

– Лягу. – Глаза гнома во мраке были раскрыты широко и видели больше, чем глаза Кьюлаэры, а возможно, столько же, сколько глаза Миротворца. – Спасибо тебе, мудрец, за надежду.

– Не за что. Но помни! – Миротворец поднял указательный палец. – Женщина не обязательно полюбит мужчину только потому, что он шаман!

Йокот пошел назад, глубоко задумавшись, улегся и снова укрылся листьями. Миротворец наблюдал за ним с легкой улыбкой и удивлялся тому, что нежданные слезы щиплют ему глаза. Он моргнул, чтобы прогнать слезы, и подумал: «Ах, Рахани! Есть еще люди с добрым сердцем на земле! Насколько проще мне было бы с этим зверюгой Кьюлаэрой, если бы в нем была хоть половина доброты этого гнома?»

И ему показалось, что в криках сов и шуршании листьев он услышал ответ.

Глава 5

Ночь сказала ему: «В Кьюлаэре есть доброта, и не только доброта, но эти качества скрыты».

Рахани ли говорила это или то были собственные потаенные мысли, не выплывшие еще словами на поверхность сознания? «Ты уверена, любимая? Ведь, без сомнения, человек, избивающий маленький народец и женщин потехи ради, – самая гадкая мразь на земле, самая грязная грязь!»

И снова он услышал шепот – а может, слова звучали в его сознании? «Самая грязная грязь – это лишайники, выделяющие воздух, нужный для жизни самых больших животных. Даже такой порочный человек, как Кьюлаэра, может быть очищен от плесени, коей покрыт, и тогда доброе внутри него высвободится и засияет. Тогда из его силы и смелости его смогут родиться решимость и другие качества, с помощью которых обычный человек становится героем».

«Что ж, будь по слову твоему, – вздохнул Миротворец. – Но если уж внутри Кьюлаэры скрывается доброта, тогда она должна таиться во всех мужчинах и женщинах».

Но Рахани резко опровергла его слова: «Не во всех, о мудрец. Во многих, возможно, но ни в коем случае не во всех».

Какой глупец будет спорить с богиней? Успокоенный разговором с Рахани, мудрец Миротворец – который, конечно, на самом деле был Огерном – дал ей убаюкать себя, ввести в транс, которым он пользовался, как большинство людей сном. Его тело отдыхало, хотя он сидел, прижавшись спиной к дереву. Разум Огерна спал, хотя он по-прежнему видел свет костра и силуэты своих спящих попутчиков. Казалось, что они далеко, будто рисунки на стене пещеры, освещенной блеском костра. Он слышал совиное уханье, видел, как низко над костром промелькнула летучая мышь, слышал крик ночной птицы, потом увидел, как встал Кьюлаэра. Огерн наполовину пробудился. Верзила по-кошачьи пробрался в темноте, нагнулся и зловеще уставился в немигающие глаза мудреца. Огерн сидел все так же, не двигаясь. Он ожидал, проверяя, насколько храбр этот человек. Кьюлаэра сжал кулак и поднял руку для удара. Но когда он ударил, кулак его встретился с посохом Огерна. Отбросив руку нахала, Огерн заехал ему посохом по голове. Даже не вскрикнув, Кьюлаэра без чувств рухнул к ногам Огерна, а мудрец, довольный тем, что у негодяя хватило смелости напасть на спящего, и уверенный, что снова тот на такое не отважится, опять погрузился в покой, дабы освежить свой ум и душу.

* * *

Когда опушку испещрили пятнышки солнечного света, Огерн не спеша отогрелся в его лучах, потом потихоньку принялся разминать руки и ноги, сжимать и разжимать кулаки, без радости вспоминая пробуждение в пещере. Почувствовав, что снова способен более или менее легко двигаться, он встал, осторожно перешагнул через спящего Кьюлаэру, немного походил, потом потянулся, распрямил плечи, готовый снова стать Миротворцем, победителем Зла.

– Вставай, мерзавец!

Он поддел Кьюлаэру посохом. Верзила пошевелился, повернулся на бок, часто моргая. Закрыв глаза, он отвернулся и пробурчал:

– Да иди ты...

Миротворец ткнул посохом посильнее. Кьюлаэра вскричал от боли, подпрыгнул, встал в стойку, но посмотрел на старика, на посох и заколебался.

Миротворец ждал.

Китишейн и гномы проснулись, разбуженные воплем Кьюлаэры.

Верзила сказал:

– Ночью мне приснилось...

Миротворец молча ждал.

– Приснилось, будто я проснулся и увидел тебя...

Кьюлаэра умолк, когда понял, где находится. Он посмотрел на землю и снова метнул взгляд в Миротворца, не веря своим глазам, потом обернулся к остальным.

– Да, – сказал Миротворец, – именно там ты уснул минувшей ночью.

Кьюлаэра выпучил глаза, а Миротворец отчетливо видел, как мечутся мысли в его голове. Если он уснул там, а проснулся здесь, то происшедшее не сон, а правда!

– Ты что, никогда не спишь? – закричал он в ярости.

– Не буду спать, пока ты такой, какой есть, – ответил Миротворец. – Тебе кажется, что это совсем уж нечестно, правда? То, что я неуязвим для твоих проделок. Ты либо будешь драться со мной, когда я не сплю, либо вообще не будешь драться. – Его голос хлестнул словно кнут. – Теперь раздувай угли и ставь котелок! Нам нужно завтракать!

Кьюлаэра ошарашенно подскочил. Потом прищурил глаза, посмотрел на Миротворца, напрягся, приготовился к драке...

Миротворец ждал, держа посох наготове.

Он заметил, когда воинственность покинула Кьюлаэру, хотя внешне тот не очень изменился. Верзила только выругался, но сделал, как ему было велено, пытаясь не встречаться взглядом с гномами и девушкой.

Когда завтрак был готов, Миротворец приказал Кьюлаэре собрать вещи всех путников, все до мелочи. «Поскольку, – как он сказал, – у тебя широкая спина». Других поразило, что Кьюлаэра лишь бросил на Миротворца исполненный ненависти взор, но подчинился беспрекословно. Йокот стал медленно закапывать костер, Китишейн забросила за плечо свой колчан, но Миротворец остановил их и позвал. Они собрались около него, и гномы получили по кривому куску дерева с кожаными ремешками.

– Так вот что ты вырезал! – Йокот в изумлении разглядывал изделие Миротворца. – Что это, Миротворец? Какая-то маска?

– Но как мы сможем видеть сквозь такие маленькие щелки? – спросила Луа.

– Намного лучше, чем обычно видите в полдень, – ответил Миротворец.

Йокот высоко поднял подарок с криком радости:

– Щели не пропускают большую часть света! Нам больше не придется прищуриваться! – Он быстро приладил свои очки и кивнул. – Получилось отлично. Миротворец! Спасибо, двадцать раз спасибо!

Луа приладила диковину, Китишейн помогла ей завязать ремешки.

– Да, это замечательный подарок, – сказала она. – Но как я смогу отблагодарить тебя, Миротворец?

– В благодарности нет нужды, – сказал он, – и этот скромный подарок, разумеется, не обязывает вас идти со мной, если вы этого не хотите.

– Мы хотим, – быстро сказал Йокот. Потом посмотрел на Луа и прибавил:

– Я, по крайней мере...

– Я тоже, – успокоила она его. Миротворец кивнул.

– Вы сами сказали, что хотите, и я буду рад, если вы пойдете, но вы должны понять, что есть определенные правила, которые нам всем придется соблюдать, чтобы выжить в этой глуши. Если эти правила покажутся вам слишком суровыми, вы вольны уйти – все, кроме этого балбеса.

Он ткнул в Кьюлаэру своим посохом. Верзила зыркнул на него, но смолчал.

– Каковы эти правила? – неуверенно спросила Китишейн.

– Во-первых, тот, кто остается с нами, учится тому, чему я учу, – сказал Миротворец. – Кьюлаэре придется многое усвоить, если он хочет жить, и любой, отказавшийся учиться, помешает его обучению.

– Охотно! – У Йокота загорелись глаза. А Китишейн насупилась и неодобрительно посмотрела на пленника:

– Значит, мы все здесь из-за Кьюлаэры?

– Я пришел, чтобы встретиться с ним, – ответил Миротворец и повернулся к Луа. – Ты согласна учиться, девица-гном?

– Согласна, господин, – медленно ответила она.

– Уже хорошо.

Миротворец перевел взгляд на Китишейн.

– Чему ты будешь учить? – спросила она.

– Единству ума, сердца и тела и боевому искусству, поскольку здесь каждому можно доверять, – может быть, даже кое-чему из магии – тех, у кого к этому есть способности.

– Согласна! – Глаза Китишейн загорелись.

– Какие еще правила ты нам продиктуешь? – спросил Йокот.

– Не я, а само наше путешествие, – ответил Миротворец. – Когда один в опасности, все должны стараться помочь, а если все, кроме одного, в опасности, то он должен помочь всем.

– В этом есть смысл, потому что иначе мы все погибнем, – сказал гном. – Что еще?

– Нельзя красть друг у друга. Нельзя драться друг с другом, не считая учебных поединков, а это будет сложно, если двое в чем-нибудь не согласны друг с другом, но мы должны достигать мира и разрешать споры без драк.

Он поведал еще несколько мудрых правил, а они слушали и кивали в знак одобрения.

Закончив, Миротворец удовлетворенно кивнул:

– Если вы согласны, тогда идите со мной. Отправляемся в путь.

Он повернулся было, чтобы идти, но Китишейн остановила его вопросом:

– И ты не будешь требовать, чтобы мы тебе подчинялись?

Миротворец обернулся с довольной улыбкой:

– Об этом нет нужды говорить, девица. Если кому-то это не понравится, он может не идти со мной дальше. – Он повернулся, чтобы ткнуть Кьюлаэру своим посохом. – Пошел, волкоголовый! – И зашагал, погоняя пленника.

Гномы пошли следом за Миротворцем, а последней зашагала Китишейн, она шла и думала об обидных словах Миротворца – справедливых и оттого еще более обидных.

Дважды в течение дня Кьюлаэра оборачивался к Миротворцу. В первый раз старик чуть не налетел на пленника – он и так шел к нему вплотную, а сейчас, похоже, решил поиздеваться над Кьюлаэрой. Кьюлаэра резко сбросил мешки и развернулся. Его левый кулак врезал старику под ложечку, а правая рука метнулась за ножом.

Миротворец охнул, но тут же съездил Кьюлаэре в ухо. Тот отшатнулся, на мгновение потерял равновесие, а Миротворец оперся на посох и подножкой сбил Кьюлаэру с ног.

Негодяй упал, но все же успел швырнуть в своего мучителя нож. Миротворец крикнул:

– Дерево против стали?!

Древко посоха хрустнуло в его руке, Кьюлаэра злобно скрипнул зубами, мудрец оперся о посох и сказал:

– Попробовал? Теперь бери свою ношу, Кьюлаэра, и шагай на север.

В полной тишине негодяй медленно встал, поднял нож, спрятал его в ножны, потом вскинул мешки на спину и отправился в путь.

Миротворец зашагал за ним. Йокот догнал его и пробормотал:

– Вы нарочно раздразнили его.

– Он учиться тому, чему должен учиться, – ответил ему Миротворец, – и ты тоже, Йокот. Радуйся, что твоя учеба не так тяжела, как его.

Второй раз Кьюлаэра осмелел после полудня, и в этот раз он специально замедлил шаг, Луа решила, что он просто устал. Она поравнялась с Миротворцем и сказала:

– Нельзя так сильно его гнать, господин! Он сейчас упадет от изнеможения!

– Ты так думаешь? – хмыкнул Миротворец. – Тогда смотри, Луа, только отойди от меня подальше, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты оказалась в опасности.

Луа вытаращила глаза и, трепеща, отошла в сторону и к Китишейн.

– Не бойся, малышка, – успокоила ее девушка-охотница. – Все получаемые им удары он заслужил.

– Миротворец не заслужил, чтобы его обижали!

– Я не о Миротворце говорю, – сухо ответила Китишейн. И Кьюлаэра тут же упал лицом в траву. Луа вскрикнула и побежала к нему, но Китишейн удержала ее за плечо. Миротворец подошел к упавшему:

– Вставай, лодырь! Нам еще долго идти до...

Кьюлаэра крутанулся, его ноги описали полукруг, и Миротворец упал.

– А! Ну получил сдачи, мерзкий старикашка!

С этими словами он кинулся на Миротворца, но мудрец каким-то чудом вцепился ему в рубашку и подтянул к себе.

– Мудрец душит его рубашкой! – закричал Йокот.

– О боги, так и есть! – Китишейн, не отрываясь, следила за происходящим.

Лицо Кьюлаэры побагровело, но он все-таки ухитрился ухватить мудреца за ворот и приподнять его, но тут же отпустил. Старик держал его слишком крепко, и негодяю не удалось поднять колени и оттолкнуть противника, однако он поднял старика и швырнул оземь изо всех сил. Но старик не отпускал Кьюлаэру, пока тот не стал красным как рак и в конце концов не обмяк. Тогда Миротворец оттолкнул его бездыханное тело. Луа испустила вопль, обежала старика и опустилась на колени подле Кьюлаэры.

Йокот бросился за ней, но задержался, чтобы помочь встать Миротворцу, и его полный ненависти взгляд остановился на лежащем без чувств Кьюлаэре. Потом он заставил себя повернуться к мудрецу.

– Вам больно, Миротворец?

– Получил кое-какие ушибы, но мне ли привыкать? – Миротворец пристально посмотрел на присевшего рядом гнома. – Надеешься, что я убил его, да?

– Разве это плохо? – пожал плечами гном.

– Чтобы он умер? Плохо, если судить о том, что я задумал. Но плохо ли то, что ты желаешь ему смерти? Не очень хорошо, но неизбежно. Было бы куда хуже, если бы ты притворялся, что не хочешь этого.

– В этом нет его вины, но я думаю, что Луа по-прежнему в него влюблена.

– Пусть так, но и она тоже не виновата, хотя с ней что-то не так, и ее необходимо вылечить. Нам придется ей помочь, Йокот.

– Мы сумеем это сделать? – Гном повернулся к старику, и Миротворец увидел за щелями маски зорко смотрящие глаза.

– Есть средство, – уверил его Миротворец, – но оно подействует не сразу. А что же до Кьюлаэры, то нет, я его не убил. Хотя ему скоро захочется, чтобы я его убил.

Подошла угрюмая Китишейн и встала рядом.

– Ты что, забавляешься, так истязая его?

– Нет, – быстро ответил Миротворец. – Мне это отвратительно, и я ненавижу его за то, что он вынуждает меня делать это. Луа мы сможем вылечить нежностью, а Кьюлаэру – только жестокостью, причем такой же, с какой он обращается с другими, ибо только так он поймет, что это не правильно.

– Правда поймет? – спросила она.

– Если в нем есть доброта, то поймет, – вздохнул мудрец. – Но если она и есть, я этого пока не вижу, но есть кое-кто, кто видит.

– Кто?

– Рахани, – ответил Миротворец.

Китишейн уставилась на него, глаза ее выражали непонимание. Точно так же смотрел на старика и Йокот.

Миротворец еще раз вздохнул и подумал: пятьсот лет – слишком короткий срок, чтобы о богине забыли, и что скорее всего забыто только ее имя. Он решил расспросить спутников об их богах, но не сразу, исподволь. Теперь определенно было не время для этого, тем более что Кьюлаэра закашлялся и, отплевываясь, пытался подняться. Луа потянулась к нему, но он с рыком отшвырнул ее руки. Йокот бросился к ним, его лицо пылало, но мудрец удержал его, подошел к Кьюлаэре, оперся на посох и внимательно уставился на пленника. Тот злобно глянул на старика, потер шею.

– Действует, как видишь, – сказал Миротворец. – Скажи, как тебя зовут?

Кьюлаэра выругался.

– Да, именно так. Теперь вставай, разбойник, и бери свою ношу.

Подталкивая, старик поднял Кьюлаэру на ноги, заставил поднять мешки и погнал вперед.

Следом пошли Йокот и Китишейн, лица которых светились радостью при виде униженного Кьюлаэры. Расстроенная Луа поплелась за ними, ее деревянная маска намокла от слез.

Кьюлаэра тащился вперед, негромко бранясь, но в его душе пробуждалось давно забытое чувство – страх. Страх оживал и рос. Кто бы мог подумать, что дряхлому старику удастся одолеть воина в расцвете сил!

Но все же дряхлым этого старика назвать можно было с трудом: он был далеко не так силен, как Кьюлаэра, но все-таки вовсе не слаб. И еще он был ловок; молодому человеку горько было это признавать, но он признал: старик был потрясающе ловок. Он бы счел его колдуном, но все, что делал старик во время драки, можно было объяснить и одной лишь его ловкостью, и крепостью его посоха.

Он был стар, седобород и, конечно, не столь быстр, как молодой. В драке старик не мог сравниться с ним в быстроте движений. Эта мысль доставляла негодяю удовольствие. Безусловно, ловкость старика в драке изумляла, но ведь никакая ловкость не поможет старику бежать быстрее молодого! Кьюлаэра решил, что сможет убежать, и очень легко, даже если Миротворец колдун!

Кьюлаэра не спешил, ждал подходящего момента. Амулет, ставший ночью таким – тогда, когда он осмелился напасть на старика, – ледяным, что проморозил его до костей, теперь не холодил кожу, а лишь сдавливал шею. Значит, в помыслах о побеге нет ничего дурного! Кьюлаэра шел вперед, опустив плечи, изо всех сил стараясь выглядеть побежденным и покорным, и искал подходящее место для побега.

Оно появилось, когда солнце висело низко над горизонтом по левую руку. Дорога пошла вверх; путники преодолели небольшой подъем и оказались посреди соснового леса. Налево и направо тянулись деревья, высокие, темные, безмятежные, стройные и прямые. Внизу ветвей было немного, и никакого подлеска, лишь ковер из игл покрывал бесчисленные тропы.

Кьюлаэра скинул мешки и со всех ног припустил в лес, вскоре издав крики радости и свободы. Он побоялся остановиться – только мчался без устали по лесу, обегая толстые стволы. Он слышал окрики, но бежал, и сердце его пело. Все-таки в конце концов он одолел старика!

А старик даже не пытался гнаться за ним.

– Ты должен задержать его, Миротворец! – закричал Йокот. – Он подкрадется к нам ночью и перережет глотки!

– Только мне.

Концом посоха Миротворец начертил на земле круг.

– Да, только вам! – кричала Китишейн. – А потом он поколотит всех нас и будет мучить нас в свое удовольствие! Ты можешь остановить его, Миротворец?

– Смогу, если вы помолчите и дадите мне произнести заклинание. – Мудрец воткнул посох в середину круга и заговорил на неизвестном языке, от которого у всех по спине побежали мурашки. Через несколько минут он поднял посох и удовлетворенно кивнул. – Должно помочь. Ну, молодежь, а теперь отправляемся в погоню.

– Как скажешь. – Китишейн быстро натянула тетиву лука. – Что касается меня, то, когда я иду охотиться на медведя, я вооружаюсь.

Луа испуганно отпрянула назад, но Йокот взял ее за руку и нежно проговорил:

– Не бойся, Луа. Если мудрец не боится, то и нам не должно быть страшно.

Луа неохотно пошла с остальными. Под деревьями сгущался мрак, и она сняла маску. Йокот снял свою и увидел, что глаза Луа полны ужаса.

Кьюлаэра быстро уходил от своих попутчиков. Ему хватило ума не снижать скорости, но он таки скакал и подпрыгивал от счастья, выкрикивал победные возгласы. Он не замечал, как ветви деревьев начали опускаться, как из них потек сок, загустевавший и превращавшийся в смолу, не замечал, пока путь ему не преградила низкая ветка, пышная и толстая. Кьюлаэра не придал этому значения, опустился, чтобы проползти под веткой, а ветка опустилась ниже. Кьюлаэра почувствовал резкую боль, заревел от ярости и неожиданности, дернулся раз, другой и обнаружил, что его волосы прилипли к смоле и запутались. Он пригнулся, чтобы не было так больно, потом попытался отломать ветку, но та оказалась зеленой и упругой – гнулась, но не ломалась. Он долго сражался с ней и в конце концов схватил себя обеими руками за волосы и потянул. Несколько прядей ему удалось вырвать с корнем, но дерево все еще крепко держало его.

Здесь его и нашли остальные – он в отчаянии ругался на ветку, которая упрямо не отпускала его и не ломалась.

– Хватит! – приказал Миротворец, взмахнув посохом. Кьюлаэра прекратил борьбу и с исступленным криком бросился на мудреца. Миротворец спокойно шагнул в сторону и подставил Кьюлаэре под ноги посох. Кьюлаэра споткнулся, взвыл от боли. Шишковатый, морщинистый кулак угодил ему в челюсть; ошарашенный Кьюлаэра утих и услышал, как Миротворец с презрением выговорил:

– Ну и видок у тебя! Ты славно постарался, запутывая свои длинные волосы в этой смоле, олух!

– Как ты освободишь его, Миротворец? – спросила Китишейн.

– Стоит ли? – мрачно сказал Йокот. – Пусть остается здесь и подохнет с голоду!

Кьюлаэра испустил хриплый злобный рев.

– О нет! – воскликнула Луа. – Это жестоко! Освободи его, мудрец, умоляю тебя! Ведь ты можешь!

– Ничего нет проще, – сказал ей Миротворец, – он бы и сам мог догадаться, как это сделать, если бы не был так заносчив.

Он вытащил нож, и Луа вскрикнула, но мудрец просто принялся отрезать Кьюлаэре волосы. Как только тот понял, что происходит, то начал протестующе мычать, но старик, не раздумывая, стукнул его, и тот снова обмяк. Нож рубил и рвал, а крепкая рука обхватила голову Кьюлаэры. Тот принялся отбиваться, но Миротворец сдержал его, отрезал последние пряди и отпустил. Кьюлаэра, продолжая отбиваться, рванулся в сторону, но, споткнувшись о ногу старика, грузно шлепнулся наземь.