Текст книги "Человек, научивший мир читать. История Великой информационной революции"

Удар первый
Крушение юношеских надежд

Начало пути

Одним прекрасным, или, наоборот, ненастным днем 1522, а может, 1523 или 1524 года в Лионе появляется уставший мужчина с маленьким ребенком на руках. Он пришел издалека, преодолев около 400 км от окрестностей Тура до одного из крупнейших и богатых городов Франции. У него с собой ничего нет: его дом остался где-то далеко на северо-западе, там же остались его жена и другие дети – их унесла чума. Мы не знаем, почему малыш остался жив, – обычно вымирали семьями, и первыми жертвами страшной болезни становились как раз маленькие дети. Биограф Сандра Лангерайс выдвигает версию, что он был не дома, а где-то у родственников, когда семья заболела. Возможно, и его отец выжил по той же причине – многие мужчины, не имевшие своей земли и хозяйства, работали в окрестных городах, селениях или замках, появляясь дома нечасто.

И вот Жан Плантен пришел в Лион с единственным выжившим ребенком, чтобы начать новую жизнь. Маленький Кристоф – все, что осталось от большой семьи, – сидя у отца на руках, обозревает непривычно шумную жизнь большого города, может, с испугом, а может, с интересом – ничего подобного он раньше не видел.

Плантен-старший не слишком уверенно направляется в квартал Сен-Жюст, к дому каноника местной церкви Порре. Они давно знают друг друга, но прошло много лет, и совершенно непонятно, захочет ли старый знакомый помочь Жану и его сыну. Но судьба улыбнулась скитальцам после стольких несчастий – Жана берут на службу в семью Порре и Пюпье. А Кристоф на несколько лет находит новый дом и любящую семью. С племянником каноника Пьером он подружится на всю жизнь.

Или, может быть, следует начать наше повествование по-другому? Где-то на западе прекрасной Франции, между Туром и Пуатье, чуть в стороне от больших дорог, расположился роскошный замок Шато-де-ля-Рош-дю-Мэн. Его владелец – прославленный доблестный рыцарь Шарль де Терселен, кавалер ордена святого Михаила и капитан королевской армии. Верой и правдой служа монарху, он снискал великую славу в сражениях, но, к сожалению, не сумел оставить потомкам ничего, кроме сказаний о своих подвигах. Не имея средств к существованию, трудно вести аристократический образ жизни. Поэтому однажды сыновья Шарля Кристоф и Пьер вынуждены покинуть родной замок, чтобы самим зарабатывать на хлеб, обучившись ремеслу. Дабы не позорить благородную фамилию неблагородными занятиями, они берут себе новые имена: Пьер становится Порре (по-французски «лук-порей»), а Кристоф выбирает фамилию Плантен (по-французски «подорожник»). Пьер поступает учеником к аптекарю, а Кристоф едет в Нормандию учиться печатному делу…

Какой же из двух историй верить? Дело было 500 лет назад, почти никаких документов не сохранилось, только эти две легенды. Первая версия изложена в одном из писем Пьера Порре[5]5
  Письмо Пьера Порре Кристофу Плантену от 25 марта 1567 года, цитируется по Clair (1960), 236–238.


[Закрыть], вторая – в записках внука Плантена Бальтазара I Моретуса[6]6
  Rooses (1914), 3–8; Clair (1960), 1–6.


[Закрыть].

Чума – это не только всем известная пандемия XIV века (1347–1353), унесшая от трети до половины населения Европы (20–60 млн человек) и вошедшая в историю как «Черная смерть». Первая крупная эпидемия – Юстинианова чума (541–544) – стоила жизни от четверти до половины населения Восточной Римской империи. С тех пор болезнь прочно поселилась в Европе и с завидной регулярностью опустошала отдельные ее уголки вплоть до конца XVIII века. Самые сильные ее проявления зафиксированы в 638, 746–770,1356–1370,1402-1406, 1448–1460,1502-1508,1518–1526,1545-1560, 1625–1631,1665-1666 (Большая Лондонская чума), 1678–1683,1708-1714,1770–1772 (Чумной бунт в Москве) годах. Не было, пожалуй, года, чтобы где-то в Европе не умирали от чумы – в локальных или региональных масштабах.

Чума – вовсе не выдающееся событие, не конец света, а всего лишь проза жизни.

Как и холера, оспа, тиф, дизентерия и многие другие болезни, от которых не существовало лекарств. Люди воспринимали их с покорным фатализмом, как Божью кару.

Только в 1894 году французский биолог Александр Йерсен открыл возбудителя болезни – чумную палочку.

И это, собственно, все, что историкам удалось выяснить о ранних годах Кристофа Плантена.

* * *

Неизвестно, когда он родился. Неизвестно, где он родился.

Что касается даты, то родственники и знакомые Плантена давали разные свидетельства, да и сам он, говоря о возрасте, не был последователен: из одного высказывания следует, что он появился на свет в 1520 году, из других, что в 1514, 1521 или 1525 году. Биограф Леон Воэ считает, что Плантен и сам точно не знал своего возраста – для XVI века вполне обычная ситуация. Он был французом, однако откуда именно – непонятно. По прибытии в Антверпен Плантен указал, что он из Тура, но, возможно, происходил из его окрестностей. Один из внуков называл местом рождения деда Шитре близ Шательро. Большинство исследователей ранее считали, что он происходил из Мон-Луи, теперь же склоняются к версии, что из Сен-Авертена недалеко от Тура – там в то время жили три семьи с фамилией Плантен.

Историки склонны верить скорее версии Порре: во-первых, сам Плантен черным по белому писал, что происходит из простолюдинов[7]7
  plebeius homo – из письма дочери Мадлен от 25 декабря 1580 года, цитируется по Voet (1972), vol. 1, 4.


[Закрыть]; во-вторых, существование семьи Порре-Пюпье, как и самого каноника Порре, подтверждается сохранившимися документами из городского архива Лиона.

Жан Плантен по-прежнему остается фигурой загадочной: нет сведений о том, откуда он родом и чем занимался до переезда в Лион, даже само его существование некоторое время было под вопросом – правнук Бальтазар, большой любитель сочинять семейные легенды, своими рассказами основательно запутал исследователей.

Лион. Хартманн Шедель, «Нюрнбергская хроника», 1493

Приведенное им семейное предание – совершенно в духе времени, но оно повествует не столько о Кристофе Плантене, сколько о личности самого Бальтазара.

При нем семья достигла высокого благосостояния, играла значительную роль в жизни Антверпена, вошла в местную элиту. Одна из крупнейших типографий мира, один из столпов городской экономики, огромный дом, полный гостей, среди клиентов – король Испании и папа римский. Для принадлежности к самой верхушке общества не хватало только одного – дворянского титула. Забегая вперед, скажем, что титул получит внучатый племянник Бальтазара – Бальтазар III. И настолько этому факту обрадуется, что отделает комнаты дома позолоченной кожей, обставит самой дорогой мебелью и даже купит модную диковинку – клавесин, чтобы дом выглядел действительно по-дворянски. А вот Бальтазар I, видимо, чувствовал себя несколько неловко среди местной знати. Ему очень хотелось иметь благородное происхождение, или, по крайней мере, хоть легенду о нем.

При этом Шарль де Терселен – реальная историческая фигура (сохранился даже его портрет), а замок Шато-де-ля-Рош-дю-Мэн стоит по сей день, радуя туристов своей красотой. В путеводителях пишут, что свой нынешний великолепный облик он получил в 1490 году, когда вернувшийся с военной службы в Италии Шарль де Терселен, насмотревшись на тамошние палаццо, перестроил его в итальянском стиле. Правда, в современных исследованиях, где упоминается этот архитектор-любитель, написано, что родился он около 1482 года; во всяком случае, в 1536 году король Франциск I назначил Шарля де Терселена губернатором итальянского города Фоссато, оккупированного французскими войсками[8]8
  Например, Henderson (2012), 177.


[Закрыть]. Предположить, что не самый последний полководец французского короля был в это время настолько беден, что его сыновья, втоптав в грязь имя отца, подались в ремесленники…

Oratores, bellatores, Laboratores – «те, кто молится», «те, кто воюет» и «те, кто работает» – три сословия, три столпа средневекового общества, да и западной христианской цивилизации в целом – вплоть до Французской революции 1789 года: духовенство, аристократия и люди труда (крестьяне, рабочие, ремесленники, буржуа). Если первые два сословия не очень отличались по статусу – скорее, по специфике занятий (представитель аристократической семьи вполне мог сделать духовную карьеру), то третье сословие стояло не просто на ступеньку, а намного ниже. При этом оно составляло более 95 % населения.

Вся организация европейского общества была направлена на то, чтобы поддерживать и подчеркивать сословные различия. Даже в мелочах, скажем, в одежде и аксессуарах: каким бы богатым ни был простолюдин – на некоторые вещи он просто не имел права, чтобы его ни в коем случае не приняли за аристократа и не оказали лишние почести.

С XVI века третье сословие играет все более важную роль в экономике и политике. Все больше простолюдинов по происхождению становятся фактически богаче и влиятельнее аристократов, но символические, церемониальные различия остаются и поддерживаются: множество правил и ритуалов призваны постоянно напоминать простолюдинам, где их место.

Во-первых, королевский офицер такого уровня на службе мог рассчитывать на вознаграждение от короля, на свою долю добычи, на выкуп за взятых в бою пленных. Если война шла не совсем уж разгромно, армейские командиры возвращались домой не только героями, но и обеспеченными людьми. Во-вторых, благородное имя – это краеугольный камень идентичности и предмет гордости любого аристократа; он может потерять деньги, земли, замок, но имя у него никому не отнять. Опозорить отца, отказаться от имени и уйти в ремесленники… один сын еще мог совершить подобное, навсегда порвав с семьей, или будь он, скажем, сумасшедшим, но чтобы сразу два? В-третьих, самый естественный путь для обедневшего аристократа – это армия. Отличная возможность снискать славу и заодно подзаработать. Либо, при отсутствии физической способности или душевной склонности к военному делу, духовное сословие: выбор церковной карьеры для второго сына в семье – весьма распространенное явление. Учитывая любовь юного Кристофа к книгам – в крайне стесненных жизненных обстоятельствах он бы выбрал церковь.

Общество XVI века – это сословное общество, причем пропасть между сословиями почти непреодолима. Сословная принадлежность – характеристика врожденная, как форма носа, цвет кожи или пол. Сменить сословие в те далекие времена – это примерно как сменить пол сейчас: в принципе, возможно, но происходит очень редко и означает коренной переворот в жизни человека и его близких. И если перемены «снизу вверх» – немногие случаи производства в дворянство – это огромный социальный скачок, то «сверху вниз» – это как прыжок в пропасть: самоубийственно и вообще непонятно, зачем это делать.

Остается понять, откуда родившийся и выросший в Антверпене Бальтазар мог узнать о де Терселене, жившем за сто лет до него? Скорее всего, от деда: Кристоф Плантен происходил как раз из этого региона, возможно, хозяин замка был сеньором местности, где он жил ребенком, может быть, члены его семьи работали в замке или в окрестностях. В конце концов, де Терселен – личность примечательная и наверняка прекрасно известная в округе.

Вопреки мечтаниям Бальтазара I, его прадед Жан был слугой. Впрочем, не простым – кем-то вроде камердинера. Он состоял при будущем канонике, когда тот еще учился в университете. Потом их пути разошлись, но, вновь поступив на службу к настоятелю Порре, Жан стал исполнять похожие обязанности при его многочисленных племянниках. Леон Воэ именует Плантена-старшего просто лакеем, Сандра Лангерайс – гувернером, хотя нет никаких доказательств, что он не только присматривал за детьми, но и чему-то обучал их. Гувернером мог называться не профессиональный воспитатель и преподаватель, а просто слуга, который смотрит за молодым поколением и воспитывает его по мере сил. Был ли Жан Плантен хоть как-то образован, неясно. Но из письма Пьера Порре известно, что в приходской школе, которой заведовал каноник, Жан выполнял функции управляющего хозяйством. Позднее он будет сопровождать молодое поколение семьи в университет, вернувшись к обязанностям камердинера.

Те несколько лет, что он провел в Лионе, были самыми теплыми и беззаботными в жизни маленького Кристофа.

В семействе Порре и Пюпье к Жану и его сыну отнеслись прекрасно, в доме были дети его возраста, с которыми он мог проводить время и дружить. Взрослые, похоже, никак не ограничивали их общение с сыном слуги. Пьер Порре навсегда стал его лучшим другом, а позже и доверенным лицом в коммерческих и личных делах, они обращались друг к другу «брат». По воспоминаниям Пьера, Жан был добрым и сердечным человеком, постоянно баловал ребятишек сладостями, оба мальчика – Кристоф и Пьер – называли его отцом. В приходской школе, где работал Плантен-старший, учились все дети Порре и Пюпье; их бездетный дядя, каноник, очень любил племянников и принимал самое деятельное участие в их судьбе. А маленький Кристоф крутился возле отца, играя и путаясь под ногами, пока…

Неизвестно, как он очутился за школьной партой. Возможно, кто-то из учителей заметил живое любопытство и выдающиеся способности ребенка. Может быть, каноник проявил доброту к сыну своего камердинера, который был его верным спутником в веселой молодости, и дал мальчику возможность учиться. Это была огромная, удивительная удача. Дети слуг росли среди слуг и чаще всего становились слугами. Если проявляли особенную сообразительность – то привилегированными слугами. Они не учились грамоте, им не нужна была латынь. В конце концов, занятия в школе – удовольствие не бесплатное, да и пока мальчик учится, он не может работать. Но по затейливой прихоти судьбы Кристофу Плантену повезло попасть в школу и учиться вместе с детьми Порре и Пюпье.

Эта идиллия продолжалась несколько лет. А потом кто-то из подросших племянников каноника отправился в университет – сначала в Орлеан, потом в Париж – и Жан Плантен сопровождал его, вернувшись к подзабытым обязанностям камердинера. Кристофа он взял с собой. Возможно, в лионской школе мальчик проявлял серьезные успехи, раз отец, увидев, какие перспективы открываются перед сыном, всеми силами постарался дать ему хорошее образование.

Об этих годах в Париже почти ничего неизвестно. Очутившись в столице примерно в десятилетнем возрасте, Кристоф, по-видимому, посещал одну из церковных или городских латинских школ. Иначе трудно объяснить его способность прекрасно изъясняться как на родном языке, так и на латыни, знание испанского, знакомство с античными авторами. Вся его обширная переписка показывает хорошее классическое образование, которое в те далекие времена было доступно лишь очень немногому числу людей.

Как такое образование мог получить сын слуги? Формальных запретов на обучение для детей простолюдинов не существовало, скорее, все упиралось в деньги. Платить за учебу и за расходные материалы (бумага, чернила, письменные принадлежности), а также содержать подростка все время, пока он учится, – не каждая городская семья могла себе такое позволить. Отдавал ли Жан Плантен все свое жалованье на обучение сына, отказывая себе в самом необходимом? Были ли у него какие-то сбережения? В конце концов, не мог ли великодушный каноник Порре или кто-то еще оказать финансовое покровительство, несомненно, одаренному пареньку? Этого, похоже, уже никогда не удастся выяснить. Чувствовал ли себя Кристоф не в своей тарелке среди детей обеспеченных бюргеров и даже дворян? Или, возможно, средневековое общество, построенное на сословных барьерах и предрассудках, наконец-то начинало меняться?

Да, оно стремительно менялось, хотя и в другом смысле. Юный Плантен живет своей жизнью, посещает школу, зубрит латынь – в Лионе, как и в Париже, все мирно и спокойно. Пока что. Но в Европе бушует самая настоящая революция, хотя никто ее, конечно, так не называет. Позже, уже в XIX веке, происходящее назовут Реформацией, под этим именем события XVI века и войдут в учебники истории.

Реформация– начавшееся в 1517 году в германских землях движение религиозного обновления, переросшее в серьезнейший передел власти и собственности по всей Европе. Следствие глубокого кризиса католической церкви, совпавшего с выходом европейской экономики и социально-политической жизни на новый уровень. Деградирующая и коррумпированная церковная система все хуже исполняла свои традиционные функции и не справлялась с новыми вызовами времени. Поэтому идея о ее реформировании, удачнее всех сформулированная немецким богословом Мартином Лютером, нашла широчайшую поддержку среди аристократии, простолюдинов и даже в самом духовенстве.

Начальным событием считается публикация 95 тезисов с критикой продажи индульгенций и папства, но настоящую программу реформ Лютер излагает в трех текстах, написанных в 1520 году: «К христианскому дворянству немецкой нации», «О вавилонском пленении церкви» и «О свободе христианского человека». Они разрушают тысячелетний социально-экономический христианский порядок и формулируют принципиально новую концепцию отношения к религии и Богу. Лютер создает учение трех sola: solo gratia, solo fide и solo scriptum, делающее всю церковную структуру, включая папу римского, не более чем бесполезным пережитком прошлого. За Лютером появляются другие реформаторы: Ульрих Цвингли и Жан Кальвин в Швейцарии, а также многочисленные реформаторские секты различного толка.

В европейском обществе на рубеже Нового времени господствует религиозная картина мира, поэтому Реформация означает новое мировоззрение и коренной пересмотр всего образа жизни. Изменения происходят иногда мирно, но часто насильственным путем. Европа погружается в пучину религиозных войн. Многие современники считают происходящее концом света. Результатом Реформации станут новые социально-политические структуры и новые ветви христианства: лютеранство, кальвинизм, англиканство, баптизм.

Священную Римскую империю сотрясает религиозная смута, кроме того, по германским землям расползается самое масштабное за многие столетия крестьянское восстание. Историки оценивают число жертв крестьянских войн 1524–1526 годов примерно в 100 000 человек, при общем населении германских земель около 12 миллионов. Беспорядки перекинулись на Швейцарию, и вот уже флегматичные и рассудительные альпийские жители с увлечением убивают друг друга. К счастью, они почти сразу сообразили, что если продолжат делать это с тем же энтузиазмом, то швейцарцы в Швейцарии быстро закончатся, и на прекрасных горных лугах останутся только упитанные коровы да забавные сурки. Во Франции протестанты, называемые гугенотами, пока действуют в основном подпольно, первые столкновения начнутся, когда Кристоф уже вступает во взрослую жизнь.

В 1520 году – наиболее вероятный год рождения Плантена – Магеллан совершает свое кругосветное путешествие, Роксолана становится четвертой женой султана Сулеймана I, испанцы казнят ацтекского вождя Монтесуму, а немецкий проповедник Мартин Лютер пишет три работы, которые взорвут старый европейский порядок и станут главными идеологическими документами Реформации. В них – программа религиозной и политической реформы, картина нового мира. В год, когда родился Плантен, который выпустит эпохальную по своей культурной значимости многоязычную научную редакцию Библии, Мартин Лютер формулирует принцип sola scriptum – одну их трех основ своего учения: Бога можно постичь только через Писание; Библия – единственный источник вероучения, не священники и даже не папа римский; каждый верующий может сам придти к Богу, все, что ему нужно – это читать Библию. Но вот беда – Европа почти неграмотна.

Долгие тысячелетия процесс письма и чтения имел некую магическую подоплеку. И не случайно занимались этим поначалу именно жрецы.

Сама идея, что слова, которые кто-то однажды произнес, можно «поймать» и зафиксировать на каком-то носителе, а потом другой человек возьмет и прочтет с него информацию – те же самые слова! – казалась людям раннеписьменной эпохи волшебной и удивительной.

Следующим шагом – намного позже – стало изобретение аудиозаписи. А какой ажиотаж возник, когда научились фиксировать изображение!

Итак, мы можем «поймать» изображение и звук.

А как насчет запахов? Или, например, температуры? Что, если бы при просмотре новостей и фильмов можно было бы ощущать все это, и даже эмоции тех, кого мы видим на экране? Фантастика?

Примерно так же фантастично воспринимали древние люди письменность. И лишь с массовым распространением книг процесс письма и чтения теряет свой магический характер и становится доступен всем.

Роскошь образования

Совершенно очевидно: человек, не умеющий читать и писать, не может считаться образованным. Очевидно для нас, но не для людей на рубеже Средневековья и Нового времени. Аристократ, не умеющий ездить верхом, – вот необразованный человек. Монах, не знающий наизусть библейские тексты; купец, не способный организовать доставку товара покупателю; ювелир, не умеющий выбрать правильную огранку. 500 лет назад представления об образовании были другими.

Прежде всего, об образованности судили по знанию Библии. «Всех детей, мужского и женского пола, надлежит с третьего года жизни посылать в школу до достижения восьми лет. <…> В школе ребенка необходимо обучать основам христианской веры из Евангелий и из св. Павла»[9]9
  Wendehorst (1986), 9.


[Закрыть].

Немец Иоганн Эберлин Гюнцбург написал это в 1521 году. Далее он перечисляет, чему еще нужно учить детей, упоминается, в частности, чтение. Но ни слова о письме или счете, которые за тысячу лет до этого уже считались обязательными навыками цивилизованного человека. Конечно, в XVI веке с трех лет в школу детей никто не отдавал, но представление об образовании было примерно таким.

Кроме того, об образованности человека судили в зависимости от функций, которые он исполнял в обществе. В списке рыцарских добродетелей знание букв и умение сложить их в слова – если они вообще там значились – стояли на одном из последних мест. А вот грамотность у благородной женщины ценилась, наоборот, высоко[10]10
  Ibid, 27.


[Закрыть].

Какова основная функция образования в современном мире? Их даже две: получение теоретических и практических навыков, необходимых для трудовой деятельности, и социализация. Сегодня жизнь западной цивилизации регулируется, помимо норм морали, множеством документов, в которых прописаны основы организации общества и правила поведения в нем: Декларации прав человека и гражданина (1789), Всеобщая декларации прав человека ООН (1948), сформулированные на их базе разделы национальных конституций, ряд кодексов – гражданский, семейный, уголовный. Законы, по которым мы живем. В Средневековье и Новом времени никаких деклараций не было. Главная и единственная книга, в которой описаны все «что такое хорошо и что такое плохо», устройство общества и место в нем человека, – это Библия. Именно там ответы на все вопросы. На Библии основано каноническое право. Светское право – средневековые кодексы, «Золотая булла», имперские и королевские законы, части римского права – подогнано под основы христианской морали. Поэтому знание Библии – не только вопрос спасения бессмертной души, но и залог правильного поведения. Ведь именно этому, помимо чтения, письма, счета и других предметов, детей учат в школе сегодня; задача школы – интеграция детей в общество посредством усвоения норм, правил и ценностей.

Нужна ли грамотность, допустим, королям? Франкские, германские и готские правители, построившие королевства на обломках Римской империи, в том числе знаменитые Одоакр и Теодорих Великий, были неграмотны. Меровингские короли умели, по крайней мере, писать свое имя. Каролинги подписывались крестиками или другими знаками вплоть до Людовика Святого. Карл Великий, как утверждает его биограф Эйнхардт, говорил на нескольких языках, даже на латыни и греческом, но писать и читать не умел. После Людовика Святого еще Людовик Немецкий и Карл Лысый сами подписывали документы, а дальше нет никаких доказательств того, что германские императоры умели писать. Оттон I Великий и Оттон II читать точно умели, Оттон III умел даже писать, хотя не слишком ровным и уверенным почерком. После трех Оттонов почти все германские императоры умели читать, но письмо европейские правители стали массово осваивать только со второй половины XIV века[11]11
  Wendehorst (1986), 12–18.


[Закрыть].

* * *

В Римской империи чтение и письмо были широко распространены. Иначе никак невозможно организовать управление огромной территорией: письменная коммуникация необходима для поддержания политического порядка и экономической деятельности. Существовала система грамматических и риторических школ, которые располагались в городах и финансировались гражданами. В грамматических обучали основам письма, чтения и счета, в риторических – более высокая ступень – учили вести аргументированную дискуссию, основам политики и этики, а также греческому языку и литературе.

Если смотреть в исторической перспективе, то школьная система – это детище бюрократически развитого централизованного государства. При мелком феодализме с его максимальной раздробленностью такая система, во-первых, невозможна, во-вторых, не нужна: чтобы управлять замком и прилегающими землями, достаточно одного-двух грамотных клерков. Письмо – средство коммуникации, способ хранения и передачи знаний. Его применение должно быть чем-то оправдано. Хотя бы потому, что обучение людей и содержание школ стоит денег. Никто не будет забивать гвозди дорогим и сложным микроскопом, если это можно сделать простым и дешевым молотком. Феодальная экономика с ее аграрным и мелким ремесленным производством совершенно не требовала массовой грамотности. Феодальная общественно-политическая организация (в отличие от Римской империи) – тоже.

С распадом Западной Римской империи (476 год) распалась и система школ, сведения о последних из них, расположенных в Испании и Италии, относятся к VI веку. Профессии, связанные с письмом и чтением, стали мало востребованы. VII век за ничтожным количеством сохранившихся письменных источников часто называют темным временем. Однако с VI века церковь, которая раньше не интересовалась вопросами образования, начинает создавать школы при монастырях, набирая туда способных детей для обучения чтению, письму и счету.

Посещать такие школы, которых, по сравнению с римскими, было все еще очень мало, могли как монахи, так и миряне. Античные софисты придумали понятие septem artes liberales – семь свободных искусств. Нижняя ступень – грамматика, риторика, логика; высшая – арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Этому и учили в церковных школах, плюс, конечно же, Библии. Позже данная система станет основой европейских университетов. Но у аристократии были, как правило, домашние учителя, поэтому скоро в монастырских школах учились почти исключительно монахи. Поменялись и цели обучения: теперь читать учили, чтобы читать Библию, считать – чтобы рассчитывать даты церковных праздников, а музыке – для литургического пения.

Реформаторское церковное движение, в VIII веке распространившееся из Ирландии по всей Европе, продвигало, среди прочего, идею единого образца латыни для всего христианского мира. До этого все писали по принципу «как слышится, так и пишется», не задумываясь о правилах, орфографии и грамматике. После реформы латынь стала международным языком общения образованных людей.

Около 800 года Карл Великий основал придворную академию и ряд придворных школ. При Каролингах появились также кафедральные школы, дающее более серьезное и качественное образование, чем монастырские. Доступ туда был открыт клирикам и мирянам, но последние должны были принадлежать к высшим слоям общества. Выходцы из бедных семей, чтобы получить образование, должны были сначала стать монахами.

С X века появляются монастырские школы, разделяющие обучение на интернов и экстернов: интерном учились будущие монахи, экстерном миряне. Весь учебный материал производился тут же в монастырях. В XI веке появляются и первые частные школы – самые обычные, вроде современных: родители платили – дети учились.

С ростом значения городов с XIII века монастырские школы уступают позиции кафедральным, а потом и городским. Городские школы – это новый этап в развитии образования. Но прежде чем рассуждать об их принципиальном отличии от церковных, необходимо прояснить один важный вопрос, а именно: что в Европе на рубеже Нового времени понималось под грамотным человеком.

* * *

В современном образовании чтение и письмо всегда идут вместе. Эта связь для нас естественна. Но она далеко не очевидна. Как не очевидна и связь между чтением и пониманием. Для наглядности проведем эксперимент: найдите в интернете любой текст на норвежском языке (если знаете германские языки, возьмите итальянский или португальский) и прочтите его вслух. Вы знаете латинские буквы, можете сложить их в слова и произнести фразы. Но можете ли вы сказать, что свободно читаете по-норвежски, не понимая содержания текста?

Основная часть того небольшого количества людей, которые в начале XVI века считались грамотными, читали именно так: громко, четко и не особо понимая, что читают, утверждает британский историк Роберт Хьюстон, обозначая таких людей как «полуграмотные»[12]12
  Houston (2012), 2.


[Закрыть]. Ничего удивительного в этом не было. Чтению обучали с помощью повторения слов по буквам и заучивания их написания наизусть – методика скорее вредная, чем полезная, к тому же малоэффективная. Обучение велось с помощью телесных наказаний. И так последующие 300 лет, вплоть до середины XIX века.

«Вопрос в том, как дети, несмотря на все это, все равно умудрялись научиться читать», – замечает немецкий педагог Хорст Бартницки. По его мнению, большинству учеников это так и не удавалось: начиналось школьное или домашнее образование всегда с заучивания наизусть религиозных текстов, чтение этих же самых текстов рассматривалось как следующий этап; иными словами, ученики «читали» то, что уже знали наизусть. Небольшая часть детей постепенно понимала смысл процесса и училась читать сама, для остальных же любой незнакомый текст представлял непреодолимую трудность[13]13
  Bartnitzky (2016).


[Закрыть].

Совсем другой уровень чтения – умение читать «про себя», понимая и, главное, осмысливая прочитанное, а также свободно читать незнакомые тексты. Это уже уровень старших классов латинской школы, а то и университета, до него поднимались лишь немногие.

Читать учились по Библии и преимущественно для того, чтобы читать Библию. Весьма сложные тексты Священного Писания с обилием специальных терминов, имен и топонимов непонятны обывателю, тем более ребенку. Прихожанам полезно знать отдельные важные отрывки и эпизоды, их лучше даже заучить наизусть, и при случае уметь прочитать. «Целью образования была интеграция ребенка в христианскую общность, усвоение им основных ритуалов и правил, вопрос понимания в данном случае не стоял»[14]14
  Bartnitzky (2016).


[Закрыть], – пишет Бартницки. Церковь скептически относилась к идее, что простые люди могут самостоятельно понять Библию, поэтому чтение предполагалось под руководством священника, а школьное образование еще долго была основано на заучивании наизусть. Даже протестанты, первоначально с энтузиазмом рассуждавшие о Priestertum aller Gläubigen[15]15
  Priestertum aller Gläubigen – всеобщее священство – основной принцип лютеранской теологии, заключающийся в том, что каждый член общины в состоянии исполнять обязанности священника и совершать богослужение, поскольку все прихожане должны читать Библию; таким образом, отрицается деление мира на мирян и духовенство.


[Закрыть], не избежали этого.