Текст книги "Тёмная книга"

• УТРОБА •

Уже шестую ночь подряд Мари не могла спокойно спать.

Почти неделю, во тьме её сновидений, девушку одолевал один и тот же абсурдный кошмар, с которым она никак не могла справиться.

Мари снилось, что она беременна.

Огромный вздутый живот появлялся тут же, стоило лишь девушке закрыть глаза. Его невозможно было спрятать под натянутой донельзя одеждой, невыносимо уродливо торчал наружу до этого изящно впалый пупок, но хуже всего – и вместе с тем абсурднее – было другое. Девушке чудилось, что под натиском этого необъятного, поистине гигантского плода в её утробе, у неё расходилась кожа. Трещала тонкими лоскутами то там, то здесь, становясь похожей на ссохшуюся от времени фреску.

Сухая, бледная, с алыми прожилками в глубине, кожа напоминала сеточку мелких молний на её громадном беременном животе. В её чреве будто рос не один и не два ребенка – девушка словно готовилась выносить целый мир.

Во сне Мари часто пыталась сдавить живот, сдержать трескавшуюся плоть, но всё тщетно – и она в ужасе просыпалась под неотвратимый, тихий звук рвущейся, как бумаги, кожи. Лежа утром в кровати, прилипнув к ней остатками ночного кошмара, Мари боязливо ощупывала себя. Легко касалась тазовых костей, скользила пальцами по коже, словно боясь ощутить невозможные разрывы. Надавливала на живот – не растет ли? – и сжимала едва заметную складочку жира внизу. Девушка никак не могла быть беременна, но столь жуткий и вместе с тем реалистичный кошмар заставлял её мозг лихорадочно перебирать в памяти все последние близкие связи.

Вот был Том – непримечательный коллега с работы, вот бывший по имени Джордж – единичная пьяная связь в момент одиночества, и ещё какой-то безымянный симпатяга из бара. Он был одним из самых последних.

Мари вспыхнула, едва вспомнив о нём. Она не могла ведь, она ведь всё помнила!

Помнила тот затхлый бар на окраине, её разбитное настроение и три шота виски почти залпом. Улыбку парня напротив, перекат его мышц под загорелой кожей и старенький бьюик на парковке.

Помнила капли дождя на лобовом стекле, а их вдвоем – на заднем сиденье. Шорох тканей, сбивчивое дыхание и следы ладоней на запотевшем окне. Ничего такого, она ведь даже не запомнила его имя. Какое там имя, Мари не помнила даже цвет его глаз. Интересно, какой цвет глаз был бы у его ребенка?

При этой мысли девушку окатило жаркой волной стыда, запоздалого возбуждения и совсем немного – страха. С той ночи прошло уже несколько месяцев. Нет, она никак не могла быть беременной.

* * *

Прошла ещё одна неделя, но кошмар всё не оставлял её. Лишь обрастал новыми деталями, более зловещими и вместе с тем – более абсурдными, что лишний раз придавало Мари уверенность в том, что сон – это только сон. О такой беременности в реальном мире не могло быть и речи.

Теперь, когда плоть начинала расходиться всё с тем же тихим треском, до Мари доносился шелест. Тихий звук словно струился из узких полосок рвущейся кожи. Как приглушенный шорох перелистываемой книги, только внутри неё самой. Мягко перекатывался при любом движении девушки, словно та была ходячей энциклопедией.

Поначалу этот шелест вызывал ужас, сворачивая холодным узлом кишки. Иррациональный, абсурдный и такой жуткий звук начал преследовать Мари и в реальности – теперь обыденные вещи, вроде треска разворачиваемой газеты, приглаживания собственной одежды или шороха листвы на дороге заставляли девушку вздрагивать и невольно прижимать руку к животу. А вдруг оно уже внутри, уже затаилось? Ждет своего часа в глубине её тела?

Но ежедневные осмотры и ощупывания не давали ровно никаких результатов – всё тот же впалый живот, всё та же упругая и гладкая кожа без единого намека на царапины или растяжки.

Не помогали и аптечные тесты – ни один из многочисленных купленных Мари тестов не показывал наличие беременности, как бы часто девушка не мочилась на тоненькую бумажную полоску. Отрицательные тесты ворохом валялись у неё в ванной комнате, чтобы в приступе очередной утренней паранойи она могла убедиться в реальности их существования. В реальности того, что сон – всего лишь сон.

Это начало казаться наваждением. Уже прошло больше трёх месяцев, как каждую ночь девушка видела свой всё более растущий живот и полоски отходящей кожи на нем.

И тонкий, отчетливый шелест внутри своей утробы.

Но каждое утро наступало пробуждение, вытаскивало безжалостными когтями в реальность – и вот Мари снова может видеть кончики своих ботинок. Согнуться безо всяких проблем. Не перебирать пальцами лоскуты кожи на вздутом животе.

Не слышать этот шорох внутри.

В такие секунды Мари начинала ощущать нечто, похожее на тоску. Мимолетно, словно флер духов проходящей мимо незнакомки.

В приступе отчаяния Мари даже начала обзванивать всех своих бывших партнеров – свои воспоминания казались ей ложными, и в этих бесконечных звонках она задавала лишь один вопрос: «Когда мы с тобой переспали в последний раз?». Некоторые из парней вяло отмахивались, кто-то строил из себя мачо и предлагал ещё раз провести время вместе. При худшем раскладе трубки поднимали ревнивые пассии и слали обезумевшую от паранойи девушку куда подальше, оставляя её без ответа.

Дни растягивались вечностью. Груда отрицательных тестов на беременность давно превратилась в часть интерьера, а симптомы первого триместра девушка повторяла за чисткой зубов, как мантру, только чтобы успокоиться. УЗИ и консультации врачей ничего не давали. Их слова больше ничего не значили. Шумы окружающего мира слились в один монотонный, серый гул. Единственным постоянным звуком в однообразной рутине для Мари стал тихий шелест, похожий на танец листьев. Но вот, в один момент, шорохи газет и одежды перестали пугать её, и за утренним столиком начали всё чаще появляться свежие газеты.

Так, постепенно, страх перед непонятным звуком из сна сошел на нет, а затем и вовсе сменился совершенно иными чувствами. Мари овладело принятие… и любопытство. Из легкого интереса оно переросло в жгучую одержимость узнать, что же таится внутри утробы. В реальности она анализировала и пыталась вообразить, какое неведомое существо вынашивает столько месяцев, а во сне же несколько раз даже попыталась согнуться, чтобы коснуться ухом живота, но гибкости не хватало, и в такие моменты звук казался более отдаленным. Словно нечто в её утробе пыталось отстраниться.

Утробный шелест почему-то успокаивал Мари, иррациональным образом приносил безмятежность и покой. Даже исполинские размеры беременной плоти и отходившая кожа стали привычными, хотя и по-прежнему пугающе странными.

Девушка всё чаще начинала ловить себя на том, что просыпается по утрам, оглаживая свой живот.

Мари привыкла жить с мыслью о беременности, мерный шелестящий гул убаюкивал её. Теперь она не хотела расставаться с ним, и начинала бояться, что однажды этот гул исчезнет. Уколовший однажды ледяной иглой страх плотно засел в голове девушки, заставляя прислушиваться внимательнее, присматриваться точнее, ещё нежнее и аккуратнее класть руку на плоский живот, оберегая и согревая иллюзорный плод внутри себя.

Но страх нарастал и нарастал по лихой спирали, захватывая Мари всё сильнее, и вот девушка решилась пойти на отчаянные меры. Всё ради того, чтобы больше никогда не оставаться наедине с угнетающей ночной тишиной. Она была готова на что угодно.

Она вновь начала ходить по барам, цепляя парней у барных стоек. Ослепительно улыбалась, водила плечиками, смеялась над рядовыми тупыми шуточками, отпивая потихоньку из бокалов.

Ей не особо нравилось подсаживаться к парням, заводить с ними краткие сбивчивые диалоги, слушать об их обычно заурядной и довольно скучной жизни, которая и привела их в этот самый дешевенький бар, и неловко подводить к парней сексу. Лукаво говорить, что не против развлечься с ними и без защиты, мол, уже лет как десять ходит с перевязанными трубами и ей ничего не грозит. Парни велись все как один, нетерпеливо облизываясь и влажно подглядывая на девушку. Самым лучшим моментом после всех этих разговоров, её личной наградой было то, что чаще всего они трахались впопыхах, в одежде – и тогда Мари закрывала глаза, слушала тот самый шелест, и улыбалась.

* * *

Тем временем, трещины во сне становились всё больше, но при этом были абсолютно сухими, точно живот Мари был сделан из высохшей глины. Мерный гул сопровождал девушку каждую ночь. И вот настал момент, когда Мари ощутила нечто, отдаленно похожее на схватки, спазмирующую боль немного ниже пупка. Срок подошел, решила Мари. Она должна была узнать, что таилось внутри.

Ещё не успев до конца провалиться в мягкие объятия сна, девушка осознала – что-то было не так, сновидение радикально преобразилось. Реальность вокруг пульсировала, давила на виски в такт шелестящему гулу, исходящему из недр её живота. Тонкие лоскуты кожи расходились от самого вздутого пупка – Мари была бы похожа на луковицу, если бы не цвет. Раздутый живот был синюшного оттенка, а сетка вен и трещин на нем сплетались между собой в витиеватый узор. В некоторых местах кожа разошлась так сильно, будто нечто, что вынашивала Мари в своих снах, было готово явиться из недр плоти через эти самые разрывы.

Не в силах больше совладать со своим любопытством, девушка аккуратно царапнула одну из трещин ногтем. Подцепила кусочек кожи, отчаянно силясь посмотреть, что же скрыто внутри. Лоскут мягко ей поддался. Трещина под ним была мягкой и влажной, как свежая рана, а зазора хватило бы, чтобы просунуть ноготь внутрь. Девушка потянулась пальцем, сжимаясь от страха. Однако боли не последовало – ноготь спокойно скользнул внутрь, в спелую мякоть.

На секунду шелест внутри её живота стал чуть громче, загудел, будто бы рой пчёл. Нечто из глубины утробы звало Мари. Ноготь застрял, не в силах протиснуться дальше. Утроба противилась её вмешательству.

Мари лихорадочно огляделась по сторонам, ища, чем бы ещё можно было подцепить лоскут кожи на животе. На периферии взгляда что-то блеснуло. Совсем рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки, участливо лежало лезвие. Девушка коротко и радостно выдохнула. Это было именно то, что могло бы помочь.

В голове не было ни единой мысли ни о боли, ни о страхе. Только жуткое, зудящее желание узнать, что же таится внутри её тела. Наконец-то познакомиться с ним. Мари потянулась, с трудом переворачиваясь под натиском своего синюшного, огромного живота, подцепила лезвие пальцем. Нечто в утробе загудело сильнее, точно почувствовало металл. Лоскуты сухой отошедшей кожи слегка покачивались на животе, как водоросли в невидимом течении, манили к себе. Успокаивали.

Девушка ласково, медленно огладила живот в последний раз, поигрывая пальцами по треснувшей плоти. Вздутый живот был таким привычным и родным, что на секунду Мари захотелось продлить этот момент навечно. Но она уже была готова, и не ощущала ничего, кроме жгучего любопытства и твердой уверенности в том, что момент настал. Страх отступил уже давным-давно. Теперь было только мучительное ожидание.

Мари коротко вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и резко полоснула по животу зажатым в руке лезвием, краем уха слыша тот самый шелест расходящейся плоти.

Девушка улыбнулась в последний раз.

* * *

Вот уже неделю, во тьме небольшой квартиры, на смятых простынях бездвижно лежала девушка. Бледные пальцы застыли на мягком, разошедшимся лоскутами плоти, животе. Нежно покоились в лужице засохшей, иссиня-черной крови. Рядом с Мари, в складках простыней, виднелось матовое от крови лезвие перочинного ножа.

Под бедрами мёртвой девушки всё было мокрое от крови, словно от отошедших вод. Изрезанный в клочья живот был вывернут наизнанку, похожий на разодранную книгу, иссохшую и липкую. Где-то вдалеке, в глубине темной пустынной квартиры, доносился тихий шелест – это шуршали занавески на приоткрытом окне. Обстановка была бы похожей на больничную палату, если бы не следы крови повсюду и тонкий сладкий запах разлагающейся плоти.

На губах Мари навечно застыла улыбка.

• ИЛЛЮМИНАТОР •

С самого детства у меня был жуткий страх.

Аэрофобия.

Меня начинало трясти, как только я видела аэропорт, и неизменно выворачивало в туалетной кабинке прямо перед посадкой на борт. В салон самолета я всю свою жизнь заходила на негнущихся, ватных от ужаса ногах.

Но больше, чем рухнуть с большой высоты, больше, чем ощущать при столкновении, как ломаются все мои кости, впиваясь осколками во внутренние органы, больше всех этих немыслимых ужасов я боялась разгерметизации салона. Декомпрессии. Разбитого иллюминатора.

Я боялась, что крохотное окно самолета треснет и меня мгновенно вытянет наружу сильнейшим потоком воздуха, как эмбриона при аборте. Как этот поток воздуха легко сомнет мои кости, как внутренние органы лопнут спелыми ягодами, а кожа соскользнет по моему телу вверх, как чулок, оставаясь окровавленной толстой тряпкой где-то в районе груди.

Как я собственным телом запечатаю разбитый иллюминатор, безвольно болтаясь меж двух миров: теплой кабиной самолета и безжизненной, ледяной пустыней неба. Без единой возможности спастись. Задыхаясь от болевого шока и отсутствия кислорода для дыхания. Руки безвольно повиснут вдоль тела, из разорванного предсмертным криком рта будет вытекать медленно густая, с кусочками моих же органов, кровь.

***

Шел второй час полета. Я сидела в кресле у прохода и глядя на иллюминатор недалеко от себя, с нарастающей тревогой прогоняла в голове все эти мысли, деталь за деталью. И пока самые жуткие моменты возможного будущего проносились перед моими глазами, стекло иллюминатора и правда треснуло с оглушающим звуком.

Наконец-то.

• PARALYSIS SOMNI •

Диме никогда не везло со сном. Просыпаться от любого шороха и стука, или спать, игнорируя все будильники и сигналы внешнего мира было для него нормой, продиктованной собственным мозгом.

«Отклонения в гипоталамусе», жали плечами сомнологи, не в силах сделать что-либо, и выписывали мужчине отказ от гаджетов, график сна и больше свежего воздуха по вечерам. И так – из года в год, из десятилетия в десятилетие.

«А как же мои суставы?», – с мольбой в голосе спрашивал Дима.

«А что с ними?», – удивленно хмурились врачи.

И вот тут начиналось самое необъяснимое. Мужчину подводил не только его мозг, но и собственное тело – сколько Дима себя помнил, у него всегда противно ныли суставы по ночам.

Они тянули, отдавались тупой болью по всему телу, от самых кончиков пальцев и до самой Диминой макушки. То плечо, то кисть, то колени. Порой даже прихватывало всю спину, заставляя мужчину дугой выгибаться на кровати от боли в мучительном ожидании рассвета.

В лучшие свои ночи боль в суставах лишь смутно ощущалась сквозь плотную пелену сна, в худшие Дима не спал вовсе или же забывался рваным, коротким волчьим сном. Никакие обследования, спорт или препараты не могли избавить мужчину от этого жуткого феномена. Болеутоляющие помогали лишь ненадолго, только притупляя ощущения, и со временем мужчине пришлось привыкнуть спать под тянущую, мерзкую боль.

Хуже стало в тот момент, когда картину ночных страданий дополнили ещё и сонные параличи – Дима убеждал себя, что это лишь реакция мозга на постоянные изматывающие боли: мужчина мог просыпаться несколько раз за ночь, балансируя между сном и явью, не осознавая реальность до конца.

Ужасающий страх настигал его тут же, стоило посреди ночи открыть глаза – Диме казалось, что кто-то есть в квартире, кто-то стоит рядом. Стоит позади его кровати, безмолвно таращится на него в темноте.

Не в силах пошевелиться и не в силах проснуться, мужчина старался убедить себя в том, что это лишь уловка его мозга, еще один дефект собственного тела наравне с ноющими суставами. Что это всё нереально, стоит лишь закрыть глаза и успокоиться, как жуткий морок пройдет и ночь пойдет дальше, уводя прочь от страха. Чаще всего Диме удавалось заснуть дальше, но страх всё же мерцал тонким аварийным сигналом где-то на периферии его сознания – что-то не так.

В свою очередную болезненную ночь Дима проснулся от легкого дуновения у своего виска. Точно кто-то медленно выдохнул рядом с его лицом. Мужчина попытался повернуться, посмотреть по сторонам – и тут же осознал, что это еще один сонный паралич. Всё было как обычно: его голова практически не двигалась, руки и ноги онемели, точно их изнутри залили бетоном. И также неизменно ныли суставы. Необычным было только ощущение жуткого, пронизывающего страха. Гораздо более сильного, чем обычно. Было что-то в том дуновении, что сейчас парализовало Диму животным ужасом.

Мужчина лежал на спине, с повернутой вбок головой – его привычная для сна поза, когда он ворочался ночами от боли. Белая стена напротив Диминых глаз щерилась на него своей ослепляющей пустотой, на ней танцевали узорами тени ветвей и фонарей. Этот танец Дима наблюдал из ночи в ночь, когда впадал в очередной сонный паралич, прикованный к постели и запертый в собственном теле. С замершей в груди тревогой мужчина вглядывался в игру теней на пустой стене. Чего было больше в его взгляде – желания увидеть что-то неестественное или наоборот, убедиться в нормальности происходящего, Дима сам до конца не понимал. Но продолжал смотреть, не в силах отвести взгляд.

Так было и на этот раз. Вот проехала машина, две, от ярких фар по стене заскользили длинные тени. Скрюченные, ветвистые, хищно изогнутые будто над самим мужчиной. Было что-то древнее, неискоренимое в этом страхе теней. Снова ныли суставы, и больше ничего не оставалось, как терпеть боль и ждать рассвета. Если Диме повезет, он сможет уснуть дальше.

Мимо здания вновь проехала машина, и тени снова заплясали на стене напротив согнутыми, искореженными светом линиями. И лишь когда они начали меркнуть, Дима заметил: ветви стали к нему ближе. Гораздо ближе. Они точно склонились над ним, и мерцали в темноте, пропуская сквозь себя блеклый лунный свет. Мужчина вздрогнул всем телом, на периферии его сознания обжигающе вспыхнул сигнал тревоги. Что-то было не так.

Дима выдохнул и скосил, насколько это было возможно, взгляд. И если бы он смог, он бы закричал в голос.

В его ногах сидела жуткая, полупрозрачная тварь и выворачивала ему суставы, запустив тонкие пальцы прямо в кожу. Мужчина ощутил могильный холод. Каждый сустав болел и выламывался, пока сама неведомая тварь подергивала пальцами внутри Диминой кожи медленно и отрывисто, точно умелый кукловод.

Зрелище собственной пытки настолько увлекло мужчину, что он не сразу заметил, как сидящее на нем существо улыбается ему, продолжая держать в узких пальцах вывернутую вбок лодыжку. Глаз у создания Дима не разглядел, зато улыбка была столь широкой, что мужчина увидел стену позади. Тварь будто была соткана из плотного куска темноты, одновременно и невесомым, и невероятно сильным.

«Это сонный паралич», мелькнуло в его голове.

Картинка тут же сложилась. Именно поэтому Дима не ощущал веса жуткой твари, которую породил его же собственной разум из-за появившейся опять боли в суставах. Всё стало просто и понятно. Но легче ситуацию не делало.

Продолжая улыбаться, тварь запустила пальцы во вторую лодыжку и щелкнула ею так, точно расколола орех. Без усилий. По телу Димы пробежала крупная дрожь и волна боли – факт осознания сонного паралича не делал его менее болезненным и страшным. Однако с этим он уже мог справиться.

Дима не без усилия отвел взгляд от твари, уставившись в стену напротив кровати, где снова танцевали привычные тени от деревьев, плавные и безопасные. Когда-то давно он вычитал на форумах, что сонный паралич можно прекратить, вернув себе контроль над ситуацией. Нужно дать мозгу понять, что это лишь стадия сна. Самым действенным из описанных способов считалось заставить себя встать во сне и включить свет. Этот способ Дима отмел сразу – выключатель находился позади сидевшей на нем твари, и проходить мимо, пускай даже и во сне, мужчина не хотел ни в коем случае.

По стене вновь пролегли длинные тени, и мужчину осенило во второй раз. Окно позади него было гораздо ближе выключателя, а само действие было весьма схожим. Подняться, распахнуть окно. Вдохнуть воздух и вернуть себе контроль над ситуацией. Во сне все физические параметры окружающей реальности меняются, и если Дима не сможет ощутить декабрьский холод за окном – значит, он и правда спит. И хотя мужчина ни разу в своей жизни не пробовал ни один, ни другой способ, попытаться стоило. Тем более, судя по положению теней на стене, тварь стала чуть ближе. Дима скосил взгляд еще раз и убедился в своей догадке: тварь подползла к коленям, прощупывая Димины коленные чашечки изнутри.

Судя по скорости продвижения твари, времени оставалось немного. И что будет, когда существо доберется до его лица, Дима даже представлять не хотел.

Пора было действовать.

Мужчина попытался встать сразу, изнывая от желания разом прекратить свои мучения. Ожидаемо ничего не получилось, тело было неподвижным и ватным, точно Дима разом отлежал себе все конечности. И тогда, прямо как в знаменитом фильме, мужчина сконцентрировался на пальцах рук. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, за которые тварь успела щелкнуть второй коленной чашечкой. Ровно в тот момент, когда Дима всем телом ощутил боль от жутко громкого щелчка, ему удалось пошевелить правой кистью.

Тварь чуть повернулась вбок с неизменной улыбкой, уставилась на кисть. Затем почти ласково взяла Диму за руку и начала выворачивать ему фалангу за фалангой. Мужчина попытался закричать от боли, но крик камнем застыл где-то в глотке, вышел из него протяжным сипением. Доломав все пальцы, тварь вернулась к коленям, улыбаясь еще шире.

Превозмогая ужас от возможной последующей пытки, Дима пошевелил кистью еще раз. На этот раз тварь не отреагировала, и тогда мужчина медленно поднял руку, задев ненароком полупрозрачное тело существа. Рука прошла сквозь него без всяких усилий, как она прошла бы сквозь туман.

«Это точно сон», – облегченно вздохнул Дима, уверившись в лишний раз, что в реальности он бы никогда не ощутил ничего подобного. Чёрная, как ночь, тварь была лишь порождением его ослабленного болью разума.

Осознание подстегнуло его, и мужчина смог неловко перевернуться, подтянуть свое ватное тело к изголовью кровати. Туда, где виднелась в темноте спасительная ручка окна. Двигаться было тяжело, Дима точно вяз в бетоне, но тварь не шевелилась и не препятствовала ему. Лишь сидела, покачиваясь и улыбаясь в темноте.

Заваливаясь, как годовалый младенец, только начинающий двигаться, мужчина дотянулся до ручки и из последних сил распахнул настежь окно. Резкий порыв ветра ворвался в комнату, но самого холода Дима не ощутил.

«Значит, и правда сплю» – решил он. И замер в ожидании.

Ровно в эту секунду Дима должен был проснуться. Дернуться на кровати, как от удара током, и с блаженной улыбкой осознать, что худшее уже позади. А на следующий день в очередной раз атаковать кабинет врача, получить рецепт на сильнодействующее снотворное.

И наконец забыть о всех ночных кошмарах.

Прошла одна долгая секунда, две. Воздух сгустился вокруг плотной пеленой.

Но ничего не произошло. Тварь осталась сидеть подле Димы на кровати, мягко и ласково, точно ожидая, когда мужчина сползет обратно в постель к ней.

Мужчину забила крупная дрожь. Что-то явно было не так – он очевидно спал, но распахнутое окно с холодным воздухом не сработало. Дима принялся лихорадочно думать, стараясь не поддаваться панике.

А поддаться ей было слишком легко – сидевшая до этого в оцепенении тварь наконец зашевелилась, будто бы ждала, когда Дима осознает всю безысходность своего положения. Подергиваясь, точно кошка на охоте, она наклонилась вперед и медленно поползла к Диме.

Мужчина попытался отодвинуться подальше от полупрозрачного существа, уперся спиной в створки окна. Тварь стекла по нему, точно вода, оставшись у Димы в ногах. Но не остановилась. Дима никак не мог спасти свое положение, и вот тонкие темные пальцы существа вновь коснулись его лодыжки.

Дима ощутил уже позабытое им чувство ноющей, мерзкой боли. Пытка начиналась снова.

Сквозь отчаяние и страх в голову Димы искрой влетела еще одна идея, которую он когда-то где-то увидел или прочитал. Это был самый жуткий и радикальный способ вернуться в реальность из всех, но у него уже не оставалось ни выбора, ни времени.

Мужчине нужно было убить себя.

С несколько секунд эта мысль повисла оглушающей тишиной в его голове, заглушая все звуки и даже притупляя ноющую боль в конечностях. Убить себя было идеей противоестественной, однако страх нагонял Диму, хлыстом подстегивал его сознание. Если это была единственная возможность спастись от улыбающегося ночного существа, выламывающим ему сейчас сустав за суставом, то Дима это сделает. Осталось только решить, как именно.

Дима резко, уже почти без задержки в теле, обернулся на распахнутое окно позади себя. Даже сейчас, во мраке ночи, высота шестого этажа его пугала. Да и умереть, упав с такой небольшой высоты, не представлялось возможным. Дима поразмыслил еще несколько секунд. Он всегда боялся высоты, а оружия дома не хранил. И тут его выбор пал на кухонный нож. В таком самоубийстве при помощи остро заточенного ножа Дима с невольной гордостью отметил что-то от самураев Древней Японии. Всё равно лучшей возможности сделать себе харакири уже не будет, иронично решил он, глухо падая с постели на пол и пробираясь на животе к кухне. Мужчина не ощутил боли от падения – видимо, в его жутком сне было только одно доступное ощущение и это было ощущение выломанных суставов.

Проделав почти половину долгого пути от спальни через коридор и до кухни, Дима невольно обернулся в темноту. И тут же новая волна ужаса окатила его с головы до ног, пробила ледяным потом, взорвалась где-то в грудине жгучим выплеском адреналина.

Тварь ползла за мужчиной следом преданным псом, буквально в паре шагов от него. Она выворачивалась и извивалась, точно огромный черный паук, дублируя движения Димы. С каждым метром ближе к кухне её движения становились всё более рваными и резкими. Нетерпеливыми. Даже улыбка на полупрозрачном лице чуть померкла, превратилось в искаженную гримасу, и теперь существо казалось по-настоящему хищным.

Казалось, что неведомая тварь намеренно загоняет Диму на кухню. Охотится за ним, играет, как кошка с мышкой. Мужчина вновь поймал себя на мысли, что пытка может продолжиться и на кухне, если ему не удастся наконец проснуться. Отчаяние было гораздо хуже страха.

Дима не знал, сколько прошло времени, когда ему наконец удалось добраться на локтях до порога кухни – во сне всё всегда ощущалось смутно, неосязаемо. Единственное, что мужчина видел и чувствовал отчетливо – это замершая в коридоре тварь. Она осталась позади него, вновь улыбаясь Диме из темноты.

Ужас ощущался теперь непрекращающейся дрожью по всему телу, всё пространство вокруг Димы плыло и кружилось. Единственным четким силуэтом в фокусе зрения мужчины была лишь улыбка твари в глубине коридора.

Дима обернулся обратно к кухне, приподнявшись на локтях. В блеклом свете уличных фонарей он разглядел спасительный нож на кухонном столе. Нож удобно лежал у самого края, точно оставленный специально.

«Даже мое сознание наконец-то хочет мне помочь» – в очередной раз уверил себя мужчина, не припоминая, чтобы он так оставлял нож на столе в реальности. Дима наклонился, толкнул рукой ножку стола. Ему хватило всего двух несильных ударов, чтобы нож покачнулся и с глухим звоном упал на пол. Звук удара об пол был похож на звук из глубокого, далекого колодца.

Дима покосился на лежащее рядом лезвие, перевел взгляд на тварь. Та сидела неподвижно, улыбаясь и чуть покачиваясь в темноте. Она даже казалась безобидной, но мужчина знал, что это не так – где-то на краю сознания он ощущал, что скоро тварь нападет на него. Прыгнет сверху, и снова возьмется за жуткую пытку. Будет истязать его, выламывать по новой все суставы.

Не отводя взгляда от сидящей в коридоре твари, Дима схватился за нож, поднял лезвие вверх. Тварь тут же сжалась в комок, готовясь к прыжку.

И, опережая тварь, Дима вогнал нож прямо себе в живот.

Получилось криво, но мужчина даже не почувствовал боли. Ощущение было больше похоже на удар. Из раны начала быстро вытекать кровь. В блеклом свете она казалась почти чёрной, расползаясь огромным пятном вокруг лежащего на полу мужчины. Наконец-то эта пытка закончится, он проснется, и первым же делом пойдет к врачу. Главное не забыть об этом. Картинка вокруг мужчина поплыла ещё сильнее, а страх и боль наконец начали отступать.

– Подавись, – прохрипел Дима, на краю своего меркнущего сознания отмечая, что никогда до этого ему не удавалось разговаривать во сне.

Уже ускользая от реальности в темную глухую пелену, он увидел, как тварь встала в полный рост, широко улыбнулась ему напоследок, а после растворилась во тьме, точно никогда и не существовала.

** *

Мужчину нашли через три дня, когда сестра забила тревогу о пропаже брата. Дверь квартиры вскрыли, и обнаружили Диму, лежащим на полу в кухне в обычной домашней одежде. Он лежал около стола. Остекленевшие, чуть подернутые мутной дымкой разложения глаза были приоткрыты, а из живота Димы торчал, точно самурайский меч, кухонный нож. Никто так и не смог понять, кто же убил Диму – в квартире не было ни единого следа борьбы или взлома, только распахнутые настежь окна.

Вскрытие показало, что мужчина истек кровью от раны в животе.

Но что самое удивительное – все до единого суставы в теле Димы были целы.