Текст книги "Вьюга юности"

– Это из-за того мальчика, с которым ты встречалась прошлым летом? – спросила мама, попытавшись погладить отмахивающуюся Сашу по голове.

– Возможно, – ответила Саша и, почувствовав резь в горле, сделала вид, что зевает.

Мама не знала подробностей ее летних переживаний: Саша была скрытной даже с родителями, особенно, когда дело касалось чувств. И сейчас лишний раз доказывала это.

– Ладно. Я позвоню бабушке и Катюше, чтоб следили за тобой в четыре глаза. – Мама все же погладила Сашу по волосам и с тревогой добавила: – а может, нам тоже лучше остаться?

– Нет! – Саша чуть не подпрыгнула на кровати. – Летите, голуби, летите!

Единственным ее желанием было оказаться подальше от родителей. Саша знала, что именно Истра хранит разгадку семейной тайны. Название городка, где родилась мама, не раз звучало в разговоре за дверью родительской спальни. Пусть мама и папа летят в Индию, так они точно не смогут помешать ей докопаться до правды. Саша снова раскрыла книгу, всем своим видом показывая – разговор закончен.

Мама покачала головой, вздохнула и недовольно пробурчала:

– Эх, моя бы воля – приковала бы тебя к себе наручниками. – Она потерла запястья, а потом вдруг развела руки в приветственном жесте. – Переходный возраст – здравствуй!

– Теща на проводе! – крикнул из кухни папа.

Мама вышла из комнаты, и Саша услышала ее телефонный разговор с бабушкой, а потом с тетей Катей.

Все решено – она едет на зимние каникулы в Истру и вывернет этот город наизнанку, но узнает то, что так долго скрывали от нее родители…

Глава пятая
Истра

Дорога от Москвы до Истры – километров пятьдесят, не больше. Рядом несутся машины, а чуть дальше ползет лес. И мутное солнце перекатывается по нему, волоча на себе небо. Саша хорошо помнила эту дорогу ранним летом, когда склоны походили на клоунский наряд – зеленый в желтый горох одуванчиков. Деревья смыкали кроны, а небо было таким глубоким, что в нем запросто тонули все проблемы и заботы…

Саша смотрела в окно, и ей казалось, что здесь, на полпути от одного города к другому, время сжалось, и лето слилось с зимой. Вроде только недавно Истра была так далека, что проведенный там июнь казался потерянным в прошлой жизни. Случается, пихнешь денежку в карман и напрочь забываешь о ней. А она лежит без надобности неделю, месяц, год. И вот однажды засовываешь туда руку и нащупываешь монетку – надо же, оказывается, она всегда была рядом. Сейчас, под монотонное урчание мотора, Саша будто бы залезла в карман и обнаружила там завалившееся в дальний уголок лето. Полгода она носила его с собой, совершенно забыв о том, что оно так близко. И пусть поля вокруг занесены снегом, пусть тощие ветви деревьев укрыты инеем: лето спит здесь, дыша воспоминаниями и надеждами.

– Не передумала? – Папа расценил Сашино молчание, как сомнение.

– Нет! – Уверенность покалывала внутренности, точно утренний морозец схватывал щеки и нос.

Вдали мелькнули золотые купола Воскресенского собора. Не все знают, что в Подмосковье есть свой Иерусалим. С детства Саша бывала на территории монастыря так часто, что он казался ей неотделимым от русского пейзажа. И она очень удивилась, узнав, что монастырь построен по подобию «Святой земли» Израиля. Был здесь и березовый Гефсиманский сад. И даже – Силоамская купель. Святой источник выглядел как водопроводная труба, торчащая над грязной лужицей. Но к этому непривлекательному месту всегда стекалось множество людей с бутылочками или баллонами – каждый хотел унести с собой хоть каплю святой водицы. Бабушка рассказывала, что даже речушку Истру когда-то переименовывали в Иордан. Трудно было представить их небольшую реку с тихим течением, носящей такое величественное название. И как же Саша смеялась, когда два года назад они с Криштафовичами побывали в Израиле. Легендарный Иордан оказался робким желтоводным ручьем, бегущим по дну неприметного оврага. Если бы не гид, никто не обратил бы на него должного внимания…

Теперь же река Истра – подмосковный Иордан, лежала подо льдом, а названный ее именем город Истра показывал первые крыши своих домов. Здесь родилась Сашина бабушка, а за ней мама и дядя Миша. Хотя бабушка родилась еще в Воскресенске – все вокруг меняло названия, но суть оставалась прежней. Город жил своей жизнью: наряду с новыми кирпичными и блочными постройками здесь липли друг к другу боками старенькие срубы.

Бабушка не хотела оставлять Истру, и ее можно было понять – родовое гнездо, старинные друзья, работа в местной библиотеке…

– Лучшее – враг хорошего, – обычно замечала она, всей душой вдыхая воздух своего детства.

Куда больше удивляло поведение Сашиного дяди Миши, который также вовсе не стремился в близкую и манящую столицу. Ритм мегаполиса казался ему слишком быстрым.

– Миш, почему бы тебе не устроиться в Москве? – спрашивала Сашина мама своего непутевого младшего брата. – Мы всегда поможем, если что – живи у нас сколько захочешь!

Тогда он рассеянно улыбался, пожимал плечами и смущенно отвечал:

– Когда в стиральную машинку забрасывают грязную одежду, и она полощется там, расставаясь с нажитым, мне это понятно. Но когда люди сами прыгают в этот крутящийся водоворот и вертятся, пока им не станет все по барабану, – такого я никак не возьму в толк.

Так они и жили в старом, отстоявшем войну доме на окраине Истры, рядом с городским парком, под светом куполов Воскресенского собора Нового Иерусалима.

Саша часто приезжала сюда. Летом на целый месяц, а то и на два – в то время, когда не гостила у папиных родителей. Нередко вся семья собиралась в Истре и на Новый год. Тогда созывали родственников, друзей, соседей – здесь всегда было тепло, душевно и весело.

Но Саша знала – этот Новый год будет не таким, как прежде. Каждый ребенок в какой-то момент вырастает из детских книжек. Теперь чудесный праздник открывался для нее не как старая сказка, а скорее как шаг во что-то новое – неизведанное. И Саше казалось, что она занесла ногу над пустотой, не зная, стоит ли над пропастью или впереди лишь маленький овраг. А ступить вперед боялась…

Тем временем за стеклом суетился небольшой городок: улицы виляли между домами, щербатые заборы сменяли кирпичную кладку, пока машина не затормозила, въезжая в знакомый двор. Дверь отворилась, и Саша наконец ступила ногой на заснеженную землю. Вот здесь ей и придется узнать, так ли велика пропасть-ложь, что рассекла ее жизнь на две части: ту, что она знала, и ту, которую от нее скрывали.

Метель, разгулявшаяся накануне, надела на крыши деревенских домов снежные шапки, отчего срубы стали походить на пломбир в стаканчиках. Вокруг попугаями расселись яркие кирпичные многоэтажки. Воздух был прозрачен и колок. Лысый лес, обступивший городок, подрагивал и словно плыл над оврагом. Папа достал из багажника Сашину сумку и пошел в дом. Дверь со скрипом отворилась, и в зиму проникли запахи домашних блинов и меда. Затем послышался родной голос. Саша поежилась, обняла руками плечи и побежала к дому. А в спину ей продолжали светить купола Воскресенского собора, между которыми завис блин солнца.

Бабушка суетилась вокруг гостей радостная и счастливая. Она старалась предугадать каждое их желание: подставляя меховые тапки, протягивая чистые хрустящие полотенца, пахнущие одновременно деревом и мылом.

– Смойте с себя городскую пыль! – приговаривала она. – Уж у нас сейчас надышитесь. Я тут по телевизору видела, что удумали: люди воздух из дальних стран в баночках привозят. Так от нас в столицу его нужно канистрами вывозить…

– Мать, за пятьдесят километров от Москвы разница в воздухе не так велика, – пожимал плечами папа.

– Да что ты говоришь! – возмущалась бабушка. – А ну выходи! А ну вдыхай!

И бабушка, забыв обо всем, выпихнула папу прямо во двор. Он стоял на крыльце в меховых тапках, а морозный ветер лез ему за ворот рубахи, проскакивал в закатанные по локоть и немного подмоченные водой рукава.

– Холодно! – смеялся он.

– Дыши! – настаивала бабушка.

Саша уже умылась и теперь тоже выглядывала на крыльцо, разгибая твердое, залежавшееся в шкафу полотенце. Воздух вокруг дома стоял невидимый. И будто бы неощутимый. В Москве, стоило выйти из дома, как сразу начинало чем-то пахнуть: тут сосед заводит машину, там что-то чинят, здесь что-то красят… Запахи рассказывали о жизни мегаполиса. Здесь же воздух хранил загадку.

– Чем пахнет? – спрашивала бабушка.

– Ничем, – удивлялся папа.

– Вот! – обрадовалась бабушка. – А это сейчас дорогого стоит…

Папа засмеялся и обнял бабушку. Они возвращались в дом, а Саша все дышала и дышала, высунув нос на крыльцо. И вдруг двор перед ее глазами поплыл, а папа с бабушкой затанцевали, закачались.

– Ой, голова кружится! – прошептала Саша.

– Это тебе кислород голову кружит. – Бабушка втолкнула ее в дом и закрыла дверь. – Вот поживешь здесь, подышишь нормальным воздухом, на человека станешь похожа. А то под глазами синячищи, щеки серые…

– А на Гоа могла бы шоколадкой стать, – подначивал папа.

– Нет в этом ничего полезного! – спорила бабушка. – Молодец, Саша, что отказалась лететь. А то придумали, менять зиму на лето посреди года. Не полезно это!..

Бабушка была сторонницей здорового образа жизни. Она не доверяла новым веяниям, а подчас и докторам. И вечно у нее в запасе были какие-то травы и самодельные мази. В семье к этому относились с иронией, но в споры старались не вступать. Отстаивая свою позицию, бабушка молодела на глазах и готова была убеждать собеседника бесконечно и самозабвенно. Вот и сейчас папа начал потихоньку передвигаться к столу, одновременно размышляя, как бы незаметно изменить тему.

– А где же Миша? – пришла ему на выручку Саша.

– А-а-а, – махнула рукой бабушка. – Задумал что-то: целыми днями его не видать…

Только сейчас Саша поняла, как сильно соскучилась по дяде. Несмотря на разницу в возрасте, порой им удавалось поговорить по душам. Быть может, и сейчас он придет на выручку? Поможет распутать этот клубок секретов и тайн, в который родители загнали ее, как гусеницу в куколку.

– Он знает, что ты приедешь. – Бабушка уже расставляла тарелки. – Так что скоро вернется. Да и не ел ничего с самого утра.

Бабушкины блины с медом, сгущенным молоком или сметаной Саша могла уплетать целыми днями: на завтрак, обед и ужин. И пусть тесто ложится лишними сантиметрами на бока – не важно. Да и кто заметит эти сантиметры? Тем более на Сашиных боках, которые никогда не были настолько идеальными, чтобы кто-то углядел там свежий грамм. Это Людка каждую неделю начинала с того, что измеряла все свои размеры сантиметром и бежала перед завтраком к весам. Таким, как Полетаева, было дело до этих пресловутых граммов, и каждый лишний сантиметр мог нарушить совершенство. А к чему самоистязания, если никакие диеты не сделают из обыкновенной девчонки рекламную красотку. В мире, где даже полненькая Полина нашла своего Зубрилу, бежать от лишнего веса Саше казалось ненужной тратой сил.

На некоторое время за столом повисло молчание. Папа тоже уплетал тещины блины за обе щеки.

– А что же вы маму с собой не взяли? – осторожно поинтересовалась бабушка. – Я думала, она с вами приедет. Хоть глазком на нас посмотреть…

– Вещи в Индию собирает, – скороговоркой ответил папа. – Некогда ей.

Но Саше показалось, что бабушка с папой как-то слишком долго смотрели друг на друга. Будто между этими простыми словами застряло что-то сложное, невысказанное, но повисшее в воздухе и смирившее аппетит. Папа первым отвел взгляд, а бабушка лишь вздохнула.

– Жаль, жаль, – только и сказала она. – Ну ладно, что же делать, подождем…

Саше снова стало неуютно среди близких людей. И даже мед начал горчить от обиды: вокруг творилась параллельная жизнь, билет в которую ей почему-то не давали. Саша сидела за столом в родном доме и чувствовала себя чужаком, украдкой заглядывающим в незнакомые окна, чтобы прикоснуться к чьей-то скрытой за занавесками жизни. Отодвинув тарелку, Саша вышла на террасу и накинула бабушкину шубу.

– Ты куда? – одновременно глянули на нее папа и бабушка.

– Щасвернус, – отшутилась Саша, хотя ей было совсем не весело.

Ветер принес запах бензина: наверное, из Москвы. И Саша подумала о Людке, достала сотовый и выхватила ее номер из памяти. Некоторое время шли длинные гудки, но потом Полетаева отозвалась, неожиданно тихим и глуховатым голосом.

– Здорово, Шарабанова, – шуршал телефон.

– Я уже в Истре, – отчиталась Саша. – А ты там как? Помирились с Максимом?..

– Нет, – вздохнула Людка. – Он сегодня утром улетел в Доминикану.

– И что, даже не позвонил перед отлетом?

– Не позвонил.

– А ты ему?

И тут Саша впервые услышала, как Людка в Москве будто просыпается, а все внутри у нее бурлит, рождая обычный громкий голос и уверенные нотки.

– Еще чего! – выкрикнула она. – Почему это я должна звонить? Хватит того, что заходила к нему после школы, куда он не изволил явиться. Так папаша его сказал, чтобы я больше не показывалась, раз это моей маме не нравится. Наглый такой! Еще прибавил что-то типа: нечего валить с больной головы на здоровую…

– Ничего себе! – выдохнула Саша. – А что Макс?

– Не знаю, – Людка была рассержена. – Я его не видела. Нажаловался, наверное, папочке…

– И что ты теперь будешь делать?

Москва не отвечала.

– Людк? – позвала Саша.

– Не знаю, – опять тихо отозвалась Полетаева. – Теперь он только в конце каникул вернется. И ты туда же…

И тут произошло самое страшное – Людка начала всхлипывать. А Саша стояла посреди истринской чистейшей зимы и совершенно не знала, что делать. Подруга сама всегда учила ее, как обращаться с парнями. Теперь же Людка, кажется, впервые за время их дружбы, не знала, как поступить. И оттого стала Саше еще ближе и роднее. Вот только помочь ей ничем было нельзя.

– Ты это… того… не реви… слышишь? – просила Саша.

А Людка уже завывала.

– Отдыхай, Шарабанова! Не парься…

Саша старалась подобрать нужные слова, чтобы успокоить подругу, но они не понадобились. Телефон разразился короткими гудками – Людка бросила трубку. Саша в недоумении некоторое время смотрела на сотовый, но перезвонить так и не решилась. Понадеялась, что через день-другой Людка немного отойдет, а может, Макс все же позвонит или пошлет ей сообщение из жаркой Доминиканы. Вот тогда Людка снова станет прежней. И разговаривать с ней будет просто. Вот только Саша подумала: а лучше ли это – когда просто?..

Она засунула руки в карманы бабушкиной шубы и нащупала в одном из них большущую дырку. Ладонь проскочила в нее рыбкой и поплыла по подкладке. И вдруг калитка заскрипела: во двор ворвался Миша. Он подскочил к растерявшейся племяннице и, подхватив ее на руки, закружил над крыльцом.

– Привет, Кнопка!

Саша обняла Мишу за шею и на миг почувствовала себя счастливой и защищенной.

– Слушай, мне столько всего надо тебе рассказать! – шептала она.

– Расскажешь, обязательно! – смеялся Миша. – Только дай человеку поесть. Ух, как от тебя медом пахнет!..

И Миша поставил Сашу на ноги, а сам уже прошлепал в дом. Оттуда послышались приветственные возгласы, повеяло теплом. Казалось, все как прежде, вот только Саше до сих пор никак не удавалось вытащить ладонь, провалившуюся в дырку в кармане бабушкиной шубы…

Глава шестая
Время вспять

Саша бродила за спинами сидящих вокруг стола людей, будто примеряясь к ним, рассчитывая – подходит ли для свободного места? После возвращения Миши разговор потек шумный, мужской. Так что бабушка лишь украдкой поглядывала на сына и зятя, только и успевая подкладывать им в тарелки еще теплые блины.

– Михаил, ну сколько можно здесь штаны просиживать! – заладил как всегда папа. – Загранпаспорт так и не оформил?

– А зачем он мне? – шамкал Миша с набитым ртом. – Меня и тут неплохо кормят.

– Эх ты! – махнул рукой папа. – Я в твоем возрасте все свободное время по миру катался. На автобусе с экскурсиями чуть ли не всю Европу проехал. А у тебя представления о жизни лишь из пыльных книг, да разве так можно в современном-то мире?

– Выходит, можно, – не обижался Миша. – Хотя, наверное, я какой-то устаревший экспонат.

– Вот был бы у тебя паспорт, мог бы сейчас вместо Сашки с нами на Гоа махнуть, – продолжал сокрушаться папа. – А то человек моря в жизни не видел. Ну куда это годится? В наш-то век!

– Не надо ему в Индию, – вставила бабушка. – А вот летом в Сочи, на Черное море, можно было бы… И правда, Миш, все сидишь здесь и сидишь…

Миша загадочно улыбнулся.

– Погодите еще, – сказал он. – Надо сначала все здешние ресурсы использовать.

Папа многозначительно присвистнул и махнул на Мишу рукой, показывая, что дальше переубеждать его не станет. Бабушка тоже покачала головой: сомнительные «ресурсы» ее явно не убедили. Но в чем бабушка была похожа с сыном, так это в том, что переубедить их обоих казалось совершенно невозможным. Как втемяшится что-то в голову, так будут стоять на своем до последнего. Все знали: пока Миша сам не надумает сдвинуться с места, никакими доводами его не выманишь из старой доброй Истры.

– Сашка, ну что, выгуляешь отца перед отъездом? – Папа вылез из-за стола. – Надо хоть расхваленным чистым воздухом подышать. И ноги размять.

– Идите, идите. – Бабушка стала собирать тарелки. – Хоть поговорите нормально перед разлукой. А то знаю я вас, москвичей, гоняетесь невесть за чем целыми днями: все дела-дела, а на разговоры по душам времени и не хватает…

И Саша подумала, насколько же бабушка права. Вроде родители все время рядом. Но папы по утрам и вечерам не видно из-за газеты, лишь макушка торчит. А диалоги он ведет в основном с телевизором. Спорит с ним, возмущается, будто за экраном до него есть дело. А на родную дочь может и вовсе не кинуть взгляд. Иногда Саша даже думала, что запросто сумеет поменяться местами с Полетаевой. И вот Людка преспокойно заявится к ним, как к себе домой: сможет поужинать, лечь спать, позавтракать и утопать в школу – а подмену так и не обнаружат!

Теперь у Саши появилась возможность побыть с папой наедине и, вероятно, потихоньку вытянуть из него какие-то подробности о мамином темном прошлом. Кто знает, может, откормленный и надышавшийся свежим воздухом папа потеряет бдительность и выпустит наружу хоть хвостик длинной тайны. Саша вышла со двора, как взрослая подхватила папу под руку, и они захрустели снегом, потопали вперед, чтобы подмять под себя Истру. Саша тихонько косилась на отца, но видела лишь поднятый воротник дубленки и испещренный короткими толстыми волосками подбородок: по случаю выходного дня папа не брился.

– Па-а-п, – протянула она. – Расскажи, а какой ты был в Мишином возрасте?

Папин подбородок опустился, над ним вырос нос, а потом и глаза с интересом уставились на дочь.

– Почему это ты вдруг интересуешься?

Саша затаилась, не стала отвечать и уже видела, как папин рот размяк, потек в полуулыбке. Он что-то вспоминал, становясь вновь юным и полным радужных надежд.

– Я не сидел, как Мишка, возле маминой юбки! – говорил он. – Меня все время тянуло узнавать новое, мчаться вперед без остановки. Я то время вспоминаю как постоянный бег. Будто несся навстречу жизни, без тормозов, не зная правил – такой счастливый дурак!

Саша робко хихикнула.

– Такой ты был, когда встретил маму? – спросила она. – И чем она тебе понравилась?

Папа снова задумался, будто вычищая из памяти прожитые вместе с мамой годы. Чтобы вновь увидеть ее такой, какой она была много лет назад.

– Она была загадочной, – сказал наконец он. – Наверно, за этой тайной я и погнался тогда, с жаждой понять что-то новое…

Тут Саше стало совсем интересно.

– А в чем была ее загадка? – выпалила она.

Папа открыл было рот, а потом, словно возвращаясь из далеких воспоминаний, серьезно взглянул на дочь.

– А я до сих пор ее не разгадал! – И тут он вдруг задорно подмигнул.

И Саша не могла понять: то ли папа шутит всерьез, то ли просто-напросто ловко увильнул от ответа и сам обрадовался, что вовремя смог прикусить себе язык.

– И ты сразу в нее влюбился? – ходила вокруг да около Саша.

– Без памяти! – кивнул папа.

– А она в тебя?

– Пришлось постараться, – ответил папа. – Но чем больше в женщину вложено сил и терпения, тем качественнее и долгосрочнее результат. Так ведь? Юная дама?

Саша даже замешкалась: во-первых, от неожиданного обращения «юная дама», а во-вторых, от того, как быстро папа снова сменил тон. Теперь шутливость и прагматизм повелевали той трогательной искренностью, которую дочь шевельнула в отце.

– Откуда я знаю, – фыркнула Саша. – Нет у меня долгосрочных результатов.

– И это правильно! – спохватился отец. – Не надо нам пока никаких результатов!

Папа выхватил свою руку и обнял Сашу за плечи, прижал к себе и уткнулся колючим подбородком прямо в макушку. Так что упругие волоски щекотали даже через вязаную шапку.

– Смотри, скоро меня перерастешь, – шутил он.

– Не-е, – все еще дулась Саша.

Но когда отец стоял вот так рядом и обнимал ее, вонзая свою щетину в ее макушку, Саша не могла на него сердиться. Ей было очень тепло и радостно где-то внутри, вот только почему-то немного хотелось плакать. Как в детстве, когда папа брал ее на руки, если Саша сильно ушибалась, обдирала локти или коленки. И те слезы казались сейчас сладкими, а не солеными. Вдруг отец отстранился. Начал озираться по сторонам, пытаясь понять, куда же они забрели. Улочки разбегались в разные стороны: узкие, щербатые, снежные.

– Сашка, сколько времени? – Папа всерьез заволновался.

А над Истрой уже стелились сумерки; окутывая купола монастыря, они ложились на колючий лес, стекали в овраг и потихоньку крались между городскими домами. Саша по привычке задрала рукав над левой кистью. Запястье было свободно.

– Ах, да! У меня же часы сломались! – воскликнула Саша. – Не знаю, сколько натикало.

– Когда сломались? – нахмурился папа. – Уронила или стукнула?

– Недавно. Сами по себе сломались, – оправдывалась Саша. – Остановились и все тут.

Папа недоверчиво покачал головой.

– Ладно, купим тебе новые. – Он усмехнулся. – А пока будь счастливой!

– Что? – удивилась Саша.

– Счастливые часов не наблюдают, – пояснил папа. – А вот мне уже пора: мама в Москве заждалась. Поворачиваем к дому.

И они свернули с пути. Обратная дорога показалась Саше совсем короткой: хоть бы чуть-чуть ее растянуть. Чтобы успеть сказать что-то важное. Но что именно, Саша точно не знала. Слова вертелись на языке, но будто примерзли к нему: никак не хотели соскакивать. Да и папа больше ни о чем не спрашивал, ничего не рассказывал. И взгляд его будто был устремлен куда-то внутрь. Папа строил какие-то планы, быть может – решал, по какой дороге ехать в Москву – по Волоколамке или по Риге. Или же вспоминал список продуктов, которые мама заказала ему купить. Вот только Саши в этих мыслях уже не было. Не было там и пылкой юности, загадочности, шутливого задора. И Саше снова стало очень-очень грустно…

Сразу после прогулки папа уехал в Москву. Поскреб на прощанье Сашу колючками по щеке, приобнял и, кажется, даже хотел что-то сказать или спросить. Застыл перед дочерью, вглядываясь в лицо, а потом махнул рукой и запрыгнул в машину. Ему никогда не давались разговоры по душам. Иногда казалось, что вся жизнь для него – лишь чья-то длинная шутка. Саша смотрела вслед отъезжающему автомобилю и ничуточки не жалела, что отправила родителей в Индию одних.

– Счастливого пути, – шепнула она, отвернулась и вбежала на крыльцо.

Бабушка прилегла на часок отдохнуть, а дядя Миша успел снова улететь куда-то по своим делам. Дом будто бы замер, сонно переваривая минуты. Саша была предоставлена самой себе и даже радовалась тому, что у нее появилось время еще раз все хорошенько обдумать. Она тихонько бродила по комнатам, пропитываясь их запахами. Поскрипывали половицы под ее ногами, щелкал маятник настенных часов, трещали дрова в печи. Здесь все осталось как в детстве, только словно уменьшилось со временем. Чтобы достать конфеты с верхней полки серванта, уже не надо было подставлять табурет. Саша развернула «Батончик» – любимую конфету бабушки, и засунула за щеку. Этот мир был таким привычным и дорогим, что разрушить его вопросами о семейных тайнах оказалось не так уж и просто. Саша старалась подобрать нужные слова, много раз прокручивая в голове разговор с бабушкой или Мишей. Но вопросы напрыгивали один на другой, а междометия сыпались настоящим снегопадом. Обуздать свои эмоции и подобрать нужный тон никак не получалось. А еще страшнее было представить, что она раскроет все свои карты, вывернет душу, а в ответ услышит тишину. Вдруг бабушка не захочет говорить на эту тему? Что, если они с мамой заодно? Тогда вместо ответов Саша получит лишь новую обиду и боль. А Миша, как назло, стал теперь совсем неуловимым, его занимали какие-то свои взрослые дела, и не было времени на докучливую племянницу. Нет, видимо, для начала ей придется разбираться во всем в одиночку. И самой попытаться нащупать истину. Саша развернула второй «Батончик», чтобы как-то подсластить себе жизнь. Перед Новым годом так хотелось отпустить все заботы и проблемы, забыть обиды и хоть немного порадоваться елочным игрушкам, подаркам, салютам и фейерверкам…

Саша выглянула в окно – в дальнем углу участка росла елочка, точнее это была уже довольно высокая ель, на полметра раскинувшая свои присыпанные снегом пушистые ветви. Когда-то ее, совсем еще маленькой, Миша выкопал в лесу, а затем посадил около дома, чтобы украшать на каждый Новый год. Саша прекрасно помнила тот день, когда они всей семьей пересаживали деревце – оно казалось беззащитным и хрупким, несмотря на все свои иголки. Для елки выкопали глубокую яму и заполнили ее водой и мягкой землей.

– Зачем такой маленькой елке столько места вокруг? – суетилась тогда Саша. – Сажайте ближе к забору!

– Сашка, ты ничего не понимаешь! – пыхтел Миша. – Елка же вырастет о-го-го какая! Нам в школе на уроке природоведения рассказывали, как пересаживать деревья. Так что не учи ученого!

И Саша доверилась старшим. Возле свежепосаженной елки воткнули толстую палку и повязали на нее яркую тряпицу.

– Это чтобы нам не потерять место, куда мы посадили елочку, – объясняла мама удивленной Саше. – Трава вокруг высокая вымахает, можем не заметить деревце и ненароком скосить…

Елочка и правда была ниже высокой травы – по пояс пятилетней Саше. Всю весну, лето и осень они охраняли деревце, наблюдая за его ростом. И в первый же Новый год водрузили на эту малышку звезду. Саша до сих пор помнила эту хрупкую елочку, гнущуюся под тяжестью большой красной звезды.

Сейчас ель вымахала уже довольно высокая, разлапистая. Только смотрелась как-то одиноко и грустно без ярких игрушек. Не раздумывая, Саша ринулась к комоду и достала из глубины старую картонную коробку – дно ее устилала вата, сверху лежал серебристый «дождь», под ним же прятались стеклянные шары и куколки на прищепках. Игрушки, знакомые с детства: некоторые из них были сделаны руками бабушки, мамы или самой Саши. Эту коробку сокровищ всегда доставали перед самым Новым годом, и каждый хотел повесить как можно больше украшений. Сейчас, когда Миша и Саша выросли, эти игрушки так и остались лежать в дальнем ящике, хотя праздник был уже на носу. Наспех одевшись, Саша вытащила коробку во двор, подошла к елке, которая была теперь с нее ростом, и стала доставать игрушку за игрушкой. Шары сверкали в вечернем свете фонарей, зайцы с барабанами и шуты в колпаках рассаживались по веткам, как зрители в зале, вдыхая зиму в стеклянные души. И Саше казалось, что детство трепещет под ее пальцами, колет сочными иглами.

– Елку наряжаешь? Умница! – Накинув свою старенькую шубу, из дома вышла сонно потирающая глаза бабушка. – А я просыпаюсь, кричу – никто не откликается. Оказывается, вот ты где. Давай помогу!

И бабушка тоже стала нанизывать игрушки на пушистые ветки.

– Зеленый шар мой! – крича, влетел в калитку Миша. – Зеленый шар не трогать!

И снова, как в детстве, они с Сашей начали спорить, кому какую игрушку вешать.

– Дурачье вы мое! – смеялась бабушка, обнимая их.

Самой последней на елку водрузили ту самую красную звезду. Теперь она горела над их головами – высоко, величаво. И Саша вновь почувствовала себя совсем еще маленькой…