Текст книги "Закрой глаза – я тут"

Ксения Баженова
Закрой глаза – я тут

Грибы бывают двух видов. Один смертельно ядовитый, убивающий тех, кто его съедает, и называется он «скамейкой жаб» (англ. toadstool), другой безвреден. Смертельно ядовитые грибы наполнены густой, слизистой и липкой жидкостью, которая не подчиняется законам природы и пищеварения. Такие грибы ужасно опасны, их надо избегать.

Большой гербарий (Великобритания, 1526 год)

1
Октябрь. Италия. Дом

Сначала они долго кружили по серпантину. Там, над горой, висела фиолетовая туча, но здесь едва накрапывало. Внизу расстилался осенний разноцветный лес. Казалось, непроходимый, если бы кое-где из красно-оранжево-желтых красок не струились и не исчезали в воздухе, наполненном запахом влажных листьев, древесной коры и земли, невесомые струйки молочно-белого дымка из печных труб, растворяющиеся в серой туманной мгле. Водитель, молчаливый, как это ни странно звучит, итальянец, довольно пожилых лет, с лицом, изрезанным морщинами вдоль и поперек, в засаленной бейсболке и синей ветровке, сбавил ход – поворот, который, по его расчетам, должен был давно появиться и никак не показывался, наконец промелькнул среди деревьев так неожиданно, что даже пришлось сдать назад. Ровная, красивая просека, покрытая сосновыми и еловыми иголками, мягкая и пружинистая, как мох, равномерно покачивала машину, и Чира задремала на заднем сиденье. Но постепенно то с одной, то с другой стороны полезли неаккуратные кусты, царапающие автомобиль за бока; среди них высились старые деревья с замысловато запутавшимися высокими корнями, нагло лезущими под колеса. Просека вдруг покрылась ямами разной величины, каждую из них таксист глухо одаривал ненормативным словом. Неухоженная петляющая дорога тянулась и тянулась, вдруг они пересекли границу сиреневой тучи, и вода внезапно хлынула на них сверху, как из опрокинувшейся гигантской лейки. Колотили по крыше сотни тысяч маленьких и крепких капель, устраивая заехавшему в лес чужаку настоящий артобстрел и мгновенно превращая в чавкающее засасывающее месиво и без того неровную дорогу. Ошибиться путешественники не могли, от дороги не отходило никаких съездов, но путь стал казаться слишком долгим и водителю, начавшему уже по-настоящему проклинать бесконечные петляния по размытым буеракам, и его попутчице.

Она еще в Риме не смогла дозвониться по данному отцом телефону хозяйке виллы, но он, услышав об этом, велел ехать в любом случае: хозяйка точно обещала быть в это время на месте. А если ее не будет, подумал он уже о своем, то время для принятия важного решения ему в любом случае удастся потянуть, пока девчонка смотается туда-сюда.

Наконец они выехали на круглую лужайку перед большим серым домом, казавшимся по-импрессионистски размытым за косыми струями низвергающейся с небес воды – и оттого таинственным. Во дворе стоял джип, увидев который Чира отпустила водителя, предварительно дав ему хорошие чаевые: Scusi[1]1
  Извините (итал.).


[Закрыть]. Она чувствовала себя виноватой, что завезла его в такую даль и по такой погоде. Таксист смягчился, сказал что-то утешительное и, показав пальцем в небо, произнес фразу на плохо понятном ей сицилийском диалекте, из которой она вычленила общий смысл: такие дожди осенью в горах надолго. Зонт уже не спасал. К тому времени, когда Чира нашла на калитке звонок, она насквозь вымокла. Обхватив себя руками, Чира растирала ладонями плечи, пытаясь согреться, однако это не помогало. Мало того, никто не открывал. Чира нажимала на кнопку еще и еще, терпеливо ждала, а когда окончательно продрогла, и уже казалось, что даже кожа ее вымокла насквозь, стала изучать устройство замка с той стороны решетки и, случайно надавив плечом на мокрые ледяные прутья калитки, обнаружила, что та открыта. Не очень дружелюбно скрипнув заржавевшими петлями, она впустила Чиру на тропинку, выложенную старинными плитками. Поскальзываясь на их отполированной временем поверхности, девушка добралась до крыльца и постучала в дверь. Молчание. Чира не стала вновь демонстрировать степень своей воспитанности, а приоткрыла дверь и осторожно вошла. Гостиная встретила ее мрачной тишиной: «Buon giorno![2]2
  Добрый день! (итал.)


[Закрыть] Есть кто-нибудь?» Сырая одежда прилипла к телу. «Господи! Мой чемодан!» – Чира быстро побежала к калитке и забрала небольшой мокрый «Самсонайт» на колесиках. Его подарил ей отец перед отъездом. Одежда внутри него еще не успела промокнуть. Сбросила вьетнамки и, пристроившись между спинкой дивана и комодом, Чира целомудренно завернулась в маленькое полотенце и, постоянно оглядываясь, переодела мокрые трусы и джинсы, сверху надела сухую белую футболку с Микки Маусом взамен вымокшей с Лолли Поп. Долго думала, куда пристроить снятые вещи. Аккуратно положила их на чемодан. Увидела шкафы с книгами, выбрала одну по искусству с красивыми иллюстрациями и села полистать ее на диван в ожидании хозяев. Прошел почти час, никто не появился. Хотелось есть, она набрала отцу узнать, что ей делать, но сети не оказалось. Выключив и заново включив телефон, Чира еще раз убедилась в отсутствии связи. Ходить разглядывать дом в этой ситуации ей показалось не совсем приличным, ливень вроде поутих, и гостья решила прогуляться. У двери обнаружилась большая керамическая ваза, из которой торчали трости зонтов. Она взяла один и вышла в сад.

Прекрасный и густой, он словно приглашал за дом, в самую гущу огромных кустов фиолетово-сине-малиновых гортензий, пышных кустов с полуоблетевшими розами и высоких, густых лип. «Волшебный, сказочный сад! – Чира не могла надышаться воздухом, сгустившимся вокруг нее. – Какое счастье! Мне предстоит провести здесь кучу времени». В эту минуту девушка была абсолютно уверена, что все у нее получится. Мощный прилив вдохновения рисовал в голове чудесные картины, и она обещала себе обязательно запечатлеть все эти цветы, и дождь, и листья в каплях. Ей не терпелось увидеть спальню, которую предстояло расписывать, к тому же она внезапно почувствовала озноб и повернула к дому, когда среди веток что-то качнулось и коротко скрипнуло, и она увидела большой старый дуб.

– Что это на нем там болтается, неужели качели?! – подумала она и, с детским нетерпением продравшись через густые кусты, вышла к дереву. Взгляд ее упал на человека, лежащего на боку в изгвазданном махровом халате.

2
Февраль. Москва. Кира

Кира нашарила в темноте будильник, выключила его и села с закрытыми глазами на кровати. Зябко поежилась, накинула халат и пошла на кухню. Стакан овсянки, три – воды, чистка зубов, теплый душ, запах подгорелой каши. Черт! Теплые струи, как всегда, с утра не отпускали, плясали свой нежный танец на голове и плечах, окутывали серебристой мягкой пряжей, шептали убаюкивающие слова: нега, покой, сон. «С» было шуршащее, как тонкая оберточная бумага, «о» – протяжное, шаманское, «н»… Нет! Снова эта каша… Кира выскочила мокрая, скользя по линолеуму, добралась до перемазанной кастрюли, убрала ее с огня, отделила неподгоревшую часть, положила в тарелку, села за стол и закапала в кашу злыми солеными слезами. По ту сторону окна проступало зимнее темное утро, и снег, похрустывая и скрипя, тяжело и липко забирался в большие лопаты дворников.

– Москва, что же ты такая серая, такая неприветливая? – спросила Кира в немытое окно последнего этажа митинской хрущевки.

«Да понаехали тут, понимаешь, и еще недовольны. Подавай им все и сразу на блюдечке с голубой каемочкой. Палец о палец не ударят, а волка, между прочим, ноги кормят, терпение и труд все перетрут», – посыпала присказками и поговорками Москва в Кириной голове.

– Да знаю я, все знаю. Еще – всяк сверчок знай свой шесток, не жили хорошо, и нечего привыкать.

Кира вздохнула, скинула кашу в унитаз. Влезла в джинсы, свитер, сапоги. Сверху надела дутое пальто (Черкизон, 2.500, «берите, девушка, Дольче Кабана, подружка нашей хозяйки сама шьет и из Италии возит, теплое, немаркое»), превратилась в кукурузу и пошла прогревать старую «восьмерку» (хорошо бы завелась), чтобы погрузиться в очередную пробку. Вопрос Москве, почему в ней та-аакие пробки, задавать не стала. Ответы не отличались разнообразием. «Вот и езжай к себе в Мухосранск, у вас-то небось пробок там нет!» – скажет большая, строгая и циничная Москва (надо же как-то защищаться).

Пробок у них действительно не было, и Кира бы уехала, только куда и к кому?

В Москву ее позвала Лерка, лучшая подруга, гидроперитная пережженная блондинка, дородная, разбитная, наглая деваха, боеголовка на низком старте. Со стрелками в пол-лица, с помадой и красным маникюром, она почему-то ужасно любила тихую Киру, дружила с ней со школы и с тех пор, как они вместе сели в первом классе за одну парту, так ее и опекала. Списывала у Киры, правда, все время, но при этом учила ее жизни, защищала от нападок внешнего мира и даже познакомила с парнем, тихим Васей, которого Кира не любила, но встречалась с ним, чтобы не выделяться. В провинциальном маленьком городке это не приветствовалось. И так она слыла белой вороной, девицей замкнутой и отстраненной. «Больно умная ты, Коровина (эта фамилия больше подошла бы Лерке, но сложилось по-другому), задавака. Больше всех надо, что ли?» Кира и вправду не знала, о чем говорить с девочками, главная цель которых была – удачно выйти замуж. У Лерки тоже имелась цель, но с размахом.

– Мы с тобой, Кирка, поедем в Москву. А эти дуры пусть разбирают местный неликвид. Главное, держись меня, и все будет! Одна-то пропадешь, тетеха!

После школы обе девчонки устроились работать продавщицами. Лерка по призванию, Кира по нужде. Родители постоянно скандалили. Отец выпивал всегда, но раньше хотя бы подрабатывал грузчиком, а потом запил по-серьезному. Мама работала в библиотеке, получала копейки, а иногда вообще ничего. Кире самой нужно было зарабатывать себе на жизнь.

Все получилось как в сериале. После очередной пьяной ссоры с битьем посуды и зуботычинами мама, размазывая по лицу слезы, неожиданно сказала ей на кухне:

– Знаешь, Кира, а ведь Коровин не твой отец. Взял меня напором, ухаживал красиво и с тобой, чужим ребенком в животе, принял. На себя записал, удочерил. Потом, правда, всю жизнь попрекал. А я все боялась, что люди скажут. Вот и согласилась. Настоящий твой отец из Москвы, художник. Дементий Лавров. Приехал сюда на лето, дом снял, писал пейзажи. Я любила его очень. А потом лето кончилось, и все.

– А про меня он знает?

– Я уже на втором месяце была, когда он уехал. Обещал вернуться.

«Значит, я Дементьевна. И Лаврова», – только подумала тогда Кира. Слова матери не стали для нее откровением. Она всегда чувствовала что-то подобное. И она очень любила рисовать.

Вместе с отчимом жить было уже невыносимо. «Уеду, – решила она. – Во что бы то ни стало, маме буду посылать денег, а как устроюсь, к себе ее заберу».

Они жили в маленькой квартире на первом этаже деревянного дома, с отдельным входом и крошечным палисадником. Раньше мама сажала здесь цветы, и под яблоней стоял маленький столик, а между березой и сливой висел гамак. Но теперь хозяйничала по всему участку вымахавшая почти в человеческий рост крапива.

Отец лежал в комнате на диване и смотрел телевизор. Окурки валялись рядом с переполненной пепельницей, бутылка дешевой водки, практически допитая, дополняла ряд пустых банок от пива.

– О, доча! Ну-ка, сгоняй папке за пивком!

– Пап, ну опять ты.

– А ты меня жить не учи. Взяли моду, мать твоя проститутка. И ты туда же. Обе шлюхи подзаборные.

Кира захлебнулась злостью к этому некрасивому, заросшему, грязному и смрадному человеку. И не стала держать ее в себе, как обычно это делала. Слишком сильно ранили его слова. Потому выплеснула все, что накопилось.

– Слушай, я прекрасно знаю, что ты мне не отец. И еще ты испортил маме жизнь. Лучше бы мы жили одни, чем твое лицемерное удочерение. И не смей так про нас говорить.

Его лицо налилось красным, бесцветные брови (и как это Кира раньше не замечала, что она темненькая, а он вылитый альбинос) ярко проступили на одутловатой пористой коже. Он попытался сесть, и ему это с трудом, но удалось.

– Ах ты потаскуха! Сговорилась с мамашей! Неблагодарные сучки, да я вас от позора спас, воспитал тебя как родную дочь.

– Я только и видела, что твою пьяную морду и постоянные скандалы. А на маме ты женился, потому что она красивая была и умная, не такая, как все эти местные глупые бабы. Хотел, чтобы все тебе завидовали!

– Ну прошмандовка! Сейчас ты у меня получишь! – Он запустил в нее бутылкой, она полетела и ударилась о захлопнутую Кирой дверь, со звоном разбившись.

Кира собрала вещи. Когда она выходила из дома со старым фибровым чемоданчиком в руке, забулдыга на диване громко храпел.

– Не, подруга, ну ты молодец! Я от тебя такой прыти не ожидала. Я все понимаю, но не так же быстро. Надо еще место найти, где деньги зарабатывать. Жить-то где будем?

– У меня вот тут есть немножко долларов, на пару месяцев, может, хватит? А пока работу найдем.

Лерка покрутила в руке деньги.

– Этого в Москве на две недели хватит в самом сраном районе с тараканами, – опустила она до грязного плинтуса своей кухни воодушевление Киры. Потом немного помолчала. – Ну ладно! Я-то тебе на что! – Порывшись в шкафу, она достала пакетик, в котором был носовой платочек. Из него явились миру несколько зеленых банкнот. – С твоими как раз на два месяца хватит. На шубу копила. А там, может, и папашу твоего найдем.

– Лерка!!! – Прямо как у Алисы, выпившей из флакончика волшебной жидкости, воодушевление у Киры выросло до самого потолка, два с половиной метра. – Какая ты классная! Когда едем?

– Ну с работой разберемся и махнем. Постой, а ты чего с чемоданом-то уже?

Кира рассказала про отчима.

– Ладно, поживешь у меня.

Через неделю, когда замена в магазине была найдена, подруги сели на поезд и поехали в Москву. Прошедшие дни Лера зря времени не теряла. Прошерстила всех возможных знакомых и знакомых знакомых. Как результат этого общения, в столице их ждала однокомнатная квартира на окраине Митино.

На вокзале хозяин вышеобозначенной хрущевки, блеклый маленький человечек с редкими волосами и в засаленном костюме с вытянутыми коленками, взял деньги, вручил им ключ и бумажку с адресом:

– Оплата всегда вперед и чтобы не шуметь.

3
По ту сторону

Он быстро и сильно опьянел и раскачивался на качелях изо всех сил в абсолютно истеричном состоянии, в памяти снова вдруг всплыла черно-белая фотография маленькой девочки с куклой в руках, которая постепенно оживала: сначала соткалось из воздуха белое платье в оборках, потом обрели плоть ноги в туфельках на пуговичках, руки, державшие куклу, и лицо, будто выбеленное пудрой. И уже скоро малышка сидела рядом с ним.

– Ты ведь не всегда была такой?

Девочка молчала. При каждом взлете она немного подавалась вперед, раскачивая качели все сильнее, и ему стало страшно.

– Держись за меня, а то упадешь! – предупредил он.

Она засмеялась, посмотрела на него и крепко и больно ухватила за руку. Он увидел мелкие острые зубы, и взгляд совершенно взрослой женщины на секунду прошил его насквозь. Она стала отцеплять его пальцы от цепи, за которую качели были привязаны к дереву, с непонятно откуда взявшейся грубой мужской силой. Кисть от ее сжатия синела, и суставы распрямлялись сами собой. И не было никакой возможности оторвать взгляд от ее сосредоточенного недоброго лица.

– Что ты хочешь? – наконец выдавил он.

Она посмотрела на него все с той же щербатой улыбкой:

– Хочу, чтобы мы вместе полетали. – Пальцы сдались, и они слетели с качелей, а ночь огласил громкий и грубый женский смех: «Ты останешься со мной навсегда».

Потом вдруг он проснулся оттого, что очень сильно захотелось в туалет. Покрытый холодной испариной и пребывая в полной прострации, он понемногу осознавал, что находится в комнате, но как попал сюда, не мог вспомнить. С трудом опустил на пол одну ногу и тут же отдернул ее, потому что уперся в нечто, лежащее у дивана. На ускоренной перемотке в голове пролетели события дня. «Неужели я так и не закопал это чертово тело?!» – Серая тоска, зацепившись острыми зубами за сердце, больно ударила твердыми костлявыми ладошками по вискам. Из глубины памяти всплыли слова: «Ты меня убил, но не избавился от меня. Я с тобой навсегда». Вместе с ненавистным голосом вспыхнула боль в руке, на которую он оперся, такая невыносимая, что он даже вскрикнул и, бережно приподняв ее за локоть, положил в люльку между согнутыми ногами и животом. Он был готов поклясться самым дорогим на свете, что не выдумал эту наполненную дождевой водой яму, в которой провел бок о бок с трупом несколько часов и откуда он выбирался, ковыряя в мокрой земле ступеньки осколком бутылки. Но ничего дорогого не осталось в его опустошенном, обезображенном мире, в его измученных до предела чувствах и мыслях. Все началось заново. Кошмарное существование завершило один виток и перешло на новый, снова оставив его один на один с этим чудовищем в человеческом обличье, в запрятанном среди гор и леса, кишащего голодными зверями, забытом Богом доме, наполненном страшными, гадкими тайнами. Запрокинув голову, он застонал от беспредельного отчаянья и в следующее мгновение различил темный силуэт, молча сидящий перед ним. Он вновь застонал, упал на подушку и мгновенно провалился в сон.

4
Годом ранее. Март – февраль. Москва. Кира

Ехали на метро, потом долго на автобусе, поднимались по грязной вонючей лестнице. Обитая облезлым дерматином дверь открылась с пол-оборота и выпустила девушек в их новое жилище.

– А что ты хотела за такие деньги? – сказала Лера больше самой себе, чем подруге, и пошла раскрывать окна, которых было два, заляпанных и облупившихся, – в комнате и на крошечной кухне. Прокуренная квартира с желтым потолком и протертым линолеумом, старой советской тахтой, микроскопической сидячей ванной с частично отлетевшей плиткой, ржаво-черным унитазом, текущими кранами и двухкомфорочной плитой с забрызганной жиром стеной над ней. – Но я-то скоро выйду замуж за хорошего парня из интеллигентной семьи и уеду отсюда. И ты не отставай!

Первым делом они пошли в магазин. Купили пельменей, макарон, хлеба, чаю, чистящих средств и несколько газет на предмет поиска работы. Чистили, мыли. Потом пили чай и обводили подходящие объявления под одинокой лампочкой, свисавшей на проводе с потолка.

– На первую зарплату купим торшер и плафон, – мечтала Лерка, засыпая.

– А я кисточки и краски. – Кира взяла с собой старые из дома, но они уже подходили к концу.

Через неделю Леру пригласили на собеседование в небольшое рекламное агентство, менеджером по продажам. Нужно было обзванивать всех по толстому телефонному справочнику и предлагать услуги агентства. Небольшой оклад плюс проценты. Эта работа оказалась как раз для нее. Продавать! Но не колбасу и пиво в их Зажопинске, а дизайн, копирайт и другое рекламное сопровождение в Москве. Неплохое начало. Бойкая на язык, веселая, моментально во все вникающая и на лету схватывающая нюансы этого бизнеса, Лера работала неутомимо и с удовольствием, располагая к себе людей, и заказы действительно шли к ней в руки. Через два месяца директор по работе с клиентами Андрей Николаевич позвал ее с собой на презентацию. Это значило, что Лерку повысили.

– Только прическу смени и ногти приведи в порядок, – сказал он.

Лера немного обиделась, но одолжилась у коллеги, пошла в хороший салон, где распрощалась с гидроперитными патлами (ничего, отрастут), а накладные ногти заместил аккуратный френч. Купила приличествующие случаю блузку, юбку и сапоги. Насмотрелась уже на московских девиц, выбрала все как надо.

А Кире не везло. Она целыми днями сидела на телефоне, но ее тотальная неуверенность сводила все к нулю. Ей неудобно было жить на деньги Лерки, но ту это нисколько не смущало.

– Я бы все равно платила те же деньги, а так приходишь – ужин готов, – успокаивала она подругу.

Они уже купили и торшер, и плафон, но продолжали питаться кашей и макаронами, которые Кира честно пыталась разнообразить всякими добавками типа лука, яиц, сосисок, масла и сыра.

С презентации Лера вернулась с бутылкой шампанского.

– Кирка, меня повысили! И зарплату соответственно тоже. Буду копить на машину, – прокомментировала она с порога.

Потом сели за стол. Лерка принесла еще и вкусной колбаски, и сыра «Бри».

– Немного вонючий, но у нас девчата на работе едят. Вообще-то он и правда ничего, привыкай, подруга, к московским деликатесам. Это тебе не «Российский» просроченный! Кир, я бы тебя рекомендовала на свое место. Но ты же не сможешь. Там знаешь наглой какой надо быть и хитрой, ну чтобы чего-то получалось. А вот у нас секретарь, кажется, собирается уходить, хочешь, я за тебя попрошу.

– Лерка!

– Да ладно. Не надо благодарностей. Только не подведи. Книжки специальные будешь читать, там их полно на ресепшене стоит.

– Где?

– Ну в приемной, где ты сидеть будешь. Короче, читай, потом поймешь, что к чему, и втянешься. Тогда уже можно и на повышение. Ты же умная, только тетеха.

– А ты практичная! И тоже умная! – восхищалась Кира.

– А еще рисуй, может, дизайнером станешь. У нас парочка есть таких, но ты в тысячу раз лучше их. Только там с компьютером надо на «ты». Ну ничего, выучишься, пока в секретарской сидеть будешь. И вот тебе подарок. – Лерка прошла в коридор и принесла большой пакет с бумагой, кисточками и акварелью. – Самое лучшее взяла, продавец подсказал.

– Лерка, спасибо тебе огромное. – Кира обняла опешившую подругу. – Я обязательно стану дизайнером. Хотя бы только ради тебя.

И они выпили первое свое московское шампанское за первую большую заслуженную удачу. Скоро девушки ездили на работу вместе.

Первая мечта Леры сбылась. Она купила машину, подержанную «восьмерку». Почти каждый день она просматривала газету с объявлениями и перманентно раз в неделю ездила смотреть на автомобиль, параллельно откладывая деньги. И когда, наконец, появился подходящий вариант, Лера поняла, что денег не хватает, но Андрей Николаевич любезно предложил ей недостающую сумму:

– Вернете, когда сможете.

А вскоре последовало исполнение и второй мечты – выйти замуж за молодого, интересного, из хорошей семьи. Лера нравилась Андрею Николаевичу всегда, прежде всего своими профессиональными и моральными характеристиками. Но после ее облагораживания, ставшего следствием «походов в салон», еще и физические данные сотрудницы стали тревожить мужчину и днем и ночью. Вслед за недолгим конфетно-букетным периодом последовало предложение руки и сердца. Как и положено – в ресторане, с колечком, в День святого Валентина. И Лера не смогла не ответить взаимностью приятному (и не бедному) молодому человеку из интеллигентной семьи.

Следуя настоятельным просьбам молодой супруги, теперь уже просто Андрей, без отчества, перевел Киру в ряды менеджеров среднего звена в отдел сувенирки. Эта должность не являлась пределом Кириных мечтаний, но Лерино «ты что, всю жизнь собираешься секретарем штаны просиживать за копейки» заставило ее нехотя сменить род деятельности. Она очень старалась, все читала какую-то тягомотную профессиональную литературу, но работа шла далеко не так бойко, как у подруги. Так же настойчиво, как и сменить профессию, Лера предлагала Кире найти отца, но здесь та проявила стойкость. Хотя сама тайно полезла в Интернет и узнала, что известный художник Дементий Лавров живет в Риме, женат на итальянке, у него двое детей. Ясно, что ловить нечего, но картины отца Кире очень понравились.

Примерно через год Киру ошарашила третья радостная новость от Леры:

– Знаешь, подруга, я скоро ухожу в декрет, так что машина твоя. И не надо меня благодарить. – И положила на стол ключи, документы и доверенность. – Надеюсь, деньги на курсы вождения ты нароешь сама.

Кира даже не нашлась, что и сказать. Просто обняла Леру.

– Спасибо.

Та погладила ее по голове:

– Какая ты все-таки у меня тетеха. Вот что бы ты делала без меня?

Кира не обижалась. Знала, что Лера говорит это, искренне ее любя, и не понимала, чем заслужила такое к себе отношение. Никто о ней никогда так не заботился, как ее деловая, пробивная и совершенно добрая подруга.

Однако нелюбимая работа забирала почти всю жизнь. Каждый разговор с клиентом стоил ей неимоверных усилий. Одно дело – теория за секретарским столом, и совсем другое – практика. Она уже стала тихо ненавидеть всю эту «сувенирку» – бесконечные чашки, ручки, халаты. Сроки летели, ошибки громоздились, клиенты ворчали и требовали другого менеджера. Кира не хотела подвести Леру, разрывалась на части британского флага, но ничего не получалось. И еще ей нужны были деньги. Просто на жизнь. Работа дизайнера уже перестала казаться реальностью и перешла в разряд мечты. Рисовать Кира перестала совсем. Все ее мысли были поглощены исправлением ошибок и переживанием собственной никчемности. Были проекты, которые ей удавались, но она не радовалась, а замирала в ожидании неприятностей.

Пока она стояла в пробке, зазвонил мобильный.

– Коровина, мать твою! – дальше посыпались разные непечатные слова. – Почему цветопробу с клиентом не утвердила?! Ты видела, какие пакеты привезли? Сыр у тебя на них зеленого цвета. Ты меня уже достала, Коровина! Будем переделывать за твой счет! Все! Отбой!

Начальник у Киры выражений не выбирал и, помешанный на работе, безынициативную и неуклюжую девушку не переносил. «Тупая корова» – так незатейливо он называл ее за глаза. Когда она пыталась оправдаться, он вообще выходил из себя. Ее жалкие попытки что-то объяснить превращали его в шипящее масло на сковородке.

– Коровина, иди лучше, а то я за себя не отвечаю! – И она обычно уходила в туалет и там плакала, сидя на унитазе.

Пробка между тем потихоньку расползлась, и машины плавно поехали. Посыпал мокрый снег. «Господи! Ну где же ты там?! – Кира заплакала и посмотрела на небо. – У меня ведь всего одна жизнь! Неужели она всегда будет такой жалкой и убогой! Ну сделай хоть что-нибудь, наконец! Помоги мне, пожалуйста!» В этот момент она почувствовала удар сзади. По лобовому стеклу сползали белые слои снега, она забыла включить дворники. «Спасибо, Господи! Я знала, что у тебя все в порядке с черным юмором. И вообще Лерка всегда учила меня четко формулировать цели, наверное, я опять что-нибудь не то сказала».

Она вытерла ладонями слезы, нос – рукавом «кукурузы» и вышла из машины. Кирин помятый бампер с разбитой фарой сосредоточенно разглядывала прекрасная молодая женщина. Ее новенький красный «Пежо» почти не пострадал. Она мельком бросила недовольный взгляд на Киру, потом на бампер, потом снова на Киру. На этот раз ее чудесные глаза, зеленые в пятнышках, с длиннющими, умело накрашенными темными ресницами посмотрели изучающе и сделали выводы. Кира косметикой не пользовалась и не умела, но всегда восхищалась девушками, владеющими этим мастерством.

– Тебя как зовут?

«Наверное, рожа вся красная», – объяснила Кира взгляд незнакомки.

– Кира.

– А меня Таня. – Красавица протянула руку, гладкую, нежную, с длинными пальцами и аккуратными ногтями. Кира даже вздрогнула от долетевшего запаха крема и парфюма.

– Слушай, Кир, у меня времени в обрез. Давай телефонами обменяемся, а потом все вопросы решим. У мужа на сервисе ребята хорошие, быстро все сделают. А то ждать ГАИ, вся эта волокита.

Кира даже ничего ответить не успела. С улыбкой доброй феи Таня достала из чудесной кожаной сумочки салатового цвета чудесный блокнотик и стала писать телефон. У нее вообще все было чудесное – и коротенькая обрезанная дубленка с капюшоном, и серые узкие джинсы, и высокие жокейские сапоги коричневого цвета и с «инспектором» на закругленном и приподнятом носу. Кира всегда мечтала о таких же вещах, как на красотке. Рыжий хвост и длинная косая челка болтались и мешали записывать, и «фея» откидывала их своими длинными пальцами.

– Диктуй свой.

Они обменялись телефонами. «Ну ты вроде доедешь?» От Тани исходили такое спокойствие и такая уверенность, что больше всего на свете Кире захотелось сказать «не доеду, подвезите меня, пожалуйста», залезть в ее красную машину, вдыхать сладкие духи и ехать куда угодно. Но она скромно произнесла: «Спасибо, доеду», неуверенно улыбнулась и в полнейшем трансе, не выпуская из руки бумажки с телефоном, поехала в офис. Кира пару дней подождала, потом позвонила сама. «Абонент в сети не зарегистрирован», – услышала она в ответ. И Кира по-настоящему расстроилась.