Текст книги "Задача со всеми неизвестными"

Глава 4. #думаю #культпросвет #очень_странные_дела

Я считаю себя хорошим человеком. Ну, нормальным. Ладно: я просто не считаю себя плохой. Пока что я не делала ничего, за что могла бы сказать своему отражению в зеркале: «Ну ты и дрянь».

До утра я ворочалась в кровати, вспоминая бабушкины слова; мне то представлялась осунувшаяся раздражительная Настя и ее печальное: «Пролетела я, Полякова», то яркими вспышками возникали картинки со страниц статистики канала «0 чтений за сегодня».

А потом я вообще вообразила себе двадцатилетнюю Гаврюшу, которая провалила третью попытку поступления в театральное училище. Или получила очередной отказ от какого-нибудь режиссера, не слишком даже именитого. Или сыграла всего одну роль, и ту без слов, но надеялась, что когда-то обязательно будет текст, а через несколько лет она станет примой… Не стала, но в театр была настолько влюблена, что согласилась бы чистить красную ковровую дорожку, лишь бы там.

Честно говоря, я была плохо знакома с ее биографией, поэтому любая версия могла оказаться правильной.

В любом случае, так Гаврюшу становилось чудовищно жалко. С другой стороны, так кого угодно стало бы жалко – про каждого ведь можно придумать грустную историю.

Часа в четыре утра я решила, что обязательно позвоню Гаврюше сама – вот как проснусь, так и позвоню. И, возможно, даже не буду закатывать глаза, когда она начнет заново рассказывать душераздирающую историю о трагической ошибке: я почти слышала, как Гаврюша называет соседа «невинным страдающим мальчиком», а себя – «чудовищем, которое прощения не заслуживает».

Но, как любит говорить Леша: «Не крути себе мозги, жизнь сама за тебя все решит» – у меня не получилось ни нормально поспать, ни набрать Гаврюшин номер, потому что она позвонила сама.

Звонила Гаврюша настойчиво: я успела помычать в подушку, лениво стечь с тахты и вытащить из-под нее тапки, пройтись по всей квартире в поисках трубки – самое обидное, что трубка нашлась на своем привычном месте.

– Это просто невыносимо, Таточка, – чуть не плакала Гаврюша, очевидно, приняв мое сонное «Алло» за бабушкино. – Он снова пропал, я чувствую себя такой виноватой…

– Наталья Гаврил…

– …если бы я вчера была сдержаннее, возможно, ничего бы не случилось, Таточка!

– Бабушки нет до…

– А вдруг у него сердечный приступ? Он ведь жаловался на бессонницу!

– А какая связь между бессонницей и сердечным приступом? – Я решила не доставать Гаврюшу лишними уточнениями. И правда, какая разница, бабушка ее выслушивает или я?

– Как же? – возмутилась Гаврюша. – Недостаток сна негативно влияет на сердечно-сосудистую систему.

Надо же, как удачно: у меня как раз был явный недостаток сна – телефонный звонок раздался в половине десятого, а уснула я около шести. Хотя бы буду знать, на что же это негативно повлияет.

Гаврюша вдруг что-то поняла и спохватилась:

– Таточка, это ведь ты?

– Нет, Наталья Гавриловна, это Леся.

– А что же ты сразу не сказала?

– Я пыталась.

– Девочка моя, пытаться мало, – Гаврюша горестно вздохнула. – Когда-то и я пыталась: мечтала сыграть Раневскую, было даже несколько удачных прослушиваний… Между прочим, ты читала «Вишневый сад»?

– Еще нет.

– Лесенька, это безобразие! Ты такая интеллигентная девочка!

– А у нас в программе по литературе его еще не было, – зачем-то стала оправдываться я, хотя с трудом понимала, как мы пришли к теме культурного просвещения интеллигентной меня.

– Чехов, Лесенька, вне всех программ, – назидательно проговорила Гаврюша. – У меня есть дивное издание, приходи, моя девочка, я тебе подарю.

В принципе, против Чехова я ничего не имела, но, если быть откровенной, съесть яичницу под шортсы с пандами и снова уснуть мне хотелось немножечко больше, чем читать «Вишневый сад».

– Наталья Гавриловна, спасибо большое, обязательно на днях зайду! – вдохновенно выдала я и поспешила сменить тему: – А вы бабушке по какому поводу звонили? Все в порядке, что-то передать?

Гаврюша на мгновение затихла и продекламировала:

– «Неладно что-то в датском королевстве…» Страшные дела творятся, моя девочка. Приходи за книжечкой, все расскажу.

* * *

– Гаврюша – просто коварство во плоти, – звучал голос Насти у меня в наушниках. – И дела страшные, и книжечку подарю – так и заманила двух несчастных школьниц в гости.

Я уговорила Настю пойти к Гаврюше вместе и, пока каждая из нас шла от своего дома к дому Гаврюши, мы болтали по телефону.

– Ну, заманила она только меня, – уточнила я. – А я уже сама тебя заманивала.

– Это ты так вежливо напоминаешь, что меня там никто не ждет?

– Нет, это я Гаврюшин адвокат. Типа меньше жертв – меньше срок.

– Защита, ваш протест отклонен, – хмыкнула Настя. – Вчера Гаврюша совершила акт массового убийства психики: твоей, твоей бабушки, несчастного соседа и участкового. Кстати, я тебя вижу.

– А я тебя нет!

Я закрутилась по сторонам, пытаясь разглядеть Настину русую макушку, и продолжала вертеться до тех пор, пока ко мне не подошла девица с потрясающей рваной стрижкой на синих-синих волосах и не сказала Настиным голосом:

– Ты видела, как ужи иногда крутятся? Очень похоже. Привет.

– У тебя синие волосы. – От удивления ничего другого я из себя выдавить не смогла.

– Ты очень внимательный человек, Полякова.

– Учусь у лучших, Куликова. Ты когда успела? Ночью в салон записывалась?

– Нет, это Лешка.

– Лешка? – вытаращилась я, потянув на себя тяжелую дверь Гаврюшиного подъезда. – Как ты его уломала?

– Это он меня уломал. Рылся вчера ночью в шкафу, нашел краску и пристал: давай, ты же вылитая Мальвина – вечно меня воспитываешь. Постриг, правда, криво, да?

– Друг мой, в крутых салонах это называется «креативная стрижка».

– Мне тоже нравится.

Гаврюша открыла, стоило мне дотронуться до кнопки звонка. Выглядела она отлично: длинное платье с рисунком жар-птицы, припудренное лицо, тщательно завитые волосы. И это несмотря на вчерашние переживания! Если однажды на нашу планету нападут гуманоиды-киборги, Гаврюша окажется самой красивой пленницей: пока остальные дураки будут пытаться спастись, она накрасится.

– Ты пришла, девочка моя, – с надрывом произнесла Гаврюша и, переведя взгляд на Настю, уже самым обычным голосом добавила: – Здравствуй, Настенька, смелый эксперимент, тебе идет.

Настенька терпеть не могла, когда ее называли Настенькой – хуже только Настена. Но не зря Леша иногда говорил, что у нее выдержка – чисто для разведки: она поблагодарила Гаврюшу за комплимент и даже улыбнулась.

– Право, не знаю, можно ли вам здесь находиться, – говорила Гаврюша, прижимая ко лбу тыльную сторону ладони. – Смею ли я впутывать невинных детей в столь жуткое дело? Но как же быть мне, растерянной одинокой женщине с тонкими вибрациями души? Я этого не вынесу!

– Чего именно не вынесете, Наталья Гавриловна? – спросила я.

– Череды необъяснимых событий!

Мы проследовали за Гаврюшей в кухню, она рухнула на стул, не забывая при этом драматично постанывать, и я сказала:

– Так вроде бы вчера все события объяснили. И полиция приходила, и сосед ваш нашелся…

– А теперь снова исчез! – Гаврюша схватила со стола, застеленного белой ажурной скатертью, маленький пузырек и потрясла им – почему-то у Насти перед носом. – Вот, видите?

– «Настойка успокаивающая, 30 миллилитров», – послушно прочла этикетку Настя.

– Именно! – кивнула Гаврюша и со стуком опустила бутылочку на стол. – Левушка оказался таким чувствительным мальчиком, у нас случилась такая душевная беседа…

По-моему, Левушкой можно было называть кудрявого карапуза лет семи, а Гаврюшиному соседу такое имя не подходило совсем. Хотя ему и имя Лев не подходило. Бывает же.

– Левушка пожаловался, что в последнее время совершенно потерял сон, и я, как неравнодушный человек, предложила ему помощь. – Гаврюша указала пальцем на пузырек с настойкой. – Но, увы, память меня порой подводит: я напрочь позабыла, куда дела эти проклятые капли! Я так огорчилась, просто до слез!

– В общем, пока ничего необычного, – еле слышно пробормотала Настя, а я закусила губу, чтобы не заржать.

– Левушка, добрая душа, принялся меня утешать и сказал, что сегодня проведет весь день дома, – улыбнулась Гаврюша. – Словом, дал понять, что я могу занести ему капли, когда мне будет удобно. И что же?

– Он и так хорошо выспался, и капли не понадобились? – предположила Настя.

– Нет, девочка моя, – Гаврюша вздернула подбородок. – Он просто не открывает дверь. Более того, он не отвечает на мои звонки. Можете себе представить?

Мы с Настей переглянулись и, судя по ее выражению лица, она тоже легко могла себе представить, как кто-то не отвечает на Гаврюшины звонки.

– А в чем проблема? – пожала плечами Настя. – У человека поменялись планы. Собирался провести день дома, а его на работу дернули, почему нет?

– Потому, моя девочка, что я названиваю ему с половины восьмого. Не могли же его, как ты выразилась, «дернуть» глубокой ночью.

– Могли, – не согласилась я, – и не обязательно на работу. Может, какой-нибудь его друг в аварию попал, вот он и поехал.

У Гаврюши опустились обычно прямые плечи, она вся как-то скукожилась и медленно проговорила:

– Конечно, разумеется. Я ведь могу вообразить невесть что, я разыгрываю драму на пустом месте. Но я ведь слышу, что там происходит. Там кто-то есть.

Словно в подтверждение ее слов, в квартире сверху что-то застучало. Гаврюша побледнела и спросила:

– И что вы мне прикажете думать?

* * *

– А что тут думать? – Настя перепрыгнула через две ступеньки и оказалась прямо перед дверью грустного Льва. – Достала его Гаврюша, не хочет он с ней разговаривать. Я бы тоже не хотела общаться с тем, кто мне звонит в семь утра. Человеку, у которого бессонница!

– Тебе лень этажом выше подняться?

– Мне – лень. Потому что это самый бессмысленный подъем на этаж в моей жизни. Чего ты хочешь?

Честно говоря, я сама не знала. Я просто была не против, чтобы Гаврюша успокоилась, поэтому предложила: может, мы с Настей сами сходим, проверим, что там с Левушкиной квартиркой? Я с трудом представляла, что и как мы будем проверять, но мало ли.

– Если проблема в Гаврюше, то нам он откроет, логично? – выпалила я и позвонила в дверь.

В квартире стояла тишина, прозвучала только электронная трель и…

– Ты слышишь? – шепнула я Насте.

Она прижалась ухом к кожаной обивке и тоже шепотом ответила:

– Музыка какая-то, что ли? Чилит наш Левушка, капельки не нужны?

– Тише. – Я снова прислушалась. Через несколько секунд музыка оборвалась, последовала недолгая пауза, и мелодия снова заиграла. – Это не музыка, это рингтон. Повторяется один и тот же фрагмент и обрывается. Телефон звонит.

Настя даже задержала дыхание и прикрыла глаза, а потом снисходительно улыбнулась:

– Ну, все понятно. Левушка куда-то сорвался и забыл мобильный.

– То есть дома никого нет? А что тогда стучало?

– Какая разница? Ваза упала, кот пробежал, опять банки взорвались – миллион вариантов.

– А если не так: ему стало плохо и он там лежит в обмороке?

– Тоже может быть. Гаврюша ведь поэтому вчера собиралась в чужую квартиру вломиться? Полякова, возвращайся к реальности.

Я с минуту смотрела на Настю. У Гаврюши дома я чувствовала себя такой здравомыслящей и умной, а здесь, возле чужой двери, казалась себе таким аналитиком из отдела по розыску пропавших, поэтому Настино объяснение мне ужасно не понравилось. Оно было простым, внятным и здорово успокаивало, но как-то неожиданно уничтожило мою самооценку.

– Мы тупые, – сказала я. – Не мы с тобой, а мы с Гаврюшей.

– Нет. Просто Гаврюше скучно жить, а ты ее жалеешь.

– Блин! – От злости я сильно стукнула кулаком по двери и неудачно задела ручку – пострадал ноготь на указательном пальце. – Ты права, это бессмысленно. Но нашу Гаврюшу точно не устроит рассказ про забытый телефон. Ей же минимум триллер нужен!

– Не кричи.

– Ой, да ладно! – Я так громко расхохоталась, что смех разнесся по всему подъезду и эхом оттолкнулся от серых стен. – Через пару часов и так все знакомые будут в курсе, что мальчик Левушка таинственно исчез. А с незнакомыми Гаврюша познакомится и тоже расскажет эту страшную историю. И придется участковому Есенину разгребать – сколько тут квартир? – десять одинаковых заявлений о пропаже человека.

Я злилась не на Гаврюшу, а на себя: так бывает каждый раз, когда я пытаюсь сделать что-то полезное или просто нормальное, и выясняется, что пользы от моих действий примерно столько же, сколько от приложения, которое показывает количество выпитой за день воды.

– Не кричи, – повторила Настя. – Можно что-нибудь придумать.

– Что? Опередим события и сами заявим на Гаврюшу за вмешательство в частную жизнь?

Рассмеявшись, Настя начала говорить, что нам стоит успокоить Гаврюшу хотя бы на день – к вечеру сосед наверняка объявится, но прервалась.

Из-за двери квартиры номер восемь раздался надсадный кашель.

Настя тут же отпрянула от двери, а я обхватила себя руками за плечи. Без слов стало ясно, что мы обе отчего-то испугались.

Глава 5. #блонди #новый_пост #звуки?

Мне понадобилось какое-то время, чтобы собраться. Главное, сама рвалась к этой восьмой квартире и потеряла дар речи от покашливания.

– Лев Андреевич, извините, пожалуйста, вы дома? – крикнула я.

– Что вам надо? – сквозь толстую стену голос грустного Льва казался совсем глухим.

– Извините, просто ваша соседка Наталья Гавриловна хотела передать вам капли. Вы договаривались, помните? Я прошу прощения, что мы надоедаем, просто она волнуется.

Дверь приоткрылась, в проем высунулась мужская рука, покрытая темно-рыжими волосками, и послышалось недовольное:

– Давай, что принесла.

– А я ничего не принесла, извините, – растерялась я. – Мы же не думали, что вы дома. Я могу сейчас спуститься и принести.

– В покое меня оставьте, хорошо? Устроили цирк, – рыкнул Лев Андреевич и щелкнул замком.

Пока я молча пялилась на захлопнувшуюся перед нами дверь, Настя вздохнула:

– Зря он от капель отказался. Ему надо, чувствуется. Кстати, ты извинилась перед ним четыре раза. За что?

– За беспокойство, – ответила я и развернулась к лестнице.

– Справедливо. Зато теперь можно к Гаврюше с чистой совестью. Только быстро она нас не отпустит, придется послушать лекцию о неблагодарной человеческой натуре. Полякова, что с лицом?

– Не знаю.

– Ты расстроилась, что Левушка нас обхамил?

– Нет.

– А что тогда?

– Да не знаю я.

Я правда не знала. Грубость грустного Льва меня вообще не задела, я даже была к ней готова. И ничего странного в этом не было: Гаврюшин сосед вполне мог проявить резкость, если его довести – я сама видела, как вчера он не сдержался после нападок Гаврюши. А сегодня ему названивали с самого утра, потом приперлись в гости и поорали под дверью – тут у ангела рога прорежутся. Чему удивляться?

Но что-то меня удивило, и совсем не тон Льва Андреевича. А что, что?

– Давай представим, – медленно проговорила я, – что ты договорилась с кем-то о встрече, а потом передумала. И ты хочешь, чтобы этот человек тебя не беспокоил. Что ты сделаешь?

– Скажу, что встречи не будет, и вообще, в ближайший век я очень занята.

– И я. Что мешало Левушке ответить на звонок Гаврюши и сказать… Не знаю, что он тоже очень занят в ближайший век?

– Господи, Полякова! – простонала Настя. – Может, ему мешало то, что он – адекватный человек, и надеется на адекватность окружающих? И если адекватному не открывают дверь, то он не будет в нее долбиться и станет подключать ОМОН?

– Но он ведь сам согласился, чтобы Гаврюша ему капли передала!

– Откуда ты знаешь? Мы ориентируемся на слова Гаврюши. Может, она его так заколебала, что Левушка покивал ради вежливости и ради того, чтобы поскорее от нее избавиться. А на самом деле ни забота, ни эти капли ему на фиг не сдались.

– Куликова, ты такая умная.

– Это не секрет, – Настя заправила волосы за уши и засмеялась: – Если прядь в глаза лезет, мне кажется, что это не мои волосы, а какая-то синяя помеха. Не могу привыкнуть к новому цвету.

– К новому цвету? – переспросила я.

Мне пришлось схватиться за перила: вряд ли я бы свалилась с лестницы от неожиданного озарения, но хотелось ощутить какую-то опору – настолько невероятной оказалась пришедшая мысль.

– Это не он, Настя, – сказала я.

– Кто он и кто не он?

– Левушка. В смысле, не Левушка. Это не он нам дверь открыл, мы разговаривали с другим человеком.

Настя уже была готова сказать что-нибудь убийственно ехидное – знаю ее это выражение лица, но поймала мой взгляд и только спросила:

– С чего ты взяла?

Я покосилась на квартиру номер восемь и тихо-тихо ответила:

– Левушка блондин. А этот был рыжим.

* * *

Настя сидела на тахте, поджав под себя ноги, и задумчиво покусывала губы. Я сначала стояла у окна и теребила сшитую бабушкой бело-голубую штору, потом зачем-то принялась с кошмарным скрежетом двигать цветочные горшки на подоконнике, а потом стала нарезать круги по своей комнате и не могла остановиться до тех пор, пока Настя не попросила:

– Пожалуйста, сядь, а то меня стошнит, как на колесе обозрения.

Я со вздохом плюхнулась на тахту.

Гаврюшу мы кое-как успокоили: сказали, что Левушка ужасно занят и просил его в ближайшее время не беспокоить. В принципе, не соврали, а Настя пошутила, что мы «всего лишь отредактировали его слова». Но Гаврюша осталась недовольна. Понятное дело, она «беспокоилась о мальчике, а он совершенно безответственно отнесся к взволнованной женщине».

Мы с Настей, не менее взволнованные, наспех попрощались (что Гаврюше тоже не понравилось – ей хотелось обрушить на нас всю гамму чувств, а это часовой монолог как минимум) и отправились ко мне. Молча. Судя по всему, мы обе напряженно думали.

Я спросила:

– Есть идеи?

– Никаких.

– И у меня.

– Давай отталкиваться от известного. И без эмоций. – Настя потянулась к письменному столу, взяла мой любимый блокнот в оранжевом переплете и вытащила фломастер из карандашницы. – Итак, в квартире кто-то есть, и это факт. Левушка – блондин. У мужчины, который высунулся за Гаврюшиными каплями, на руках рыжие волосы.

– Да, медные.

– Даже если допустить, что Левушка решил радикально сменить стиль и покраситься, волос на руках это вряд ли бы коснулось. – Настя пожевала кончик фломастера. – Но это уже допущение.

– Какое допущение? – я покрутила пальцем у виска. – Я тебе говорю, там левый мужик!

– Я же просила: без эмоций! – Настя вывела в блокноте жирную восьмерку и поставила под ней знак вопроса. – Кто находится в квартире номер восемь?

– И где Левушка? – добавила я.

– Да. И еще вопрос: зачем нам все это знать?

– Ты серьезно? В Левушкиной квартире неизвестно кто тусуется, что значит «зачем»?

– Очень точная формулировка. Во-первых, квартира не твоя, не моя, а Левушкина. Мы не имеем к нему никакого отношения. Во-вторых, это для нас там «неизвестно кто», а Левушке он может быть знаком. Вдруг к нему брат приехал?

– Разумно, – закивала я. – Вот у тебя есть брат, например. И когда тебя нет дома, Леша делает вид, что он – это ты. Нормальное братское поведение?

– Ты опять выдвигаешь предположения, построенные исключительно на твоих представлениях о жизни.

– Типа я в облаках витаю, а ты по фактам размотала? – Я вскочила с тахты, пару раз пробежалась по комнате и выпалила: – А какой-то брат – это не предположение? И насчет Левушки: мы можем предположить и то, что он в полном порядке, и то, что он попал в беду. Если окажется, что Левушке действительно нужна была помощь, а мы тут сидели и свои представления о жизни обсуждали, тебе будет норм?

Настя перелистнула страницы блокнота и склонила голову набок:

– Допустим, не будет. Допустим, я согласна и история очень странная. Но я понятия не имею, что делать. Давай подождем до вечера? Может быть, Левушка объявится?

Мне страшно хотелось процитировать сотню книг и десятки сериалов, в которых следователи, полицейские, частные детективы и просто случайные участники криминальных событий говорили: «Время дорого, нельзя терять ни минуты, жертва в опасности!» Но мы не были ни следователями, ни полицейскими, и даже сам факт криминального события был под вопросом. И я тоже не знала, что мы можем сделать.

– Давай подождем, – сказала я.

* * *

Обычно день до вечера пролетает незаметно, но ка-а-ак же тянется время, когда чего-то ждешь.

Выяснилось, что, если помыть посуду, то можно убить всего лишь десять минут. Ну, пятнадцать, если тщательно вытереть каждую тарелку и каждый зубчик вилки и расставить все по своим местам. Надо же, а когда хочется вечером сесть за сериальчик, а бабушка говорит: «Леся, посуда сама себя не вымоет», то кажется, что это самое долгое и нудное на свете занятие.

Бабушка, кстати, вернулась домой жутко уставшая, но с добычей.

– Леська, иди ко мне в ассистенты, процент с заказов обещаю, – смеялась она, выкладывая из пакетов коробочки с блестками и роскошные яркие ленты. – Устала по магазинам мотаться.

– Ба, с таким ассистентом, как я, у тебя заказов просто не останется.

– Почему?

– Потому что вместо ленточек я припру кружево, а блестки перепутаю со стразиками. Я же ничего в этом не понимаю.

– Прям! Смотри, какие познания: кружево, стразики.

– Да-а-а, я почти рукодельный нобелевский лауреат. – Мы сложили бабушкины покупки в ее объемный чемодан с кучей отделений, и я спросила: – Ужинать будешь?

– Буду, – кивнула бабушка, села в кресло, вытянула ноги. – Давай прямо здесь, Лесь?

Мы редко ели в гостиной, но если это случалось, то обычные завтраки, обеды и ужины превращались в уютные посиделки – иногда под кино, а иногда мы просто болтали. У бабушки в запасе было столько потрясающих историй, будто она прожила жизни три-четыре. Я бы тоже была не против к шестидесяти годам скопить такую коллекцию, но пока что самым интересным событием оставалось то, как я в пятом классе потерялась на экскурсии. Но меня довольно быстро нашли – никаких приключений.

Я убежала в кухню заправлять салат и разогревать рыбу, бабушка из комнаты крикнула:

– Леся, ты общалась с Натальей Гавриловной?

– Общалась.

– Как у нее дела?

– Нормально.

– А можно чуть-чуть внятнее?

Вот этого я и боялась. Обманывать бабушку не очень хотелось, а «общалась» и «нормально» – вообще не обман. Но рассказывать в подробностях о походе к Гаврюше, не сообщив о странностях в квартире номер восемь и не выдав при этом полтора «Камаза» вранья, казалось не такой простой задачей.

Нет, бабушка бы не сказала и не сделала ничего ужасного, если бы я с нею поделилась. Просто я точно знаю, к чему бы это привело: во-первых, к тому, что я свое живое и богатое воображение трачу на какую-то ерунду. Во-вторых, к пространным разговорам о моем будущем. В-третьих, к бабушкиному негодованию: «Леська, так нельзя жить: что полезного для себя ты сделала за лето?» А я и правда ничего не сделала, я даже бросила немецкий в «Триолингво» и посты в блог выкладывала раз в неделю, так что крыть было бы нечем.

– Леся, ты меня слышишь?

– Ба, тут вода шумит!

Бабушка что-то пробормотала, а я открутила кран посильнее.

Все-таки жаль, что с ней нельзя посоветоваться. Уверена, что у бабушки легко нашелся бы ответ на вопрос «Что делать?»; она бы точно не стала дожидаться, когда Гаврюшин сосед сам даст о себе знать.

Я вошла с огромным круглым подносом в гостиную и увидела, что бабушка стоит у окна с телефоном.

– Ради бога, не устраивай трагедию! – раздраженно произнесла она в трубку и указала рукой на стол. Это означало, что она скоро освободится, и я могу расставлять тарелки. – Я так не думаю. Нет. Наташа, прошу тебя, успокойся и повзрослей, для твоего же блага!

Бабушка покрутила телефон в руках, бросила его на диван и сжала виски пальцами:

– С этим нужно что-то делать. Леся, напомни мне завтра поискать контакты Афанасьева.

– А кто это? – поинтересовалась я, усаживаясь за стол.

– Невролог. Мне кажется, Наташе пора обратиться к специалисту. Она как пятилетний ребенок, который думает, что под кроватью спряталось чудовище. Нельзя так воспринимать мир, это прямая дорога к инфаркту.

Не знаю, что там насчет инфаркта у Гаврюши, но мое сердце застучало сильнее. Стараясь не показывать волнения, я хохотнула:

– Кто у Натальи Гавриловны исполняет роль чудовища?

– Да она насчет соседа никак не угомонится. Твердит, что слышала нечеловеческие вопли из его квартиры.

– Может, пусть позвонит?

– Звонила, он не отвечает. – Бабушка прожевала кусок рыбы. – А ты мне еще говоришь, что с Натальей Гавриловной все нормально. Леся, надо быть внимательнее, ты взрослый человек.

Эх, бабушка, знала бы ты, насколько я внимательная. Я бы похвасталась, как разглядела чужие руки за считанные секунды, но не могу.

– Ба, но мы с Настей ее даже навещали, – стала оправдываться я. – И тоже слышали, как вверху что-то то ли стучало, то ли гремело.

– Леся, я не обвиняла Наташу в слуховых галлюцинациях, – нахмурилась бабушка. – Но вы послушали, как что-то гремит, и забыли, а она из-за такого ничтожного повода ночами не спит и успокоительное пьет. Кстати, о чем беседовали, когда вы пришли? И как она выглядела?

– Выглядела отлично, беседовали… Да ни о чем. Книжку мне обещала подарить. Чехова.

– Знаешь, как говорили мальчики в нашей юности? Если хочешь очаровать Наташу, говори с ней о Чехове. А если хочешь расстаться – о Булгакове, – рассмеялась бабушка. – Но, боюсь, Наташа не подумала, что ваше поколение такой подарок не оценит.

– Чего это? – почти обиделась я.

– Вы привыкли к электронной информации. Я не говорю, что это плохо, даже наоборот: нам приходилось торчать в библиотеках, а вы можете найти ответ на любой вопрос, не сходя с места. Правда, не всем интересно искать эти ответы… Леся, ты куда?

– Ба, пять минут! Или полчаса! Не знаю!

Я влетела в свою комнату, открыла ноутбук и нетерпеливо защелкала пробелом, ожидая загрузки системы.

Конечно, я не собиралась гуглить «как понять сосед или не сосед в квартире номер восемь». Но все-таки у меня был шанс узнать чужое мнение. Или, как сказала бабушка, получить ответ на свой вопрос.

Криминалити

Задача со всеми неизвестными

опубликовано только что

Дано: в некоем доме, в собственной квартире проживает господин Л. Не так давно из его квартиры стали доноситься странные звуки.

Господина Л. никто не видел уже сутки, но в его квартире однозначно присутствует человек – об этом свидетельствуют очевидцы.

Попытки связаться с господином Л. безуспешны – он не отвечает на звонки. И находится ли он дома – неизвестно.

1 Как узнать, кто именно находится в квартире Л.?

2 Насколько опасны «странные звуки»?

3 Есть ли риск, что Л. грозит опасность?

Ваши версии?

Информации в интернете вы не найдете.

Вопрос основан на реальных событиях.

Наверное, впервые я написала пост за несколько минут. И точно впервые опубликовала его, не проверив грамматические ошибки.