Текст книги "Человек, научивший мир читать. История Великой информационной революции"

Антверпен – новые горизонты

Современный Антверпен провинциален и очарователен. Город, несмотря ни на что, не утративший волшебство старины. Прекрасно сохранившиеся здания позднего Средневековья, эпохи Ренессанса и барокко, великолепный кафедральный собор, самый настоящий замок – Het Steen, узкие мощеные улочки, уютные кафе… Чудесная атмосфера исторического центра легко переносит в прошлое. В то же время международный порт Антверпена – второй по величине в Европе и семнадцатый в мире. Четыре бриллиантовых биржи: еще недавно 80 %, а теперь только 60 % неограненных алмазов мира торгуются через них; 1600 фирм, занимающихся бриллиантами.

Антверпен. Гравюра Иеронима Кока, около 1557. Городской архив Антверпена

В 1549 году некий неизвестный француз, полный надежд и амбиций, приехал покорять Антверпен. Сегодня фраза «покорять Антверпен» звучит, конечно, смешно. Всего лишь полумиллионный, второй по величине город в маленькой, но гордой стране Бельгии, он играет свою роль в европейской экономике, но явно не принадлежит к числу мировых экономических центров. Но во времена Плантена эта огромная стотысячная метрополия – вторая по величине после Парижа на европейском континенте севернее Альп, центр международной торговли и новых технологий. Чтобы в полной мере оценить ее значение, нужно узнать еще кое-что о населении тогдашней Европы.

С XI века самым экономически развитым и урбанизированным регионом Европы была Италия. Рим пал и превратился в обиталище кардиналов и понтификов, тон теперь задавали Венеция, Милан и Флоренция – торговые метрополии, насчитывающие к 1300 году по 100 000 жителей. Еще были Генуя и Болонья – примерно по 80 000. Севернее Альп самая урбанизированная территория – Южные Нидерланды (примерно современная Бельгия). Около 1300 года в Генте было 65 000 жителей, в Брюгге – 45 000. А в XVI веке начал расти Антверпен, город на границе Фландрии и Брабанта, достигнув в 1550-х годах впечатляющей цифры в 105 000 жителей. Фландрия и Брабант еще в 1470 году имели 29–33 % городского населения, вместе эти два региона объединяли 45 % жителей всех испанских Нидерландов. В провинции Голландии доля городского населения составляла 44 % – это намного выше всех европейских стандартов. Почему? Все просто: у людей не было выбора. Сырой климат, никаких природных ресурсов, наступающее море… Экологическая ситуация все ухудшалась, и вести сельское хозяйство становилось труднее и труднее. Поэтому народ двинулся в города и занялся ремеслами и торговлей[48]48
  Blockmans (2011).


[Закрыть].

Испанские Нидерланды (Семнадцать провинций) – территория современных Нидерландов, Бельгии, Люксембурга, а также северной части Франции.

В конце XIV века дом бургундских Валуа, заключая браки и политические союзы, начал собирать разрозненные земли этого региона под своим владычеством. В 1437 году созвали Генеральные Штаты как общий парламент.

После гибели последнего бургундского герцога Карла Смелого в 1477 году его дочь Мария вышла замуж за австрийского эрцгерцога Максимилиана I Габсбурга – будущего правителя Священной Римской империи. Мария умерла через пять лет, и Нидерланды отошли династии Габсбургов, которая в 1522 году разделилась на испанскую и австрийскую линии; Семнадцать провинций достались Карлу V – испанскому королю и императору Священной Римской империи, потом его сыну – испанскому монарху Филиппу II.

В 1566 году в Провинциях началась революция, а в 1568 году – Восьмидесятилетняя война за независимость, в ходе которой Нидерланды раскололись на Северные и Южные. Северные в 1579–1581 годах стали республикой со столицей в Амстердаме, а Южные со столицей в Брюсселе оставались под властью испанских Габсбургов до 1714 года, потом перешли к австрийской ветви. В 1795 году их захватила Франция, а после Венского конгресса в 1815 году Северные и Южные Нидерланды вновь объединились – но ненадолго: уже в 1830 году Объединенные Нидерланды разделились на современные Нидерланды и Бельгию.

НАСЕЛЕНИЕ ЕВРОПЫ

(в тыс. человек)[49]49
  Malanima (2007), 26.


[Закрыть]

ПРОЦЕНТ ЖИТЕЛЕЙ КРУПНЫХ ГОРОДОВ

(больше 10 000) ПО СТРАНАМ ЕВРОПЫ, %[50]50
  Malanima (2007), 28. Такой рост количества городских жителей в Северных Нидерландах к 1600 году объясняется Контрреформацией и войной: в Южных Нидерландах испанская корона преследовала кальвинистов, так что они побежали на север, дав небывалый толчок экономическому развитию этого региона. Множество жителей покинули Южные Нидерланды также из-за постоянных боевых действий.


[Закрыть]

Выше проводились параллели между XVI столетием и нашим веком глобализации – они справедливы и в данном случае: миграционные потоки росли, люди переселялись в города, причем именно в крупные города, предлагавшие широкий выбор рабочих мест. Для них умение читать и писать означало лучшие карьерные шансы, тем более что открывались все новые городские школы, и возможность получить образование становилась как никогда реальной. И вот уже все больше жителей Нидерландов не только могут, но и хотят читать.

Что было раньше: курица или яйцо? Обслуживало ли книгопечатание изменения экономической структуры или новая экономическая структура возникла благодаря перелому, связанному с книгопечатанием? С одной стороны: в Китае XI века саму технологию наборной печати изобрели, но применения она не нашла. Широкое распространение книгопечатания стало возможным только там, где возникла потребность в новом носителе информации. С другой стороны: смогло бы без книгопечатания возникнуть общество Нового времени? Если бы не было Гутенберга – создал бы кто-то другой что-то подобное? Например, телеграф, телефон и радио изобрели почти параллельно: разные технологии, но смысл тот же – передача информации на расстояние без перемещения ее носителя.

Плантен не был первым, но он угадал тренд: люди, умеющие читать, рано или поздно должны были задуматься о том, что бы еще почитать, кроме Библии и античных авторов, и какую еще информацию можно хранить и передавать с помощью печатной книги. Кристоф Плантен показал им, какую, и предложил, что почитать. Так же Билл Гейтс и Стив Джобс в свое время задумались о том, что еще можно сделать с помощью изобретенного до них компьютера и как его можно применить в повседневной жизни. Они вышли на рынок не с новыми, а с мало распространенными до сих пор продуктами, и объяснили потребителю, для чего они могут ему пригодиться.

* * *

Антверпен был удивительным городом. Самым богатым в испанских Нидерландах, через него шла морская европейская и колониальная торговля. В 1500 году он насчитывал 50 000 жителей, а полвека спустя – в два раз больше. Это беспрецедентный, невиданный рост. Еще поразительнее замечание итальянского иммигранта Гвиччардини, который около 1555 года рассказывал, что почти все в этом городе, похоже, умеют читать и писать[51]51
  Langereis (2014), ch. «Abc». Позже Плантен издал путеводитель
  Гвиччардини по Нидерландам.


[Закрыть].

Ситуация для тогдашней Европы экстраординарная. Благодаря экономическому буму Антверпен становится центром новых информационных технологий. На ум само собой приходит сравнение: Антверпен – Силиконовая долина XVI века? Такая параллель весьма условна. Но если сравнить уровень грамотности в середине XVI века и уровень компьютерной грамотности в конце XX века, видны общие черты: грамотных в целом мало, но есть места, где они сконцентрированы особенно сильно. И в таких местах вершится история. Обитатели Силиконовой долины Билл Гейтс и Стив Джобс были одержимы идеей поставить персональный компьютер на каждый стол. Переехавший в Антверпен Кристоф Плантен – принести печатную книгу в каждый дом, где умеют читать.

Формально Антверпен находился под властью испанского короля, но это была не Испания – гораздо богаче и гораздо свободней! Мультикультурный и мультирелигиозный город, в котором говорят на множестве языков. Представители разных народов селились не по этническому признаку – как в Италии или остальных Нидерландах, образуя национальные кварталы, – а по профессиональному. Близость друг к другу профессионалов одной отрасли из разных стран неизбежно вела к обмену знаниями и бурному развитию ремесел.

Непосредственная здоровая конкуренция (жители не стремились покупать товар только у «своих») – к высокому качеству продукции. Настоящее экономическое чудо! Привлекательная цель для амбициозного человека, собирающегося начать собственное большое дело?

И да, и нет. Историки утверждают, что 80 % мигрантов, желавших стать жителями Антверпена, происходили из других районов испанских Нидерландов. Следующая по численности группа – выходцы с Рейна, из немецких земель. Французов было мало, и в основном из северной части Франции. Парижане были редкостью[52]52
  Langereis (2014), note 18.


[Закрыть]. Плантен избрал на наш взгляд, возможно, логичный, но по тогдашним меркам очень необычный путь: переехать за 300 километров в город, находящийся под властью испанского короля, где говорят по-голландски и все еще иногда жгут типографов на костре… с другой стороны, а куда еще было ехать из Парижа? Впрочем, он, похоже, точно знал, что делает[53]53
  Сохранилось письмо Плантена папе римскому Григорию XIII от 9 октября 1574 года, где он объясняет причины своего выбора: «…никакой другой город мира не предлагал таких прекрасных условий для дела, которое я тогда основал.
  Для меня было важно, что там легко было торговать и можно было найти все необходимые материалы для моего производства. В Антверпене также можно было найти огромное количество рабочих рук, за короткое время обучив их любому ремеслу, которое только можно себе представить. Кроме этого, мне было ясно, что этот город и регион процветали под властью испанского короля и католической церкви. И, наконец, поблизости находился великолепный университет Лувена с его прекрасными учеными во всех областях, чьи труды я надеялся печатать для общего блага» (цитируется по Langereis (2014), note 19).


[Закрыть].

И вот он оказался в Антверпене – без денег, имущества и связей; 21 марта 1550 года став гражданином города, Плантен потратил на уплату пошлины и изготовление официальных бумаг почти все оставшиеся сбережения. Зачем? Причин торопиться у него не было.

Старое правило о том, что стать мастером может только гражданин города, в реальности не действовало для целого ряда ремесел, а для остальных соблюдалось весьма условно: Антверпен старался приманить как можно больше квалифицированных профессионалов и поощрял их открывать мастерские. Более того, в то время как в любом другом месте Европы человека могли просто не пустить в пределы городских стен, если у него не было средств платить местные налоги, в Антверпен пускали вообще всех: каждый мог свободно войти и попытать счастья – спрос на рабочую силу был огромный.

Конечно, у граждан имелся целый ряд правовых и налоговых преимуществ. Но любой приезжий ремесленник вполне мог прожить и без них. Если продержался первый год – именно в течение этого срока город мог без объяснения причин выгнать иммигранта за любую провинность, – дальше все шло хорошо. Многие мигранты специально тянули с получением гражданства: одной из причин было то, что граждане должны были нести «службу» – исполнять определенные общественно-полезные функции (сторожевая служба на городских воротах, участие в управлении приютами для нищих, больницами, сиротскими домами), причем безвозмездно. К тому же за гражданство нужно было заплатить пошлину: для ремесленника это был примерно 20-дневный заработок, для рабочего 70-дневный.

Так или иначе, в 1540-х годах только половина приезжих пожелала стать гражданами. Прежде всего, в этом были заинтересованы неквалифицированные рабочие, хоть у них и не было денег на пошлину. Богатые дельцы предпочитали оставаться мобильными, не привязываясь к конкретному месту, а разница в налогах была для них несущественна. Ремесленники вроде Плантена получали гражданство в случае, если собирались связать свою жизнь с городом и открыть мастерскую.

В чем бы ни крылась причина спешки – об официальных бумагах Кристоф позаботился очень вовремя.

В 1552 году на фоне очередного обострения отношений между Францией и испанскими Габсбургами городской совет выпустил директиву: всем французским иммигрантам надлежит отметиться в ратуше, а тем из них, кто не имеет гражданства, – немедленно покинуть Антверпен и Нидерланды. Депортация потенциальных «вражеских агентов» и «коллаборационистов» – вовсе не изобретение XX века. Назревала война, испанцы опасались вторжения Франции в Нидерланды, и этого было достаточно для депортации местных французов. Плантен оказался среди тех, кому пришлось сообщить о себе в ратуше, но не среди тех, кто принужден был покинуть город. А ведь такое вполне могло произойти: по тогдашним правилам для получения гражданства нужно было прожить в Антверпене четыре года, то есть для него этот срок должен был наступить только в 1553–1554 году. По-видимому, данное правило не всегда выдерживалось строго, иначе типографическому гиганту Officina Plantiniana никогда не суждено было бы появиться.

* * *

Плантен покинул Париж глубоко разочарованным, но нашел ли он в Антверпене то, что искал? Да, город стремительно растет. Да, книгопечатание там быстро развивается. Но причем тут Кристоф Плантен? Его в Антверпене, откровенно говоря, никто не ждет. Сотни таких вот подмастерьев каждый месяц приходят сюда в поисках лучшей доли, надеясь получить работу. У каждого – своя судьба, свои мечты и надежды. Плантен – просто один из них, и никто не встречает его у городских ворот с почестями и патентом мастера на золотом блюде. В Антверпене уже имеется десяток печатников и издателей.

Мечты мечтами, но у Кристофа есть жена и маленькая дочка, Маргарита, родившаяся в 1547 году в Париже. На подходе еще одна – Мартина, которая появится на свет в 1550 году. Им нужны кров, еда, одежда. В общем, регистрируясь после приезда в антверпенской ратуше, Плантен в графе «профессия» записывает «переплетчик».

Он снимает жилье на улице, где селятся местные переплетчики, и приступает к работе. По соседству находится улица типографов и книготорговцев Камменстраат, но в ту сторону Кристоф смотреть себе запретил. Теперь он занимается тем, чему когда-то учился у Масе, – работает с кожей, деревом и драгоценными металлами, изготавливая роскошные переплеты для богатых заказчиков. И все-таки он был талантлив! Всего пара лет – и он уже сделал себе имя в переплетном бизнесе Антверпена, оброс знатными клиентами, со многими из которых завел хорошие, даже приятельские отношения. Один из них – Габриэль де Сайяс, испанский сановник, будущий министр иностранных дел короля Филиппа II. Он стал многолетним покровителем и другом Плантена, не раз выручал его из трудных ситуаций, содействовал в получении крупных королевских заказов. Скоро Плантен начинает работать и на городские власти: в 1552 году магистрат заключает с ним договор о переплете административных документов. Это стабильный источник дохода и полезные связи.

Масе учил его переплетать книги, но Кристоф идет намного дальше наставника. В Антверпене он выводит на рынок новый продукт. Если переплеты все равно выглядят как роскошные ларцы – почему в них должны быть только книги? И он занялся производством ларцов и шкатулок, используя технологию отделки, которой обучился у Масе: дерево, орнаменты из разноцветной кожи и воска, цветной лак, позолота. Они предназначались для хранения важных документов и драгоценностей. «Никто ни в Антверпене, ни в Нидерландах не мог сравняться с ним в этом мастерстве»[54]54
  Цитируется по Voet (1972), vol. 1, 14–15.


[Закрыть], – похвастается позже Бальтазар I. Это была эксклюзивная продукция, быстро завоевавшая популярность.

Рынок предметов роскоши в Антверпене сильно вырос за последние десятилетия: быстро богатеющие горожане стремились тратить деньги. Книги, да еще в драгоценных переплетах – один из показателей богатства и статуса. Ремесленники, производящие подобные товары и торгующие на международном уровне, зарабатывали состояния и часто вместе с крупными коммерсантами принадлежали к числу богатейших людей в Антверпене – даже богаче местной аристократии, которая все еще задавала тон в политической жизни города. Если у них хватало ума вкладывать деньги дальше – в торговлю, в недвижимость, в развитие предприятия, – их капиталы достигали серьезных размеров. Может быть, именно это стало теперь целью Плантена?

С 1553 года он начинает торговать книгами – этому он учился и у Масе, и у Богара. И в этом деле также преуспевает. У Кристофа обнаруживается еще и талант коммерсанта. Или, может быть, он сознательно развивает его в себе. За книгами следуют другие товары: кожа, географические карты, гравюры, льняной текстиль, как раз начинающий входить в моду, – это, например, те самые огромные и неудобные круглые воротники, которые мы знаем по портретам и фильмам. Он продает все, что хорошо продается. В какой-то момент Кристоф обращает свое внимание на еще один предмет роскоши – кружева.

Знаменитое брабантское кружево – чудесные воротники и манжеты тонкой работы можно увидеть на полотнах великих художников XVI–XVII веков. Этим ремеслом занимались женщины. Работа тяжелая, но дающая хороший заработок и уверенность в завтрашнем дне. Существовали крупные мануфактуры, нанимавшие много кружевниц, – их деятельность регулировалось цеховыми правилами. Были индивидуальные предпринимательницы, работавшие на дому и часто достигавшие столь высокого мастерства, что могли продавать свою продукцию по ценам выше рыночных. В письмах Плантен неоднократно жалуется на капризное поведение своих поставщиц: постоянно требуют денег вперед и угрожают продать товар конкурентам. Самая старая из сохранившихся бухгалтерских книг Плантена от 1556 года показывает, что кружевами он торговал в крупных объемах: закупал сырье, выдавал заказы множеству местных кружевных мануфактур, собирал большие партии продукции и отправлял во Францию. Собственно, он был, вероятно, первым, кто начал оптом поставлять во Францию брабантское кружево, где оно вошло в большую моду и стоило дорого.

Кристоф не теряет деловых и личных связей с Парижем, сохраняет даже контакты с бывшей типографией Богара. Мартен ле Жён, тот самый коллега, женившийся на дочке Богара, поставляет ему книги из Франции для реализации в Нидерландах. Есть еще Пьер Гассен – крупный французский коммерсант, Плантен становится его торговым агентом в Нидерландах. Его собственным поверенным в Париже выступает Пьер Порре, через которого Кристоф ведет дела, когда сам не может присутствовать во французской столице. За несколько лет он становится успешным международным коммерсантом, которых так много в Антверпене в эти годы экономического бума.

Но все это не имеет никакого отношения к книгопечатанию. Плантен теперь – один из лучших переплетчиков в Антверпене и все более успешный торговец. Его благосостояние неуклонно растет. Респектабельный, обеспеченный человек, семья и дети – в 1553 году рождается третья дочь, Катарина. Но когда же он успел отказаться от своей мечты печатать книги? Интересно, посещает ли его ощущение, что он занимается чем-то совсем не тем? С момента переезда в Антверпен прошло шесть лет, на дворе уже 1555 год, а он изготавливает шкатулки, торгует кружевами, общается с солидными людьми… С книгами он теперь имеет дело, только вкладывая их в роскошные переплеты, заполняя бухгалтерские бумаги или принимая крупные партии товара из Парижа. Впрочем, книготорговлей, так или иначе, занимались все его предшественники.

Книготорговля как она есть

Книжный рынок существует с античности. Уже в V веке до н. э. владение книгами не было чем-то необычным, ведь большинство мужского населения греческих городов-государств было грамотным, а во многих полисах существовало обязательное школьное образование. Конечно, речь идет не о книгах в современном понимании, а о папирусных свитках, но они точно так же составляли частные коллекции и библиотеки, имелись и библиофилы, их собиравшие, и странствующие торговцы (librarius или bibliopola), продающие их в городах. До нас даже дошли сведения о книжных лавках.

В Древнем Риме мы уже находим международную книготорговлю с многовековой традицией, которая, исчезла в V веке н. э. с закатом империи. Там впервые появляется книгоиздание как самостоятельная отрасль, для тиражирования книг издатели нанимают писцов или обращаются в специальную мастерскую. В римской книжной лавке книгу можно было не только купить, но и взять напрокат для переписки.

Сведения о школах профессиональных писцов сохранились также в Древней Греции, Египте, Китае и Индии. Один из дошедших до нас экземпляров египетской «Книги мертвых» примерно XXII века до н. э. интересен тем, что явно вышел из многотиражной мастерской – имя покойного было вписано в текст уже после «издания»[55]55
  Fischer (2010), 4–6; Ростовцев (2007), т. 2, 13–14, 23–25;
  Есипова (2011), 53–55.


[Закрыть].

А вот в средневековой Европе человек не мог просто пойти и купить книгу – никакого рынка готовых книг не было. Их писали, переплетали и иллюстрировали в монастырских скрипториях – но не для продажи, а для нужд церкви. Мирянам как-то не приходила в голову идея завести дома книгу, а если кому-то достаточно богатому и приходила – он нанимал монахов для ее изготовления.

В XIII–XIV веках появились независимые наемные писцы, и книги изготавливали уже в ремесленных мастерских, которые со временем превратились в самостоятельные предприятия, работавшие по заказам частных лиц. Зачатки рынка появляются с развитием университетов, когда возникает необходимость в точном и относительно массовом копировании определенных текстов, чтобы обеспечить студентов и преподавателей учебным материалом. При университетах появляются либрарии, торгующие книгами – но только в локальных масштабах. Например, Парижский либрарий не имел права продавать книги куда-либо еще, кроме самого университета. Только с расцветом городов с XIII века и благодаря постепенной замене пергамента бумагой, которая оказалась в 20 раз дешевле, появляются необходимые условия, и с XIV века уже можно говорить о существовании настоящего книжного рынка[56]56
  Fischer (2010), 7–9.


[Закрыть].

Ситуацию в корне изменило книгопечатание. Сам репертуар изданий не поменялся, но появилась возможность быстро изготовить тысячи идентичных копий – и книжный рынок вышел на новый уровень. Оказалось, тиражи можно продавать не только там, где они печатаются, – да в одном городе и не найдется столько покупателей. Появляются книжные ярмарки, сначала региональные, потом международные. Всего тысяча лет – и международная книжная торговля снова существует! Самой важной ярмаркой Европы стала Франкфуртская, проводящаяся каждые полгода (весной и осенью) из века в век, несмотря на войны и революции, до наших дней. С ней конкурировала Лейпцигская ярмарка, она тоже работает до сих пор. Были и поменьше – в Париже, Лионе, Страсбурге, Любеке. В XVI веке ярмарка в Лейпциге стала проводником Реформации, а Франкфуртская – Контрреформации.

Средневековые библиофилы – очень богатые люди, заказывавшие или покупавшие книги в больших количествах: для образования, в качестве финансового вложения, но в основном – для коллекции. Представители знаменитой семьи Медичи из Флоренции, большие любители книг, заказывали их у торговца Веспасиано да Бистиччи (1421–1498), на которого работали 25 наемных переписчиков. Он же поставлял книги венгерскому королю Матвею I Корвину (1443–1490) – одному из известнейших библиофилов того времени. Но самым известным библиофилом Флоренции XV века был некий Никколо Никколи, потративший все наследство на приобретение и переписку книг. К концу его жизни собрание насчитывало около 800 томов – наследство оказалось крупным. Никколи завещал свою коллекцию городу, с тем чтобы на ее основе была создана публичная библиотека.

Так появилась знаменитая Библиотеки Лауренциана, в создании и пополнении которой активное участие приняло также семейство Медичи[57]57
  Fischer (2010), 10; Есипова (2011), 259–260.


[Закрыть].

Типографы сами продавали свои книги на заре книгопечатания. Но с ростом производства вынуждены были нанимать для этого специальных людей, особенно для торговли в соседних городах и на крупных ярмарках. Иначе времени на типографию просто не оставалось – слишком много приходилось путешествовать. Самые сообразительные из них стали создавать филиалы: бывшие партнеры Гутенберга Фуст и Шёффер открыли книжные лавки в Париже и Анже, Антон Кобергер из Нюрнберга – в Париже, Лионе и Базеле. Для филиала приходилось нанимать управляющего. И довольно быстро некоторые управляющие пришли к выводу, что никакой шеф им, в общем-то, не нужен: они разбираются во вкусах публики, знают книжный рынок, способны организовать работу лавки. И превратились в самостоятельных предпринимателей, торгующих книгами сразу от многих издателей – так заново родилась профессия книготорговца. Количество книжных лавок стремительно увеличивалось: если в начале XVI века во всей Франции их было около 40, то в 1598 году только в Париже – 235[58]58
  Fischer (2010), 13–14; Есипова (2011), 260.


[Закрыть].

Функции типографа и издателя разделились в первой половине XVI века. Печатник превратился в наемного специалиста, который собирал заказы у разных издателей и получал деньги сразу после поставки тиража клиенту – ему больше не нужно было беспокоиться о продажах. Но это в небольших типографиях. Крупные же, наоборот, стремились объединить в себе как можно больше функций – взять под контроль весь процесс: работа с авторами, печать, переплет, иллюстрации, продажи. Так появились издательские дома: Мануция в Италии, Кобергера в Германии, Этьенна во Франции. Но самым крупным и значительным в эту эпоху стал издательский дом Кристофа Плантена[59]59
  Fischer (2010), 15–16; Schulz/Hermanns (2006);
  Ростовцев (2007), т. 3, 25.


[Закрыть].

Xerox ALto – первый полностью персональный компьютер в современном понимании, разработанный Xerox PARC в 1973 году: с «рабочим столом», графическим пользовательским интерфейсом, текстовым процессором и редакторами графической информации.

Фирмы, выпускающие первые компьютеры, все делали сами: детали, сборку, программное обеспечение, продажи.

С усложнением рынка и ростом производства произошло своеобразное разделение труда: к примеру, Intel специализировалась на микропроцессорах, IBM собирала компьютеры из комплектующих, Microsoft разрабатывала программное обеспечение. Но в конечном итоге рынок завоевали те компании, которые стремились создавать все сами: «железо», операционную систему, программное обеспечение, а также дизайн продукта, маркетинговые стратегии плюс производство дополнительных новых продуктов, связанных с данной сферой.

Самая успешная из них – Apple, наводнившая своей продукцией потребительские рынки всего мира. А среди сфер деятельности такого гиганта, как IBM, – консалтинг, информационная безопасность, облачные сервисы, искусственный интеллект, серверы и суперкомпьютеры.

Книги XV века, изданные до 1500 года, называют инкунабулами. У историков никак не получается подсчитать точное количество изданий, выпущенное за это время: называются цифры между 24 000 и 40 000, если считать полноценными изданиями листовки и брошюры в несколько страниц; тиражи составляли от 100 до 2000 экземпляров. А вот в XVI веке было опубликовано уже более 240 000 изданий[60]60
  Wehmer (1933); Brandis (1984); Есипова (2011), 237.


[Закрыть]. В это время тон в книгопечатании начинают задавать Нидерланды. Даже под властью испанцев практичным голландцам были свойственны религиозная терпимость, широкие взгляды, стремление к диалогу и готовность печатать разные книги для любых категорий заказчиков.

* * *

Насколько прибыльным оказался книжный бизнес? Библия Гутенберга стоила 100 гульденов в пергаменте и 46 гульденов на бумаге. Переплет и иллюстрации оплачивались отдельно, если заказчик того желал. Иоганн Гутенберг потратил на изготовление тиража 1932 гульдена, а продали его за 9450. Это 500 % прибыли! Но если добавить расходы на основание типографии – той самой первой в мире типографии, около 2000 гульденов – то прибыль составила «всего» 236 %. На почти 4000 гульденов Гутенберг мог купить 40 городских бюргерских домов среднего размера – это к вопросу о капиталоемкости.

Типографы и книготорговцы XVI века в среднем могли рассчитывать на 50 % чистой прибыли, в начале XVII века иногда на 75 %, но часто всего лишь на 25 %. Но в целом владельцы типографий – люди богатые, наиболее успешные из них даже выступали как финансисты, давая ссуды. Даже печатник-подмастерье обычно мог позволить себе завести большую семью и купить дом.

А наборщики вообще были самыми высокооплачиваемыми специалистами позднего XV века! Только к середине XVI века их стало настолько много, что спрос на их труд и его оплата смогли сравниться с другими сложными ремеслами[61]61
  Stöber (2005), 28–33.


[Закрыть].

Чтобы читатель имел представление о том, откуда появилось быстрое богатство первых типографов, поясним: в те времена книга стоила, как дорогой спортивный автомобиль – из тех, по цене которых можно купить неплохую квартиру. Это эксклюзивный товар, предмет роскоши. Одна книга – один крутой спорткар. Когда вышла Библия Гутенберга – она просто взорвала рынок. Сейчас разберемся почему. Но сначала ответим на вопрос: а сколько же все-таки стоили книги?

Его имеет право задать любой человек, желающий представить себе роль печатной книги в информационной революции. Но дело в том, что универсального калькулятора валют тут быть не может. И не стоит верить тем, кто утверждает обратное. Мы не можем сказать, что один гульден тогда – это столько-то рублей, долларов или евро сейчас. Потому что ценность денег определяется их покупательной способностью, а потребительская корзина тогда и сейчас различалась.

Какие выводы о ценности одного гульдена может сделать современный человек, если сообщить ему, что на него можно купить столько-то сена для лошади или столько-то свечного воска? Или мы могли бы объяснить европейцу XVI века, что 10 евро – это коробка дорогих шоколадных конфет, какая-нибудь компьютерная игра в Steam, билет в кино, определенное количество интернет-траффика, подарочный набор гелей для душа… И что ему делать с этой информацией? Но если сказать ему, не вдаваясь в подробности цен XXI века, что на 10 евро можно купить целых две книги? Да это же огромная сумма!

Но есть ведь товары первой необходимости, скажет читатель, и будет совершенно прав. Вот хлеб, например, – всему голова. Но при пересчете валют по ценам на хлеб не будем забывать, что тогда он имел другое значение в рационе, чем сейчас. И в разных странах Европы его роль в питании была разной. Еще стоит учитывать сорт. В XVI веке белый хлеб в Италии и Испании – распространенный и недорогой, а в Германии и Нидерландах – стоит немало. А сегодня белый хлеб в этих странах, наоборот, дешевый, а вот серый, с отрубями и добавками других злаков – дороже, потому что считается здоровым питанием, но в XVI веке такой хлеб посчитали бы пищей бедняков.

Так, может, обратимся к «вечным ценностям»? Золото – драгоценный металл, которым и тогда и сейчас измеряется ценность денег. Тоже не выйдет. Библия Гутенберга в пергаменте стоила 100 гульденов – это средних размеров городской дом или «приличное содержание для одного человека в течение пяти лет»: по мнению Рудольфа Штёбера эта сумма эквивалентна сегодня 200 000–250 000 евро; но если пересчитать по ценам на золото, получится около 9000 евро[62]62
  Stöber (2005), 29–30. Штёбер считает по ценам 2005 года, сегодня цена Библии приближалась бы скорее к 250 000, чем к 200 000 евро.


[Закрыть].

Итак, хорошая книга – удовольствие дорогое и доступное лишь немногим. Когда Библия Гутенберга в 1455 году появились на рынке, то вызвала небывалый ажиотаж среди богатых библиофилов: они моментально поняли, что им предлагают нечто принципиально новое и очень качественное – и всего за 100 гульденов. Это не ирония. Рукописная библия того же класса в пергаменте стоила 500. Поэтому тираж 180 экземпляров смели полностью за полгода, причем 158 из них по предпродаже – еще до завершения печати![63]63
  Kaufmann (2017), 30.


[Закрыть]

Однако, подобно компьютерам в XX веке, печатная книга быстро удешевляется: в 1461 году в Страсбурге Библия Ментелина стоила всего 12 гульденов (на бумаге) – тогда это годовой заработок писца. В 1522 году только что переведенную Лютером на немецкий Библию (Lutherbibel) можно было купить за 1–1,5 гульдена в переплете и за 0,5 гульдена без переплета. 0,5 гульдена – это недельный заработок подмастерья-плотника, 1 гульден – взрослая свинья на забой, 1,5 гульдена – заработок школьного учителя за 4,5 месяца[64]64
  Stöber (2005), 30.


[Закрыть]. Эта тенденция наблюдается на протяжении всего XVI века, в том числе для книг, не относящихся к категории «безусловно необходимых».