Текст книги "Вавилон и окрестности. Церковь между обществом и государством"

Уже несвятые святые

Из церковного календаря на 2014 год таинственно исчезли несколько десятков имён святых XX века. Блогеры назвали этот процесс «ползучей деканонизацией». Похоже, в Церкви пересматривают критерии святости.

Изъяли мощи

Июньским вечером к Введенскому женскому монастырю в Иванове подъехала скромная черная машина. Из нее вышел игумен Дамаскин (Орловский), секретарь Синодальной комиссии по канонизации Русской православной церкви, который привез мощи святого Владимира Лежневского, умершего на Соловках в 1931 году.

Но ни монахини, ни их духовник, архимандрит Амвросий, в тот вечер особой радости по поводу прибытия новой святыни не испытали. Мощи приехали из Москвы вместе с бумагами из Патриархии, которые предписывали изъять из монастыря останки другого исповедника – святителя Василия Кинешемского. Мощи очень почитаемого в Иванове святителя Василия хранились в монастыре с самого его открытия в 1993 году.

В последний раз сестры собрались на молебен у мощей, отслужили его наскоро: московские гости явно торопились. Раку открыли, игумен Дамаскин с помощницей вынесли мощи из храма и погрузили в багажник своего автомобиля. Тем же вечером машина уехала обратно в сторону Москвы.

Один из ивановских церковных управленцев, руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Иваново-Вознесенской епархии игумен Виталий (Уткин) сразу сделал запись в своем твиттере, из которой следует, что мощи были вывезены по личному благословению Патриарха, а представители Иваново-Вознесенской епархии при изъятии не присутствовали. «Игумен Дамаскин с мощами святителя Василия покинул пределы Ивановской области с тем, чтобы доставить святыню в то место, которое будет для нее определено Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом», – закончил свою запись Уткин. С тех пор ни монахиням, ни другим жителям Иванове о судьбе святыни ничего не известно.

Стерли из календаря

Спустя три месяца, в сентябре, преподаватель Московской Духовной Академии священник Федор Людоговский купил свежеизданный календарь Московской Патриархии на 2013 год. Отец Федор, будучи специалистом по богослужебным текстам, каждый год по заказу небольшого издательства делает свою версию календаря с добавлением чтений из Священного Писания на каждый день. Так же поступают многие церковные и околоцерковные издательства: берут за основу официальный календарь, выпущенный Патриархией, и делают разные вставки – проповеди, картинки, рецепты постных блюд. Официальный календарь – расписание богослужебной жизни всей Русской православной церкви на год.

«Я открыл календарь, – рассказывает отец Федор, – и понял, что по сравнению с моей прошлогодней сеткой чего-то не хватает. Отсутствовали имена многих святых новомучеников, хотя в целом в представлении святых XX века произошли изменения к лучшему. В общем алфавитном указателе святых в приложениях к календарю я исчезнувших имен тоже не нашел».

Отец Федор написал о своем открытии в сообщество «Устав» на сайте livejournal.com, где собираются специалисты по церковному праву и богослужению. Так факт исчезновения из святцев Русской православной церкви нескольких десятков имен святых стал известен специалистам. Сотрудники календарного отдела Издательства Московской Патриархии, которые тоже участвуют в дискуссиях на «Уставе», сразу опровергли предположение о техническом сбое. По их словам, все сведения о новомучениках внесены в календарь строго в соответствии с документами, которые им передали из Синодальной комиссии по канонизации. Спустя несколько дней на «Уставе» был опубликован сводный список «потерь» – 36 имен. Самым почитаемым и известным из вычеркнутых святых оказался Василий Кинешемский.

Святитель Василий

Биография епископа Василия (в миру – Вениамина Сергеевича Преображенского) поначалу строилась довольно типично для духовного сословия. Родился в семье священника провинциального города Кинешмы в 1876 году, окончил там духовное училище, Костромскую семинарию и Киевскую академию. Занимался богословием, преподавал в Воронежской семинарии.

Затем начинается интересное: в 1910—1911 годах жил в Англии, где изучал современные европейские языки. Там он попал на лекцию основателя скаутского движения Роберта Баден-Пауэлла, которая произвела на него столь сильное впечатление, что, вернувшись в Россию, он устроился работать в гимназию – сначала в Миргороде, потом в Москве – и закончил педагогический институт. В 1914 году он еще раз съездил в Англию специально для изучения скаутизма, побывал в летних лагерях. После этой поездки начал работать над книгой «Бой-скауты. Руководство самовоспитания молодежи по системе „скаутинг“ сэра Роберта Баден-Пауэлла применительно к условиям русской жизни и природы», которая вышла в 1917 году. «Необходимость воспитания воли и моральных эмоций особенно остро чувствуется в русском обществе, и все попытки, идущие в том направлении, заслуживают самого серьезного внимания, как бы ни были они несовершенны», – написано в этой книге.

Революцию он встретил в Москве и был настолько ею потрясен, что ушел с должности преподавателя и уехал в родную Кинешму. Там он прислуживал в храме у своего старого отца и преподавал детям Закон Божий. В 1920 году в возрасте 45 лет он стал священником, вскоре его постригли в монашество с именем Василий и еще через год рукоположили в епископа Кинешемского.

Дальше начинается житие. Отказался от всякой собственности, жил в бане, спал на голом полу, положив под голову полено, проповедовал, исповедовал и помогал. Когда в Ивановскую область стали привозить детей из голодающего Поволжья, сказал в проповеди: «Вскоре наступят праздничные дни пасхального торжества. Когда вы придете от праздничной службы и сядете за стол, то вспомните тогда о голодающих детях». По свидетельствам очевидцев, многие крестьяне усовестились и приняли детей в свои семьи.

Дальше биография вновь становится типичной: епископ Василий разделил судьбу большинства архиереев Российской православной церкви. В 1923 году его в первый раз сослали – в Зырянский край на два года. Кратковременные возвращения на свободу чередовались со ссылками и отсидками и сопровождались назначениями в новые епархии (он успел побывать епископом Вязниковским, викарием Владимирской епархии, и Ивановским). К началу войны на свободе оставалось всего четыре православных архиерея, и епископ Василий не входил в их число. В ссылках он тайно совершал богослужения и даже организовывал подпольные кружки по изучению Евангелия. Во время войны побывал в Ярославской тюрьме, московской внутренней тюрьме НКВД и Бутырке. Умер в 1945 году в селе Бирилюссы Красноярского края.

Прошло 40 лет, и в 1985 году молодой священник Амвросий (Юрасов), служивший в селе Жарки Ивановской епархии, получил письмо. «Однажды мне передали письмо – треугольничек, прошитый по периметру на машинке, то есть строго секретное, – от человека, который был иподиаконом у епископа Василия и знал, где он похоронен, – рассказал архимандрит Амвросий, – и мы с отцом Дамаскином (Орловским) поехали в Красноярск, где в ссылке умер святой Василий. За 40 с лишним лет на могиле выросло огромное сибирское дерево и оплело корнями гроб, оно его не отдавало. Пришлось вырубить это дерево. Тело почти целиком сотлело, но остались почерневшие кости рук, ног и светлый череп. Останки мы перенесли сперва в Москву, а потом, когда у нас открылся Введенский монастырь, в Иваново. Я сфотографировал в Салониках раку святых, которая мне понравилась, и такую же деревянную резную раку нам сделали здесь. Я сам клал и мощи, и архиерейское облачение в эту раку. У нас была бесноватая Варвара, так когда мы клали мощи, она упала, кричала, и бес из нее вышел. Она и сейчас еще жива. Многие люди приходили, просили молитв святителя Василия и получали пользу».

В том же 1993 году епископа Василия Кинешемского признали местночтимым святым Ивановской епархии, а в 2000 году, когда был канонизован собор новомучеников и исповедников российских, – общероссийским святым.

Но у некоторых историков оставались сомнения в его святости. Церковный писатель и историк Павел Проценко в 2003 году опубликовал в газете «НГ-Религии» исследование, в котором утверждает, что существуют четыре редакции официального жития святителя Василия, подписанные одним автором – игуменом Дамаскином (Орловским). В каждой следующей версии образ святителя становится все более гладким и менее противоречивым.

Так, известно, что епископ Василий был убежденным «непоминающим», то есть открытым противником декларации митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года о лояльности советской власти. Движение «непоминающих», возглавляемое очень авторитетными иерархами, несмотря на гибель почти всех своих лидеров, просуществовало до конца 1940-х годов. Из этой среды подпольных и потому свободных общин вышли, например, мать и тетя протоиерея Александра Меня. В первой версии жития принадлежность святителя Василия к «непоминающим» упомянута, а в третьей версии написано, что его община приняла «Декларацию».

Но самая неоднозначная история касается последнего ареста в 1943 году. Проценко пишет: «Из варианта IIВ (вторая версия жития от 1993 г. – Прим. К.Л.) следует, что он не просто был сломлен на следствии, но оговорил многих верующих, считавших его своим духовным руководителем. Он не только признал измышления следователей в создании им антисоветской организации (тогда вина падала бы на него одного), но и назвал имена конкретных ее „участников“ и состав их мнимых „преступлений“». В оправдание епископ Василий говорил, что «от Бога отречься не требовали» и что он назвал только те имена, которые следствие уже знало.

В более поздних вариантах жития опущен факт оговора людей, а самооговор объясняется тем, что епископ не выдержал «пытку голодом на фоне немощей и болезней старости». По версии историка, подтверждаемой архивными документами, епископ выдал на следствии арестованную с ним в один день Ираиду Тихову – активную сторонницу «непоминающих», которая дала ему приют в своем доме в селе Котове под Угличем, где епископ Василий поселился, выйдя в очередной раз на свободу перед самой войной. Ираида Тихова, помогавшая ему в организации религиозных кружков, виновной себя не признала и на основании показаний епископа получила пять лет лагерей.

Архимандрит Амвросий все равно верит, что «святитель Василий – святой. Мало ли у кого какие ошибки были в жизни. Он же покаялся. Есть посвященные ему храмы, некоторые приняли монашество с его именем, наши матушки в монастыре как молились ему, так и молятся, так что он во святых».

Канонизации в России

Первыми русскими святыми были князья-страстотерпцы Борис и Глеб. От крещения Руси до упразднения патриаршества при Петре I было канонизировано около 300 святых. За двести лет синодального периода в Российской православной церкви совершено всего пять канонизаций, но еще семерых святых Синод прославил при Николае II. Самая известная николаевская канонизация – прославление преподобного Серафима Саровского в 1903 году, когда император настоял на причислении старца к лику святых вопреки мнению большинства членов Синода и самого обер-прокурора Константина Победоносцева.

При советской власти появление новых святых долгое время было невозможно. Однако, когда советское правительство стало использовать Церковь в международных отношениях, было разрешено канонизировать «внешнеполитических» святых – Германа Аляскинского и Николая Японского. В 1987 году начинается подготовка к празднованию тысячелетия крещения Руси, и тогда же была создана историко-правовая группа при комиссии по проведению юбилейного празднования. Эта группа под руководством митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (Пояркова) подготовила канонизацию девяти святых, среди которых Андрей Рублев, Максим Грек, Феофан Затворник, блаженная Ксения Петербургская. После празднования группа преобразована в постоянно действующую Комиссию по канонизации святых при Священном Синоде. Митрополит Ювеналий возглавлял ее до 2011 года.

Новые мученики

В 1942 году НКВД СССР по поручению Политбюро принял «необходимые меры к обеспечению издания Московской Патриархией книги-альбома „Правда о религии в СССР“ в соответствии с представленным планом». Это был один из контрпропагандистских ходов в ответ на разыгрывание немцами религиозной карты на оккупированных территориях. В этом издании Московской Патриархии написано: «За годы после Октябрьской революции в России бывали неоднократные процессы церковников. За что судили этих церковных деятелей? Исключительно за то, что они, прикрываясь рясой и церковным знаменем, вели антисоветскую работу. Это были политические процессы, отнюдь не имевшие ничего общего с чисто церковной жизнью религиозных организаций и чисто церковной работой отдельных священнослужителей. Православная церковь сама громко и решительно осуждала таких своих отщепенцев, изменяющих ее открытой линии честной лояльности по отношению к советской власти».

Этой официальной позиции Русская православная церковь, получившая в рамках той же сталинской контрпропагандистской кампании возможность избрать Патриарха и открыть учебные заведения, придерживалась все годы советской власти: гонений на верующих в СССР не было. «Непоминающие» и многие другие группы верующих остались за границами легальности, но после смерти Патриарха Сергия значительная их часть постепенно выходила из подполья и видимым образом сливалась с официальной Церковью. Исповедники, выжившие после допросов и многих лет лагерей, передавали свой опыт. Знаменитые старцы, к которым в 1960-1980-е годы были настоящие паломничества как интеллигентов и хиппи, так и совершенно простых людей, – Иоанн (Крестьянкин), Павел (Груздев), Таврион (Батозский), – сами прошли через лагеря. Множество монахов разоренных монастырей жили в миру и работали кто в семьях советской интеллигенции нянями (очень достоверный образ такой няни-монахини Василисы в «Казусе Кукоцкого» Людмилы Улицкой совпадает с рассказом сына музыкального критика Андрея Золотова о своей няне Татеньке, хотя хронологически Золотов написал свои воспоминания о жившей в его семье дивеевской монахине уже после выхода романа), а кто – в советских НИИ (например, монахиня в миру Игнатия (Пузик) из общины Высокопетровского монастыря была доктором биологических наук, занималась исследованиями туберкулеза, а дома тайно писала книгу «Старчество в годы гонений», чтобы сохранить память о своем наставнике – преподобномученике Игнатии и уникальной общине, которую он создал и окормлял в 1920-1930-е годы). Устное предание о святости, проявленной в годы красного террора и репрессий, сохранялось и в семьях духовенства. Священнические роды не были уничтожены под корень: Правдолюбовы, Соколовы, Амбарцумовы хранили память о пострадавших дедах, надеялись узнать обстоятельства их гибели.

Саму идею того, что погибшие при советских гонениях могут быть канонизованы, привезли из-за границы вместе с «тамиздатом». В эмигрантской среде циркулировали как воспоминания и реальные свидетельства, так и мифы о преследованиях верующих. Уже в 1925 году в Париже была издана «Черная книга („Штурм небес“). Сборник документальных данных, характеризующих борьбу советской коммунистической власти против всякой религии, против всех исповеданий и церквей» Александра Валентинова. Священник Михаил Польский, с 1921 по 1930 год побывавший и в Соловецком лагере особого назначения, и в ссылке в Зырянском крае, ухитрился не только сбежать из заключения, но и выехать из СССР через персидскую границу. Оказавшись за границей, он присоединился к Русской зарубежной церкви (РПЦЗ) и написал труд «Новые мученики российские». Этот двухтомник, изданный в Джорданвилле в 1949-м (первый том) и 1957-м (второй том), стал одним из бестселлеров религиозного тамиздата в СССР. Польский на основе вывезенных им из СССР воспоминаний, устных свидетельств и разрозненных публикаций в зарубежных изданиях реконструировал судьбы нескольких десятков известных ему церковных людей, погибших в основном в Гражданскую войну и самом начале репрессий. Уже в 1977 году в Париже была издана книга религиозного диссидента Льва Регельсона «Трагедия Русской Церкви. 1917—1945 год», к которой прилагалась обширная летопись. Книга Регельсона писалась в СССР, поэтому он и его помощники не только собирали устные рассказы, но и работали в доступных архивах (в основном – архивах духовных академий в Загорске и Ленинграде).

На основе данных, собранных в этих книгах, мемуаров и других разрозненных сведений РПЦЗ в 1981 году канонизировала царскую семью, Патриарха Тихона и собор новомучеников. При этом не было формализовано, кто именно входил в состав этого собора. Вместе с царской семьей к святым причислили всех пострадавших с нею слуг, включая католика Алоизия Труппа и лютеранку Екатерину Шнейдер, – что особенно примечательно, учитывая жесткую антиэкуменическую позицию Зарубежной церкви. Жесткий противник митрополита Сергия, лидер «непоминающих» митрополит Иосиф (Петровых) упоминается как святой мученик в каноне РПЦЗ и сегодня, после объединения с Московским Патриархатом.

В СССР в 1960-1980-х годах, как видно по книге Регельсона, тоже тайно собирали сведения и документы о верующих, погибших и пострадавших во время гонений. Профессор математики, один из первых программистов советских систем управления базами данных Николай Емельянов искал и обрабатывал информацию о расстрелянных и пострадавших по религиозным статьям. В начале 90-х, как только Церковь получила доступ к архивам КГБ и стало возможно формализовать сведения и получить фотографии, он создал базу данных «За Христа пострадавшие», в которую теперь входит 34 000 биографических справок. Так называемое «народное почитание» новомучеников, необходимое условие для официального признания святости, тоже возникло еще при поздней советской власти. Особенно чтили царскую семью – даже ездили в паломничества в Свердловск, где еще был цел дом Ипатьева.

Поэтому в начале 90-х, несмотря на еще остающуюся двусмысленность официальной позиции Патриархии, комиссия по канонизации начала подготовку к прославлению новомучеников и исповедников. Свою роль здесь сыграла и личная позиция Патриарха Алексия II, который вырос в эмигрантской среде, участвовал в Российском студенческом христианском движении в Эстонии и с детства знал о гонениях. Первыми канонизированными новомучениками стали Патриарх Тихон и великая княгиня Елизавета.

ОГПУ – источник правды

Стандартные требования, которым должен соответствовать кандидат в святые, – праведное житие, безукоризненная православная вера, народное почитание, зафиксированные чудотворения и, если есть, нетленные мощи. Большинство канонизированных святых не проходят по одному или сразу нескольким из этих пунктов. Зато они обладают другими, с трудом поддающимися формализации, приметами особой благодати, полученной от Бога. У католиков эта благодать называется «харизмой святости», православные иногда говорят о «даре святости». Святой не безгрешен, но приближен к Богу, «обОжен».

После того, как Синод, Архиерейский или Поместный собор утверждает канонизацию человека, по нему в последний раз служится панихида как по умершему христианину, потом зачитывают акт о канонизации и служат молебен. С этого момента к нему можно обращаться в молитвах. Разумеется, не комиссия по канонизации и не Архиерейский собор решают, свят человек или нет, хотя считается, что чудотворения или нетленность мощей доказывают, что человек спасен в будущей жизни, а потому может служить примером и помогать живущим. Архимандрит Амвросий признает: «В канонизации есть опасность: человек может еще нуждаться в церковной молитве об упокоении, а мы со своей поспешностью можем человека канонизовать и принести ему вред. Ведь святому не нужна канонизация: он и так свят. Это мы нуждаемся в его молитвах».

Мученики – христиане, погибшие за Христа, – всегда относились к особой категории святых. В католицизме, где процедура канонизации имеет несколько ступеней и предельно формализована, мученики – единственная категория святых, для канонизации которых не обязательны засвидетельствованные чудотворения. Сама их смерть признана чудом. В православной традиции мучениками называются святые, умершие за веру до падения Константинополя. Преимущественно это христиане первых веков, погибшие при гонениях в Римской империи, с которых и начался культ мученичества. Большинство самых известных и почитаемых святых – мученики: Татьяна, Варвара, Екатерина, Вера, Надежда, Любовь и мать их София и так далее. Пострадавших за веру после 1453 года принято называть новомучениками. В Греции канонизировано несколько тысяч новомучеников (по именам известны около двухсот), убитых турками за несколько веков.

В России собор новомучеников канонизирован в 2000 году на Архиерейском соборе вместе с царской семьей. Тогда поименно было канонизовано 860 святых, дела которых в комиссии по канонизации были готовы к этому моменту. К концу 2011 года в православном календаре значилось уже 1774 имени новомучеников.

Одним из древнейших типов житийной литературы были «мученические акты» – записи римских властей, где они фиксировали поведение христиан и слова, сказанные ими перед казнью. Для канонизации не обязательно нужны свидетельства единоверцев. Палачи тоже могут быть свидетелями святости. И все-таки римские мученики были известны народу, их казнь была публичной, а их тела, как правило, погребали в катакомбах – то есть местоположение мощей было точно определено.

Русских новомучеников убивали тайно, их останки закопаны в расстрельных рвах по всей стране, и только непосредственные убийцы были свидетелями их смерти. В архивах ФСБ хранятся приговоры, протоколы, дела оперативной разработки – именно эти бумаги стали основным источником сведений для комиссии по канонизации. Когда епархии подавали в комиссию документы на канонизацию святого, помимо его жития они прикладывали максимальное количество архивных копий: анкету арестованного, протоколы допросов и очных ставок, обвинительное заключение, приговор тройки, акт о приведении приговора в исполнение. Члены комиссии делали выводы о биографии предполагаемого мученика, характере и круге общения, взглядах и поведении на следствии, по бумагам, вышедшим из под пера сотрудников ГПУ-ЧК-НКВД. Потому что других источников в большинстве случаев просто не было.

Один из главных критериев – поведение на следствии. При чтении житий новомучеников остается странное ощущение: нечеловеческая жестокость и встречная стойкость, но часто ни слова о вере. В чистом виде мученической смерти, которой можно было избежать, отрекшись от Христа, смерти как следствия собственного выбора, удостоились единицы.

Сразу после революции и во время Гражданской войны духовенство истребляли не за веру в Бога, а как одно из эксплуататорских сословий, которое должно было исчезнуть. Помещиков убивали только за то, что они помещики, купцов – за то, что они купцы, казаков – за то, что они казаки. Интеллигентов и офицеров, не пошедших на службу Советской власти, – за то, что не пошли. А был ли кто-то из них благочестив или нет, большевиков совершенно не интересовало.

Первый из зверски растерзанных священнослужителей, один из самых влиятельных архиереев дореволюционной России, митрополит Киевский и Галицкий Владимир (Богоявленский) был убит в 1918 году как представитель власти: так же могли порешить губернатора или генерала. А другой канонизированный архиерей, убитый в 1922 году, митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), напротив, очевидный пример мученической гибели за веру: противостоял обновленческому расколу (инициированной большевиками попытке создать альтернативную «советскую церковь»), вины на следствии не признал, в своем последнем слове доказывал невиновность других арестованных по его делу.

Идея массовой канонизации привела к тому, что не только мученики за веру, но и жертвы социальной расправы были прославлены как святые.

Во время Большого террора духовенство и мирян-«церковников» судили в основном по 58-й статье, пункты 10 и 11 – «антисоветская агитация и пропаганда», совершенная в одиночку или группой лиц. Многие были судимы за контрреволюционную и террористическую деятельность. Задачей следователей было инкриминировать обвиняемому политическое преступление, заставить его в нем сознаться и выдать как можно больше соучастников. Поэтому основным критерием канонизации служил засвидетельствованный советскими следственными органами отказ признать себя виновным и выдать других людей. Самооговор, подпись под протоколом, признательные показания – все это становилось препятствием для канонизации.

«Непоминающие», то есть не признавшие власти митрополита Сергия (Страгородского), могли быть канонизованы, но их дела проверялись гораздо тщательнее. Архиепископ Серафим (Самойлович), расстрелянный в 1937 году как член контрреволюционной группы в лагере в Кемерове, признан святым. В начале 30-х годов, находясь в ссылке в Архангельске, он созвал «малый катакомбный собор» – собрание нескольких ссыльных епископов, которые объявили митрополита Сергия запрещенным в священнослужении, а всю его деятельность, начиная с 1927 года, – неканоничной. В своем «Послании», опубликованном в 1929 году в зарубежных «Церковных ведомостях», архиепископ Серафим писал: «…все прещения, наложенные и налагаемые так называемым Заместителем Патриаршего Местоблюстителя м. Сергием и его так называемым временным Патриаршим Синодом, незаконны и неканоничны, ибо м. Сергий и его единомышленники нарушили соборность, прикрывши ее „олигархической коллегией“, попрали внутреннюю свободу Церкви Божией, уничтожили самый принцип выборного начала епископата». Примерно той же точки зрения придерживались святые митрополит Кирилл (Казанский), епископ Виктор (Островидов), призывавший верующих не подчиняться советской власти как власти дьявола, и некоторые другие.

Феодор (Поздеевский)

Когда Зарубежная церковь в 1981 году проводила свою соборную канонизацию новомучеников и исповедников российских, был прославлен как святой и архиепископ Феодор (Поздеевский). Но в Русской православной церкви его канонизировать отказались.

Биография архиепископа Феодора перекликается с биографией святителя Василия Кинешемского. Они родились в одном и том же 1876 году, оба в семьях священников в Костромской губернии, окончили одну и ту же Костромскую семинарию. Вероятно, были знакомы. Потом будущий святитель Василий поехал учиться в Киевскую академию, а архиепископ Феодор – в Казанскую. Дальнейшие их пути сильно расходятся, хотя оба остались связаны с духовным образованием. Приняв монашество в 1900 году, архиепископ Феодор преподает в Калужской и Казанской семинариях, а потом становится ректором Тамбовской семинарии. В 1905 году создал в Тамбове «Союз русских людей» – антиреволюционную монархическую организацию, в которую вошли десять тысяч человек, в основном – крестьяне. В 1909 году стал ректором Московской духовной семинарии и академии, где и прослужил до революции. Он продолжал свою консервативно-монархическую линию, обличал марксизм, которым увлекались многие студенты и преподаватели, занимался богословием. Вступил в конфронтацию с либерально настроенной частью профессуры, увольнял, приглашал преподавателей из монахов или священников. При этом дружил с Павлом Флоренским (и повлиял на его выбор священства), переписывался с Василием Розановым.

В мае 1917-го архиепископ Феодор был назначен настоятелем Данилова монастыря в Москве. Он сразу занял жесткую позицию по отношению к большевикам, критиковал Патриарха Тихона за слишком гибкое отношение к советской власти, исключал возможность даже минимальных компромиссов. Такими же были епископы, которые в 1920-е годы жили у него в Даниловом монастыре в перерывах между ссылками и арестами, иногда их бывало по 10 человек. Неформально эту группу епископата стали называть «Даниловский синод». Самого архиепископа Феодора первый раз арестовали в 1920-м, он сидел в Таганской тюрьме, потом еще трижды арестовывали на разные сроки, пока не сослали в 1925-м в Казахстан за шпионаж.

В 1927 году все члены «Даниловского синода» не приняли Декларацию митрополита Сергия и отказались поминать советскую власть на богослужениях. В 1930-м ссылка архиепископа Феодора закончилась, он пожил год во Владимире, после чего был вновь арестован и отправлен на три года в Свирьлаг. Здесь он жил в одном бараке с Алексеем Федоровичем Лосевым, который потом в своих воспоминаниях называл его «большим человеком» и «чуть не первым на моем пути настоящим монахом из иерархов». Дальше его еще дважды выпускали и сажали, пока в последний раз не арестовали в 1937 году в Сыктывкаре. И тут начинается «Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)», как назвала исследовательница Татьяна Петрова свою книгу об этом процессе, выпущенную Даниловым монастырем в 2010 году.

В этой книге опубликованы документы дела, которое хранится в архиве УФСБ РФ по Ивановской области и по которому Поздеевскому А. Ф. было предъявлено обвинение в том, что он «являлся руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников». Архиепископа Феодора расстреляли в Иванове в 1937-м (и снова связь с Василием Кинешемским, который был некоторое время Ивановским епископом и именно в Иванове почитался как святой – там 20 лет хранились его мощи). Именно эти документы, в основном протоколы допросов, стали основанием, по которому комиссия по канонизации отказалась от прославления архиепископа Феодора как святого.

Петрова (и не только она, несколько других историков придерживаются того же мнения) доказывает, что протоколы сфальсифицированы, а все дело сфабриковано следователями. Во-первых, слова, приписываемые архиепископу Феодору, стилистически и лексически сильно различаются от протокола к протоколу: в начале следствия он говорит нормальным языком монаха начала ХХ века, постепенно в его репликах становится все больше советского новояза и странных для церковного человека формулировок, пока на последнем допросе он не сознается, что им была «создана всесоюзная контрреволюционная организация духовенства и церковников». Во-вторых, протоколов этого последнего допроса в деле лежит три варианта, из них первый – рукописный на пяти листах, из которых подписаны лишь три, второй – машинописный, но без даты и подписей, и лишь третий оформлен по всем правилам, но существенно дополнен и отредактирован по сравнению с первыми двумя. Складывается впечатление, что рукописные листы заполнены следователем во время допроса (подписал ли их действительно владыка Феодор или нет – неизвестно), первая машинопись – черновик, с которого копировали последнюю версию протокола. Многие формулировки почти дословно перетекают из допросов других священников, арестованных с ним по одному делу. По содержанию этот последний допрос разительно отличается от предыдущих, где архиепископ Феодор отвечал на все вопросы уклончиво и соглашался лишь с тем, что ему предъявляли из изъятой у него и его близких переписки. Здесь же он вдруг начинает «сотрудничать со следствием», подробно сознаваясь и оговаривая других.