Текст книги "Первый человек"

8

За ночь мистраль покинул город. Возле узкого конца Бухты Чуда сильная волна окатила и залила «Джульетту» Местра. Ева, одетая в желтый дождевик, не сводила глаз с зубчатой линии берега и с рифов, которые море забрызгивало грязью. Де Пальма время от времени ронял несколько слов о береговых ориентирах и мысах, которые медленно скользили мимо машины. С этими местами у него были связаны семейные воспоминания.

Ему скоро должно было исполниться пятнадцать лет. Дед, если восточный ветер был не очень сильным, брал его с собой на рыбалку возле Риу и Плана. Мишель управлял лодкой и по приказу деда должен был в нужный момент выключать ее двигатель марки «Бодуэн». Потом старик вставал в центре их суденышка, раскидывал руки в стороны под прямым углом и выпрямлял шею. Какое-то время он стоял так, полузакрыв глаза, а потом говорил:

– Греби еще, Мишель!

И правая рука деда указывала на мыс Моржиу так же верно, как указал бы радар.

– Еще чуть-чуть.

Это означало «один взмах весла и не больше». Гребок – и левая рука деда оказывалась точно на одной линии с островками Империо.

– Стоп! Забрасываем!

Лески быстро разматывались, соскальзывая с пробковых пластинок. И каждый раз улов оказывался чудесным. Дед де Пальмы пятьдесят лет плавал по всем морям мира, бывал во всех заливах и на всех рейдах, и для него лучшими часами жизни были те, которые он проводил на воде. Внук относился к нему с почтением, потому что у деда маленькие глаза, как у всех, кто долго смотрел на океан, а по лицу деда можно прочитать о южных широтах больше, чем в любой книге.

– Ты замечтался, Мишель!

Это сказала Ева. Она догадалась, что ее мужчина опять затерялся в мире воспоминаний, куда она не могла проникнуть.

До конца поездки оставалось всего пять минут. Место, где находилась пещера Ле-Гуэн, можно было узнать издалека по длинной известняковой скале, которая четко выделялась на синем фоне моря. Эта полоса камня была покрыта похожими на свечи выступами, между которыми росли поодиночке сосны.

Когда они миновали суровую гряду Триган, стала видна каланка – длинная бухта в тени утесов. Деревенские домики со всех сторон теснились вокруг порта Сормиу, словно искали у него защиты. Их едва прикрывали несколько сосен, уцелевших от пожаров. Дальше к востоку был виден длинный гребень гор над каланкой Моржиу, кончавшийся остроконечным мысом. Мыс напоминал по форме лезвие ножа. Вода там была темнее, особенно у подножия утесов, нависавших над скалой Парус, и в каланке Трипери – бухте Требухи, огромном черно-белом каменном ущелье, где пляшут морские волны.

– Он, должно быть, знает, что мы близко, – сказал Местр.

– Я уверен, что знает, но это не важно. Если он открыл решетку без взлома, значит, у него есть дубликаты ключей. Тогда его будет легче найти.

Дома поселка Моржиу, зажатые между утесами головокружительной высоты и отвесным краем горного выступа Сен-Мишель, блестели под солнцем. Местр повернул «Джульетту», волны помогли ему, подтолкнув автомобиль, и мыс оказался сзади.

Плоская скала наклонно спускалась к морю и уходила под воду. Слева от нее находились маленький галечный пляж и широкий каменный уступ – промежуточная остановка для ныряльщиков.

Де Пальма вынул из поношенного спортивного рюкзака костюм для подводного плавания, плюнул в маску и старательно размазал слюну по стеклу, чтобы оно не запотело, попав в холодную воду. Ева посмотрела на него с тревогой:

– Не хочу тебя обидеть, но тебе ведь уже не двадцать лет, а я уже давно не видела, чтобы ты погружался под воду.

– Там всего тридцать восемь метров, это немного. Если почувствую, что не выдержу, поднимусь.

Ева бросила взгляд за борт автомобиля. Море вдруг потемнело и стало враждебным.

– Если через час я не вернусь, вызывай «Добрую Мать»[16]16
  «Добрая Мать» – так называется один из морских спасательных катеров в Марселе. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

– Как смешно! – воскликнула Ева, хотя на самом деле ей вовсе не хотелось шутить.

Де Пальма выпустил немного воздуха из баллонов, надел свинцовый пояс и присел на борт «Джульетты».

– Жан-Луи, у тебя есть анисовый ликер?

– Зачем он тебе?

– Вылей несколько капель в воду, так будет лучше.

Он надел на спину баллоны, поправил маску и опрокинулся в воду.

Скала круто опускалась в темноту. Дорады искали маленькие ракушки вокруг коралла, похожего на букет. В полумраке покачивались горгонии[17]17
  Горгонии – коралловые полипы.


[Закрыть].

Барон посмотрел на глубиномер и несколько раз взмахнул ластами, чтобы быстрее доплыть до места, где скала обрывалась.

Меньше двадцати восьми метров, потом тридцать… Он увидел бетонные блоки, поставленные Управлением подводных археологических исследований. Вход в пещеру был похож на полуоткрытый рот какого-то огромного спящего существа.

Барабанные перепонки сжимались под давлением водной толщи. Страх вполз в душу де Пальмы и стал отравлять ее своим холодным ядом. Нельзя терять время, понял Барон. Он направил луч фонаря на решетку и внимательно осмотрел ее, не упуская ни одной мелочи. На креплениях, соединявших ее со скалами, были тонкие царапины, как будто их чем-то скребли. Водоросли возле решетки были вырваны, но следов пилы на прутьях не было.

Между двумя бетонными блоками, в круге света, блеснул какой-то металлический предмет. Это был фонарь ныряльщика. Малый размер – длина около десяти сантиметров. На фонаре не было ни крупицы осадочных пород, значит, он попал сюда совсем недавно. Поднять находку оказалось непросто. Де Пальме пришлось придвинуть ее к себе кинжалом.

– Фонарь входит в комплект оборудования, который сдают напрокат, – пояснил Местр, взглянув на торец фонаря. – Здесь выгравированы номер и название компании-владельца: «Скубапро».

Эта компания лишь недавно появилась в очень закрытом мире любителей подводного плавания. Ее владелец подтвердил выводы Местра. Он сказал, что действительно сдавал напрокат «двухбаллонник» со всеми необходимыми принадлежностями. Комплект был возвращен сегодня утром, но без фонаря.

Чтобы добраться до квартала Монтредон, где находилась «Скубапро», надо было ехать примерно час вдоль берега моря. В пути волны и течения заставляли Местра вести «Джульетту» подальше от кромки воды.

За мысом Круазетт море стало спокойным. Они остановились в маленькой бухте перед деревенскими домами, где раньше жили рыбаки. Компания «Скубапро» размещалась в тупике, который перегораживала каменная стена. Сразу за стеной начиналось море.

В магазине десятки баллонов, желтых и белых, по большей части новых, стояли рядами вокруг компрессора. Предлагаемое снаряжение пахло солью, резиной и сухими водорослями.

– Человек, который брал у меня напрокат этот комплект, сказал, что потерял фонарь. Такое случается часто, особенно если человек забывает прикрепить к нему шнур. Надеюсь, ничего серьезного не случилось?

– Нет, ничего, не беспокойтесь, – заверил его де Пальма. – А как выглядел тот, кто брал у вас этот комплект?

Прокатчик задумался на несколько секунд, потом ответил:

– Маленького роста, немного лишнего жира на животе, половина головы лысая, возраст – лет пятьдесят. Он выглядел так, что я спросил его, умеет ли он нырять. Он показал мне свое свидетельство, и для меня больше не было вопросов.

– У вас записана его фамилия?

– Не знаю, он заплатил наличными, а вам известно, как это бывает.

– Не могли бы вы показать мне остальное снаряжение из того комплекта – то, что он вам вернул?

Хозяин «Скубапро» исчез за деревянной перегородкой. Стало слышно, как он роется среди каких-то железок. Через несколько минут он вернулся с двумя баллонами «Скубалунг» емкостью десять литров, рассчитанными на двести тридцать бар.

– Он брал у вас другие фонари? – спросил де Пальма.

– Да, еще два. Это нормально.

– Вы их перезаряжали с тех пор?

– Нет. У нас тут сейчас небольшой бардак…

– Не могли бы вы проверить, сколько заряда осталось в их батарейках?

Прокатчик снова исчез за деревянной стенкой.

– Значит, так. Он брал прожектор мощностью пятьдесят ватт и фонарь «Варио» на сто ватт. Пятидесятиваттный заряжен на семьдесят процентов, а «Варио» почти полностью. Он мало ими пользовался.

– Сколько времени он мог их использовать?

– Максимум полчаса. Если учесть, что батарейки немного разряжаются, даже когда фонарь выключен… да, я бы сказал – полчаса.

Значит, ныряльщик не входил в длинный туннель пещеры Ле-Гуэн, сделал вывод де Пальма. Он не переступил порог святилища, если только батарейка в одном из фонарей не разрядилась.

Выезжая из Монтредона, «Джульетта» двигалась вдоль границы квартала Пуант-Руж, потом вдоль пляжей Прадо. Шум города был почти не слышен, словно морской ветер уносил звуки Марселя далеко прочь, к пылавшему на горизонте закату. Де Пальма сел рядом с Евой и крепко обнял ее. Ни он, ни она не сказали ни слова, пока машина не въехала в Старый порт. Пристань, где Местр держал свою лодку, находилась возле ратуши. Он дождался, пока пройдет последний катер на Фриульские острова[18]18
  Фриульские острова – четыре небольших островка в Средиземном море, на расстоянии 4 километров от Марселя.


[Закрыть], и свернул в сторону.

Раздался пронзительный сигнал мобильника: пришло сообщение. Это была эсэмэска от Полины Бертон.

«Реми Фортен скончался».

* * *

– Смотри, сын, смотри!

Пьер Отран держит под мышкой маленькую коробку. Он помогает своему сыну Тома сесть в кровати. Мышцы Тома ослабли от успокоительных, которые ему ввели накануне.

– Что это?

– Закрой глаза!

Тома слышит шуршание картона: это крышка скользит вверх по коробке. Потом другой шум, выше по тону и более резкий – зашелестела бумага. Это почти песня о счастье: он напомнил Тома о рождественских подарках.

– Главное, не открывай глаза!

Пьер Отран кладет сыну в руки странный предмет.

Скажи мне, что ты чувствуешь; и главное – не смотри!

– Да, папа.

Пальцы Тома лихорадочно ощупывают предмет.

– Похоже на кусок дерева, но он холодный. Что это?

– Молчи! Попробуй угадать!

Веки Тома дрожат. Он делает огромное усилие, чтобы не открыть глаза. Его пальцы добираются до края предмета.

– Это статуэтка! Я чувствую, что это голова, а вот это – ноги.

Его пальцы лихорадочно скользят по предмету.

– Это «Человек с оленьей головой», – вполголоса говорит Пьер Отран. – В статуэтке живет дух, и он тебя излечит. Ты можешь открыть глаза.

Тома поднимает статуэтку на уровень своих глаз и медленно поворачивает ее в руке.

– Ее вырезал Первый Человек?

– Да, сын!

На лице Тома отражается растерянность.

– Как странно: она совсем холодная.

9

Центральная тюрьма города Клерво

7 декабря

Тома Отран положил перед собой журнал «История». Уже три дня он читал одну и ту же статью, упрямо и подробно изучая каждую фразу, каждое слово. Половину страницы занимал рассказ о проклятии пещеры Ле-Гуэн. В качестве иллюстрации была приведена фотография его сестры-близнеца. Уже девять лет Тома не видел ее лицо. Она и теперь красивая. И по-прежнему немного суровая. На лице все та же улыбка, которая не делала ее по-настоящему веселой. Сейчас, после заключения, после одиночества, он попытался представить ее себе.

Его разорвали! Его жизнь – только половина жизни. Словно клинок разрубил пополам каждую часть и каждый орган его тела. Утраченные половины далеко, в другой тюрьме.

Без Кристины он всего лишь калека.

Он закрыл журнал.

В библиотеке было тихо. Дежурный охранник с довольным видом листал комикс в другом конце зала. Двое заключенных сидели за столом и тихо разговаривали между собой.

Они приходили сюда, чтобы угодить начальству и заслужить условное освобождение, но никогда ничего не читали.

Отран медленно встал и задвинул свой стул под стол. Он смотрел прямо перед собой, словно собирался пройти сквозь стены тюрьмы. Придвинул вплотную к своему столу соседний. Охранник оторвал взгляд от комикса и спросил:

– Что-то не так, Отран?

– Все исполнилось! – крикнул Тома, не замечая взглядов, которые устремились в его сторону.

Охранник отложил свой журнал и строгим голосом приказал:

– Сейчас же успокойся, Отран!

– Все исполнилось!

– Я согласен с тобой. Но теперь сядь. Иначе ты вернешься в камеру.

Отран ответил на это убийственным взглядом, повернулся и зашагал в сторону коридора, который был отделен от библиотеки решетчатой перегородкой.

– Эй, убийца женщин! Ты опять несешь чепуху? – крикнул ему заключенный из-за другого стола.

Отран остановился и увидел, что на него показывает пальцем цыган Моралес, налетчик из восточного пригорода Парижа.

– Тебя надуют, убийца женщин. Я тебе клянусь: тебя обведут вокруг пальца.

– Моралес, замолчи, или пойдешь в карцер! – рявкнул охранник.

Охранник встал рядом с одним из стеллажей и окинул взглядом зал; поняв, что он здесь один, незаметно вынул свисток из кармана своей рубашки.

– Не хочешь мне пососать, педик? – шепнул Моралес, подходя к Отрану. – Смотри, мой… уже стоит. Иди ко мне!

Отран повернул голову в одну сторону, потом в другую, чтобы вернуть гибкость позвонкам.

– Так пососешь ты мне, гомик, или нет? – повторил налетчик.

Отран поднял правую руку на уровень своих глаз, медленно подогнул большой палец под ладонь, а остальные четыре выставил вперед, как пики.

– Вот он, знак!

Он согнул средний палец и пошел навстречу Моралесу. Тот встал в боевую стойку:

– Знак чего, педик?

Еще шаг вперед.

– Иди сюда, я тебя трахну. Иди, иди!

Моралес не успел отреагировать: удар был молниеносный и невиданный по силе. Резкий удар сразу двух ладоней по двум участкам сонной артерии. Моралес рухнул на пол, его рот наполнился кровью. Отран схватил его за волосы и ударил лицом об острый угол стола.

– Я Первый Человек. Я забираю твою жизнь, – произнес он.

Его голос дрожал от волнения.

Потом он поднял залитую кровью голову Моралеса и ударил ее об угол еще раз, изо всех сил. Лобная кость раскололась с треском, похожим на треск сухого дерева. Заключенные в ужасе убежали в дальний конец читального зала.

Отран окунул обе ладони в кровь, которая растекалась по блестящим плиткам пола, и умыл этой кровью лицо.

Из его горла вырвались отрывистые птичьи крики, похожие на клекот орла.

10

Профессор Палестро не был счастливым человеком. Здоровым человеком он тоже не был, но главное внимание он обращал не на здоровье. Казалось, что он ждал смерти. Он удалился от дел и поселился недалеко от пещеры Бом-Бон, над городом Кенсоном в нижней части долины реки Вердон. Именно здесь летом 1970 года он впервые в своей жизни руководил раскопками. Продолжение исследований привело его в департамент Дордонь, в огромное святилище с памятниками первобытного искусства, характерными для Франко-кантабрийского региона[19]19
  Франко-кантабрийский регион – археологический термин. Он обозначает область от Астурии на севере Испании до Прованса на юго-востоке Франции. В эпоху верхнего палеолита всю эту территорию населял один народ с практически одной и той же культурой.


[Закрыть], потом в Париж и, наконец, на его родину – в Прованс. Он исследовал и пещеру Ле-Гуэн; это была его последняя научная экспедиция – самая удачная, принесшая больше почета, чем любая другая, но и самая драматическая.

Полина Бертон свернула с департаментской дороги направо и поехала в обратную сторону, к городку Кенсон, колокольня которого сверкала на солнце посреди красных черепичных крыш. Позади этой ожившей рождественской декорации поднимались, как стены, две отвесных известняковых скалы; их разделял огромный разлом, темный и холодный.

Полина не была здесь уже около двух лет. Она была последней и любимой аспиранткой профессора Палестро и входила в число тех немногих людей, которые могли приезжать к нему, не договорившись о встрече заранее.

Старый профессор вставал рано и выходил из дома только для того, чтобы купить самое необходимое в городке или прогуляться по берегам Вердона. О нем говорили, что он наполовину сумасшедший и у него бывают галлюцинации. Полине так и не удалось определить, что в этих слухах правда, а что ложь. Она знала, что профессор большой оригинал, но это не вызывало у нее тревоги, совсем наоборот.

Жилище специалиста по доисторической эпохе раньше было фермой. Стены его дома были сложены из больших камней, серых и белых. Задняя стена прислонялась к каменистому склону, покрытому низкорослыми вечнозелеными кустами и пахучими многолетними травами. При доме была и земля – цепочка из нескольких холмов, тянувшихся от этого склона до соседнего серого утеса.

На ней медленно старели, как узники в тюрьме, несколько плодовых деревьев и одна виноградная лоза.

– Добрый день, Пьер! – крикнула Полина, хлопая дверью своего старого автомобиля двести пятой модели.

– Полина! Как ваши дела?

Палестро, должно быть, ходил в этих брюках месяц или два, а может быть, и дольше: они блестели на коленях. Обут он был в свои вечные высокие башмаки с кожаными шнурками. Над головой торчком стояла прядь волос, которую поднял ветер. Со времени их последней встречи профессор стал чуть больше сутулиться. Но орлиный взгляд, худое лицо с резкими чертами и отражавшиеся на этом лице мука и тревога были такими же, как раньше.

Полина поцеловала его в обе щеки и заметила, что от профессора пахнет вином сильнее, чем когда-либо раньше.

– Я привезла вам плохую новость. Хотела рассказать ее вам до того, как вы узнаете о ней из печати.

– А я уже давно не читаю ни газет, ни журналов, – ответил ученый и отвел взгляд в сторону поселка. – Что это за плохая новость?

– Реми Фортен умер. Несчастный случай при декомпрессии.

Палестро почесал голову. Новость, кажется, не причинила ему боли: он был мало знаком с Реми Фортеном.

– Бедняга! Погружаться под воду в этих пещерах всегда опасно. Будьте осторожны сами. Это место – скверная дыра, что бы о нем ни говорили.

Полина не знала, как изложить ему свои догадки по поводу несчастья с Фортеном. Ей было хорошо известно, что настроение профессора легко меняется. Он мог вдруг, без всякого предупреждения, замолчать и замкнуться в себе или даже прийти в ярость. Если так случится, ей останется лишь одно – уехать обратно. А она приехала сюда для того, чтобы поговорить с ним о человеке с оленьей головой.

– Вы еще получаете письма от коллег? – спросила она, чтобы перевести разговор на другую тему.

Палестро поднял руки; этот жест означал «мне это теперь не очень важно».

– В нашей науке уже мало новых находок. Их место заняли рассуждения и догадки, а я их остерегаюсь. Теперь имеет значение только ДНК. Наше место в конце концов займут химики!

Профессор нежно взглянул на Полину, и его нижняя губа задрожала, как бывает у старых людей, желающих скрыть свои чувства.

– Вы были моей лучшей студенткой!

Он сделал несколько шагов в сторону дома, потом остановился и добавил:

– За всю мою карьеру у меня были только два блестящих ученика, вернее, ученицы – вы и Кристина Отран. Другие только повторяли как автоматы то, что прочитали.

В доме было темно. Полина любила входить в этот полумрак. В те дни, когда она писала диссертацию, Палестро приглашал на выходные в свое убежище тех аспирантов, которых особенно ценил. Это было до того, как он перестал обращать на себе внимание и превратился в отшельника с непредсказуемым характером.

Каждую субботу во второй половине дня они ходили на большую прогулку вдоль Вердона, иногда доходили даже до пещеры Бом-Бон. А вечер заканчивали перед камином, болтая о доисторических временах и поедая жаркое, которое готовил Палестро по какому-то своему особенному рецепту. Он говорил, что эти кушанья достойны человека солютрейской культуры[20]20
  Солютрейская культура – культура первобытного народа, который жил на территории Франции и Северной Испании в середине позднего палеолита. Она существовала непосредственно перед упоминавшейся здесь мадленской культурой.


[Закрыть]. Только, в отличие от первобытных людей, профессор обильно орошал жаркое винами из верховий реки Вар.

– Садитесь! – приказал Палестро Полине своим баритоном, привыкшим звучать в аудиториях. – Мы выпьем чего-нибудь, а потом прогуляемся. Для сегодняшнего вечера у меня есть колбаса, которую мне привез с Корсики один старый друг. Когда-нибудь я представлю его вам.

Он положил ладонь на руку Полины, ниже плеча, и, понизив голос, попросил:

– Расскажите мне об этом несчастном случае.

– Мы спустились ниже. За отметки 306 и 307, туда, где вы остановились.

Профессор ничего не сказал, только закрыл глаза. Мысленно он сейчас был в знакомой подводной пещере.

– Мы нашли очаг. И в нем обугленные остатки кусков дерева. Данные лаборатории не оставляют сомнений: это были маленькие изображения лошадей и одно большое – бизона.

– Хорошо, хорошо! – пробормотал Палестро. – Вы начинаете восстанавливать рабочую площадку и команду. Это чудесно!

Он открыл глаза, долго и пристально глядел на свою ученицу, а потом сказал:

– Я искал этот очаг, но не успел найти из-за всего, что тогда произошло. Буду ждать вашей работы на эту тему и обязательно ее прочту. Но что это за несчастный случай?

– Поднимая на поверхность одну коробку, Фортен, должно быть, использовал аварийный буй. И поплатился за это.

– А почему он это сделал?

– Неизвестно; это остается загадкой.

После этого надолго наступила тишина. Палестро как будто был далеко от Полины. В его взгляде читалась странная пустота, словно ничто вокруг для него не существовало. Полина хотела продолжить разговор, но решила, что лучше подождать.

– Расскажите мне о своих открытиях, – попросил ученый, словно уже забыл о смерти Фортена.

Полина показала ему фотографии раскопок, которые сделала на различных этапах исследований. Палестро качал головой и поджимал губы каждый раз, когда какая-то подробность на снимке напоминала ему о прошлом. На последний снимок – фотографию великой бездны – он долго смотрел странным неподвижным взглядом.

– Эта бездна – ваша последняя загадка. И последнее препятствие, – сказал он Полине.

– Какая у вас теория о том, что она такое? – спросила Полина.

Луч солнца проник в комнату и начертил золотой круг на персидском ковре возле камина. Огонь в камине угасал, и Палестро подбросил в него одно дубовое полено.

– Нужно учитывать топографию этой пещеры, – пояснил он, прикрывая глаза рукой. – Она идет вверх. Все время вверх. Человек начинает подъем с глубины меньше тридцати восьми метров и быстро оказывается на уровне поверхности, а потом еще на несколько метров выше.

Полено вспыхнуло, и пламя отразилось желтыми завитками на темных стенках камина.

– Нет никаких причин считать, что там нет второго и третьего залов. Святилище было больше, и в прошлый раз мы раскопали не все. Это очевидно.

Он перевел взгляд на Полину и несколько секунд смотрел на нее.

– Вы согласны со мной, да?

– Да, профессор.

– Но это место приносит вред и гибель. Будьте осторожны!

– Почему?

– Вы знаете, что Кристина много копалась в этих историях о магии людей солютрейской и мадленской культур. Мне так и не удалось по-настоящему узнать, что она нашла. Эту часть своей работы она держала в тайне.

Профессор посмотрел, как Полина отреагировала на эти слова, потом заговорил снова:

– Вы знаете, что она проводила опыты с некоторыми видами магии?

– Нет, я этого не знала!

– Она последовала примеру Карла-Густава Юнга – одного из отцов психоанализа. Юнг долго жил среди индейцев народа пуэбло и среди африканских народностей. Он никогда ни с кем не говорил об этом по-настоящему… Это было для него чем-то вроде тайного сада мудреца. Он не хотел, чтобы над ним из-за этого смеялись. Однако большинство людей, знавших Юнга в то время, рассказывали, что после путешествий он сильно изменился… И что именно после путешествий он начал писать ту свою впечатляющую работу, которая произвела большой переворот в психологической науке.

Неожиданное воспоминание взволновало профессора; это было заметно по его дыханию, которое стало чаще. Он подождал, пока оно придет в норму, и продолжил свой рассказ:

– Я хорошо знал Кристину в эту пору ее жизни и могу вам сказать: эксперименты изменили ее. Она прикоснулась к этой магии начала времени перешла ту границу, которую мы отказываемся перейти, боясь услышать упреки коллег. Поверьте мне, Кристина не такая женщина, чтобы чего-то бояться!

Профессор сжался в своем кресле, и воротник его твидовой куртки накрыл ему затылок.

– Хотим мы того или нет, мы живем в иудео-христианском мифе. Вся наша культура может быть объяснена согласно этому мифу. А человек времен палеолита не знал этого мифа, как не знали его все первые народы.

Кристина хотела раскрыть эту тайну, на ее основе истолковать настенные изображения и понять мысли Первого Человека. Сделать то, что еще никому никогда не удавалось. Это был бы большой шаг вперед в науке о человеке.

– Но какая же у нее огромная гордыня!

Палестро пристально посмотрел на Полину и сказал:

– Без такой гордыни нельзя совершить ничего великого!

И начал носком ботинка вталкивать камешки в борозды, оставшиеся в полу комнаты с прежних времен, когда она была складом. Столкнув несколько штук, он произнес вполголоса:

– Глубина колодца, который находится на дне пещеры Ле-Гуэн, около двадцати метров. Дальше – неизвестность. Там может ничего не быть, а могут быть проходы. Будьте осторожны.

– Почему я должна быть осторожной?

– Потому что в святилище Первого Человека нельзя проникнуть, не рискуя собой.