Текст книги "Стёртые лица"

В буфете не было никого, только толстый буфетчик с аккуратной круглой лысиной ругался с какой-то старушкой, державшей под мышкой курицу – ругался именно из-за птицы.

Когда Роксана и сестра Карлотта уселись за стол, покрытый липкой клетчатой клеёнкой, буфетчик ткнул в них красной рукой и крикнул:

– Вон, гляди, люди пришли принимать пищу!.. Они увидят тебя с твоей зверюгой, и уйдут! Она им аппетит испортит!..

– Ничего не испортит, – возразила старуха и тоже посмотрела на Роксану с Карлоттой, – они чего, кур не видали?

– Ты бы ещё с козой припёрлась, или с коровой!

Старуха открыла беззубый рот, затем закрыла и вдруг заплакала, отчего буфетчик отшатнулся в сторону и даже слегка побледнел.

– Была б корова-то… А то порушили корову-то… И коз не осталося, никого… Вон, одна курица только!

В доказательство своих слов старуха ткнула курицей в буфетчика, и тот налетел спиной на полки, уронив банки с какао и сухим молоком. Судя по звуку, банки были пустыми.

– Убери, убери её от меня!.. Она мне глаза выклюет…

Роксана отвернулась к стене, туда, где с криво наклеенного и обсаженного мухами плаката улыбался белозубый красавец. Над его головой в лихо заломленной набок шляпе плясали красные буквы – «Покупайте печенье „Пляж“! Во всех универмагах Республики!» По низу плаката шли буквы чёрные, в четыре раза меньше: «На один сахарный талон выдаётся не более пяти пачек в одни руки».

– Карлотта, – тихо спросила Роксана, дотронувшись до плеча монахини, – а в Империи есть продуктовые талоны?

Сестра Карлотта покосилась на лаявшегося со старухой буфетчика, и также тихо ответила:

– Нет. Там и сигареты ты можешь просто так купить.

Немного помолчав, она добавила уже громче:

– А вообще там, конечно, нищета и бедность, никаких сигарет, печенья и сахара. Едят лебеду.

Роксана вытащила из кармана сигаретную пачку, на которой было написано «Анклав» – написано на митенштуре. Это были контрабандные сигареты из Империи, которые она покупала у этого мерзавца Кароя, который, кажется, и был отцом Клариного ребёнка – Клара так и не сказала ей. Будет очень хорошо, если в имперских магазинах сигареты всё-таки окажутся, и стоить они будут не целое состояние.

– Карлотта, – снова сказала Роксана, убирая пачку, – а почему именно ты со мной поехала?

Сглотнув, сестра Карлотта подпёрла голову рукой и тихо сказала:

– Потому что я родилась в Талцгране, а в Гицо прожила пятнадцать лет. И оттуда уже поехала сюда… Я и ещё две миссионерки.

– Понятно, – ответила Роксана и снова отвернулась к плакату. Сестра Карлотта, увидев, что старуха с курицей уже убрались восвояси, поднялась на ноги и двинулась к прилавку. Буфетчика не было видно – он собирал рассыпавшиеся банки, и выпрямился, как только сестра Карлотта постучала по прилавку пальцами. Лицо его было красно, словно обваренное, а на лбу вздулась жилка – то ли от перенапряжения, то ли от злости.

– Доброе утро, – поздоровалась сестра Карлотта, и буфетчик, отвернувшись к полкам, пробубнил приветствие.

– Ужас какой-то, – сообщил он, поворачиваясь, – ещё бы корову или козу приволокла. На прошлой неделе вообще охотники заявились, и знаете, сестричка, что у них было? Кабанья туша!.. Вся в кровище!..

– Мне свиную котлету тогда, – подала голос Роксана. Буфетчик удивлённо вскинул кустистые брови.

– Не имеем, – категорично заявил он. – Вот яичница есть. И каша. Пшённая.

Роксана согласилась на кашу.

В купе, кроме Роксаны и сестры Карлотты, не было никого. Забросив сумку на багажную полку, Роксана уселась к окну и сидела так, не проронив ни слова, час или даже больше. Молчала и сестра Карлотта – первое время она читала утреннюю газету, купленную на вокзале, или, по крайней мере, делала вид, а потом задремала, этой самой газетой накрывшись и привалившись к стенке.

Когда поезд неожиданно тряхнуло, сестра Карлотта клюнула носом воздух и тут же проснулась. Газета сползла на пол, и, поднимая её, сестра вдруг обнаружила, что Роксаны нет.

Сбежала. Неужели… Неужели сбежала?

Судорожно вздохнув, она отбросила газету и выглянула в коридор, но никого, кроме старика, медленно шедшего со стаканом чая в руке, не увидела. Сестра Карлотта почувствовала, что позвоночник её превращается в ледяную змейку.

Проводник, пожилой мужчина с короткими седыми бачками, читал книжку в своём купе, и на появление сестры Карлотты отреагировал не сразу – ей пришлось позвать его дважды, прежде чем он поднял на неё глаза.

– Да-да?

– Девушка, – тихо сказала сестра Карлотта, хватаясь за дверной косяк, чтобы не упасть, – со мной едет девушка… Вы её не видели? Вы не знаете, куда она пошла?

Проводник покачал головой и снова уткнулся в книжку. Закрыв и снова открыв глаза, сестра Карлотта услышала вдруг, что открывается дверь тамбура. По ногам потянуло сквозняком, в воздухе запахло табачным дымом, и сестра Карлотта, повернув голову, встретилась глазами с Роксаной.

– Вот оно что, – тихо сказала сестра Карлотта, и проводник снова посмотрел на неё – без всякого выражения.

Уже в купе сестра Карлотта, нарезая тонкими ломтями копчёную колбасу, произнесла:

– Пожалуйста, доберись со мной до Гицо, а там как знаешь. Хорошо?

Роксана кивнула.

За обедом Роксана с удивлением узнала, что этот поезд прямо в Гицо их не привезёт – им нужно будет выйти в Империи, в Келаве, подождать на вокзале два часа и сесть на скорый до Хелумара, который как раз и идёт через Гицо. Очень сложно не ослушаться сестру Карлотту и не сбежать на одной из стоянок в Республике, или уже в Келаве, или… Или на одной из стоянок в Империи. Роксана не знала, хватит ли ей выдержки, и на всякий случай легла спать, рассудив, что так будет лучше всего. Её замечательная способность засыпать при любых обстоятельствах была как раз кстати.

За два часа до Келава и за десять минут до границы сестра Карлотта разбудила её, и республиканских пограничников они ждали в полном молчании.

Их паспорта принял совсем молодой парень, который, казалось, был чуть старше Роксаны. Изучая их внимательнейшим образом, он поглядывал то на Роксану, то на сестру Карлотту, как будто сравнивал их между собой, а не с их же фотографиями в документах. Наконец, он спросил, махнув паспортами:

– Цель поездки?

– Девочка едет на родину, – сказала сестра Карлотта, указав на Роксану. Пограничник крякнул и ещё раз пролистал паспорта Роксаны – сначала имперский, потом республиканский. По действующим законам она имела оба сразу.

– А по документам гражданка Тельма родилась в Республике, – заметил наконец пограничник, – значит, она уезжает с родины.

Роксана чуть нахмурилась, но промолчала, потому что сестра Карлотта наступила ей на ногу.

– На историческую родину, – поправила она себя. Пограничник ещё раз пролистал паспорта и даже встряхнул их, словно между страницами могло быть что-то спрятано, а затем поставил печати во все четыре – у сестры Карлотты их было тоже два.

– Доброй дороги, – пожелал он и добавил, отсалютовав: – Да здравствует Республика.

Проводив его недобрым взглядом, Роксана отвернулась к окну.

Имперские солдаты были все, как один, в касках с пиками. Увидев их на перроне, Роксана шёпотом спросила у сестры Карлотты, зачем им это, и сестра, пожав плечами, ответила:

– Я читала в газете, что во время войны такой солдатик может разбежаться и ударить противника пикой в грудь. Это враньё, конечно, но как будто правдоподобно.

– Ага, – тихо сказала Роксана и невольно дотронулась до грудной клетки. – А ещё нанизывают на пику младенцев.

Высокая черноволосая пограничница шлема не имела. Взяв паспорта, она листала их так же долго, как её коллега из Республики, и задала тот же самый вопрос, но уже на митенштуре, языке, который Роксана слышала только в приюте:

– С какой целью въезжаете?..

– Девочка едет на родину. Возвращается домой, – сообщила сестра Карлотта. Женщина посмотрела на Роксану и улыбнулась.

– Добро пожаловать, – сказала она и проставила штампы.

Сестра Карлотта убрала документы только тогда, когда поезд тронулся. Роксана смотрела на убегающие столбы, какие-то сараи, грузовые цистерны и теплушки для скота. Домой, сказала Карлотта. Роксана возвращается домой.

– А почему ты уехала? – спросила Роксана, повернувшись к сестре Карлотте. – Почему поехала в Республику?

Сестра пожала плечами и снова вытащила газету, а вместе с ней – огрызок карандаша для кроссвордов.

– Просто поняла, что так надо. Вот и всё.

Роксана недоверчиво посмотрела на неё.

– Кому надо? Тебе?

Сняв очки, сестра Карлотта убрала их в футляр и слегка помассировала переносицу, на которой остались красноватые пятна.

– И мне тоже, – спокойно ответила она. – Мне тогда восемнадцать было, на год всего больше, чем тебе. Нам сказали, что мы можем поехать с миссией в Республику, и мне так запало это в голову, что я легла спать, а когда проснулась… Проснулась уже с чёткой такой, знаешь, мыслью – ехать. И поехала. Ты ведь тоже так решила? Решила, что поедешь?..

Роксана похрустела пальцами, размышляя над ответом, и наконец спросила:

– Ты не жалеешь? Просыпалась потом, может, с другой чёткой мыслью – вроде «зачем я здесь» и «что я делаю»?

Сестра Карлотта покачала головой.

– Нет. Не жалею.

Отвернувшись обратно к окну, Роксана подумала вдруг, что этот дурацкий «дом», это вот место, куда она, по словам Карлотты, возвращается – пустота, ерунда такая же, как родители. Родители, которые должны были в Роксане души не чаять, любить её, восхищаться ей, и что там ещё дальше… Это какая-то идиотская сказка, вот что это – границу они уже переехали, а вокруг те же самые степи, те же самые столбы, и ничего «такого другого», чего так боится Белла, здесь нет. Здесь, кажется, и вовсе ничего нет.

Роксана влезла на свою полку, накрылась одеялом и заснула снова.

В Келаве декорации были всё те же, разве что надписи на митенштуре, и вместо солдат в коричневом – солдаты в чёрном. Роксану поразил маленький газетный киоск на перроне, где можно было за наличные купить сигареты, жевательную резинку и даже – нет, ей не показалось – даже баночку содовой. Роксана купила и то, и другое, а содовую приобрела и для сестры Карлотты. Больше, чем было нужно для этих нехитрых покупок, та ей денег не дала.

– Во сколько раз тут дешевле сигареты? – тихо спросила сестра Карлотта, словно её мог кто-то подслушать.

Роксана посмотрела на зелёную пачку «Анклав», купленную уже на вокзале.

– В четыре, – честно призналась она.

Когда они сели на деревянную скамью в зале ожидания вокзала, Роксана стала вглядываться в окружавших её людей, чтобы понять, те же ли актёры в этих декорациях.

Люди вокруг были в среднем выше, чем те, кого Роксана привыкла видеть каждый день. Она знала, что имперцы в большинстве своём долговязые и жилистые, а республиканцы как-то коренастей, основательней. Отличаются ли их лица, она понять не могла, и не пыталась. Одежда на них была та же самая, и говорили они о тех же самых вещах – о ценах на картошку, о дождях, об украденном из-под носа чемодане, только на митенштуре, а не на аштуцуах.

Сестра Карлотта взяла с Роксаны обещание никуда не сбегать и исчезла сама, а когда вернулась, протянула Роксане два здоровых куска пирога размером с ладонь, обёрнутых в промасленную бумагу. Пирог был с картошкой, и Роксана съела свою порцию в полном молчании, глядя вперёд и стряхивая крошки на плиты пола.

В карманах оставалась пара монет – Роксана ещё не разобралась, много это или мало. На медных монетках в пять грошей был усатый профиль, и на никелевой монетке в один грош – он же, и хотя больше денег у Роксаны не было, она почему-то пребывала в уверенности, что на всех остальных монетах эти же самые усы.

И на большом поясном портрете, висевшем в зале ожидания, торчали усы – а ещё сам император с красной лентой через грудь. Красная лента выглядит роскошно, и эполеты с толстыми, похожими на жёлтых гусениц, нитями, и эти, как их, вроде бы аксельбанты, тоже – а вот диктатор Республики всегда появляется в одном и том же френче, и на всех портретах, плакатах и банкнотах его изображают в этом самом френче. Наверное, диктатор более скромен, чем… Чем император. Может, так положено.

Неотрывно глядя в воловьи императорские глаза, Роксана поднялась на ноги и подошла к портрету, словно заворожённая.

В газетах писали, что семья императора никогда не ест с одной тарелки дважды – всякий раз им подают еду на новом. На новом золотом блюде, если Роксана правильно запомнила. Запомнила, но не сильно поверила. Это, наконец, абсолютно неважно.

Важной была та мысль, которая пришла ей в голову – её просто обманули.

И запах, и звуки, и эти люди в плащах и куртках – всё то же самое, здесь пахнет потом, пропиткой для шпал и куревом. Металлический голос объявляет прибытие и отправление, где-то ругаются, где-то гудят поезда. Может быть, это из-за железной дороги, какой-то особенный дух полосы отчуждения? Нет, просто на тысячи миль здесь всё одно и то же, и неудивительно, что Роксана ничего не чувствует после того, как пересекла границу.

Роксану выбросило из оцепенения от новой догадки, и она невольно сжала кулаки так, что ногти впились в кожу.

Всё просто – ничего не поменялось, потому что Роксана до сих пор под надзором, и везёт её какой-то конвой, как преступницу. И там, где она будет жить и где, как подразумевается, она будет работать, за ней будут надзирать – это несомненно.

Обернувшись на сестру Карлотту, дремавшую на скамье, Роксана судорожно сглотнула и облизала губы.

Ей причитается какая-то сумма, которую Карлотта держит в мятом конверте. Она отдаст этот конверт только в Гицо, но его можно вытащить сейчас и сесть на какую-нибудь электричку. И – свобода.

Сестра Карлотта открыла глаза и встретилась взглядом с Роксаной, отчего та отвернулась в сторону. Нет, наверное, лучше сбежать уже в Гицо, а то мало ли, вдруг электричка увезёт её обратно в Республику?.. А какая… Какая разница?

– Послушай, – сказала Роксана, садясь рядом с сестрой Карлоттой на скамью, – это место, куда я еду… Там вроде мне будет где жить, да?

Сестра Карлотта полезла в свой обтерханный ковровый саквояж и вытащила записную книжку. Пролистав её, она остановилась на нужной странице и зачитала:

– «Мастерская Виланхау, переулок Горшечный, дом четыре». Жить ты будешь там же, у госпожи Виланхау, – сообщила она, переведя взгляд на Роксану.

Роксана подскочила на месте.

– У госпожи Виланхау? Это что значит?..

Спрятав книжку, сестра Карлотта развела руками.

– Если ты про фамилию, то это происходит от названия города или местечка, то есть «Виланхау» – это некто из Вилана…

– Нет, – нетерпеливо перебила Роксана, – «госпожа» – это как? Мне её так называть придётся?

Сестра Карлотта сделала неопределённый жест рукой.

– Ну почему придётся… Это что-то вроде правил игры. У нас принято говорить «гражданка», у них – «госпожа».

– Надо мной нет господ, – медленно произнесла Роксана и отвернулась. – Нет господ.

– Я согласна, – тихо сказала сестра Карлотта, – я не спорю. Она обычная женщина, просто это такое обращение, понимаешь? Меня все зовут «сестра Карлотта», а её – «госпожа Виланхау». Это просто слово, и всё, не думай, что она будет тобой командовать или ещё что.

– Но будет ведь, я же на неё работать должна, – напомнила Роксана, снова взглянув на сестру Карлотту.

Сестра Карлотта пожала плечами. Посмотрев на наручные часы, она сказала осторожно:

– Может быть, ты поторопилась?..

Роксана встала со скамьи и пнула её чугунную лапу.

– Нет, – бросила она и пнула лапу ещё раз. – Ты сама знаешь, что нет.

Сестра Карлотта сняла очки и слегка прижала пальцами переносицу.

– Не сбегай, пожалуйста, до того, как я познакомлю тебя с госпожой Виланхау.

Ничего не ответив, Роксана ушла курить на перрон.

Их соседом по купе стал черноволосый парень с деревянным чемоданом, обвязанным верёвкой. Чемодан он закинул на багажную полку, и, судя по тому, что усилий при этом он никаких не прилагал, в чемодане ничего не было.

Усевшись напротив Роксаны, он улыбнулся ей и сестре Карлотте.

– Погода замечательная сегодня, – заявил он, щурясь, но Роксана ничего не ответила. Разглядывая его, она пробежалась взглядом по его полосатому пиджаку словно бы с чужого плеча, коротковатым брюкам с пуговицами на щиколотках – пуговицы, правда, уже почти все оторвались, – и задержалась на чёрных сандалиях с закрытыми носами. Снова подняв глаза, она в упор уставилась на него и смотрела, пока сосед не отвернулся.

– Да, тепло с утра было, – заметила сестра Карлотта и поднялась с плюшевого диванчика. – Пойду, что ли, принесу чаю… Ты будешь?

Роксана кивнула, и сестра Карлотта двинулась по вагону в сторону купе проводника.

Сняв пиджак, парень повесил его на крючок и слегка разгладил руками. Не поворачиваясь к Роксане, он произнёс вдруг какую-то фразу на совершенно непонятном скрипучем языке, и Роксана нахмурилась, потому что это походило на колдовство.

– Чего? – грубо спросила она, и парень, развернувшись, сел на диванчик. Быстро выглянув в проход, он наклонился к Роксане и шёпотом произнёс:

– Я подумал, что вы из наших. Извините…

Роксана открыла рот и снова закрыла его, поняв, о каких «наших» говорит этот парень. Он язычник, вот что. Здесь им, видимо, дают жить, и разрешают ездить на поездах, и, может, не сжигают их деревни, как в Республике, но всё-таки он говорит о себе шёпотом.

– Извините, – повторил он, краснея, и вид у него был такой, как будто он случайно оскорбил её.

В приюте её тоже принимали за одну из «этих» – дразнили за чёрные волосы, за тёмные глаза, всё это было. Может, правда. Может, нет, всё равно ей никогда не узнать, кем были её родители, и это, в общем-то, неважно.

Сестра Карлотта вернулась с чаем, и следующие несколько часов они провели, болтая и играя в карты, пока наконец не уснули. Верней, разговаривали преимущественно Карлотта и Шудо – так звали соседа, а Роксана почти сразу забралась на свою полку. Выяснилось, что Шудо, их сосед, едет в Чапалаус на ярмарку, и этот Чапалаус где-то в двух станциях от Гицо, а в Гицо Шудо поедет осенью, потому что там – а что там, Роксана не услышала, задремав.

Вокзал в Гицо тоже особенным не был, разве что на привокзальной площади Роксана впервые в жизни увидела трамвай.

– Так, – сказала сестра Карлотта, поглядывая то на бумажку, полученную в справочном бюро вокзала, то на трамвайный номер на круглой табличке, – это вроде бы не наш. Нам нужен девятый.

– Девятый, – эхом отозвалась Роксана и поёжилась от утренней промозглости. – А долго ехать?

Сестра Карлотта не знала. Звякнув, трамвай отъехал от станции, и ещё три или четыре минуты они ожидали девятый, пока, наконец, не сели в него.

Весь город оказался застроен примерно такими же зданиями, какие были на привокзальной площади – приземистыми двух– и трёхэтажными, с рядами узких окон, рамы которых были выкрашены в чёрный цвет. Ничего в городе интересного не было, только на одной из площадей мелькнул огромный конный памятник из позеленелой бронзы.

Кондуктор объявил остановку – «Рыбный рынок» – и сестра Карлотта поднялась с сидения, взяв Роксану за руку. Уже на мостовой Роксана высвободила ладонь и покружилась на месте, оглядываясь. Вдоль дороги стояли одноэтажные и очень длинные дома, и их зарешёченные окна были закрашены белой краской так, что ничего за ними нельзя разобрать.

Людей вокруг не было, но сестра Карлотта, заранее узнавшая у кондуктора, где находится Гончарный переулок, уверенно пошла вперёд.

– Хочешь есть, наверное, – сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая. – Ужасно, конечно, что буфет на вокзале закрыт оказался…

– Ага, – ответила Роксана, пиная ногой осколок кирпича, – надеюсь, мне не придётся умолять госпожу, чтобы она меня покормила.

Сестра Карлотта покосилась на неё и ничего не сказала.

Уже через три минуты длинный дом, вдоль которого они шли, кончился, и на его углу Роксана с Карлоттой увидели табличку – «Пер. Гончарный». Свернув туда, они продвинулись ещё на несколько десятков метров, пока не остановились, наконец, у низкого забора, на котором красной краской было выведено «Мастер ская Валенхау». Роксана, протерев глаза, ещё раз прочитала надпись – да, после «мастер» там действительно был разрыв.

Но поразило её не это, а то, что за забором стояли надгробия. Скульптуры плачущих ангелов, простые могильные плиты из чёрного, серого и белого камня, какие-то узкие домики с нишей, куда, видимо, нужно было ставить лампаду, и несколько каменных древесных стволов с обрубленными ветвями. В одном из углов стояло нечто, напоминавшее чёрную ванну на львиных лапах, или очень глубокий трапециевидный гроб, или вообще чёрт знает что – вот как раз у этой странной штуковины стояла высокая женщина с белой косынкой на рыжих волосах.

– Это что, – хрипло сказала Роксана, хватая сестру Карлотту за руку, – кл… кладбище?..

– Нет, – ответила сестра Карлотта, – они делают могильные памятники, вот и всё. Госпожа Валенхау, – крикнула она, махнув женщине в косынке, – доброе утро!..

Хозяйка повернулась к ним, с мгновение вглядывалась в их фигуры и, наконец, тоже помахала.

– А, вы уже приехали!.. Проходите, просто толкните калитку, и всё… Мы так и предполагали, что вы успеете к завтраку – Йонс и Элла накрывают на стол. Вы уж извините, что не смогли вас встретить, хорошо? Мы договорились с Йозе, что приедем на вокзал, но буквально вчера его вызвали в Чапалаус, и он не смог отказать…

Госпожа Валенхау всё говорила и говорила, и Роксана, с опаской войдя на мрачный дворик, совсем перестала её слушать – именно поэтому она поняла, что обращаются к ней, только с третьего раза.

– Роксана, – позвала сестра Карлотта, тронув её за плечо, – ответь, наконец.

– Извините, – буркнула Роксана, и, чуть помедлив, сделала неуклюжий книксен – кажется, в общении с госпожами это уместно.

Госпожа Валенхау улыбнулась и протянула Роксане руку.

– Эдель Валенхау, – представилась она, – можете называть меня просто Эдель.

Сглотнув, Роксана пожала Эдель ладонь, на секунду подумав, что если она окажется ледяной, то это будет совсем жутко… Но нет, рука Эдель была тёплой и шершавой – похоже, она сама работала с камнем.

– Роксана, – сказала Роксана, – Роксана Тельма. Можно как угодно называть.

Кивнув, госпожа Валенхау сказала что-то вроде «очень приятно» и повела их за собой в дом – двухэтажный, с пристройками, из жестяной трубы которого валил дым. Роксана шла, разглядывая памятники вокруг – они, конечно, не были врыты в землю, а стояли, удерживаемые собственным весом, или прислонёнными друг к другу. Надписей почти нигде не было, кроме той чёрной ванны – на ней было выбито начало какого-то стихотворения:

 
Ушел от нас ты так внезапно, Угас, исчез ты невозвратно, Но помним смех твой и тв
 

В тесной прихожей они столкнулись с девушкой почти такого же высокого роста, как и Эдель, и у неё, как успела заметить Роксана, волосы тоже были рыжими.

– О, – воскликнула она, отшатываясь, – вы приехали? Там как раз всё готово!

– Эмма, это Роксана и сестра Карлотта, девушки, это Эмма, – быстро представила Эдель. Так, кажется, научиться различать их будет сложно – все женщины здесь на «э», и… И непонятно, их три, или Элла, которая накрывает на стол, и Эмма, которая стоит в прихожей, одно и то же лицо.

Эта девушка выскочила на улицу, а Эдель вытащила из ящичка две пары старых тапок и протянула их гостьям.

Весь пол в прихожей был завален обувью самых разных размеров, и Роксана, переобуваясь, мрачно отметила про себя, что сбежит явно раньше, чем всех выучит.

Приведя их в ванную, большую и слегка грязноватую, что, как подумалось Роксане, неудивительно для большой семьи, Эдель сказала:

– Вы, конечно, можете и полностью вымыться с дороги, потому что так пища будет перевариваться лучше, но думаю, что это подождёт. Вот, возьми.

Последние слова Эдель были обращены к рыжему парню в зелёной кепке, надвинутой на самые глаза – он появился рядом с Эдель так неожиданно, как будто соткался из воздуха. Приняв саквояж сестры Карлотты и сумку Роксаны, с которой та, правда, рассталась с неудовольствием, он ускользнул, а Эдель сообщила, что это Йорген, её средний сын.

Йонс и Йорген. Элла и Эмма. С ума сойти.

За столом выяснилось, что Элла и Эмма были разными людьми, а кроме Йонса и Йоргена в этой странной семье был ещё один сын, Йозе, представленный как Йозе-младший – его так назвали в честь отца. Для Роксаны они все были на одно лицо, только отличались одеждой и размерами, тем более что Эмма и Элла и вовсе были близняшками.

Сосредоточенно жуя яичницу, Роксана разглядывала кухню – длинную, узкую, стены которой были завешаны разными сковородками, кастрюлями и половниками. Ещё там были детские рисунки, заботливо вставленные в рамки, и групповой черно-белый портрет, по-видимому, всего семейства на фоне их дома.

Оторвавшись от фотографии, Роксана потянулась за солонкой и встретилась взглядом с Йозе-младшим – да, это был он, потому что никто больше не уселся за стол в твидовом пиджаке.

Он словно бы ждал, что Роксана обратит на него внимание, и сразу же заговорил, как только Роксана уставилась на него:

– Как вам показался наш город?..

– Ничего так, – соврала Роксана из вежливости и принялась солить яичницу.

– По правде сказать, мы здесь ничего не успели рассмотреть, – заявила сестра Карлотта, подкладывая Роксане горошек. – Сразу с поезда пересели на трамвай, и приехали к вам. Может быть, сегодня прогуляемся.

Эдель встрепенулась.

– Конечно, Роксане нужно показать город, – воскликнула она, – у нас здесь столько интересного – и ипподром открыли, и восстановили наконец купальни…

– И зоосад, – встрял Йорген, так и сидевший в кепке.

– А ещё парк с аттракционами, – добавила одна из одинаковых девушек.

– В общем, – подытожила Эдель, – поглядеть есть на что. Я думаю, что после завтрака можно будет прогуляться, как вы считаете?

Роксана посмотрела на сестру Карлотту, потом на улыбавшуюся Эдель, и медленно кивнула.

– Можно, почему нет, – сказала она и взяла кусок чёрного хлеба.

Расчёт Роксаны не оправдался – сестра Карлотта не спешила отдавать её деньги. В трамвае она заплатила сама, а в зоосад им купил билеты увязавшийся в проводники Йозе, сменивший пиджак на синюю жилетку. Он трещал без умолку и вывалил о себе множество всякой ерунды – так, Роксана узнала, что Йозе учится на адвоката, что в своей академии он дважды выигрывал первенство по шахматам, и что после того, как обучение закончится, он уедет на север, в Тегин. Всё это было так же «интересно» Роксане, как рассказ их соседа по купе, язычника, ехавшего на ярмарку, так что в определённый момент она даже перестала кивать.

Но всё-таки болтовня Йозе не смогла омрачить их прогулку – с чёртова колеса в парке Роксана, кажется, увидела море, а в зоосаду ей разрешили погладить осла по мягкому бархатному носу. Последний раз она была так счастлива, наверное, лет в десять, когда весь приют летом выехал на дачи, а там как раз родились крольчата. Хорошо было.

Когда сестра Карлотта отдаст ей, наконец, эти проклятые деньги, и Роксана даст дёру, будет ещё лучше.

Йозе рассказывал про какие-то дворцы в садах, мимо которых они проходили – мороженое, купленное по дороге, его никак не могло отвлечь, оно просто таяло в своём стаканчике, а Йозе всё говорил и говорил. Роксана посматривала по сторонам, запоминая всё, что могло ей пригодиться потом, потом, когда она навострится в путь, а сестра Карлотта вспоминала, что этой дорогой они ходили с родителями в Летний парк, и какое тогда было хорошее время, и вообще…

– Тебе нравится здесь? – спросил Йозе, поворачивая голову к Роксане. Та дёрнула плечом.

– Неплохо, – сказала она и повторила, чуть помолчав: – Неплохо, да.

Вежливо улыбнувшись, Йозе умолк и занялся наконец своим мороженым.

Вечером сестра Карлотта стала прощаться – ей нужно было зайти к своей семье, а уже оттуда она должна была отправиться на вокзал. Обняв Роксану целых четыре раза подряд – хватило бы, конечно, и одного – она шепнула ей на ухо:

– Деньги я передала госпоже Виланхау. Она будет выдавать тебе столько, сколько ты попросишь, но будь благоразумной.

Роксане хватило благоразумия не выругаться при всех. Махнув рукой на прощание, она удалилась в комнату Эллы и Эммы, где ей поставили койку и застелили её красным шерстяным покрывалом – как в приюте. Чёрт возьми, и две соседки рядом – это совершенно как в поганом приюте. И карманные деньги, которые нужно клянчить, доказывая, что тебе нужна именно такая сумма и что ты не будешь тратить её на курево, выпивку и травку – это всё как…

– Добрый вечер, – сказали из темноты, и откуда-то сбоку появился Йозе в своём пиджаке.

– Добрый, – ответила Роксана, мотнув головой. – У вас здесь можно курить?

– Можно, – мягко сказал Йозе, – но только не в доме, на заднем дворе. Тебя проводить?

Чуть помедлив, Роксана кивнула. В этом доме, с виду казавшемся маленьким, комнат было огромное множество, при этом часть из них была проходной. Проблем добавляло то, что Виланхау экономили на электричестве, и передвигаться приходилось в полумраке, постоянно рискуя запнуться то о ботинок, то о какой-нибудь мешок, набитый чуть ли не битыми кирпичами, то о кота.

Задний дворик тоже был заставлен надгробиями, но, помимо них, здесь ещё стояли деревянные скамьи, росло старое дерево, к которому была привешена качель, а у ржавой жаровни стоял парень, в котором Роксана опознала Йонса. Да, парень был выше Йоргена, того мальчишки в кепке, и явно не был Йозе, потому что Йозе сейчас находился справа от Роксаны.

Йонс курил, то и дело поглядывая на небо.

– Как думаете, полетят сегодня? – спросил он, когда Роксана и Йозе подошли поближе. Йозе тоже посмотрел на небо.

– Не знаю, – протянул он, и пояснил, повернувшись к Роксане: – У нас тут воздушный шар на прошлой неделе сел.

– В двух километрах всего от города, – сказал Йонс и затушил сигарету о стенку жаровни.

– Ага. У них там что-то сломалось, а когда починят, должны полететь. Можем сходить туда, если хочешь. Ты бы хотела прокатиться на воздушном шаре?

Роксана не стала говорить, что предпочла бы любым способом покинуть этот задний дворик, хоть на воздушном шаре, хоть на чёрном козле, но вместо этого она достала свои сигареты и сказала:

– У нас на улице жил один мужик, который всё время что-то мастерил, изобретал, ну, и так далее. Однажды разобрал шкаф свой и собрал из него аэроплан, с двигателем от мотоцикла. Неделю пытался взлететь, а потом пролетел полмили и потерял этот двигатель – он просто выпал и крышу прачечной пробил.

Йозе и Йонс раскрыли рты от удивления. Совладав с собой быстрее брата, Йозе спросил, прищурившись:

– А как сам? Ну, как изобретатель, выжил?

Роксана развела руками.

– Конечно, что ему будет?.. Он ведь невысоко летел. Дайте огня, ну.