Текст книги "Держись от него подальше"

Глава 10

– Где он? – слышу я высокомерный тон и, обернувшись, с недоумением смотрю на Соню Колчину. Она стоит, задрав нос, и перебирает ухоженными пальчиками длинные черные локоны.

– Кто он?

– Не прикидывайся дурой! Где Егор?

Почему-то его имя до сих пор вызывает в груди болезненный спазм, и мне становится до слез обидно, что нельзя все в себе перекроить. Я думала, что за неделю остыла, – увлеклась чтением книги, нашла занятный сериал, под который одинокими вечерами неплохо так отдираются старые пыльные обои, а оказывается, это была лишь передышка. Третий месяц пошел, а я все еще не в себе.

– Мне откуда знать?

– Это у вас с ним любовь, – кривится Соня.

– Это ты его сестра, – грублю ей в ответ и утыкаюсь в книгу.

Я перешла на новый уровень: взяла Каверина в библиотеке, чтобы уже дочитать наконец. Предварительно заплатив штраф за лекции Суворова, разумеется.

– Найди его! Он больше недели не отвечает! – истерично взвизгивает избалованное создание.

Я откидываюсь на спинку стула и внимательно наблюдаю. Одногруппники перешептываются, смотрят на Соню и ухмыляются. Она стоит посреди нашего кабинета, топает носком ботинка и громко визжит. Хорошо, что преподаватель вышел, иначе меня бы тут же выставили за дверь.

Сестра Колчина учится на курс младше, и ее тут никогда раньше не видели, но часто слышали. Частенько она приходила и устраивала Егору скандалы в коридоре, у дверей кабинетов. То ей мало дали денег, то он взял без спросу ее машину, то проигнорировал просьбу отвезти на дачу, чтобы забрать забытую зарядку. Они так грызлись, что всем было не по себе, но за сестру Егор мог бы убить, как мне кажется. Мне и слова нельзя было сказать о ней.

– Выйдем. – Я встаю и прохожу мимо нее. Не хочу публичных выяснений отношений.

Соня идет следом с таким видом, будто делает мне одолжение. Она скрещивает на груди руки и вздергивает подбородок.

– Ну? – Круто выгнув бровь, Соня требует ответа, и это раздражает.

За все время, что я с Колчиным встречалась, она подошла ко мне от силы раза четыре. Три раза, потому что не могла дозвониться до Егора, еще один был на дне рождения их матери, куда меня позвали в первый и последний раз. Я не уверена, что Соня даже имя мое помнит.

– Я ничего о нем не знаю. На прошлой неделе его заблокировала. Мы больше не общались.

– Когда ты что-то слышала о нем в последний раз? – раздраженно спрашивает Соня.

– Десять дней назад.

– Какая точность. – Она снова кривит губы.

Я прикидываю, что провела восемь дней в компании Кострова плюс два выходных – это однозначно десять, – и отмахиваюсь от Сони.

– Он что, не приходил к тебе?

– М-м… Один раз писал, что подъехал. В субботу вроде.

– И ты не вышла?

– Нет, конечно!

– О боже мой, да что он тебе сделает? – ехидно говорит она, откидывая за спину длинные волосы, и хмурит черные брови.

И Соня, и Егор завораживающе красивы. Они бледные, кареглазые, с шикарными темными волосами. Вот уж кому можно позавидовать! Глядя на них, я всегда представляла, что у меня тоже когда-то будут такие красивые дети. Мальчик и девочка. Только не такие склочные.

– Что сделает? – Я поражена ее равнодушием. – Ну не знаю. Начнет опять орать под балконом, притащится колотить в дверь, похитит меня, чтобы покатать по городу? Обо мне и так не чешет языком только ленивый! Я говорю: «Привет», а Колчин уже уверен, что мы снова вместе! Зачем давать хорошему человеку надежду? – Я улыбаюсь, а Соню это злит еще больше. – Мы расстались, и он ко мне больше не имеет никакого…

– Заткнись, – говорит она, стиснув зубы. – Еще громче про это поори, чтобы все знали, какая ты гордая! Господи, да ты с ним сколько? Год спала?

Ну да. Два, но это детали.

– И ничего. Расставались раз в месяц, и ты обратно приползала как миленькая, а теперь ломаешься?

– Ты шутишь? Это я приползала? Вообще-то всегда…

Соня кусает пухлые, в меру накачанные губы и снова изгибает бровь. Она полна скептицизма и злобы, а я осознаю, что оправдываться себе дороже – она не поймет.

– Все знают, что ты больная на голову, ему под стать, и что в итоге вы все равно будете вместе. Было бы здорово, если бы ты перестала делать вид, что это ваше «расставание» навсегда. Всех уже заколебало нытье Егора и твои эти… – Она машет руками, подбирая слова. – Закидоны. Да кто ты такая, чтобы…

– Можешь думать что хочешь. Я не знаю, где твой брат, ищи его сама.

– Стоять! – Соня ловит меня за локоть и тянет на себя. – Позвони ему.

– Ни за что.

– Твою ж мать! – Она задумывается о чем-то и недовольно кривится, прежде чем снова заговорить. – Тогда дай телефон, я сама позвоню! С моего он не берет.

Мне кажется, я вижу в ее глазах обеспокоенность. Кусаю губу и закатываю глаза.

– Бред какой-то. С чего ему мне…

Я удаляю номер из черного списка, и тут же на экране загорается знакомое имя и фото. И опять в груди больно колет. Я вспоминаю, как ждала этих звонков и как они были важны. Колчин звонил мне каждое утро перед парами и каждый вечер перед сном. Он писал миллион сообщений в день. Он всегда первым поздравлял с праздниками и последним желал доброй ночи.

– Ты меня разблокировала. – Егор по ту сторону улыбается, я слышу и чувствую. – Блин, Ась, скажи что-нибудь, я скучал!

– Твоя сестра беспокоится, перезвони ей. – Тянусь, чтобы отключиться, и слышу напоследок:

– Ась! Ась, погоди, стой!

– И ты не спросила, как и где он? Тупая. – Соня достает свой телефон и звонит Егору, который теперь отвечает почти сразу. – Да! И где тебя черти носят? Твою мать, Егор, почему трубку не брал? Что привезти? И бабушка молчит. Ну кайф! Что? Не ори на меня! Тут она. На, он хочет с тобой поговорить.

Соня протягивает телефон, а у меня только сильнее колотится сердце. Я мотаю головой. Еще чего, не собираюсь болтать, пока он такой уязвимый. Всегда Колчин использовал мою жалость. Это самый действенный и в то же время худший способ добиться результата.

– Эта трусиха не хочет с тобой говорить, – злится его сестра. – Все, сами разбирайтесь.

Соня, положив трубку, уходит, а я быстро сопоставляю факты: бабушка ничего не сказала, надо что-то привезти. Видимо, он в больнице, – классическая ситуация. В этом нет ничего странного, Егор из тех, кто часто попадает в стационар: аварии; страшная пневмония, бронхит, и все это сразу с температурой сорок и потерей сознания. Есть такие люди, которым живется скучно, – они болеют со вкусом, по полной программе. Моя мама сказала бы, что это психосоматика и желание привлечь к себе внимание, и, если честно, я почти готова поверить.

Вернувшись в аудиторию уже к звонку на перерыв, я собираю вещи. Преподаватель ушел, проверив задание у всех желающих, среди которых меня, конечно, не оказалось. Это не «энка», но вполне уверенный «неуд» и пересдача.

Я тащусь к лекционной, сажусь за первую парту рядом с Костровым и достаю уже прилично исписанную тетрадь. Никогда не была настолько готова, чтобы к концу семестра сдать все конспекты повернутому на лекциях Ливанову.

– Привет, – вздыхает загруженный Костров. Он говорит так по-свойски, будто сейчас начнет делиться со мной проблемами или планами на день.

– Здравствуй, – бурчу себе под нос, потому что он меня сейчас раздражает.

Я вижу брешь в нашей недодружбе. Невозможность прямо сейчас поделиться своими мыслями про Колчина, вывалить все, о чем думаю. Мне, как никогда, нужен друг.

«Курочки» особо не были готовы для разговоров по душам. Стоило заикнуться о личных проблемах, у них тут же на лицах появлялось каменное выражение и даже какое-то недоумение, что ли. Они были чемпионками по созданию образа идеальной жизни. Однажды пьяная Рита проговорилась, что ее Женечка пару раз дал ей хорошую такую затрещину, а их близость всегда доставляет ей только боль. Но наутро она расхохоталась мне в лицо и сказала, что все выдумала. Вообще создалось впечатление, что на эту болтовню обратила внимание только я, девочки даже никак не прокомментировали и уж точно ни о чем Риту не спросили.

Колчин был хорош тем, что действительно слушал меня часами. Он всегда находил правильные слова, чтобы успокоить, а потом решал все проблемы. Трудно оказалось выйти из этого защищенного от всех внешних бед кокона в реальную жизнь.

Взглянув на гладко выбритое лицо Кострова, злюсь из-за его спокойствия и молчаливости. Накатывает привычная волна под названием «Я совершила ошибку». Ни с кем не будет так хорошо, как с Егором. Никто тебе так, как он, не подходит. Кому еще ты нужна? Кто еще тебя поддержит?

Егор в это время терроризирует меня сообщениями: «Как дела?», «Как сон?», «Прости…», «Ответь, а?». И дальше Колчин как ни в чем не бывало рассказывает в переписке что-то про свою неделю. Телефон вибрирует без остановки, и я переворачиваю его экраном вниз, но все равно вздрагиваю от каждого сообщения.

– Может, уже посмотришь? – тихо шепчет на ухо Костров.

Его голос куда ниже, чем у Егора, и звучит непривычно. Он не раздражен, не взволнован, ведет себя как всегда, будто не видит, что я на взводе.

– Ого, ты умеешь говорить без повода, – огрызаюсь, но понимаю, что это абсолютно зря. – Прости. Я раздражена.

– Не страшно, я понял, – говорит он и начинает увлеченно печатать.

Удивительный человек. Не страшно, я понял. А так можно было? Ну и как же уничижительный взгляд или строгая проповедь о том, что не нужно срываться на людей, а нужно с ними говорить?

Взяв телефон, чтобы поставить его на беззвучный режим, я краем глаза вижу новые сообщения: «Опять грохнул тачку», «В больничке на неделю», «Бабуля рыдала тут, еле откачали», «Да я ниче, норм, живой. Прикинь…». Он делает вид, что я читаю сообщения. Возможно, сам додумывает ответы. Ему совершенно не нужен собеседник. Когда я в первый раз заметила это, была крайне удивлена.

Да, Егор часами мог слушать меня, но так же часами рассказывать мне что-то, не нуждаясь в комментариях. Быть может, это даже как-то связано.

Убираю звук, но экран продолжает загораться от входящих, зато вибрация больше не отвлекает. Но взгляд все равно возвращается к нему.

Я давно привыкла к его авариям: мотоцикл Олега, машина, гидроцикл, снегоход. Егор и приключения – понятия почти родственные. В первый раз я с ума сходила, рыдала, сидела у его кровати. Раз на десятый уже раздражалась не меньше, чем его бабушка – главврач больницы, в которую Егора всегда привозили. Кажется, ВИП-палата существовала как его личные апартаменты. Спустя два года я уже понимаю, что, если он может держать телефон и строчить без остановки эсэмэски, значит, жить будет.

«Навестишь?»

Меня не удивляет этот вопрос, я чего-то подобного ожидала.

«…Что там происходит?..» – печатает Костров вместо очередной строчки лекции. Я успеваю переписать только «Что т…». Поворачиваю к нему голову и ловлю пристальный взгляд умных голубых глаз. Всегда было интересно, что имел в виду мистер Дарси, называя глаза Элизабет умными. Теперь понимаю – видимо, это.

Костров смотрит внимательно, заинтересованно, но больше никаких вопросов не задает. Егор бы уже клещами вытащил всю правду. Он был настойчив, часто нарушал личные границы, но знал о моей жизни все. И что лучше? В итоге я превратилась в беспомощную калеку с атрофированным за ненадобностью умением самостоятельно справляться с переживаниями.

Я пожимаю плечами и качаю головой. Костров ничем мне не поможет. Я могла бы вылить на него по дороге домой все, что никипело на душе. Но это, видимо, будет равнозначно тому, как я без остановки изливаю душу Старушке или Персику. Это не потребность, а привычка. Все теряет смысл, когда нет обратной связи. Я зависима от жалости Егора, вот что печально. На глаза от этой мысли наворачиваются слезы. Я не умею о себе заботиться. Очередной монстр в мою копилку.

– Сегодня я пойду домой… сама, – шепчу Тимуру несмело.

Костров кивает, и я додумываю, что вижу на его лице разочарование. А затем усмешку, будто говорит: «Я так и думал», связав мое решение с потоком сообщений от Егора.

Глава 11

– Я устала, Старушка. – Завожу мотоцикл и поглядываю на часы.

Знакомый рев кажется песней.

– Я так боюсь оставаться одна в квартире, ты бы знала! Вчера Костров жалюзи закрыл не по графику, и я осталась наедине с собой, не спала всю ночь.

Секундная стрелка часов, висящих на стене гаража, доходит до двенадцати, и я глушу мотор.

– Интересно, когда я научусь хоть немного бороться со своими страхами? Я могла бы, наверное, кота завести, но разве это выход? Нет, дорогая, мне нужно учиться жить самой. Это не смешно, что у меня из собеседников гипсовый кот и, при всем уважении, железная ты. Слушай еще новость: я же тут шью без конца. Мне так нравится!

Отвинчиваю крышку горловины со щупом и протираю его чистой тряпкой.

– Не то чтобы я все забыла, я же раньше тоже шить любила, но как-то всегда несерьезно относилась. А сейчас делаю все по правилам. В общем, поздравь меня, я сшила из фатина нормальную юбку, а не полусолнце. Ну там… С вытачками и с замком.

Опускаю щуп в горловину, вынимаю и пытаюсь рассмотреть в полутемном гараже, где там граница масла.

– А еще я безнадежно отстала от новинок кинематографа. Это никуда не годится. Год уже вовсю идет, а я еще ни одного претендента на «Оскар» не нашла. Сегодня по плану пара крутых фильмов, и… Я попробую закрыть шторы, – шепчу Старушке, завинчивая крышку. – Меня пугает одиночество, но что, если потрепать себе нервы и самой отгородиться от мира? Эдакая шоковая терапия… Ну что, Старушка, масла почти нет. Встретимся на неделе, ладно? Расскажу, как дела, может, выкачу тебя постоять во дворе, солью, что там в тебе осталось, и залью нового. О, хочешь масляный фильтр сменим?

Старушка не отвечает, но мне кажется, что она хочет.

– Спасибо, что выслушала. Персик только и делает, что осуждает. До встречи. – Глажу бок мотоцикла и вытираю руки тряпкой.

Мне нравится возиться со Старушкой не потому, что я сошла с ума и беседую с неодушевленными предметами – хотя не без этого. Просто, пожалуй, это приближает меня к исполнению мечты – сесть за руль или продать ее наконец. Я одинаково часто представляю и как доеду до заброшенных садов за городом, где любила бывать раньше, и как придет покупатель, а я покажу ему, какая у меня Старушка ухоженная и красивая.

Выхожу из гаража и глубоко вдыхаю прохладу осеннего вечера. С момента, когда объявился Колчин, прошли сутки. Вернувшись в тот день без Кострова домой, я какое-то время просидела на полу в гараже – размышляла вслух, насколько теперь мне нужен провожатый. По всему выходило, что не нужен – по дороге домой никто ко мне не приставал. Видимо, получив по шеям от Егора, Компашка просто проигнорировала меня. Они даже расступились, но это было не почтительное расстояние, а попытка избежать даже крошечного шанса дышать одним воздухом. Никто не изображал собачек и не хохотал. Ни Оля, ни другие девочки на меня не посмотрели. Они вообще перестали меня замечать. Кажется, мы вернулись к тому, что было первого сентября. Одиночество.

Пройдет месяц или два, и Егора в моей жизни совсем не станет. Он найдет новую девушку, я начну здороваться с его друзьями, проходя мимо, а «курочки» нет-нет да подойдут в коридоре просто поболтать. К тому моменту я подружусь с Аней и смогу пригласить в кафе и ее, и Олю. Или позову «курочек» на квиз. Это кажется чем-то нереальным, и сейчас, перепрыгивая лужи в сером дворе, я над этой мыслью только смеюсь.

«Ты же понимаешь, что не сможешь встречаться с другими парнями?»

«Я буду рядом каждый раз, когда ты останешься одна».

– Вот я и одна, Колчин. Что ж ты не поджидаешь меня за углом? – бормочу я себе под нос и смотрю по сторонам, почему-то чувствуя страх.

Моей константы рядом нет, хоть я и решила, что это все больше ни к чему. Тимур ждал меня сегодня утром у подъезда и молча проводил до института. Сел за одну парту на лекциях. Потом молча проводил до дома, будто ничего и не было. Наверное, чтобы прекратить нашу фиктивную дружбу, мне придется отправить ему официальное уведомление в письменном виде. Возможно, даже заверить у нотариуса. Но мне нравятся эти прогулки и посиделки в библиотеке, я готова ходить так до конца года, если Костров не против. Даже не стану притворяться, что в этом есть смысл. Вчера мне казалось, что я на него зла, сегодня начинаю понимать, что он мне ничего не должен. Он только провожает, выход я должна найти сама.

Бреду вдоль дома, смотрю на стекляшку-новостройку, на красивую детскую площадку и парковку с навесом. Там все такое чистое, красивое, машины стоят дорогие. А покалеченный забор между нашими дворами – как стык между двух миров. Я с одной стороны – Костров с другой.

Костров.

Я даже моргаю пару раз, чтобы убедиться в том, что глаза не лгут. Он сидит за рулем красивой черной тачки и злобно хмурится. Фары мигают, щелкают поворотники, бешено мотаются по лобовому дворники. Что-то явно происходит.

Подхожу к машине и присвистываю от габаритов – огромная, новая, сверкает чистотой.

– Эй, все в порядке? – обращаюсь я к нему.

Костров опускает стекло и как-то жалобно вздыхает, а потом серьезно говорит:

– Я опаздываю. Я не умею водить машину, а срок подачи такси от пятнадцати минут. Высокий спрос.

– И ты решил угнать тачку? – хохочу я.

Он хмурится, словно сейчас отчитает.

– Это моя машина.

Вау!

– У тебя есть машина, но нет прав?

– Права есть. Просто я никогда ими не пользовался и не уверен, что что-нибудь помню. Ненавижу сидеть за рулем. Я учился на «семерке», а это явно что-то другое.

Дворники продолжают полировать стекло, мигает аварийка, даже туманки горят.

– Выходи, я сяду.

– Что? – Он хмурится.

– У меня есть права, и я, представь себе, умею водить. Выходи, я отвезу. Все равно делать нечего.

Он оглядывает меня с ног до головы. Я в черном спортивном костюме и старых кроссовках, измазана машинным маслом. Волосы убраны в неряшливый пучок на макушке. Этим вечером вышла из дома в самом кошмарном виде, будто назло тем дням, когда даже мусор выносила накрашенная. Мне нравится бередить эту рану и бросать себе вызов. А на учебу так придешь? Слабо неделю вообще не краситься? Что, если кто-то тебя увидит в таком виде? Да ни-че-го. Абсолютно. Вот Костров же видит, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Во вторник вечером? А домашка? У тебя завтра реферат, и, кажется, ваша подгруппа еще не сдавала первый порог по переводам.

– А я все уже сделала. – Дерзко вздергиваю подбородок, потому что это чистая правда. Я свободна во вторник вечером. Вся группа льет слезы над переводами и пустыми страницами на месте рефератов. Среда по расписанию самый страшный, даже черный день!

– Откуда столько скепсиса у того, кто опаздывает? – Подгоняю Кострова, чтобы уже освободил мне место.

От предвкушения сесть за руль этой махины внутри все трепещет, прямо-таки настоящие бабочки в животе.

Костров все же сдается и выходит, придержав для меня дверь. Молча садится на пассажирское сиденье все еще хмурый – не доверяет. Хотя что это я, когда он не хмурый?

– Куда? – спрашиваю, настраивая под себя зеркала и высоту кресла.

– Бизнес-центр «Голд». Нужно быть там через тридцать шесть минут. – Костров пристегивается и выжидающе смотрит, видимо намекает, чтобы и я пристегнулась.

Само собой, шеф.

– Это другой конец города…

– Это проблема?

– М-м… Надеюсь, что нет. Не очкуй, – бросаю я и завожу машину.

Костров смотрит на меня с интересом, будто я творю магию. Его глаза пристально наблюдают за каждым движением, словно я на экзамене. И все же мы успешно выезжаем со двора. Я кайфую от того, как плавно едет машина и как приятно гудит мотор.

– Ты ведь правда умеешь водить, да? – осторожно интересуется Тимур.

Я вместо ответа давлю на газ, и он вжимается в кресло под мой зловещий хохот. Обожаю сидеть за рулем машины, это однозначно мое. Кто-то, получив права, про них забывает или испытывает стресс от вождения следующие десять лет, а я села в восемнадцать и была готова в машине жить.

– Навигатор? – Костров продолжает намекать на мою «некомпетентность», а я весело мотаю головой:

– Нет, доверюсь внутреннему компасу.

– Уверена?

– Да. – Я улыбаюсь, повернувшись к нему, но Костров тут же машет руками, чтобы смотрела на дорогу.

– Рассказывай, как так вышло, – начинаю я, выруливая на главную. – Зачем покупать машину, если она тебе не нужна?

– Я ее не покупал. Со мной так расплатились.

– Чего? Это как?

– Ну, одна организация была должна мне за работу. Вот они вместо денег дали машину.

– Что ты, блин, такое? Чем ты занимаешься, если тебе платят тачками?

Я искренне удивляюсь, но Тимур не примеряет на себя маску самовлюбленности или ложной скромности, и это приятно. Он просто молчит в ответ и пожимает плечами:

– Не знаю, я просто ценю свой труд. Делал им сайт. Хорошие сайты – это дорого.

– Сайт? Просто сайт?

– Хороший сайт, – уточняет Костров, будто у него прямо в прайсе есть разные наименования: хороший сайт, обычный сайт, так себе сайт, отвратительный сайт.

– И ты ее не продал? Ну, машину. – Я киваю куда-то на приборную панель. – Почему?

– Зачем? Мне не нужно столько наличных. У меня есть квартира, я сделал ремонт. Почти. Еще бы окно перестеклить, – задумчиво произносит Костров и чешет подбородок, словно прямо сейчас собирается этим заняться.

Э-э, нет, дружок. Ничего мы делать не будем. Это же мое любимое вечернее представление! И я не собираюсь оставаться в этом мире одна.

– И машина просто так стоит?

– Нет, у меня был водитель.

Боги, кто? Водитель?

– Уволился в прошлом месяце, переехал в другой город.

– И сколько ты ему платил? Это не дороже такси?

– Нет. – Костров откидывается на спинку. Кажется, я убедила его в том, что вожу хорошо, и он начал расслабляться. – К тому же это удобнее. Не нужно ждать, искать машину, вызывать дважды, если заезжаешь куда-то ненадолго. Вообще-то это выходило даже дешевле такси.

– И сколько стоит водитель?

– Почасовая оплата. Ну, что-то около тридцати в месяц, я думаю. Не очень много, но он и работал не каждый день…

– Я согласна! – восклицаю раньше, чем Тимур заканчивает предложение.

– На что?

– Я буду твоим водителем!

И да, я знаю, что он не предлагал мне, но надеюсь, как раз сейчас это сделает – предложит. Если его как следует огорошить, он ведь должен согласиться? А мечты сбываются! Лет в пятнадцать я хотела стать дальнобойщиком – вот такие девчачьи хотелки.

– Ты ищешь работу?

– Да. Да! Мне очень нужна работа! – почти выкрикиваю я. – Я хочу работать водителем. Пожа-а-луйста! – И теперь от шоковой терапии я перехожу к мольбе. Кажется, дело в шляпе.

Костров же внимательно за мной наблюдает, как в первые минуты, когда я села за руль. Склоняет голову набок, вздыхает.

– Я подумаю, – неопределенно отвечает он. – Считай это тестовым заданием. – И отворачивается.

Нет, я не хочу опять молчать! Разговоры с Костровым – как глоток свежего воздуха. Они всегда веселые, хоть мы и не шутим. Тимур умнее меня, и мне это нравится. Я даже не ожидала, что это может зацепить. Может, потому, что и глупой я с ним себя не чувствую?

– Ты не вписана в страховку, может быть штраф, – говорит он, глядя прямо перед собой.

– Ты всегда такой правильный? – Я хочу его как-то задеть, подколоть, только бы не молчал.

– То есть?

– Ну, просто… – Я тихо смеюсь от собственных мыслей. – Я представила, что ты всегда такой. Типа ты занимаешься сексом – и «так, на два градуса левее, угол неточный». – Изобразив его голос, я изо всех сил стараюсь не захохотать.

А Тимур даже не улыбается. Он молчит. Причем как-то неправильно. Я что, слишком грубо выразилась? Затормозив на ближайшем светофоре, я поворачиваюсь к нему все еще с широкой улыбкой.

– Что? – не понимаю я, а он щурится и вскидывает брови.

– Я не занимаюсь сексом. – Это звучит так спокойно и убедительно. – И это очень грубо.

Черт. Все-таки да, с ним нужно помягче. Работодатель, как-никак.

Ну давай же, Костров, продолжай! Я не занимаюсь сексом, я занимаюсь любовью. Или что? Я не занимаюсь сексом, я жестко имею. Я не занимаюсь сексом, я…

Снова удержавшись от хохота, я встречаю полный недоумения взгляд.

– Да я просто… – Я пытаюсь отшутиться, но это неловко, и любой оказавшийся в машине непременно испытал бы испанский стыд. – Я к тому, что…

– Зеленый горит, – невозмутимо подсказывает Костров, переводя взгляд на светофор.

Он спокоен. Кажется, я его не задела, но все равно будто что-то не так. Что-то…

– Твою мать, ты девственник? – вдруг догадываюсь я.

Вот теперь точно да, теперь можно смело сгореть со стыда.

– Не знаю, почему эта информация имеет для тебя значение, но да, – сдержанно отвечает Костров.