Текст книги "Тёмная книга"

Тёмная книга
Ксения Македонская

© Ксения Македонская, 2024

ISBN 978-5-0062-6118-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Тёмная Книга» – мой первый сборник хоррор-рассказов, часть из которых основана на собственных кошмарных сновидениях, а другая часть написана лишь по отголоскам тех страхов, что настигали меня уже после мрака ночи.

Сборник имеет маркировку 18+, а значит, запрещен к прочтению лицам младше восемнадцати лет, а также восприимчивым лицам и лицам с неустойчивой психикой. Рассказы могут (и скорее всего будут) содержать подробные описания всех вообразимых и невообразимых кошмаров и жутей, натуралистичные описания сцен убийств, пыток, каннибализма. Читайте на свой страх и риск.

Приятного прочтения и самых сладких кошмаров.

Ксения Македонская

• ТЕНЬ •

Когда Петя первый раз увидел тень, когда ему было восемь.

В тот сумрачный летний вечер он по привычке тихонько крался мимо спящей бабушки на второй этаж, в свою комнату, пахнущую теплом и наполненную атрибутами мальчишеской юности: модельками игрушечных самолетов, притащенными с прудов и лесов деревянными «автоматами» да «саблями» и сплошь разбросанными тут и там ворохами разноцветной одёжки, зачастую не самой чистой, в следах дневных приключений. Комната была для Пети гораздо большим, чем просто комнатой на втором этаже – для восьмилетнего мальчика она была оплотом, его личной крепостью внутри крепости бабушкиного дома.

Комната почти всегда пахла теплом и запахами с кухни, что было максимально расслабляющим в те вечера, когда вдоволь наигравшийся и уставший Петя полз наверх, чтобы уснуть без задних ног. Ощущая себя в полной безопасности и комфорте.

Тот летний вечер не был исключением – весь день Петя и деревенские мальчишки строили на местной речке плот, по которому и планировали сплавиться на следующее утро. Усталость от проделанной работы смешалась в мальчике с радостным ощущением предстоящих приключений.

Петя тогда уже почти добрался до середины лестницы, полностью погруженный в свои мысли, как вдруг он отчетливо услышал в тишине спящего дома тоненький, и от того более жуткий звук.

В окно на входной двери кто-то поскрёбся.

Воздух вокруг Пети в секунду стал тяжелым и вязким, как цемент, и мальчик замер у ступенек, не в силах пошевелиться. Резво дернулось в грудной клетке сердце, пропуская удар, а ноги налились свинцом.

Мальчик стиснул вспотевшие ладони в кулаки. Он никогда не считал себя трусом, а потому пробежавший по спине холодок принял за минутную слабость, и твердо решил подняться к себе, не оборачиваясь на испугавший его звук. И лишь на самом верху лестницы, всего на долю секунды, любопытство взяло вверх над смелостью. Последняя тут же разбилась, как тонкий ноябрьский лед.

За кухонным окном стоял темный силуэт, больше напоминающий человеческую тень, нежели самого человека. Недвижимая, зловещая, почти растворенная в полумраке, тень будто смотрела на мальчика. Видела его.

За секунду до того, как ошалелый и похолодевший от ужаса Петя рванул в свою спальню, темный силуэт за окном едва заметно качнулся и в ушах мальчика снова эхом отразился тихий звук. Тень скреблась во входную дверь.

На следующее утро, залитое солнцем и запахом домашней еды, всё произошедшее казалось Петей лишь иллюзией, игрой восприимчивого к темноте и ужасам разума. Липкий ужас, поразивший его прошлым вечером и не позволивший уснуть до самого рассвета, потихоньку растворялся в утренних разговорах и солнечном тепле. Весь день Петя провел на речке, купаясь и прыгая с построенного плота, и потому к вечеру он и вовсе забыл о зловещей тени позади кухонного окна. Затем полетели один за другим летние деньки, домашняя суматоха, дела и игры с соседскими мальчишками. Наполненные событиями дни вытесняли все дальше зловещее видение из памяти Пети. И вот прошло немногим больше двух недель с того вечера, и мальчик совсем позабыл жуткую картину, увиденную тогда в сумерках.

Но в один из вечеров тень вновь вернулась на свое место – позади чуть треснувшего окна рядом с входной дверью на кухню.

Мальчик приметил её совсем случайно, когда по обыкновению шел из гостиной, неся в руках ароматные, недавно приготовленные пирожки. Возможно, Петя и вовсе бы не заметил молчаливую тень, если бы не зловещий тихий звук, с которым тень поскреблась в окно. Петя обернулся, как ошпаренный.

Высокий, с искаженными и вытянутыми пропорциями силуэт стоял практически напротив него. Не было видно ни черт лица, ни одежды – только смазанные, туманные очертания. В абсолютной тишине дома тень лишь качнулась, будто пошла рябью, и снова жалобно царапнула оконную раму.

Несколько беззаботных дней, сулящих безопасность, задребезжали и оглушающе лопнули в тот же миг, как воздушный шар.

С тех пор каждый вечер, как багровое солнце медленно заходило за горизонт и мрак неспешным потоком растекался по двору бабушкиного дома, высокая жуткая тень неизменно появлялась по ту сторону окна. Стояла и смотрела на Петю провалами туманных зияющих глазниц.

И как бы ни пытался мальчик предостеречь появление жуткой фигуры – запирал отныне на щеколды входную дверь и все окна, занавешивал то-самое-окно – ничто не помогало против зловещего существа. Жуткий, сотканный из тьмы, призрак неизменно появлялся каждый вечер у окна. И каждый вечер, не в силах совладать с собственным ужасом, мальчик пулей взлетал в комнату, укутывался в ворох одеял и украдкой, с затаившимся внутри комом страха, смотрел на белую, как кость, луну в небе и отсчитывал дни.

Так прошёл месяц.

Заходился багровыми закатами знойный август, и Петя с надеждой смотрел на тающие дни календаря – впервые за свою жизнь. Совсем скоро его заберут домой, в шумный и пыльный город, где никакая тень в окне не сможет его достать. Она останется лишь жутким воспоминанием из старого бабушкиного дома, которая сотрется о череду дней и вскоре будет лишь байкой, рассказанной друзьям. О том, что тень настигнет его и следующим летом, мальчик предпочитал не думать.

В последний вечер перед отъездом Петя шёл спать в свою комнату почти гордо, решив даже не смотреть в сторону злополучного окна – тень всё ещё внушала мальчику страх, но стала для него чем-то почти обыденным, вроде большого чёрного паука в углу. Мальчик был свято уверен в том, что тень не посмеет последовать за ним в город, ведь там были мама и папа, высотные дома и много шумных, рычащих газом машин. Зловещей тени у окна в городе попросту нечего было делать, убеждал себя Петя. В тепле родительского очага тени не было места, и не было силы у этого жуткого создания. Осталось пережить лишь одну ночь, а утром ревущая, пахнущая бензином и родителями машина заберет его в гулкий город, подальше от тени и страха.

Поэтому Петя лишь повторил свой обычный ритуал – проверил щеколды на дверях и окнах, не глядя вверх дернул шторку – и двинулся по лестнице, стараясь не ускорять шаг.

Щелк.

Петя вздрогнул, замер на полпути.

Резкий и короткий звук, хлестнул по мальчику не хуже кнута. Обмерев от ужаса, липкой змеей прокравшегося по спине, Петя обернулся. Но тихий щелчок вовсе не был предвестником апокалипсиса – за дверным треснувшим окном никого не было, только залитый полумраком двор, да садовые деревья. Непривычная пустота. Пугающая почти столь же сильно, как и само молчаливое создание. Мысль о том, что тень просто исчезла, одновременно и успокоила мальчика, и ввергла его ещё в больший ужас, и апофеозом этого ужаса был тот щелчок, вспоровший ножом такую домашнюю безопасную тишину.

Петя резко развернулся, ускорив шаг, и буквально перепрыгнул последние ступеньки. Почти с порога мальчик нырнул под одеяло и замер, тщетно пытаясь умерить заходившееся галопом сердце. Обступившая тишина комнатушки оглушала его, сбившиеся от холодного пота волосы тонкими змейками липли ко лбу, лезли мальчику в рот. Замерший под тяжелым, душным одеялом Петя даже и не думал их поправить, ибо весь обратился в слух.

Он выждал пару бесконечно долгих минут, прислушиваясь к плотно обступившей его тишине. Ничто не нарушало покоя комнаты, никто не скребся, никто не поднимался, никто не полз по лестнице наверх. Только бледная луна одиноко освещала комнату, выхватывая рассеянным лучом комод и пыльные модельки самолетов, разбросанных по полу. Мальчик облегченно выдохнул, ужом выползая из-под одеяла и удобнее устраиваясь на подушке, как тут краем глаза заметил то, что заставило его замереть в безмолвном вопле ужаса.

Там, в темноте, напротив кровати Пети, у самых его ног, стояла бесформенная, жуткая, подрагивающая в лунном свете фигура. Напротив Пети стояла тень, вытянув в его сторону длинную, подрагивающую руку.

* * *

Никто так и не понял, куда пропал веселый, восьмилетний мальчишка – его искали годами, но никакой зацепки даже не было обнаружено. Петя просто исчез из своей постели, растворился из неё, как утренний туман. В деревне ещё долгие десятилетия судачили о загадочном исчезновении маленького мальчика из своего собственного дома, и каждый раз, когда в сумрачной тишине затихали разговоры о маленьком Пете, можно было услышать один-единственный звук – тихий скрежет в старом пыльном окне.

• СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ •

Путник сидел, протянув дрожащие руки к камину. Рядом с ним в кружке стыл чай. Покрытые изморозью окна дребезжали под гнетом метели не хуже соскакивающих от холода зубов. Напротив путника сидел маленький, дряхлый старик.

Старик долго и пристально смотрел на спасенного, как вдруг встал, прошёлся по маленькой хижине, поглядывая на амулеты, развешенные по стенам. А после замер у окна. В камине громко треснуло полено.

– Ну и метель сегодня, – прокряхтел он. – Как ты вообще не сгинул в лесу?

Путник вздрогнул, рассеянно уставившись на пламя, и, чуть помешкав, сказал:

– В лесу что-то выло. Не по-волчьи так выло. Я бросил вещи и рванул, куда глаза глядят. Даже топор свой бросил… Понял, что не поможет.

Пламя осветило худую фигуру старика, выудило из полумрака угловатое, морщинистое лицо. За его спиной на стене висели гроздьями амулеты из бересты и веток. Путник уцепился за них взглядом, как за спасательный круг.

– … А потом увидел огни избы.. вой все ближе был уже… Я всё боялся, что не успею..

– Ну не бойся…, – старик повернулся, ласково поймав взгляд путника. – Всё скоро кончится.

И прежде чем путник успел спросить, изба ухнула, задребезжала: что-то с силой ударилось об крышу, скатилось тяжело по ней. Застонали деревья, взвыл пронзительно ветер. Путник попятился в угол, упав от ужаса на дощатый пол. Что-то поскреблось в дверь. Один раз, другой, а затем ударило со всей силы. Со стола упала кружка. Остатки чая из неё разлились по полу, мутно поблескивая.

– Но как же… как же.., – взгляд путника скакнул по развешенным амулетам.

– А, это, – старик почти с улыбкой провел рукой по одному из них. – Это как маяк для них, – понизив голос, он кивнул на дверь, за которой выли уже сотни голосов, скреблись, царапали. Старик подошел к трясущейся двери.

– Чтобы знали, куда идти кормиться. Когда такие, как ты, из леса сбегают., – добавил старик, распахнув её настежь.

Старик отвернулся, когда нечто вытащило вопящего от ужаса путника из избы и с отвратительным хрустом перемололо прямо на крыльце. Стихли крики, стихло чавканье, а за ними стих и лес. Старик глянул в окно на чистое звёздное небо, захлопнул плотнее дверь, скользнувшей со смачным звуком по мокрой вязкой крови.

– Семьдесят третий.

И зачеркнул ещё одну линию на стене.

• ТЫ СТАНЕШЬ МОЕЙ ЧАСТЬЮ •

Худощавая девушка сидит на стуле, легонько покачиваясь. Растянутая майка свисает с острого плеча, босые ноги поджаты, на лице – отсвет зажатого в руке телефона. В грязной сковородке рядом что-то шкварчит, отбрасывая крошечные капельки жира на плиту.

– Ну где же ты…, – девушка шарит глазами по экрану телефона, почти не моргая, и закидывает еще один кусочек жареного мяса в рот. Шумно сглатывает, едва жуя. Вязкий соус стекает по её губам. Не отрывая взгляда от экрана, она облизывается.

– Где же…

Сбивчивый шепот звенит в тишине. Ноготки со сколотым лаком с нервозной быстротой клацают по экрану. Взгляд скачет от страницы к странице в поисках знакомого лица. Мгновение – и глаза девушки распахиваются так широко, что в серых радужках отражается крошечная фигура парня. С темными, зачесанными вбок волосами. Парень на фото один. На фоне – стена какого-то незнакомого ей бара. Пока что незнакомого. Улыбка у парня такая, что аж слепит. В руке у него – бокал с коктейлем.

Девушка пожирает глазами снимок, и чуть погодя, осторожно, будто боясь спугнуть, целует экран. Пухлые губы накрывают лицо юноши целиком.

– Ты будешь моим. Будешь моей частью. – она щелкает на снимок, сохраняя его в галерею. На экране выползает оповещение, что память почти заполнена. Она смахивает его, как назойливую муху, и смотрит еще раз на фото. Цепкий взгляд направлен на шею парня. На такую знакомую ей татуировку, торчащую из-за ворота кофты – контурный силуэт скорпиона. Черное жало утыкается парню в кадык.

Девушка замирает. Не без усилия отворачивается от фото на экране, смотрит пристально на тарелку рядом с собой. Щурится, ищет что-то в ней, и пару мгновений спустя с ликованием выуживает тоненький кусочек мяса в соусе.

– Ты будешь моим…

Густой соус стекает по панцирю скорпиона. Потекшие под кожей чернила теперь выглядят черными, даже удивительно, что они не изменились от обжарки. Девушка ухмыляется и отправляет кусочек в рот, нарисованное жало скорпиона исчезает в её пухлых губах. На секунду девушка замирает с пальцами у рта, а затем медленно облизывает их, и чуть жмурится от удовольствия, точно кошка.

– …до последнего кусочка.

• ДЕРЬМО •

– Да не, какой это медведь? Говорю тебе, это лосиное дерьмо.

Я в очередной раз с недоверием прищурилась, разглядывая огромную, черно-коричневую кучу посреди опавших листьев – её можно было бы принять за муравейник, если бы не едкий, забивающий нос резкий запах. Запах, который вряд ли оставило травоядное животное.

Желание идти в чащу леса с подозрением на бродящего поблизости медведя уменьшалось во мне с каждой секундой. Таяло, как солнечные лучи в ветках окружающих нас деревьев. Очередная вылазка в лес за грибами уже не казалась такой привлекательной, а единственным осязаемым предметом в моей жизни стал охотничий нож, лежащий в кармане. Становилось холодно.

– Слушай, мне не по себе. У лосей вроде другая форма кала, да и цвет..

Паша гоготнул, уходя в темноту по хрустящим, грязно-коричневым листьям, и сливаясь постепенно с вечереющим лесом.

– Так ты покопайся в нем веткой или еще чем, Кристин. Будут кости – значит медведь, трава там всякая – лось, – крикнул он через плечо, пробираясь дальше в чащобу.

– Паш, это не смешно вообщ…

Клац.

Резкий, непонятный щелчок оборвал мою фразу на полуслове, запечатал её в горле, мгновенно перекрывая кислород. Все вдруг застыло, замерло – реальность вокруг меня превратилась в фотоснимок. Гулко ударившее в груди сердце перекрыло шум осеннего ветра, взвывшего в кронах деревьев. Прямо напротив Паши стоял медведь. Огромный, с торчащими клоками бурой шерсти по бокам и черными, маленькими бусинками блестящих глаз. Почти неразличимый на фоне темного леса, с единственным светлым пятном – желтым рукавом Пашиной походной куртки, торчащим из сомкнутой пасти. Пашину руку видно не было, она исчезала где-то за зубами медведя, тонула в блестящей слюне зверя.

Сердце обдало ледяным уколом ужаса, приковавшим к месту, парализовавшим все мое тело и сознание. Бесконечно долгую секунду спустя медведь сжал челюсти сильнее, мотнул головой в бок, и до моих ушей долетел приглушенный, и от того более жуткий треск. Это сломались Пашины лучевые кости. Тут сам Паша очнулся наконец от оцепенения, дернулся назад и истошно заорал, тщетно пытаясь выбраться из капкана челюстей, отпинываясь от медведя. Один из таких ударов пришелся зверю по сомкнутой челюсти.

В следующий же момент медведь распахнул пасть, отпуская обмякшую конечность, и резко рванул вперед всей своей огромной тушей, подминая Пашу под себя. Залез на него передними лапами, и жуткий хруст повторился. Теперь медведь сломал и ребра.

– Помоги… Кристина… помоги!, – крик ударил по ушам, выдергивая меня из ступора.

Адреналин разжег кровь, и я машинально дернулась вперед, хватаясь за охотничий нож в кармане, до конца не веря в происходящее перед своими глазами: изо рта Паши толчками шла кровь, пенилась у уголков его губ. Медведь медленно наступал на парня, сминая его живот и грудную клетку, словно пластилин. Сталь в моей руке превратилось в желе, когда в голову резко пришло осознание – мне не победить.

Это осознание нагнало новой волной страха, я могла только бездвижно стоять и смотреть, как беспомощно Паша пытался оттолкнуть громадного зверя руками, как он хрипел и захлебывался собственной кровью. Удары парня не причиняли медведю никакого вреда, казалось, что зверь и вовсе не замечал их в своем яростном, животном голоде.

– Помоги… помоги мне…

К ужасу добавился стыд от собственного бессилия. Гул сердца стучал в висках уже так сильно, что заглушал все звуки вокруг. Кроме одного единственного. Отвратительно громкого. Чавкающего. Медведь добрался до головы Паши и начал есть, отрывая от моего ещё живого друга кусок за куском. Зверь начал жрать с шеи, прогрызая артерию, давя Пашу громадными лапами, причмокивая его плотью.

Паша не сдавался, трепыхался еще в агонии, словно наколотая бабочка. Пытался увернуться от безжалостных клыков. Медведь прижал передней лапой голову Паши, и прошелся катком челюстей по его лицу, разрывая ему веки и лоб.

Зрелище было ужасающим, тошнотворным, и вместе с тем я не могла отвести взгляд, точно все мои инстинкты кричали «смотри, смотри внимательнее, ты будешь следующей». И правда, каждая секунда и каждый кадр отпечатался в моей памяти раскаленным железом. Паша уже лежал, не сопротивляясь, раскинув руки в стороны, весь в грязи и крови. Веки и брови были оторваны, висели кровавыми клочьями, обнажая белые кости, скальп содран наполовину. Из шеи хлестала темно-алая кровь, заливалась за воротник его походной куртки.

Пашина кровь сочилась из пасти медведя и капала обратно, на разодранное лицо моего друга. Паша больше не звал, только едва слышно хрипел, уставившись на меня замершим, залитым кровью глазом и подергивался, как неживая марионетка, когда медведь всё глубже зарывался в его плоть.

* * *

Меня нашли только через восемь дней. Я не помнила, как тогда убежала с поляны и что делала все эти дни, пока меня наконец не обнаружили спасатели, дни слились для меня в одно бесконечное мутное пятно моей памяти, наполненное непрекращающимся страхом, что медведь бродит где-то рядом. Обезумев от страха, я бросилась прочь, в самую чащу, и затем скиталась по лесу, питаясь ягодами и корой, ночуя на земле. Так мне сказали в больнице – сама я этого практически не помню, моим последним воспоминанием был остекленевший взгляд Паши, залитый темной, свежей кровью.

Врачи говорили, что я чудом выжила – меня нашли совсем ослабевшую, обезвоженную, лежащую в каком-то овраге. И это правда было чудо – в ту осень ненасытный медведь успел задрать еще четырех человек, прежде чем его успели застрелить.

Останки моего друга нашли только через месяц. Он умер еще тогда, когда я была на поляне, но медведь не смог съесть его сразу, целиком, поэтому насытившись, он оттащил подальше и закопал неглубоко в землю, оставляя себе про запас. Так останки Паши и нашли – прикопанные землей, листьями и мхом. Поросшие плесенью и молодыми грибами. Единственным опознавательным предметом стала ярко-желтая куртка, чудом не выцветшая и не до конца пропитанная кровью.

С той злополучной вылазки в лес прошло несколько лет, но я словно так и не смогла уйти с той поляны – я все еще вздрагиваю каждый раз, когда слышу щелчок двери, когда слышу щелчок чего угодно, звенящий в моей голове так же громко, как ломающаяся Пашина кость в пасти медведя. Но что страшнее и абсурднее – я больше не могу смотреть на свежевспаханную землю, на собачьи кучи в парках. Все они напоминают ту самую черную кучу медвежьего дерьма, над которой в последний раз в своей жизни пошутил мой друг. Ту самую кучу, в которую превратился он сам.

• ТРИУМФ •

Неужели всё, неужели наконец-то победа? Столько лет спустя! Момент моего триумфа отдаётся хриплым, сбивчивым дыханием в груди. Пульс громко бьется в висках, давит на глазницы. Голова чуть кружится, а пальцы дрожат – меня пьянит так адреналин или эйфория?

Одно я знаю точно – теперь будет тихо. Я победила.

Никаких больше непонятных стуков, криков, беготни ребёнка сверху. Никакого спонтанного ремонта с утра по выходным, никакой больше громкой музыки или пьянок посреди ночи. Впервые за столько лет меня ждёт лишь благословенная тишина и покой. Я наконец победила.

Больше не будет препинаний с этим обрюзгшим, туповатым соседом, его сварливой женой и неугомонным ребёнком. Не будет попыток уладить конфликт, прийти к компромиссу и жить мирно. Мне больше не придётся ходить к ним как по часам и просить хоть немного тишины. Наконец-то. Радость и восторг кипят в моей груди, одна лишь мысль об этом возносит на меня вершину мира. Я чувствую себя такой всесильной, такой окрыленной, но почему-то вместе с тем… ужасной. Мой триумф ослепительно сладок, буквально искрится на языке резким металлическим привкусом. Он каплями стекает по моему лицу.

…Я осознаю ничтожность моей победы только в тот момент, когда вдалеке слышны полицейские сирены, а из рук глухо падает на пол окровавленный молоток. Но зато теперь будет тихо.