Текст книги "Испорченные сказания. Том 2. Бремя раздора"

Зейир

Брат ждал его в обеденном зале.

Дарон Флейм едва виднелся за блюдами, числа которым, как казалось Зейиру, не было. В центре стола расположилось поражающее своими размерами блюдо с увесистым раскормленным поросенком. Прежде чем зажарить, свинью распотрошили, все съедобные внутренности вынули и перемешали с топленым жиром, сыром, орехами и травами, что поставляли Дримленсы. Затем этим нафаршировали поросенка, зашили и долгие часы готовили, чтобы после он украшал стол правителя земель. Вокруг приготовленной туши стояли горшки с топленым жиром, в котором плавала смесь из частей свиных ног, ушей, языков и хвостов, приправленная многочисленными корнеплодами. Рядом с этим великолепием стояло несколько небольших плошек с медом, травами и сыром. Это традиционное блюдо Флеймов у всех южных лордов вызывало ужас.

Кажется, дядю нынешнего правителя рода Вайткроу, Ктума, когда тот в юности прибыл на свадьбу Дарона Флейма, настолько впечатлили привычные Флеймам яства, что он не смог сдержать в себе завтрака, а после поспешно отправился на прогулку и более на пир не возвращался.

Сам Зейир в походе скучал по вкусной еде и сервировке, но даже он, привыкший есть от пуза и когда пожелает, понимал – одного поросенка им с братом бы вполне хватило. На столе Дарона же традиционное угощение почти терялось на общем фоне.

Зато не терялся сам правитель – его живот за последний год увеличился в размерах. Брат утверждал, что виной этому – нервное напряжение от обвинений в похищении Рорри Дримленса, отвратительный поступок Хагсона Глейгрима и подготовка к войне. Каждый прибавленный им фунт он оправдывал чем угодно, не желая смотреть правде в глаза.

Лекари уже давно переживали за здоровье правителя и пытались втолковать ему, что он не молодеет. Зейир слышал, когда бывал в Файрфорте, как бедные ученые мужи втолковывали лорду Дарону Флейму, что необходимо есть, а от чего отказаться, и видел, как казначеи тогда совали в лицо свои папирусы с расчетами. А уж что отвечал им старший брат, было слышно еще и в городе.

– Зейир! Брат, я рад, что ты наконец-то пришел! Ты пропустил завтрак. Составишь мне компанию? Лилан в Храме, Верд… Ох, мой сын пропал, Зейир, надеюсь, он скоро вернется! Фейлн и Марла покинули меня. Ох, я не люблю обедать один.

– Я не голоден.

– Но ты не спустился к завтраку! И теперь снова отказываешься от еды. Ты… ты заболел? – Дарон отодвинул блюдо с фруктами, которое было украшено торчащими во все стороны пучками сладких стеблей, чтобы лучше разглядеть брата. – Зейир, если ты болен, я призову всех лекарей, Гроссмейстер напишет в Цитадель и мы все исправим!

– Со мной все в порядке. Я не голоден, и только.

– Ты пугаешь меня. Может, хоть вина выпьешь? Поговорим с тобой, как в старые времена. Расскажешь мне про осаду.

– Дарон, давай поговорим начистоту. Чего ради ты позвал меня? Битва выиграна, но лишь одна из многих, и я должен быть там. Там, у границ, мое место, а не за стенами Файрфорта. И ты знаешь, что я хотел заполучить себе проклятого ублюдка Глейгрима и поквитаться с ним! – Зейир вскочил на ноги. Он злился и не мог справиться с эмоциями, да и не хотел. – А ты забрал его у меня!

– Успокойся, брат, и присядь…

– Ты не дал мне отомстить за мою дочь! Ты ведь знаешь, что она больна! Из-за него, Дарон. Из-за этого человека до твоей племянницы добрались длани Бога мучений. Он наслал на нее порчу, и она, моя бедная девочка, не смогла воспротивиться этому! Ты представляешь, что ей пришлось пережить?

Зейир не хотел садиться за стол к брату и тем более разделять с ним трапезу.

Дариа страдала, лекари делали для нее все, что могли, и самым правильным выходом была бы случайная смерть. Брату правителя предлагали такой вариант, как и предлагали отправить дочь на Остров, но он не хотел. Пока Дариа рядом, пока она жива и служит для всех вечным напоминанием, любой его поступок будет оправдан.

Пламя в камине взмыло вверх, и в зале стало жарче.

– Ты переживаешь за дочь и потому желаешь морить себя голодом?

– Да пусть под землю сгинет вся твоя еда и ты вместе с ней!

Брат правителя с яростью схватился за оранжевую скатерть и дернул ее на себя. Графины, тарелки, бокалы, вилки и ложки, изысканные блюда, над которыми повара корпели не один час, – все посыпалось на пол. Жир разливался по серым плитам, в него падали орехи и фрукты, со стола падали вкуснейшие яства, в том числе и поросенок, к которому не успели и притронуться. На мгновение Зейиру стало хорошо.

– Ты что творишь?!

Правитель нелепо соскочил со своего стула – его живот запрыгал рядом с ним. Лицо Дарона покраснело, как и всегда, когда он злился. Он махал руками и тряс располневшими щеками и складками на шее, подобно разъяренному индюку.

– Хочу, чтобы ты перестал жрать и начал думать как мой брат и как правитель Династии!

Пожалуй, сложно было придумать, в какой момент времени они, злые и раскрасневшиеся, сверлящие друг друга маленькими светлыми глазами, в растрепанных одеждах и с прилипшими к потному лбу волосами, выглядели бы еще более похожими.

– Ты растерял по пути весь разум? Я тоже переживаю за Дарию, я люблю твою дочь. И ее, и Эльсу, и Ласса – они и моя кровь тоже! И ты, брат, – моя кровь. Но даже если ты разнесешь весь Файрфорт, я не позволю тебе устроить расправы над лордом Хагсоном Глейгримом!

– Ты… Ты! Ты – всего лишь жалкая пародия на правителя. Ты способен только набивать желудок! Ты не представляешь, что значит любить, не знаешь, что такое смотреть на страдания детей. – Зейир стиснул кулаки. Он говорил столь убедительно, что начинал сам себе верить. Вообще же неспособность отомстить волновала его куда больше, чем здоровье дочери и ее душевные переживания.

– Заткнись! Сейчас же замолчи! Я прощу тебя за эти слова, но только потому, что ты мой брат.

– На что мне сдалось твое прощение?! Я прав, и ты знаешь это.

– Зейир, брат. – Дарон научился сдерживаться и быстро приходить к равновесию в душе. – Я понимаю, что ты желаешь мести. Но послушай меня, прошу. Мой старший сын, мой наследник Верд пропал. Я подозреваю, что его могли пленить или, еще хуже, убить.

– Глейгримы точно убили его. Или скормили своим ручным мертвецам. А может, и сделали из него такую же послушную гниющую игрушку.

Дарон изменился в лице. Его щеки затряслись, когда он попытался снова взять себя в руки. Со лба брата-толстяка скатывались капли пота, на светло-желтых и оранжевых одеяниях в районе подмышек и по всей спине проступали мокрые пятна. Зейир понимал, что Дарону было жарко, а пламя в камине лишь разгоралось.

– Мертвецы… Ох, Зейир, открой окно. Здесь невыносимо душно.

– Это все твои бесконечные яства, – проворчал брат правителя. Но просьбу он все же исполнил, открыл окно, и свежий воздух вернул к жизни старшего из Флеймов.

– Я надеюсь, что Верд жив. Да-да, ты скажешь то, что и Бьол, – это всего-то вера отца. Пусть так, но я не хочу терять надежды. А Фейлн, мой бедный и совсем еще юный мальчик, возглавляет военный поход, и я не знаю, увижу ли я его живым и невредимым. Он может потерять руку, ногу или жизнь. Моя дочь, милая и добрая Марла, что всегда доверяла мне, вдруг сбежала. Не знаю, что произошло, но думаю, в ее возрасте девушку из дома может увести влюбленность. Я понимаю, что она может вернуться с бастардом, а может и не вернуться вовсе. И у меня нет свободных людей, чтобы отправить их на поиски.

– Марла сбежала? И давно?

– Через цикл после отправления Верда. Подозреваю, что сыновья помогли ей. Оба или один из них.

– Но какое это имеет отношение к моей мести?

– У тебя есть сын. Ласс. Надеюсь, ты помнишь про него.

Зейир молча кивнул. Разумеется, он помнил про своего единственного сына – его надежду и опору.

Девять лет назад у Зейира случился конфликт с лордом Утосом Слипингвишем. Тогда Дарон Флейм только отдал своему брату возможность править перешейком между Дримленсами, Старскаями, Глейгримами и Флеймами – до этого землями руководил брат их отца, лорд Керт Флейм. После смерти дяди его место занял Зейир, тогда он был благодарен правителю за оказанную честь и свято охранял границы.

Лорд Утос тем временем мешал ему и все норовил ступить в чужие владения. Кроме того, у границы Слипингвиши, вассалы Дримленсов, начали строительство очередного замка и высокой стены, что совершенно не нравилось Зейиру. Он понимал, что за этой стеной будет скрываться опасность.

Дарон не захотел помогать ему, и тогда второй сын лорда Боуэна Флейма решил действовать самостоятельно. Ночью его люди прокрались на земли Дримленсов и подожгли деревянные башни и опоры стен. Разумеется, это привело к разрушению конструкции.

В долгу не остались и Слипингвиши – мстительные людишки отправили своих людей с диверсией, и те отобрали у крестьян все запасы, какие только могли унести, а все, что не получилось взять с собой, высыпали на землю и смешали с грязью.

Зейир решил не спускать это с рук, и его люди напали на крестьян Дримленсов, испортили всю провизию и увезли с собой двадцать два коня, девять юных дев и десять юношей, которых после принудили работать на новых хозяев.

Перепалки подобного рода не прекращались, но и не переходили за рамки, пока во время одного из таких набегов люди Флейма не убили Мортона Слипингвиша, сына Утоса. Это стало началом войны. Лорд Флейм клялся, что он ни при чем и совершенно не знал о присутствии юного Мортона. Но ему не очень-то поверили, и не зря. На самом деле Зейиру донесли о приезде мальчишки-лорда, которому не терпелось посмотреть, как продвигается возведение нового замка.

Вялотекущие стычки и мелкие битвы не интересовали никого. Два лорда, что обменивались стрелами и мерились убитыми друг у друга бойцами, раздражали лишь собственных правителей. Но через сезон, когда пришли холода и прежние набеги дали о себе знать, сражения стали яростнее. Зейир потерял в одном из них трех своих лучших рыцарей и советника Деумеса. Тот был прекрасным, верным человеком и отказался покидать своего лорда, которого он знал с рождения, на поле боя.

Второй сын лорда Боуэна Флейма был вынужден просить помощи, когда стало понятно, что ситуация накаляется. Он хотел стереть с лица земли всех Слипингвишей. Однако Дарон отказался присылать людей, в то время как на стороне вассалов Дримленсов выступили двое его соседей. Численный перевес был на стороне врага, войско Зейира насчитывало в два раза меньше пеших воинов и в три раза меньше конницы. У брата Дарона было преимущество в виде рыцарей и командующих, но оно не смогло бы спасти ситуацию.

И тогда Зейир обратился с просьбой о помощи к своему единокровному брату Крэйду Флейму, двадцатичетырехлетнему глупцу, который, как считал Зейир, как раз должен был мечтать участвовать в битвах и совершать геройства. У них с Крэйдом был один отец, но разные матери – лорд Боуэн потерял жену через год после рождения дочери, леди Алеаны, которую отдали в жены Экрогу Редглассу, женился второй раз и даже сумел дать жизнь еще одному сыну.

Глупый недобрат, вместо того чтобы помочь Зейиру, решил рассказать все Дарону, и тот приказал ему не вмешиваться. Зейир проиграл все свои сражения и готовился к смерти, но Утос Слипингвиш решил поиграть в благородство и предложил перемирие. Одним из условий стало скрепление мира союзом одной из трех его дочерей с сыном Зейира, Лассом. Это должно было обеспечить мир на долгое время.

Если бы продолжения у договора не было, то второй сын Боуэна собрал бы силы, пожелал бы врагу провалиться под землю и непременно взял бы реванш. Но Утос предложил, и не только ему, но и правителям Флейму и Дримленсу, забрать Ласса к себе. К лорду как к будущему мужу леди из Ветви Слипингвиш будут относиться с уважением и почтением, он не будет ни в чем нуждаться, и Зейир сможет видеть его так часто, как пожелает, но только на территории Дримленсов, пока оба ребенка не подрастут, чтобы пожениться.

Дарон тогда убедил брата сдаться, и Зейир ненавидел его за это все минувшие годы.

– Помню. И куда отчетливее, чем мне хотелось бы. Почему ты вспомнил про моего сына?

– Хагсон Глейгрим – ценный заложник, и чем целее он, тем выше его ценность. Может статься, что нам придется отдать его, чтобы вернуть моих сыновей. Например, Верда, если его пленили, но не убили наши противники. Быть может, ни Верд, ни Фейлн не переживут этой войны. Тогда единственная надежда останется на Ласса – твой сын сможет продолжить наш род после моей смерти. Понимаешь, Зейир? Тебе есть ради чего продолжать жить. Кроме своей мести.

– И при чем тут ублюдок Глейгрим, Дарон? Провалиться б тебе под землю, я не понимаю!

– Кроме выгодного обмена, он послужит и для другой цели. – Дарон набрал в грудь воздуха, выдохнул. Затем повторил это еще и еще. Даже с открытым окном ему было жарко.

Брат правителя готов был поклясться, что хуже старшему Флейму становится, когда вспыхивает камин. А он, как казалось Зейиру, разгорался пуще, когда его одолевали приступы ярости.

– Какой цели, Дарон?

– Закончить войну.

– Что?! Ты хочешь закончить войну просто так? Без победы над этими проклятыми лордами?! Когда у нас наконец-то появились достойные союзники?

– Довольно, Зейир.

– Да мы легко сметем этих любителей протухшего мяса, мы уничтожим их замки, мы сожжем их города и сровняем с землей! Мы…

– Прекрати!

Дарон ударил рукой по столу. Его лицо перекосила гримаса боли – он не рассчитал силу, однако продолжил говорить, потирая ушибленную руку:

– Перестань, Зейир! Эта война нам слишком дорого обходится. Пока все не зашло слишком далеко, я думаю, нам пора ее прекращать. Милорд Раял Глейгрим разумен, насколько я слышал, а значит, он тоже должен все понять. Он принесет нам извинения, и мы придумаем, что мы желаем получить за недостойное поведение Хагсона.

Нервы брата правителя были уже на пределе. Он никогда бы не поверил, что его близкий родственник, тот, что занял место отца, желает идти на попятную, если бы не услышал собственными ушами.

– Его голову!

– Ты безумен, брат! И ты начинаешь меня пугать. О Боги, как же здесь душно.

Правитель затеребил камзол на шее, тщетно пытаясь развязать многочисленные бантики из лент. Его лицо побагровело, но уже не от злости, и он все дергал и дергал воротник.

– Раял Глейгрим поднял мертвецов, и они напали на наше войско! И на войско Мортона Бладсворда.

Дарон хрипло засмеялся. Это вызвало приступ кашля.

– Ты уж давно разменял четвертый десяток, а все веришь в глупые сказания!

Смех стал последней каплей.

Зейир закричал.

Он не разбирал, что именно он кричит, кажется, желал Дарону смерти и как можно более мучительной.

Пламя вырвалось из камина и, не повинуясь никакой логике, пролетело через помещение и охватило правителя Великой Династии целиком. Зейир слышал нечеловеческие крики брата и желал, чтобы им никто не помешал. Не успели еще двери отвориться, как огонь охватил весь зал. Языки пламени взмывали ввысь, и ни слуги, ни советники, ни рыцари, ни лекари, ни кто-либо еще, спешивший на помощь лордам, не мог пробиться через огненные стены.

Самого второго сына Боуэна, стоял он или подходил ближе, огонь не трогал. Языки пламени расступались перед ним.

Старший брат все продолжал кричать, он был весь объят пламенем.

А Зейир улыбался и смотрел, как сгорает Дарон Флейм.

Клейс

Клейс не был готов к бедам, что свалились на его голову. Он не был готов к тому, что лорд Дримленс пропадет. Он не был готов к тому, что брат испортит отношения с Вайткроу и выдаст свою дочь замуж за сына Рогора Холдбиста. Регент не просил ни о чем из этого списка.

Лорд Форест все еще разрывался между двумя королями, не зная, чью сторону ему следует принять. Лжеаурон радовал его каждый день, Клейс присутствовал на его уроках, он беседовал с сидящим на троне мальчиком каждую минуту, что выкраивал для этого, и не переставал восхищаться, как из сына простолюдина могло получиться нечто подобное. Второй мальчик, хоть и взял все лучшее из внешнего вида Гийера и Аалии, оказался удивительно капризным и вредным ребенком весьма посредственного ума. И Форест не просил взваливать на него ношу ответственности и выбора.

Он не просил, чтобы Флеймы и Глейгримы развязали войну, не просил и Брейва Бладсворда принимать сестру-беглянку, а после ее предательства покидать Ферстленд.

Когда законный правитель востока явился к нему в сопровождении небольшого отряда преданных людей и мальчика-воспитанника и попросил разрешения покинуть королевские земли, чтобы отправиться в путешествие, регент пытался его отговорить. Клейс не хотел терять одного из немногих здравомыслящих лордов во время творящегося вокруг безумия.

Однако Брейв упорно стоял на своем.

– Ваше Высочество, – сказал лорд Бладсворд в ту встречу, – в моих владениях меня преследуют призраки прошлых ошибок. Вся моя жизнь рушится на глазах. Более там нет для меня места.

– Вы – правитель своего рода. Вы – хозяин своих земель и уважаемый всеми человек, милорд Бладсворд. Ваш народ любит вас, он всецело подчиняется вам, не из-за страха или не имея другого выхода. Ваши люди ценят вас и Его Величество тоже. Вам незачем покидать свой дом.

– Это более не мой дом, Ваше Высочество. Кнайфхелл стал для меня чужим. Моим народом теперь будет править не менее законный лорд – мой дядя Мортон Бладсворд. Уверен, что у него получится лучше, чем у меня.

– Лорд Мортон – воин, а не правитель. Милорд, я слышал про вашу сестру, но это совсем не повод сбегать. Я не стану говорить, что понимаю ваши чувства, ведь никогда не сталкивался с подобным. И я не стану отговаривать вас или силой принуждать остаться, но я хочу понять, что побудило вас отречься от своих прав и пожелать судьбы обычного простолюдина-моряка.

– Я никогда не врал Его Величеству и не стану врать вам. Меня гонит прочь страх.

– Страх? Я знаю вас много лет и не встречал никого, кто бы смог назвать вас трусом.

– Я боюсь, Ваше Высочество, что мое проклятие перейдет на моих близких. Я боюсь, что если останусь на своем месте, то лишусь ума от боли и разочарования, что мне приходится переживать. Да, весь мой род всегда славился прекрасными бойцами, Бладсворды – лучшие из воинов, рыцари, бесстрашные на поле боя и несколько безумные в своей верности короне. Но одно дело – на поле боя, а совсем другое – каждый день расплачиваться за грехи.

– Проклятия, опять проклятия. Даже лорды любят думать про проклятия, верят в них и Богов. Если бы Боги на самом деле существовали, то сейчас с вами разговаривал бы не я, а Гийер. Если бы они были, то из всех детей Аалии выжил бы не один Аурон. Если бы Боги думали о нас и их заботила бы наша судьба, то брат никогда бы не поднимал руку на брата, сын на отца, а люди бы не терзали и не убивали бы других людей ради собственного удовольствия.

– И давно вы утратили веру в Богов, Ваше Высочество?

Регент повернулся.

Его взгляд, хоть перед ним и стоял Брейв, был устремлен на стену, где висели портреты королей. Среди множества незнакомых лиц он узнал троих – Фалин Добрый, Гийер Справедливый и Аурон, хоть пока его и не короновали, занимали центр стены.

Когда-нибудь, спустя десятки лет, его дети-бастарды, а быть может, и внуки будут так же смотреть на портреты новых королей, следующих Старскаев. Они, как и Клейс сейчас, не будут помнить всех их по именам, и, скорее всего, Гийер Старскай станет лишь каким-то неизвестным лицом на холсте.

Фалин Добрый Старскай издал множество указов, он успел поучаствовать в войне, в строительстве и навсегда оставил память о себе. Тхомен Властный Старскай, что жил, насколько помнил лорд Форест, сто двадцать лет назад, не совершил почти ничего выдающегося, был не самым приятным человеком, если в летописях все верно, но издал единственный указ, изменивший многие устои – он запретил лордам, и особенно королевскому роду, заключать близкородственные брачные союзы. Всего сотню лет назад этому противились, называли короля безумцем, но теперь все следовали завету. Ныне считалось, что правильнее найти леди из Малых Ветвей или даже незаконнорожденную дочь лорда, нежели сыграть свадьбу с сестрой, кузиной или тетушкой.

Гийер Справедливый Старскай же приводил в порядок земли и разбирался со всеми проблемами, что остались после введения новых законов Добрым королем, и люди любили его. До сих пор народ горевал о потере хорошего короля, однако уже через пару десятков лет про Справедливого Старская забудут. Созидание и благородство запоминаются куда хуже решительности, властности, кровопролитий и разрушений.

– Довольно давно. Я с юных лет верил скорее в силу человека, в его таланты и дух. Но болезнь моего наставника и друга вынудила меня искать все способы спасения. Два года я посещал Храмы и молился, каждый день я вставал и шел к алтарям, чтобы достучаться до Богов. Я приносил пожертвования и умолял жрецов, что твердили о своей связи с высшими силами, стать моими парламентерами и помочь. Мне обещали помощь, но Гийер умер. Мне твердили, что он в лучшем из миров, Боги заботятся о благополучии короля, и там его не терзает болезнь. Но если этот лучший мир существует, почему все мы не там? Почему Боги не возвращают тех дорогих и близких нам, без которых не мила жизнь? Никто не видел тот мир, но все говорят о нем. Я не верю в него. Гийер Старскай мертв. Он не наблюдает за своим сыном, я не могу посоветоваться с ним, а его тело гниет. Оно медленно, но верно обращается в пыль в усыпальнице Санфелла.

– На вас свалилось множество бед, Ваше Высочество. Но вера помогает человеку пережить все. Именно вера позволяет пережить горечь утраты, она способна поднять на ноги и заставить идти в новый день.

Лорду Форесту показалось, что милорд Брейв изволил пожалеть его. И почему все считают своей необходимостью переубеждать разуверовавшего человека?

– В самом деле? И ваша вера помогает вам? Вы бежите с материка, испугавшись непонятного проклятия. Ваша вера в Богов терзает вас уже многие годы. Меня с постели каждый день поднимают мои обязанности. Только мой нрав и упрямство помогают мне продолжать двигаться вперед. Только моя семья служит мне опорой и вселяет надежду, что если случится что-либо, то они помогут мне. Если молитвами можно исцелить, то для чего нужны лекари? С тех пор как Фалин стал помогать лекарству процветать, больше детей стало доживать до своего взросления, старики стали проживать жизнь на несколько лет длиннее, а некоторые болезни перестали быть смертельно опасными. Это сделали люди. Люди, милорд Брейв, а не Боги.

В Большом зале стало тихо.

Брейв не был согласен с Клейсом, регент понимал это, но и спорить он не хотел. Лорд Форест, в свою очередь, не желал навязывать кому бы то ни было свою точку зрения. Мужчины молчали и думали, как продолжить разговор так, чтобы это не привело к конфликту.

Наконец Клейс решил спросить то, что его на самом деле интересовало:

– За что на вас легло проклятие?

Лорд Бладсворд посмотрел на пол. То ли он не хотел говорить это никому, то ли именно Форесту, а быть может, он не мог сформулировать мысль и на самом деле только сам нагнетал обстановку, убеждал себя и верил в надуманное.

– Я не уследил за сестрой. И я виноват, что она сбежала и стала такой.

– Вы были еще юны. И каким образом именно вы стали виновны? Вы насильно увели ее в Цитадель?

– Она пришла ко мне за два дня до побега и попросила совета. Тогда я сказал ей, что подчиняться правилам глупо и не нужно, поступать по сердцу – единственный правильный путь.

– В том возрасте и я сказал бы то же самое. Все молодые горячи и в чем-то безумны. И все бесстрашны, считают себя бессмертными и самыми мудрыми на всем свете. То, что говорят прожившие долгую жизнь, они считают глупостями стариков и истинный смысл и полезность советов понимают в лучшем случае спустя пять-десять лет, а некоторым и вовсе не дано осознать правильности речей.

– Да. Но после моих необдуманных слов Эрин сбежала. Я не узнал у нее тогда, что же влекло ее, чего желало ее сердце. И из-за этой глупости, из-за моей неосмотрительности и нежелания послушать юную леди я смог встретить сестру лишь теперь.

– Это единственное, что гложет вас?

– Когда у меня была жена, живая и здоровая, я позволил себе полюбить другую женщину.

Клейс чуть не рассмеялся. Брейв говорил, словно юнец, возвышенный идеалист лет пятнадцати.

– Люди склонны влюбляться. Жену вы не выбирали, и я понимаю, почему вам могла приглянуться другая женщина. Я догадываюсь, что вы проводили с ней ночи, и это тоже тяготит вас. Вероятно, у вас есть даже ребенок от этой женщины и… О, Эуан! Он похож на вас куда больше, чем Эриза Редгласс, ваша законная дочь. Эуан – не сын вашего друга, верно?

– Вы наблюдательны, Ваше Высочество. И всегда так быстро понимаете, что к чему?

– Жизнь заставила меня научиться анализировать и рассматривать все возможные варианты. Тот, что я сказал, был самым логичным.

– Эуан мой сын. Я подговорил богослужителя, и тот обвенчал меня с моей возлюбленной. Многоженство карается проклятием – так и случилось. Моя возлюбленная умерла вскоре после родов, моя законная первая жена лишилась ума и сбросилась с крыши. Душевнобольная, запертая в своих покоях до приезда Гроссмейстеров из Цитадели Мудрости, она каким-то образом выбралась, прокралась мимо стражи, забралась на крышу и рухнула с нее вниз.

– Насколько я помню, говорилось, что она выпала из окна, когда, испугавшись, что Эриза упадет, оттолкнула от него дочь.

– Да, именно это и знают все. Однако это ложь. Я не смог бы объяснить, каким образом мои воины не заметили леди Бладсворд. Никто так и не понял, как она сумела забраться так высоко. А Эриза… Моя бедная дочь долго винила себя в смерти матери, она не находила себе места, и я, вместо того чтобы сознаться и выслушать насмешки о внимательности стражи, предпочел скрыть истину. Это – еще один мой грех.

Регенту было что сказать, однако, когда кто-то изливал душу, требовалось молчать и слушать.

– После смерти Тиаделы я не признал своего сына, потому что боялся огласки, я боялся, что надо мной станут смеяться. Мой бастард стал для всех сыном моего друга и горько переживал его смерть. Даже тогда я не смог открыться Эуану. И это еще один мой грех. Я быстро выдал Эризу замуж для того, чтобы ее не коснулась расплата за мои пороки.

– Вы не представляете, как много людей с похожими судьбами. Однако никто из них не бежит из Ферстленда. Вы не самый отвратительный человек, не стоит так переживать.

– Но именно я разгневал Богов своим поступком. Я дал обещание нести траур десять лет, сдержал его, и оказалось, что этого недостаточно. Когда моя сестра вернулась и я нашел себе новую жену, я поверил, что теперь все наладится и я смогу жить… как положено. Мой нерожденный ребенок погиб. Моя сестра убила Лилор, которая могла дать мне наследника. Лорд Мортон, вероятно, был прав – я не тот лорд, что достоин править. И я сам не желаю этого более. Покинуть Ферстленд – мое единственное желание. Если я смогу при этом послужить вам, Ваше Высочество, и Его Величеству Аурону Старскаю, то не зря проживу жизнь. Быть может, все мои проступки, все, что были за мою жизнь, – может, все это вело меня именно к такому исходу? Быть может, это и есть мой истинный путь?

Клейс не смог убедить Бладсворда отступить от своей цели. Несколько дней он беседовал с правителем востока, но в этом не оказалось смысла. Регент переговорил и с бастардом Эуаном – мальчик был полной копией своего отца, он мечтал о путешествиях, о неизведанных землях, о морских сражениях и горел желанием увидеть чудищ из глубин. Ему это было простительно – он был еще ребенком, а Брейв… Бороться с упрямцем еще дольше Клейс не желал.

Регент выделил пять кораблей с хорошо обученными моряками, воинов и лекарей и отпустил глупца. Быть может, слабовольный Брейв и в самом деле послужит куда лучше в качестве путешественника, а через сезон успокоится и вернется домой. Все, что мог, Форест для лорда сделал.

Прошло четыре цикла с тех пор, как лорд Бладсворд отправился изучать Новые Земли, а может, и открыть еще что-то. Возвращаться он пока не торопился, и Клейсу это не нравилось. Еще менее ему понравились новости про воюющие Династии.

Наследник Дарона Флейма пропал, никто не знал, где он, быть может, среди мертвых его не смогли узнать. Бладсворды присоединились к войне – отправились вместе с Глейгримами, но посреди сражения переметнулись к Флеймам. Они захватили в плен Хагсона Глейгрима, и лорд Мортон, судя по всему, продолжал присылать новым союзникам войска.

Проклятый Брейв предпочел сбежать, и теперь лорд-воин, что остался вместо него, лишь портил регенту и без того плачевную ситуацию!

Культ Первых, война, предательства, сбежавшие лорды, бунты, жалобы от крестьян на слишком большую дань и два Аурона, одного из которых скоро наступит пора короновать… Мало было Клейсу проблем, так еще и леди Шау Лоудбелл писала регенту через день письма странного содержания – после смерти ее мужа, болезни дочери и пропажи сына она, верно, лишилась ума. Леди утверждала, что ее сын жив, что она видела его и знает, что Велеса Лоудбелла пленили.

В похищении и истязаниях сына Шау обвиняла рыцаря из Серого Ордена, сира Саттона Настойчивого. Почему выбор бедной женщины пал именно на наставника Велеса, лорд Форест не ведал и, признаться, не горел желанием разбираться. Он и так делал все, что было в его силах.

Когда Велес пропал, регент отправил к леди Лоудбелл отряды Серых рыцарей, чтобы помочь найти мальчика. Он отправил ей несколько советников, лекарей и оказывал посильную помощь золотом и словом. Он отвечал на все ее письма, сочувствовал и обещал помочь. Клейс не любил бросать слова на ветер, и потому с сиром Саттоном и впрямь поговорили. Он вызвал к себе рыцаря, долго и аккуратно выведывал обо всех его передвижениях.

Оказалось, что рыцарь не покидал Санфелла, и стража подтвердила его слова. Лишь один раз, когда Велес уже пропал, он вышел за стены внутреннего города и спустился вместе со своим приятелем в нижний. Саттон рассказал, что у них было три лошади, так как они везли с собой мешки и корзины с едой для семьи погибшего друга.

Клейс выяснил и у других рыцарей, где был обвиненный женщиной, а затем поговорил с семьей того самого умершего друга, и все подтвердили слова сира Саттона. Более причин подозревать его не осталось, и обо всем, что удалось выяснить, он незамедлительно написал главе Ветви Лоудбелл.

Но на этом убитая горем женщина не успокоилась. Уже второе письмо от нее гласило, что рыцарь все подстроил и именно он пленил Велеса, так как она лично это видела. Она не могла объяснить, каким образом, но говорила, что находилась в теле сына. Она слышала, как Саттона называли по имени и как он приходил к клетке, где сидел ее бедный пропавший ребенок. Отправлять правительницу рода на Остров, когда ее дочь больна и на семью свалилось множество бед, было бы бесчеловечно, однако и отвечать на очередное послание у Клейса не было никакого желания и сил.