Текст книги "Солнце в огне"

Великий Предел

3

Конджу, Чосон, начало лета 1592 года, год Водяного Дракона

О том, что король умер, Нагилю сообщил генерал Хигюн. Трагичную новость ему донесли тем вечером, когда закрылся Глаз Бездны, и позже, когда, превозмогая усталость бесконечного дня, Нагиль сидел без сна в своём шатре, он думал, что Хигюн был в курсе обо всём уже какое-то время.

Никаких официальных заявлений не было, о смерти короля Чосон не знал, и поминальных служб ещё не проводили. Печальная весть стала бы ударом для всей страны, но Нагиль полагал, что похоронный обряд над телом государя чиновники всё же провели, но без огласки. Скорее всего, умер король от продолжительной болезни, которой страдал со времён первой войны. Умер без помощи посторонних – иначе Совет бы уже выступил с заявлением. Это изменило бы ход войны, привело к Совету больше людей, обладающих властью.

Либо Хигюн врал и король всё ещё здравствовал… Только Нагиль верил, что генерал не мог обманывать, когда дело касалось государя. Да и что это поменяло в отношениях между генералом и капитаном? Драконье войско давно не подчинялось королю, у Хигюна не было нужных рычагов, чтобы оказывать давление лично на Нагиля. Смерть короля ничего не изменит в планах ёнгданте.

Свою единственную слабость Нагиль отдал Бездне. Сейчас никто и ничто не могло задеть его больше, чем отсутствие госпожи.

– Тебе надо поехать в Хэнджу, – сказал Хигюн в шатре, морщась от каждого движения. Отравленную ядом имуги руку он отрезал себе выше локтя, и теперь плотно обвязанный тряпьём обрубок причинял ему боль, даже когда он просто стоял перед Нагилем и хотел выглядеть злым и несгибаемым военачальником огромного войска, перед которым капитан какой-то сотни воинов должен был благоговеть и в смирении ждать приказов.

– Японцы всё ещё стоят под Конджу, – возразил Нагиль, и генерал заскрипел зубами от злости. – Вы предлагаете мне оставить моих людей без поддержки и ехать на поклон к покойнику?

– Придержи язык! – взорвался Хигюн, потрясая в душном воздухе мечом, зажатым здоровой рукой. – Король умер, а ты злословишь!

– Даже дух его величества согласится с тем, что в нашем положении я не могу бросить войско в угоду традициям и условностям, которые…

– Это не условности, – оборвал генерал. Нагиль смотрел на него без единой эмоции в лице, и Хигюн вздохнул и заговорил уже более спокойным тоном: – Отправляйся в Хэнджу, предстань перед Советом. Ты должен добиться расположения чиновников, раз король почил.

– Совет я уважаю ещё меньше, чем короля.

Хигюн снова вскипел, но на этот раз трясти оружием перед равнодушным капитаном не стал. Поморщился, остановил себя от того, чтобы хвататься за обрубок руки, и покачал головой. Нагиль молчал.

Обычаи велели ему поехать в Хэнджу, попрощаться с его величеством, возможно, помочь переправить тело в столицу и проводить его дух в иной мир. Военное положение обязывало оставаться на месте. Хороший командир выстраивает новые стратегии по освобождению земель своей страны. Опытный политик ищет выгоду в открывшейся правде о короле.

Нагиль скривил губы, теперь не пряча неудовольствие от генерала Хигюна. Тот хотел сделать капитана фигурой на политической арене и двигать им, как камешком на доске в «Драконе и Фениксе». Нагиль не был камнем и не хотел следовать правилам грязной игры, в которой понимал мало.

– Отправляйтесь сами, генерал, – добавил он, когда в повисшем между ними молчании воздух совсем раскалился, а напряжение можно было ощутить на кончиках пальцев. Генерал Хигюн с раздражением выдохнул и огляделся в поисках стула. Нагиль жестом предложил ему разложенную на полу циновку.

– Видят духи, упрямство сведёт тебя в могилу, – сказал генерал и сел, аккуратно придерживая покалеченное плечо. – Я пытаюсь помочь тебе, а ты противишься, как мальчишка. За измену я давно должен был представить тебя суду и казнить, но я здесь, предлагаю решить все разногласия с Советом путём мирным и бескровным.

– Склонить голову и безропотно подчиняться приказам Совета, – заметил Нагиль и тоже сел в одном бу[11]11
  Древнекитайская мера длины, равна примерно 1,5 метра.


[Закрыть] от циновки генерала. – Я доподлинно знаю, чем оборачиваются такие действия, и бескровными их назвать никак не могу.

Генерал Хигюн почесал подбородок с редкой бородой, которую в мирное время сбривал, оставляя жёсткую щетину. Сейчас та прорастала на его лице неаккуратными пучками с отдельными длинными волосками. Генерал устал и хотел, как и все, окончания этой затянувшейся войны. Нагиль прежде считал, что Хигюн вёл битву только с Тоётоми и его планами на Чосон. Сейчас же его медленно заполняло понимание: генерал хотел переломить ход войны не только за страну, но и за власть над будущим Чосона.

Нагиль совершил ошибку, когда забыл, что в любой войне политики искали выгоды для себя, невзирая на кровавые события, раздирающие страну на части.

– Я не сообщил Совету о кронпринце, – сказал генерал Хигюн. – И никто до сих пор не знает, что он жив. Если ты вызволишь его из плена…

– Вы сделаете его разменной монетой в своих играх, – закончил Нагиль. Он тоже устал и хотел сегодня лишь одного – остаться наедине с растущей, точно луна в небе, тоской, и окунуться в её пучины. На какое-то время. На одну ночь, две, если позволят обстоятельства. Объять все воспоминания о женщине, которую он больше не увидит, запечатлеть её лицо в своих мыслях и запереть в самых дальних покоях разума.

И больше не думать о ней. Никогда.

– Или вычеркнете принца из ваших планов, если мне не удастся спасти его, – добавил Нагиль, с трудом отрывая себя от ослепляющего глаза видения, в котором Сон Йонг падала в чёрную дыру. – Вы хорошо устроились, генерал.

Тот кивнул, даже не пытаясь оправдаться.

– История пишется победителями, Мун Нагиль.

– Мы ещё не победили.

– Но можем! – с жаром сказал Хигюн. – Вытащи принца из японского плена, и мы представим его Совету, возведём на престол наследника страны. Чосон примет его как героя и спасителя, и у Совета не останется другого выхода, кроме как признать власть нового государя!

Нагиль смотрел на его лицо, пышущее показным воодушевлением. И видел за ним проступающее, словно невидимые росчерки туши на нагретой рисовой бумаге, отчаяние… Нет, не отчаяние – злость от осознания, что воспользоваться шансом завоевать доверие чиновников генералу мешает упрямый капитан драконьего войска.

– Чосон объят войной, – сказал Нагиль твёрдо. – А вы заняты расстановкой совсем иных сил и хотите, чтобы я мыслил как политик, а не как командир, в чьём подчинении находятся люди. Принц – тоже человек, генерал. Я поклялся защищать его и от своих слов не отказываюсь.

– Так защищай! – потребовал генерал Хигюн. – Я дам тебе людей и возможность спасти его, и Совет поможет, если ты просто склонишь перед ними свою глупую голову.

– Нет.

Хигюн выругался, стукнул эфесом меча по циновке. В воздух взвился столб пыли, подрожал и, отяжелев, быстро осел.

– Я спасу его, не оповещая Совет, – продолжал Нагиль. – А потом приведу в столицу, и уже его высочество будет диктовать чиновникам свои условия, как полноправный король страны.

– Совет покинул Хансон, – напомнил генерал. Нагиль кивнул.

– Но город всё ещё считается столицей, и именно туда Совет должен доставить тело почившего короля.

Хигюн вдруг фыркнул, взглянул на Нагиля из-под полуопущенных влажных век.

– Совет похоронит короля в Хэнджу, капитан. И объявит Хэнджу новой столицей, пока Чосон не оставит последний японский ублюдок.

Проклятье. Для Хансона это значило только одно: город оставят даже без видимой защиты и без сопротивления отдадут вместе с мирными жителями, верящими, что столичные толстые стены защитят их, на расправу Тоётоми.

– Хоть один человек в Совете печётся о простых людях этой страны? – спросил Нагиль, чувствуя, как оставившая его злость набирает новую силу. Видят духи, злиться он тоже устал.

Дракон в его теле забился, пытаясь вырваться на волю, и Нагилю пришлось схватиться за ворот чогори, чтобы удержать себя от порыва снести генералу голову одним махом.

Не подозревающий о внутренней борьбе капитана Хигюн ухмыльнулся, блеснули глаза в неверном свете слабого факела.

– Один – да, – сказал он. – И вот к нему тебе стоит отправиться в первую очередь.

* * *

С того разговора прошла неделя, и всё это время Хигюн оставался в Конджу и командовал частью оставшегося в городе войска. Другую часть, около пяти тысяч человек с лошадьми, оружием и провизией, генерал отправил ближе к Хансону. В лагерь драконьего войска он больше не приходил и не просил капитана явиться к себе, но Нагилю не нужно было выслушивать Хигюна лично, чтобы понимать, что значат его действия.

Я предоставлю Хансону защиту и отвоюю земли перед Конджу, тебе не нужно волноваться о простых смертных. Отправляйся в Хэнджу, капитан, и сделай то, о чём мы договорились.

Поклонись Совету, прими их помощь. Стань их марионеткой, чтобы у тебя был шанс спасти принца.

Говорить обо всём Лапе Дракона Нагиль не стал, размышляя, стоит ли явиться к чиновникам одному или взять с собой Чунсока и Чешую[12]12
  Для корейских драконов (как и для китайских) главное число – девятка. По легендам, у них на спине 81 чешуйка. Именно столько воинов в драконьем войске, они делятся на отряды по 9 человек.


[Закрыть]. Он должен был сравнить силы и принять решение самостоятельно.

После битвы при Конджу у него осталось шестьдесят два человека, и хоть Дэкван усиленно тренировал новобранцев из числа выделенных ему воинов Хигюна и самых сильных горожан, проявивших себя в сражении, драконье войско заметно ослабло. Воспитать за короткое время воина дракона даже из опытного человека было непросто, а в условиях, когда японцы дышали в спину и прорывали оборону с юга страны, практически невозможно.

– Невозможное – это не значит невыполнимое, – замечал Дэкван, повторяя слова капитана, и шёл мучить своих новичков выматывающими упражнениями.

Нагиль следил за их тренировками на полигоне, слушал разговоры в воинском стане – в основном жалобы на чрезмерное упорство тырсэгарра – и даже не пытался осадить стонущих от усталости людей, которые вечерами валились с ног и засыпали прямо на посту. Пусть лучше они будут страдать здесь, под присмотром Дэквана, чем бессмысленно погибать на поле боя.

Из донесений Дочерей они знали, что японцы смещаются в сторону берега и ждут, должно быть, новых кораблей с подмогой. Откуда у Тоётоми было столько сторонников, Нагиль мог только догадываться, и ни одно предположение ему не нравилось.

– У Тоётоми Хидэёси не было такой поддержки, – говорил Чунсок, докладывая об очередных передвижениях японских сил. – Его семья владеет одной провинцией, и большинство самураев под началом Хидэёси погибли в прошлой войне. У его сына меньше власти и должно быть меньше людей. Но они всё прибывают. Что он пообещал им?

– Чосон, – отвечал Нагиль, осматривая карту с отмеченными на ней точками. Сосновые шишки – свободные города страны. Чёрные остывшие угольки – занятые Тоётоми территории. На юге полуострова теперь всё было чёрным.

Тоннэ захвачен. Кванджу захвачен. Ульджин оккупирован, но хотя бы оттуда драконьему войску удалось увести мирное население. Сейчас в Конджу было больше беженцев, чем в любом другом подконтрольном Чосону городе, и по-хорошему следовало отправить их на север, в Хансон.

Только вот положение столицы больше не казалось Нагилю выгодным. Как бы он ни противился, трудно было не согласиться с Хигюном: если в ближайший месяц ничего не изменится, Хансон придётся лишить звания столицы до той поры, пока японцев не удастся смести с полуострова.

Проклятье.

– Нам с тобой придётся наведаться в Хэнджу, – сказал Нагиль поздним вечером, когда совещание с Лапой Дракона было окончено и Чунсок собирал со стола в его шатре карты. Тот замер, медленно поднял голову.

– Явиться с повинной к Совету? – спросил он и весь скривился от одной только мысли об этом. – Мы же должны идти за его высочеством.

– Должны, – согласился Нагиль. – Только с чем? У нас недостаточно сил, чтобы штурмовать Ульджин, где его сейчас держат, а если будем медлить, принца увезут в Японию.

– Но Дракон…

– Не поддаётся моему контролю, и использовать его слишком рискованно, – признался Нагиль. Чунсок нахмурился. Он и прежде смотрел на своего капитана с недоверием; с тех пор, как закрылся Глаз Бездны, Нагиль чувствовал только боль вперемешку со злостью оттого, что не может вернуть её и…

О таком нельзя думать. О ней нельзя вспоминать.

Нагиль сердито выдохнул, опустился на стул перед столом, склонил голову. С тех пор как в теле ёнгданте поселилось две стихии, Дракон молчал и бездействовал. Нагиля кидало в жар по ночам, днём его мучил озноб, и медитации не спасали: его разрывало на части, Дракон Дерева в нём стонал и бился в агонии, Дракон Металла скручивал в узел нервы, и всё, что он слышал, было сплошным рёвом, а не голосом Великого Зверя.

Они успокаивались только в воде, когда Нагиль приходил по ночам к источнику при монастыре и опускал туда горячие ноги или ложился в него целиком и, окутанный прохладой, смотрел в небо, на далёкие звезды.

– Здесь это Лазурный Дракон, – говорила госпожа Сон Йонг, ведя пальцами по карте звёздного неба, – но в моём мире это несколько созвездий. Девы, Весов, Скорпиона и Стрельца. У нас есть специальные устройства, которые позволяют рассматривать звёзды ближе, с их помощью мы можем измерить… Нагиль, ты слушаешь?

– Капитан? – позвал Чунсок, и Нагиль вынырнул из воспоминаний с невольным стоном. Бороться с ними не было сил, равно как и оттягивать неминуемое.

– Говорят, король умер, – сказал Нагиль. Пуримгарра охнул и чуть не сел мимо стула. – Совет медлит, и я хочу знать, что они задумали. Хигюн велел отправиться в Хэнджу на поклон к его высочеству.

– Но на самом деле мы едем узнать, что решит Совет, – договорил Чунсок. После заметной паузы он вздохнул. – Капитан, вы уверены, что они примут нас с благосклонностью? Если Лю Соннён и остальные узнают, что принц жив и в плену, они…

– Думаю, – оборвал его Нагиль, – они всё ещё хотят достучаться до династии Мин. Нам потребуется помощь Империи, и, видится мне, Совет предложит им посадить на трон Чосона своего наместника. Живой законный наследник им не нужен, и его не станут спасать.

– Зачем тогда мы едем в Хэнджу?

Нагиль выпрямился, медленно выдохнул. Жар снова сменял в теле холод, и его ждала очередная бессонная ночь.

– Мы едем заручиться поддержкой Империи, – сказал он, предчувствуя новые проблемы для своего войска. – На своих условиях и без помощи Совета. Нам нужны люди, нам нужно оружие. Я хочу договориться с Императором, а после с помощью его людей спасти Ли Хона.

Чунсок смотрел на Нагиля не мигая. Мысленно проверял рискованный план капитана или же гадал, не сошёл ли тот с ума от тоски и безысходности, сковывающей весь лагерь вместе с подступающими к городу японцами.

– Нас казнят, – просто ответил пуримгарра. – Не Империя, так Совет. Не Совет, так Хигюн. Вы хотите обмануть всех, хотя лгать не можете.

Нагиль хмыкнул.

– Вот поэтому я беру с собой тебя. И малый отряд Чешуи, для вида. Если что-то пойдёт не так, я призову Дракона и спалю Совет вместе с императорским двором династии Мин.

– Звучит самоубийственно, – заключил Чунсок. Тяжело вздохнул и поднялся с места, склоняя голову. – Когда выдвигаемся, капитан?

* * *

Всем, кроме Лапы Дракона, было сказано, что Нагиль с верным помощником и малым отрядом едут искать поддержки у Восточной Фракции Лю Соннёна.

В прошлую войну именно помощь советника помогла Чосону: Лю Соннён договорился с Империей и привёл в Чосон войско Императора. Объединившись, две страны прогнали японцев с полуострова, заставив подписать мирный договор. Деньгами и скотом, доставленным из Японии в качестве платы за содеянные преступления, обезумевший от горя король откупился от династии Мин, а его народ еле выжил на выжженной войной земле. Последовавший за этим двухлетний голод совсем подкосил бы людей Чосона, если бы не помощь Великих Зверей. Дракон Дерева показал Нагилю, где можно вырастить зерно, помог повернуть русла обмельчавших рек так, чтобы те напитали пастбища для скота. Если бы не новая война, сейчас бы Чосон восстанавливал былую силу, но случился Рэвон, случился Тоётоми и новый виток борьбы за земли, на которые японцы не имели права претендовать.

Казалось, война пятилетней давности не заканчивалась, а святые духи, окончательно разуверившись в людях, предоставили их самим себе. Теперь помочь могло только чудо.

План Нагиля как раз походил на одно из них, а не на разумное решение, принятое после бесконечно долгих размышлений. Чунсок молчал всю дорогу до Хансона, где они должны были поговорить с советником Восточной Фракции и, возможно, снискать поддержки перепуганных жителей.

Власть Совета была сильна, но и он не мог идти против народа, которому обязан был служить.

– Что, если Совет даже не станет нас слушать? – спросил Чунсок вечером, когда отряд сделал привал на подступах к Хансону. Жаркое летнее солнце окрасило всё небо в кроваво-красный, не предвещающий добрых вестей цвет, и Нагиль осматривал открытое поле, высушенное летним зноем, с подступающей к сердцу грустью. Смотреть на то, как медленно умирала земля, было больно, но Нагиль знал, что у его страны есть надежда. Она была сильнее, чем всё остальное.

Пока надежда жила в сердцах людей, у Чосона были все шансы выжить, восстановить разрушенные деревни, отстроить обратно все города. И жить, и снова радоваться, и продолжать род, и снова молить Великих Зверей о счастье, хорошем урожае и здоровых сыновьях и дочерях.

Жаль, что одной надежды не хватит на то, чтобы убедить Совет действовать. На то, чтобы обмануть всех власть имущих разом.

– Совет не станет нас слушать, – согласился Нагиль, отрывая взгляд от уходящего за горизонт краешка солнца. Он вернулся к костру и сел в круг, где девять воинов и Чунсок уже готовили скудную похлёбку из остатков риса и сушёных водорослей.

– Что тогда?

Нагиль принял миску из рук Боыма, кивнул ему и отозвал Чунсока за собой к поваленному грозой старому дереву.

– Мы поклонимся им и уйдём.

Чунсок нахмурился.

– Они заподозрят неладное.

– Брось, – недобро усмехнулся Нагиль, – они и так считают нас врагами, изменниками, что бы там ни плёл мне Хигюн о снисхождении. Нам надо увидеться с Лю Соннёном, он единственный человек в Совете, кто хотя бы малой частью своей души печётся о благополучии людей в этой стране.

– Что мы ему предложим? – спросил Чунсок. Нагиль взглянул на него искоса. И пуримгарра скривил губы. – Капитан, Лю Соннён разговаривает на языке денег и выгоды, даже если заботится о Чосоне.

– Ты прав. Нам придётся рассказать ему о нашем плане.

– Он же выдаст нас!

– Нет, если это будет ему выгодно. А это будет ему выгодно, – добавил Нагиль, понижая голос. – Может, он тоже желает посадить на трон Чосона наместника Империи, но это значит, что власть, которой он сейчас обладает, перейдёт в руки династии. Может быть, он хочет договориться о суверенитете для себя и своей провинции, но как долго будет работать их соглашение, если на престол сядет не заинтересованный в нём наместник?

– И вы предложите ему…

Нагиль знал, что его слова поразят Чунсока, а потому мотнул головой, жестом велев молчать.

– У Лю Соннёна есть дочь. А спасённый нами наследный принц ещё не женат.

– Капитан!

– Щиллё[13]13
  Молчать, тихо (драконий язык).


[Закрыть], – сердито шикнул Нагиль. – Отказаться от такого предложения советнику будет очень непросто. Это гарантирует нам его поддержку, и он прогнёт под себя весь Совет.

– Но его высочество не согласится…

– Ой ли?

Нагиль усмехнулся – снова какой-то чужой, злой усмешкой, не свойственной ему прежде. Чунсок стушевался и больше задавать вопросов не стал.

С его капитаном творилось что-то странное, и не пуримгарра было вытаскивать Нагиля из тоски, превращающей того из благородного воина в настоящего зверя. Капитан с каждым днём становился всё больше похож не на Дракона, которого носил в теле, а на змея.

– Капитан, – осторожно позвал Чунсок, следуя за своими тяжёлыми мыслями. – Если вы задумали что-то ещё, лучше скажите мне. Я не смогу помочь, когда Совет прижмёт вас к стене и заставит подчиняться приказам ничего не смыслящих в войне чиновников.

Нагиль выпил остатки похлёбки, стукнул пустой миской по колену. Вытащил из-за ворота чогори скрученный лист, скреплённый королевской печатью, и протянул его Чунсоку.

– Даже если нас встретит не только Лю Соннён, ты передашь это в руки советнику.

– Капитан?

– И скажешь ему, что принц готов жениться на его дочери. Всё, хаша[14]14
  Иди (драконий язык).


[Закрыть].

Разговор был окончен, и обескураженный пуримгарра без слов поднялся и ушёл к костру подбодрить отряд.

Заранее женить ещё не спасённого принца было одной бедой, меньшей из тех, что поджидали Нагиля и его воинов в землях династии Мин. Он не советовался с Лан, когда уходил, но знал, что шаманка предсказала им трудный путь. Возможно, он поступал глупо, отказываясь от помощи мудан, но сейчас она не могла ему помочь. Довольно было прислушиваться к духам, которые говорили с ним нехотя и сулили одну только смерть. Нужно было брать дело в свои руки и останавливать эту бессмысленную войну своими силами. Всеми, что у него остались.

Всеми, какими он мог поделиться с Чосоном.

Ночь он провёл в метаниях и почти не смыкая глаз, только под утро сумев выкроить себе несколько часов беспокойного сна. Госпожа Сон Йонг тянула к нему руки и просила помочь.

Нагиль проснулся с её именем на губах, перекатился на сухой земле на бок и чуть не зарычал в плечо.

Грусть, что одолевала его днём при виде пустых полей, обескровленных войной, колола сердце и была терпимой, покуда он помнил о людях и их чаяниях. Тоска, которая за короткое время выросла в нём до размеров луны, заполняла собой всё пространство его мыслей. Она была невыносимой; скорбное, тянущее нутро напоминание о том, что помочь женщине из своих снов он не может и, что важнее, не имеет права.

Даже если она звала его из чужого мира и просила вернуть. Даже если хотела вернуться.

В ёнглинъ не было слов, обозначавших эмоции. Этот язык был создан для приказов и называл действия, а не душевные порывы воинов дракона. Но даже среди скудного запаса понятий, появившихся во время войны, нашлось одно, значащее всеобъемлющее чувство печали, безысходность таких масштабов, что охватывала разом тысячи людей, когда те сталкивались с неминуемым. Саудадэ. Слово, которое принесли португальцы ещё при Чанхон-тэване и оставили ему в наследство, когда у того умерли брат и жена.

Саудадэ, тоска по несбыточному и безвозвратно ушедшему. Португальцы говорили, что слово значит ещё и безграничную любовь и благодарность прожитым годам, но Нагиль знал, что от любви в этом понятии ничего не осталось. Оно было болью и страстным желанием вернуть утраченное, оно было печалью, затмевающей даже хорошие дни.

Союз бесконечной тоски по тому, что нельзя вернуть, и гнева от осознания собственной беспомощности, бессильная ярость проигравшего в борьбе с судьбой.

Всё это и много больше преследовало Нагиля с момента, как Бездна закрыла Глаз и оставила его, раненого, на нагорье в полной темноте.

Нагиль хотел бы забыть его, это чувство, этот миг, хотел бы более не ощущать пустоты на месте собственного сердца. Жажду, которую он испытывал, не могли утолить ни еда, ни вода, ни мимолётное ощущение радости в ответ на хорошие вести от его воинов.

Госпожа говорила, что пустота – это то, что заполняет чёрные дыры. Нагиль превращался в одну из них и не имел ни малейшего желания противиться этому процессу.

Он встал с первыми лучами солнца, когда те коснулись его чогори, медленно остывающего после ночного жара. Может быть, подумал Нагиль, в новом мире, который он принесёт Чосону, который обязан принести Чосону, ему не найдётся места. Чёрная дыра, поглощающая всё живое, до чего могла дотянуться, не должна была существовать на территории его страны.

Что ж, так тому и быть. Он спасёт Ли Хона, освободит Чосон, а дальше… В тальщим новый мир, который будет отстраивать Совет, вгрызаясь в глотки простых людей. Борьба человека с человеком будет вечной, и её не выиграет ни один Дракон.