Текст книги "Шведское солнце и пармезан"

Глава 7
Хильда

– Я читала в «Дагенс Нюхетер», что в Тоскане очень сильная организованная преступность. – С этими словами бабушка водружает на обеденный стол блюдо с дымящимися картофельными оладьями.

Для многих картофельные оладьи – заурядное шведское блюдо, которое традиционно едят по четвергам (в ресторанах его часто подают с салатами на закуску и брусничным морсом, которые входят в стоимость), но в доме бабушки и дедушки Хильды это самое настоящее праздничное блюдо, которое подают по субботам. И, должно быть, в этом заслуга Хильды. В детстве картофельные оладьи были ее самым любимым блюдом. Впрочем, сало и протертая с сахаром брусника важны здесь так же, как и тиара королевы Сильвии на вручении Нобелевской премии.

– В Тоскане? – удивленно переспрашивает Хильда и недоверчиво изгибает бровь.

– Да, так пишут в «Дагенс Нюхетер».

– Ты не ошиблась? – спрашивает дедушка, наполняя свой бокал низкоалкогольным пивом. – Может, на Сицилии?

– Нет, я уверена, что речь шла о Тоскане, – гнет свое бабушка, усаживаясь за стол.

Взгляды Хильды и дедушки встречаются, и он едва заметно улыбается. Маленькая, вечно беспокоящаяся по любому поводу бабушка.

– Это всего на недельку, бабуль, – утешает ее Хильда. – И глазом не успеешь моргнуть, как я уже буду дома.

– Да уж. Очень надеюсь, что ты вернешься к нам целой и невредимой, а не в пластиковом мешке, разделанной на куски мафией, – мрачно говорит бабушка. – Ну-с, приступим!

И они принимаются уписывать за обе щеки истекающие маслом картофельные оладьи, которые вместе с салом и брусникой буквально тают во рту. Хильда делает глоток пива, думая о том, что, если бы ей было суждено погибнуть в Италии от рук мафии, она бы все равно умерла счастливой. Под знойным небом, насытившись едой, которую имел в виду, скорее всего, сам Господь Бог, когда ее создавал – и вкусив самого лучшего в мире вина.

– Как прошла сегодняшняя уборка? – спрашивает чуть погодя бабушка. – Смотри, не перетрудись, а то, я слышала, молодые женщины сейчас сплошь и рядом доводят себя до полного изнеможения. Разве тебе недостаточно полного рабочего дня в детском садике?

– Это всего лишь временно, бабуль, чтобы подзаработать деньжат на поездку.

– Деньжат, чтобы подкупить мафию?

– Ну, хватит тебе, Ингрид, – не выдерживает дедушка и слегка хлопает бабушку по плечу.

– С уборкой все отлично, спасибо, что спросила. В квартале, где работает Зейнаб, такие красивые дома.

– Да, в самом деле. Очень роскошные виллы, – вставляет дедушка.

– А я нахожу их вульгарными, – не соглашается бабушка, выглядит она при этом преуморительно, с кусочком сала, прилипшим к уголку рта. – Понастроили, понимаешь, трехэтажных особняков с батутами, бассейнами и лужайками размером с Диснейленд. Не удивлюсь, если выяснится, что у них в садах есть даже посадочные площадки для вертолетов.

Хильда улыбается:

– Ну, это ты, бабуль, загнула.

– Напыщенные снобы, – высокомерно заявляет бабушка. – Вот мы – живем в своем скворечнике, и нас все устраивает. И что еще людям надо?

Хильда согласно кивает. Если уж на бабушку нашло настроение покритиковать, то тут только держись. В остальное время она милейшая старушка, мухи не обидит, но когда волнуется (вот как сейчас из-за поездки внучки и итальянской мафии, которая занимает все ее мысли), то принимается перемывать всем косточки. Мир за пределами ее крохотной квартирки приобретает очертания чего-то мрачного и враждебного, и все, что не вписывается в рамки их с дедушкой мирного существования, внезапно превращается в угрозу.

Хильда снова думает о той зеленой вилле, в которой она убиралась всего несколько часов назад, и чувствует, как у нее алеют щеки. Подумать только: она отплясывала там полуголая с пылесосом, словно какая-нибудь стриптизерша вокруг шеста. Невероятно. И потом внезапно из-за спины появился он. Словно из ниоткуда. Лохматый и в одних трусах-боксерах. Практически голый.

Последние часы эта картинка неотступно преследует ее. Так и мелькает перед глазами вперемешку с горечью позора. Словно ее мозги превратились в стиральный барабан, куда вместо белья запихнули сексапильную звезду эстрады и плеснули добрую порцию стыда.

Покинув во второй половине дня зеленую виллу, Хильда проехала чуть дальше вниз по улице и, остановившись, обернулась. Может, стоило вернуться, позвонить в дверь и попросить прощения? Простите, что напугала вас. Простите, что убиралась полуголой… Но она этого не сделала. Потому что он тоже был хорош. Уставился на нее и велел убавить звук. Никаких тебе «спасибо, что наводите порядок в громадном доме моей сестры» или «простите, что лежу и дрыхну в самый разгар дня, пока вы так героически трудитесь». Хам, можно сказать. Взлохмаченный хам, с умеренно волосатой грудью и в серых трусах-боксерах, от которых невозможно оторвать взгляда.

Но каким бы красавцем он ни был и сколько бы Хильда не балдела от его музыки и его голоса, у нее тоже есть своя гордость. Поэтому она покинула блистающую чистотой виллу, не попрощавшись.

Позже, вечером того же дня, Хильда лежит в гостевой комнате бабушки с дедушкой, где она провела всю свою юность, и думает об Италии. О том, что ее ждет совсем скоро. В животе слегка екает. Не только от предвкушения, но и от легкой тревоги.

Поездка обошлась ей в кругленькую сумму.

Оправдает ли она потраченные на нее деньги?

Успеет ли Хильда насладиться ею в полной мере?

И самое главное: когда все закончится, хватит ли у нее сил расстаться со сказкой и снова окунуться в череду унылых будней?

Хильда зажмуривается и делает глубокий вдох. За стенкой дедушка и бабушка пьют в гостиной свой вечерний кофе и слушают джазовые пластинки на старом проигрывателе.

И под звуки саксофона и фортепьяно Хильда постепенно уплывает в мир снов.

Глава 8
Расмус

Субботний вечер в семье Карины протекает по раз и навсегда заведенному распорядку.

Карина обожает готовить и даже в полночь способна закатить целый фуршет, а сегодня вечером вообще расстаралась и приготовила наивкуснейшее куриное пюре с йогуртом, тахини и кунжутом, острый соус с красным перцем и грецким орехом и табуле с петрушкой, что растет в горшках на кухонном окне. И в придачу испекла питу, собственноручно замесив и раскатав тесто, стоя по локоть в муке.

Потому неудивительно, что она страшно рассердилась на Андерса, который не стал дожидаться ужина и позорно набил брюхо чипсами.

На заднем плане работает включенный телевизор (правда, в данном случае в роли телевизора выступает белый экран как в кинотеатрах, занимающий собой одну из стен гостиной), по которому крутят повтор «По следу». Семья Розенов видела уже почти все выпуски этого телешоу, и не один раз, но Юлия настояла, чтобы они еще разок его посмотрели. Она обожает выкрикивать ответ, еще когда Кристиан Луук только готовится задать вопрос: «Куда мы направляемся?» Всякий раз, когда Юлия вопит: «ЛАКСО! СЕФФЛЕ! [6]6
    Регионы в Швеции.


[Закрыть] АБУ-ДАБИ!» – Расмус вздрагивает и покрепче сжимает бутылку пива в руке, чтобы та не расплескалась.

Еда у Карины, как обычно, получилась просто потрясающая. Большая тарелка Расмуса быстро опустела, и он, сытый и довольный, откинулся на спинку дивана. Андерс предложил Расмусу отведать бароло, но тот благодушно отказался. Он больше по пиву, как бы банально это ни звучало. Сидит тут, понимаешь, бывшая эстрадная звезда с пивом в руке и отказывается от шикарного вина. Но напиток за четыре сотни крон кажется ему чистым расточительством. Может, я и банален, думает Расмус, но разве это так страшно?

– А вот я с удовольствием выпью еще вина! – говорит Карина и машет своим бокалом.

– Конечно, дорогая. – И Андерс наливает красного своей жене.

Расмус смотрит, как Андерс опорожняет графин, испытывая в этот момент к сестре огромную нежность. Он рад, что она сделала правильный выбор. Нашла мужчину, который разделяет с ней ее любовь к радостям жизни. Вкусная еда, вкусное вино и… ведь в конечном счете именно это важнее всего для супругов. И пусть даже Расмус не всегда их понимает, но ему нравится посмеиваться над их явным чувством солидарности, когда они, пробуя новое вино, вместе распознают в нем нотки малины, смолы или кедра. Когда же дело доходит до Расмуса, то он всегда ощущает один тот же аромат: «Пахнет как в парке отдыха в Вэксъё в районе двух часов ночи. Или даже трех!»

– Как новая уборщица? Все нормально прошло? – спрашивает Карина, пока на стене разворачивается проекционный экран. Расмус хмыкает и делает глоток пива. Семья вернулась домой настолько довольной результатами своей игры в гольф, что он совсем позабыл рассказать им о приключении с уборщицей.

– Точно, – спохватывается он. – Но почему ты не сказала, что заменила Зейнаб?

– В самом деле? Значит, забыла. У Зейнаб какие-то семейные обстоятельства, она сказала, что ее подружка заменит.

– Ага. Голая подружка.

Карина, Андерс и Юлия дружно повернули свои головы к Расмусу.

– Что? – восклицает Карина.

– Ну ладно, не совсем голая, а в лифчике. Она убиралась в лифчике.

– Шутишь?

– Ничуть. И еще она на полной громкости слушала данс-бэнд.

Юлия смеется:

– Звучит так, словно она твоя самая ярая поклонница, которая повсюду тебя преследует, дядюшка!

– Да, я вначале тоже так подумал.

Расмус глотает еще немного пива и пытается отогнать от себя образ неистовой фанатки Лены. Волосы дыбом, безумные глаза. Все это осталось в прошлом. Больше не о чем волноваться.

– О боже. – Карина делает большой глоток бароло. – Прости. Я не знала, что подруга Зейнаб…

– Нет, не стоит говорить об этом Зейнаб. Ее подруга честно сделала свою работу. Просто убиралась при этом в лифчике. Надеюсь, это не твоя очередная попытка свести меня с сумасшедшей?

Карина закатывает глаза.

– Нет, я выучила урок, который преподнесла нам Патриция. Признаю, это была целиком и полностью моя вина. Но эта женщина точно не имеет к тебе никакого отношения. И здесь она больше не появится. Потому что в следующие выходные Зейнаб уже вернется к работе.

– Вот и славно, – откликается Расмус.

– Но это уже не важно, поскольку через неделю тебя самого уже не будет в Швеции. – И Карина широко улыбается. Андерс пихает ее в бок.

– Перестань терроризировать своего бедного братика. Если он не хочет – значит, не хочет.

Карина отталкивает от себя руку мужа и заглядывает Расмусу прямо в глаза:

– У тебя в запасе еще целый завтрашний день, Расмус. Самолет вылетает в восемь часов утра в понедельник утром. Ты можешь оттягивать сбор чемодана хоть до завтрашнего вечера.

Расмус кивает. И вдруг чувствует на себе взгляд Юлии.

– Что, милый ребенок, хочешь сказать что-то мудрое своему дяде?

Племянница пожимает плечами.

– Нет.

– Уверена?

– Нуу…

– Так-так?

– Я тут прочла одну штуку в «Будь здоров!».

«Будь здоров!» – любимый журнал Юлии. На его страницах пережевывают одно и то же, а еще там все зациклены на весе и далеком от реальности идеале стройной фигуры. Но ей все равно нравится это издание, в котором много пишут о саморазвитии и психологии.

– Там была статья про одну женщину, которая потеряла всю свою семью во время схода лавины в Альпах.

– О господи, Юлия!

Карина опускает бокал вина и строго смотрит на свою дочь:

– Что ты вообще читаешь?

– Я уже сказала. Это была статья в «Будь здоров!».

– Ты не должна читать такое.

– Почему это?

– Потому что… потому что…

– Ясно. – И Юлия закатывает глаза. – Потому что.

– Не смейся! От таких вещей бывает ПТСР!

– Из-за одной статьи в газете? – позволяет себе усомниться Андерс. – Да ладно тебе, Карина.

– Ты вообще знаешь, что означает ПТСР, мама? – спрашивает Юля.

– Да.

– Ну и что же?

– Эээ… посттерапевтический… терапевтический…

– ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОЕ СТРЕССОВОЕ РАССТРОЙСТВО, мама.

– Откуда ты вообще знаешь про такие вещи, Юлия? Это же так тяжело для психики!

– Может, она все-таки расскажет про статью, а? – молит Расмус.

Карина сердито подхватывает свой бокал и раздраженно откидывается на спинку дивана, оставив Расмуса и Юлию вести свой разговор.

– Ну так вот, – продолжает Юлия. – Она потеряла всю свою семью. За несколько считаных минут. Во время поездки в Альпы.

Расмус пялится на свою бутылку с пивом, глядя, как внутри шевелится пена.

– Ясно, – говорит он после паузы. – Жизнь не всегда сахар.

Юлия кивает. Несмотря на свой юный возраст, она уже в полной мере осознала несовершенство этого мира. К сожалению.

– Само собой, она была убита горем. Ее жизнь была сломана. Она перестала ходить на работу, перестала есть… в общем, перестала делать все.

– Угу…

– Таким вот образом она прожила несколько лет и попутно превратилась в хоардера [7]7
    От англ. hoarding – патологическое накопительство.


[Закрыть]. Знаешь, что это такое? Это когда человек собирает вокруг себя столько вещей, что его жилище превращается в помойку. Он до смерти боится выбросить любую, даже самую незначительную вещь, потому что страшно привязан к своему мусору.

– Ну, хорошо. А я-то здесь при чем?

– Погоди, сейчас и до тебя доберусь. В конце концов, у лучшей подруги этой женщины лопнуло терпение. Подруга отдавала себе отчет в том, что бедняжка уже довольно давно сознательно изолирует себя от людей, и поэтому предприняла так называемую интервенцию. Она заявилась к несчастной вместе с целой оравой сотрудников из клининговой фирмы, и они все вместе дружно принялись за уборку в ее доме. Они все таскали и таскали, выбрасывали и выбрасывали, пока жилище не начало приобретать нормальный человеческий вид. И знаешь, что в итоге произошло?

– Что?

– Во время уборки на чердаке был обнаружен ящик. Похороненный под мусорными завалами. И знаешь, что в нем оказалось?

– Труп? – выдвигает предположение Расмус. – И ее обвинили в убийстве и посадили в тюрьму?

Не переставая потягивать вино, Карина бросает на него мрачный взгляд. Юлия смеется и качает головой:

– Нет! Множество старинных керамических чашек.

– Какое разочарование, – огорчается Расмус. – Ты так рассказываешь, что я уж было понадеялся на нечто более захватывающее!

– Так это и есть самое захватывающее, дядя! Потому что до того, как эта женщина вышла замуж и обзавелась семьей, она занималась гончарным ремеслом! Все свободное время. Но когда у нее появились дети, тут уж стало не до керамики, и она напрочь позабыла о своем увлечении. Но когда увидела эти чашки и блюдца, страсть к гончарному кругу вспыхнула в ней с новой силой. И знаешь – теперь она ведет курсы по гончарному ремеслу для людей, у которых в жизни произошла какая-либо трагедия. Они так и называются: «Исцели себя глиной». То есть эта женщина помогает людям побороть свое горе, увлекая их гончарным делом. Ну, разве это не здорово?

Расмус заглядывает в полные надежд глаза своей племянницы. Ему не хочется ее расстраивать. Поэтому он улыбается ей. И согласно кивает. Пусть даже реальная жизнь куда сложнее и может оказаться совсем не такой радужной, какой ее представляют на страницах «Будь здоров!».

Будем надеяться, что Юлия никогда этого не узнает.

– Да, – кивает он. – В самом деле здорово.

– Правда ведь? А самое интересное, что ей бы никогда и в голову не пришло вновь заняться гончарным ремеслом, если бы не ее лучшая подруга, вздумавшая навести уборку в ее доме.

– Да уж. Это точно.

– Вот и все, что я хотела сказать.

– Спасибо, Юлия.

– А теперь, я думаю, пора оставить Расмуса в покое, – подает голос Андерс. – И посмотреть немного «По следу».

И все дружно поворачиваются к большому экрану, следя взглядом за движущимся поездом и Кристианом Лууком, зачитывающим вопросы.

Однако блаженство длится недолго. Спустя всего пятнадцать секунд Юлия вскакивает, и тишину гостиной потрясает ее вопль:

– Куала-Лумпур!

* * *

Около полуночи Расмус отправляется на вечернюю прогулку. Но не один, а с собакой. На самом деле пес принадлежит Карине, типичный избалованный любимец всей семьи, однако в последний год Расмус уделяет ему куда больше времени, чем сестра. Собаку зовут Майсан, ей четыре года, и она страдает неизлечимым недержанием мочи. Майсан спит в постели Расмуса, и каждый вечер он ее выгуливает. У Майсан лохматая черно-белая шерстка, и сама она словно крохотный шарик на четырех ножках. Сегодня на улице тепло. И захваченная Расмусом из дома джинсовая куртка совершенно лишняя. И неудивительно. Ведь завтра третье июня. Лето уже началось.

Майсан останавливается, чтобы пописать, и Расмус ободряюще ей кивает:

– Молодец, малышка.

Они бредут дальше по усыпанной гравием дороге, по обеим сторонам которой возвышаются красивые дома. А все-таки интересно, как там сейчас в Италии, думает Расмус. Среди зеленых виноградников и каменных вилл.

Стало бы ему лучше от этого?

Помогло бы ему это?

К еде он абсолютно равнодушен. Нет, неправда, покушать он любит. Но вполне довольствуется пиццей из «Билли». Что для его сестры совершенно неприемлемо.

Поднявшись на холм неподалеку от дома Карины, Майсан снова останавливается, на этот раз, чтобы покакать под кустиком. Пока она тужится, Расмус разглядывает раскинувшуюся перед ним панораму Норртелье. Роскошные трехэтажные виллы, крошечные домики рядной застройки, футбольное поле и бензоколонка. Он запрокидывает голову и смотрит на стоящий рядом уличный фонарь. Тот разбит. Трещина по диагонали пересекает плафон из пластика, дробя на части свет, падающий на асфальт.

Он хмыкает себе под нос. Плафон треснул давно: еще до того, как Расмус переехал жить к своей сестре два года назад.

И его все еще не заменили.

За это время в тихом городке много чего произошло. Люди рождались и умирали. На клумбах распускались и увядали цветы, белый снег заносил городок и таял по весне вновь. Разводились супруги, и вчерашние дети превращались в подростков. Ставились батуты, строились теплицы, и фасады домов заново покрывались свежей краской.

Жизнь продолжается.

И только этот уличный фонарь все мигает да мигает. Вот уже два года. И никому до этого нет дела.

Майсан глядела на Расмуса, давая тому понять, что она уже закончила свои дела и готова идти дальше. Расмус поглядел на нее в ответ и улыбнулся. Потому что принял решение. Он тоже готов. Он – тоже.

Часть вторая
Изменившиеся планы

Глава 9
Хильда

Аэропорт Арланда кишит людьми – не протолкнуться. Теперь понятно, почему за многими аэропортами закрепилось второе название «Скай Сити» – небесный город. Такое чувство, словно она в самом деле находится в центре города, где люди в любой момент могут оторваться от земли и улететь прочь, куда им вздумается.

У ног Хильды стоит розовая дорожная сумка, достаточно большая, чтобы вместить в себя всю ту одежду и обувь, которые ей понадобятся, но все же не настолько, чтобы ее нельзя было взять с собой в салон.

В аэропорт она явилась заблаговременно. Пожалуй, даже чересчур. Но когда сегодня утром Хильда открыла глаза, у нее было такое чувство, словно ей восемь лет и сейчас Рождественский сочельник. Рождественский сочельник! Дед Мороз! Подарки и вкусная еда, да-да-да! Так они пели в детстве. Теперь же эта песенка прозвучала бы чуть иначе: Италия! Италия! Тосканские долины! Масло из оливы! И нежный пармезан! Но ощущения были те же.

Одна нога Хильды нервно постукивает по твердому полу тесного пятачка между киоском с книгами, каруселью такс-фри и кафе, в котором стакан свежевыжатого апельсинового сока стоит восемьдесят девять крон. Ей срочно необходима новая порция жевательного табака. А лучше две. Она засовывает по комочку снюса за каждую щеку и убирает остатки в задний карман.

Впервые в жизни она отправляется куда-то одна. И от этого ей… немножко не по себе. Она не из тех людей, у которых денег куры не клюют и кто может позволить себе кататься за границу каждые полгода, и все же кое-куда она за свою жизнь выбиралась. Например, с группой девчонок на остров Крит, когда ей было девятнадцать (было довольно сыро, суматошно, но все же весело). Пять лет назад она ездила с бабушкой в Дублин. А еще прошлым летом был уик-энд в Праге с ее лучшей подругой Джилл. Четыре дня пива, искусства и красивых старинных улочек.

И вот теперь четвертая поездка Хильды за границу, и впервые она путешествует одна. Само собой, она спросила у Джилл, не хочет ли та составить ей компанию, но подруга недавно родила, а если у тебя появился ребенок и ты живешь в Норртелье, то как минимум на два ближайших года твой дом становится тебе тюрьмой, откуда ты уже ни ногой.

Хильда любит Джилл и души не чает в Сигге, ее шестимесячном пухленьком карапузе. Он так забавно агукает и постоянно хватает Хильду за пальцы, что она ждет не дождется, когда же он наконец заговорит. Тогда она будет читать ему сказки, они вместе станут ходить на детскую площадку, а там, глядишь, придет черед и Стокгольму и парку аттракционов Грёна-Лунд.

Но вместе с тем Хильда не может отделаться от беспокойства: как же сложатся ее отношения с Джилл в будущем. Они с ней очень дружны, с самой старшей школы.

Издевательства начались с переходом Хильды в седьмой класс. Нелегко быть маленьким и пухленьким. Впрочем, в старшей школе стало только хуже. Но однажды осенью, еще когда она была в седьмом, одна девочка по имени Алиция (тут уж ясно, если тебя нарекли Алицией, то у тебя просто нет другого выбора, кроме как стать стервой) решила выставить ее на посмешище. Хильда до сих пор помнит тот день. Они сидели в столовой – в тот раз на обед были картофельные клецки. Хильда обожала клецки (и до сих пор обожает), и это было заметно. Когда Хильда взяла себе третью порцию, в дело вступила Алиция. Это сколько же в тебя влезает, а? Хочешь, возьми и мою порцию, ненасытная ты наша. Хильда уставилась в пол, кусая губы и не в силах вымолвить ни слова. Но тут из-за соседнего столика поднялась Джилл – шатенка с большими клипсами в ушах, на которую прежде Хильда едва обращала внимание. Джилл бесстрашно уставилась на Алицию и во всеуслышание произнесла: Перестань молоть чепуху, Алиция. Лучше на себя посмотри – ты сама ну просто вылитая клецка.

На самом деле это было неправдой. Алиция вовсе не походила на клецку. Или же это была самая красивая клецка в мире. Ну просто Пенелопа Крус среди клецок. Но народ все равно заржал, и стыд Хильды как ветром сдуло.

Вот с того самого дня Хильда и Джилл – лучшие подруги.

Но теперь Джилл стала мамой, и все вечерние посиделки с вином, совместные вылазки в Стокгольм по магазинам и заграничные путешествия временно отошли на второй план.

Ну, ничего, мне это даже полезно, думает Хильда, стоя в аэропорту Арланда. Путешествовать в одиночку – это так по-взрослому. Фраза, словно взятая из романа Мии Тёрнблум. У ее бабушки есть все книги этой писательницы, она на них буквально молится, и сама Мия для нее этакий белокурый, малость истеричный Иисус.

И все же бабушка негативно отнеслась к этой поездке. Вечно она переживает по любому поводу. И, наверное, на то у нее есть свои причины. Ведь она, как ни крути, потеряла свое единственное дитя. Мама Хильды умерла, когда сама Хильда была еще подростком. И теперь для дедушки с бабушкой внучка – это самое дорогое, что у них есть. Вчера вечером Хильде по телефону пришло сообщение: Ты уверена, что должна ехать в Италию, Хильда? Мы тут с дедушкой недавно смотрели по третьему каналу документальный фильм про то, как одну женщину продали в сексуальное рабство в Умбрии, а это не так далеко от Тосканы. А вдруг та же самая судьба постигнет и тебя?!

Бабушка никогда не умела держать свои страхи при себе. Чем больше она ими делится – тем лучше, таков ее девиз. Но Хильда, которая вообще-то всегда во всем слушалась бабушку, отбила короткий ответ: Уверена, бабуль. И я не передумаю. Я тебе позвоню, когда прибуду на место. Передавай привет дедушке. Люблю вас.

Нет, наверное, мне все же стоит выпить кофе, решает Хильда. Пусть даже одна чашка в Арланде стоит как целый завтрак в Норртелье. Хильда направляется к «Старбаксу», берет себе двойной эспрессо и несколько раз дует на пенку, чтобы не обжечь губы. Она так сосредоточилась на своем кофе, что не обращает внимания на телефон, который безостановочно жужжит в ее сумочке.

Бросив взгляд на табло с расписанием вылетов, она вдруг понимает, что подошла очередь и для ее рейса. Наконец-то! С надеждой в груди она направляется к терминалу 32, пункт прибытия: ФЛОРЕНЦИЯ.

Однако, оказавшись на месте, она обнаруживает, что народу почти никого. И тут внезапно замечает знакомое лицо – женщина с темными курчавыми волосами. Хильда сразу ее узнает. Это же Паула! Организатор поездки «Солнце и пармезан» – кулинарные туры в Италию!»

Но что-то здесь не так. Паула выглядит совсем не такой радостной, как на фотографиях на сайте.

Скорее уж… подавленной.

Хильда в нерешительности подходит к ней и робко машет рукой:

– Паула?

– Да, это я. А вы… вы…

Паула делает паузу, словно собираясь с духом, и выпаливает:

– Вы летите в Италию?

Хильда нервно сглатывает.

– Да, а что?

Паула качает головой:

– Ах, Хильда. К сожалению, у меня плохие новости. Очень-очень плохие.