Текст книги "Дом грозы"

Человек, который не заслужил свободы

Нимея Нока

Я его ненавижу. Ненавижу. Какое громкое идиотское слово. Фу. Я терпеть его не могу. Терпеть не могу.

Нимея тормозит лапами, раскидав вокруг землю, выдыхает и смотрит по сторонам. Ей определенно нравится Эким. Приятно бежать по чистому полю. Земля мягкая, как вата, никаких веток, камней, не нужно огибать деревья, и хвост не цепляется за колючие кусты. В Траминере было не так просто найти место для пробежек, хотя ничто не сравнится с берегом океана. И соленым воздухом. И вересковой пустошью за домиком бабушки в Лавалле.

Нет, все-таки Нимея любит Траминер извращенной, мазохистской любовью, и, будь он другим, она бы осталась в тех краях. Эким же хорош только простором, здесь здорово пробежаться по полю, особенно после пары дней без физических нагрузок. Но силы не бесконечны, и приходится перевести дух. Нимея глубоко, шумно дышит, легкие раскрываются снова и снова, подобно крыльям, становятся шире, заполняя грудную клетку.

Она хочет уйти, продолжить путь одна. Сесть на чертов лайнер, который домчит до Дорна за считаные часы, потом спокойно добраться до Имбарга. И никаких обходных разбитых дорог и крошечных бандитских городков. Но увы.

Нельзя забывать, что Фандер ей нужен.

Он мне нужен. Нужен, и его придется терпеть.

Наглый испорченный преступник, которому место там, где он и был. А она ведь так хорошо держалась все это время, кроме пары пожеланий смерти даже не выходила из себя. Все насмарку.

Нимея падает на бок и тяжело дышит. Вообще-то она не настолько много пробежала, чтобы так устать, но после вспышки гнева тело удивительным образом опустело и сил совсем не осталось. Чувство освобождения, приятное до покалывания в подушечках лап. Шкуру треплет ветер, почти невесомый, он усиливает странное ощущение, будто злость и тяжесть прошедших лет выходят из тела через поры.

Она так долго лежит, что уже готова остаться прямо тут навсегда. Вырыть себе логово и не высовывать нос. Ей так хочется причинить Хардину боль и доказать, что он не смеет сравнивать их, но разум нашептывает, что он прав.

Никто не должен соревноваться, кому больнее. Боль у всех своя.

Но все-таки гложет чувство несправедливости! Пусть у каждого боль своя, но у Фандера Хардина ее вовсе быть не должно.

– Эй!

Он стоит позади, нужно только голову повернуть. В груди тут же рождается недовольный рык, но Хардин выставляет перед собой руки, будто хочет доказать, что не опасен.

Так ведут себя с животными. Ну конечно. И с психами. Само собой.

– Эй, давай просто… поговорим, хорошо? Можно? Нам еще много миль нужно провести в одной машине, и я думаю, что пора…

Нимея не борется с собой и разрешения у разума не спрашивает. Это происходит на последнем запасе адреналина – одна миллисекунда, и мир, покачнувшись, приходит в движение. Она разбегается и ждет, когда в глазах Хардина появится ужас, но вместо этого его лоб разглаживается, а руки опускаются ровно в тот момент, когда ее лапы бьют его по плечам и валят на землю. Он глухо стонет от удара, шипит, матерится, но ничего не предпринимает. Хотя что он может? Он всего лишь маг земли и несостоявшийся маг времени. А она – взрослый сильный волк, состоящий из мускул и злобы.

– Эй… – Снова это «эй», будь оно неладно.

Хардину совсем не подходит «эй», оно как будто из лексикона совсем других парней. Таких, как Блауэр или Энграм.

Энграм. Она смотрит в глаза Фандера, ее сердце смягчается. Невозможно в одном не видеть другого.

Пока мы тут устраиваем разборки, он там один. У нас просто нет на это времени.

– Ты же все равно меня не убьешь. – Фандер снова улыбается и, будто не чувствуя на себе веса волчьей туши, расслабляется. Даже закидывает руки за голову.

Нимея рычит – ничего. Ноль реакции. Хардин пользуется своим правом на жизнь в полной мере и готов даже дергать ее за усы. Это так бесит, что невозможно прекратить рычать, зубы оголены, а ноздри раздуваются.

– Ну давай, успокаивайся. – Его тон примирительный, как будто он имеет дело с раззадорившейся собачкой, которой нужно сказать «фу». – Хочешь, за ушком почешу?

Рык становится громче и четче, он вибрирует и отдается в груди Хардина. Нимея это точно знает, потому что так крепко к нему прижата, что слышит его учащенное сердцебиение. Она может рассмотреть каждую деталь на его лице, каждую пору и морщинку. Видит, как на закинутой за голову руке встают дыбом волоски, и так надеется, что его физиологическая реакция обусловлена страхом, но страха Фандера не чувствует. Лишь его отчаянную веселость.

Хардин даже не бледнеет, хотя его кожа, должно быть, не способна стать еще светлее – он и без того похож на мертвеца.

– Давай, скажи все, что думаешь, а? Стань человеком и расскажи, как ты меня ненавидишь. Или… погоди. – Он тянет руку к ее уху, и зубы Нимеи клацают в миллиметрах от его пальцев. – Может, ты меня боишься? Ну, конечно, ты же сейчас большой и страшный волк, а так – просто девчонка! Ну, давай, не бойся…

– Я ни черта тебя не боюсь! – вопит Нимея-человек, группируется за одну секунду, в пару четких приемов прижимает руки Фандера к земле над его головой и нависает сверху. Ее колени упираются в землю по обе стороны от безвольного тела Фандера, который и не думает бороться; его это не интересует, скорее забавляет.

Она все так же чувствует его сердцебиение, но теперь еще и тепло его тела. Ее температура тела в обличье волка была выше температуры тела человека, но сейчас ей холодно, а от тела Фандера исходит жар, его тепло обжигает там, где она соприкасается с его кожей.

– У-у-у-у, – тянет он. – Боюсь-боюсь!

Его дыхание касается ее лица, Нимея хмурится и уже хочет поскорее все прекратить.

– Заткнись, заткнись, заткнись! И прекрати, черт возьми, улыбаться! – Ей с каждым словом становится легче, это даже пугает. Покалывание теперь в подушечке каждого пальца, в висках, в корнях волос. – Я пыталась, черт, я, блин, пыталась! Я хотела быть… вежливой! Я хотела!

Она кричит это ему прямо в лицо, а Хардин уже просто хохочет.

– Хватит! Прекрати ржать! Прекрати!

Нимея задыхается, он своим смехом выбил из нее дурь, и вот она уже не терпеливый солдат, а девчонка, давшая волю эмоциям.

– Я так тебя ненавижу… – шепчет она совсем без сил. Руки подводят, и единственной опорой вдруг оказываются ладони Фандера, которые ловят ее поникшие плечи и удерживают, не давая упасть всем телом ему на грудь.

Он весь напрягается, но Нимее плевать, что ему может быть неприятна ее близость. Пусть дотерпит до ближайшего мотеля, чтобы отмыться, если уж на то пошло.

– Я не могу… смотреть на тебя, – выдавливает она.

Их лбы почти соприкасаются, и Фандер хмурит брови.

– Силы святые, ты же вечно с этой своей улыбочкой. Да ты вообще ни о чем не жалеешь! Ты, блин… – Нока глотает воздух и замолкает на пару секунд, потому что слишком явно чувствует запах Хардина, и тут же появляется желание смыть его с себя.

Ей кажется, он затаил дыхание и следит за каждым ее движением.

Правильно, будь настороже и не дыши, не порти свои чистые легкие моим грязным запахом.

Их носы почти соприкасаются. Так близко, что вторжение в личное пространство ощущается острее.

– Ты даже ногтя своего брата не стоишь!

Мир переворачивается – Нимея оказывается спиной на траве.

Больше никакого смеха, напряжение в теле Хардина чувствуется очень явно, как и всегда при упоминании Энграма. Насколько же этот подлец ненавидит родного брата, если всякий раз устраивает из-за него истерику?

– Продолжай, – хрипит Хардин.

Теперь они лежат рядом на земле, тяжело дыша. Грудные клетки обоих вздымаются.

– Вечно смеешься, язвишь, жалуешься. Открываешь свой рот!

– Ага.

– Ты не заслужил свободы! Ни черта ты ее не заслужил! Три года назад ты гонял меня по Бовале, как крысу, ты уничтожил дело семьи Лю, мои родители… Ты…

– Продолжай, – опять торопит Фандер.

Кончики их пальцев могли бы соприкасаться, но, увы, не в этот раз и не в этой истории.

– Ты разрушил мой дом… – Она шепчет совсем по-девчачьи, с придыханием.

Хардин поворачивает голову, будто хочет проверить, Нимея ли рядом, а она поворачивает свою, потому что не понимает, зачем он пялится.

– Да, разрушил, – кивает он.

– Я ненавижу тебя.

– Я знаю.

– И ты это заслужил.

– Я знаю.

– Мы никогда друг друга не поймем.

– Никогда.

– Но нам нужно ехать ради Энга.

– Да.

– И я не смогу терпеть всегда. Не смогу стараться все время.

Он кивает.

– Я буду кричать и рычать, и тебе придется смириться.

Кивает снова. Его руки дергаются к Нимее, но она с таким ужасом смотрит на них, что Хардин больше не шевелится.

– Что бы ты ни собирался сейчас делать, держи лапы при себе.

Он напрягается.

– Убьешь меня, и черта с два найдешь Имбарг.

Она видит облегчение на лице Хардина и опять не понимает природу его действий.

– Если тебе плевать на Энга, то о себе подумай. Там тебе, по крайней мере, скажут, как жить. Не то чтобы мне была дорога твоя шкура, но псих с магией времени, разгуливающий по миру, – это не то, что нам всем нужно.

– Ты злая. – Фандер улыбается, и в этот момент он настолько похож на Энграма, что у Нимеи в груди теплеет. Впервые за последние два дня.

– А когда просила, чтобы я «открыл глазки», казалась доброй, – ласково продолжает он, пока из груди Нимеи вырывается мученический стон.

Она не может его терпеть.

Не могу, не могу, не могу.

– Я притворялась. Убирайся, я полежу еще две минуты – и поедем.

Он кивает, встает и уходит, а Нимея скулит, лежа в траве, даже не обратившись волчицей.

* * *

Мир Нимее снова кажется не таким уж и серым. Вспышка гнева, выплеск энергии и отсутствие оправданий Фандера удивительным образом успокаивают, начинает казаться, что все не так уж и плохо. В первую очередь ей стало ясно, что она не сумасшедшая. Если бы Хардин начал говорить разумные вещи, она бы даже подумала, что вспылила на пустом месте.

Нимея поглядывает на него в недоумении и пытается понять, что творится в его голове. Похоже, она никогда его не знала. Воспоминаний из детства становится катастрофически недостаточно, чтобы понять, что он за человек, хотя раньше хватало с лихвой и все вроде как стояло на своих местах.

– Эй!

Фандер сидит на пассажирском и гипнотизирует взглядом пару сорванных колосьев пшеницы вот уже почти полчаса. Его не интересует пейзаж за окном или Нимея. Это, конечно, к лучшему, но попытка оживить пшеницу просто бредовая. Он явно пытается применить магию времени, но у него ничего не выходит.

– Что? – Он не выдерживает на третьей четверти часа.

– Это тупо. Ты не сможешь ничего сделать. Это так не работает.

– С чего бы? Ты же ничего не знаешь про магию времени!

– Я знаю достаточно.

– Сказала та, кто всякий раз, что ее ни спросишь, утверждает, будто не знает. – Он кривится, и яд в его голосе как нельзя лучше напоминает прежнюю жизнь.

Вот Фандер – высокомерный и самоуверенный. Он все время ворчит, фыркает, пыхтит и корчит что-то из себя. Отпускает колкости на тему дружбы Нимеи и Энграма, злится, насмехается, дергает за косичку. Зализывает назад волосы, носит черную безликую одежду и в попытке ничем не выделяться ужас как выделяется. Навечно окаменевшая тень в окне второго этажа, наблюдающая за тем, как иная девчонка играет в его дворе.

Нимея помнит, как первый раз с ним заговорила. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать, и они с Энграмом устроили ритуальное сожжение книги Фиама – настоящего священного писания для истинных траминерцев. Энга поймала за ухо старуха Мейв, а Нимея уносила ноги, и в одном из темных коридоров особняка она со всего маху налетела на Фандера Хардина, которого прежде видела только издалека.

Ему было уже девятнадцать или даже больше. Очень взрослый и очень таинственный. Он посмотрел на нее сверху вниз оценивающе и так внимательно, будто искал, за что зацепиться, а Нимея мечтала провалиться сквозь землю, потому что на самом деле он казался ей слишком взрослым, другого сорта и класса. Стокнулись не просто истинный с иной, не просто богач с нищенкой. Столкнулись два мира. Фандер был из тех, кто правит этим миром, а она из бесцветных и ничего для того самого мира не значащих. Тут же захотелось стать еще хуже, чтобы ссадин на коленках было еще больше, а волосы торчали еще сильнее.

Тогда Хардин взял ее за плечи, подвинул в сторону и пошел дальше.

– Не сдашь меня? – Она не смогла промолчать, но Хардин даже не дрогнул и не обернулся.

Ей, собственно, было все равно, но почему-то стало интересно, что он ответит.

– Кто-то что-то сказал? Нет… показалось.

Хардин повел себя так, будто ее вообще не существует, и Нимея почувствовала себя ничтожной. Он ушел, а ее поймали и притащили к родителям. Она улыбается своим мыслям. Хардин задумывается на пару секунд, выронив колос.

– Ты странно на меня реагируешь, – вздыхает Нимея, но ответ ей не особо важен, так что почти сразу продолжает: – И я уверена, что у тебя вот так ничего не получится.

– Ты определенно стала милее после того, как выпустила пар. Может, нам стоит регулярно устраивать спарринги?

– Этот бессмысленный диалог уже затянулся, может, не стоит его продолжать?

– Может, стоит говорить почаще? Сблизимся? Обсудим бывших?

– Может, ты заткнешься?

– Может, выйдем на новый уровень и ты покатаешь меня на спине по лесу?

– Закрой. Рот. Хар-рдин.

– Не мешай. Мне. Тренироваться.

– Черт, да какая это тренировка? Ты просто пялишься на пшеницу! – Нимея всплескивает руками, на секунду выпустив руль, и Фандер дергается к нему, но Нимея недоуменно морщится. – Не надо меня подстраховывать! И выбрось долбаную пшеницу в окно. Магия времени так не работает.

– Так расскажи мне, давай! Как она работает? Как это было?

– Я не знаю как, – почти беззвучно произносит Нимея, и, чтобы ее услышать, Фандеру приходится следить за губами. Она чувствует это, морщится, дергается и повышает громкость на пару тонов.

– Знаю только, что сначала пробуждается кровь. Что-то должно стать катализатором, ты ни с чем это не спутаешь. Энграм не говорил, как это было, он не помнит. Омала считает, что он не смог контролировать себя и отмотал время вспять, с ней такое бывало. Когда… – Нимея замолкает, сомневаясь, что это можно рассказывать.

– Ну? – торопит Фандер. – Да брось, она не могла рассказать тебе что-то, чего я не знал, или…

– Омала говорит, что иногда, когда что-то шокирует ее или вредит ей, она потом ничего не помнит. По ее словам, первое пробуждение крови чаще всего болезненное. Но она не уверена, ей сравнить не с кем. Когда ее муж был не в духе… – Нимея замолкает, потому что подумала, что уместнее было сказать «твой отец», но язык не поворачивается, – она обнаруживала на себе ссадины, но не могла вспомнить, откуда они. И эти провалы в памяти точно не из-за ударов по голове. Вроде как это одна из фишек магии времени. Мозг первый реагирует на опасность и бессознательно отматывает время вспять. А чтобы потом залечить тело, приходится снова это делать, только теперь осознанно.

– Залечить… тело? Хочешь сказать, что папа бил маму? Ты это хочешь сказать? – Нимея отвлекается от дороги, немного сбавляет скорость.

Она выпустила пар и теперь пуста, почти уравновешенна, а вот Фандер кипит. Это даже успокаивает, будто Нимея может принять его злость и пропустить через себя. Так здорово быть не единственной истеричкой в машине.

Фандер бледнеет так быстро, будто сейчас упадет в обморок, и можно было бы и вовсе остановить машину, но он не стоит таких усилий. О чувствах этого человека Нимея раньше не думала. И все-таки ее сердце не на месте.

Год или полтора назад она так впечатлилась рассказами Омалы о семейной жизни в доме Хардинов, что всю ночь просидела с ней, борясь с подступающими слезами. Возможно, в тот день она решила, что эту женщину не бросит. А наутро миссис Хардин поправила прическу, припудрила лицо и пошла дальше изображать аристократку.

Энграм ничего не знал, и Омала просила не рассказывать. Она опасалась, что сын ее не поймет. Говорила, что Энграм не такой, как Фандер. Слишком гибкий и мягкий, но почему-то, по ее словам, недостаточно сильный. Нимея считала, что Энг может принять любую правду, но Омала только мотала головой, уговаривая молчать.

И вот Нока рассказывает все Фандеру и не знает, чего от него ждать. Нимея понятия не имеет, сломают ли этого человека горькие слова. Может, он слишком жесток и ко всему безразличен?

– Ты не знал? – Нимея задает этот очень личный вопрос быстрее, чем успевает подумать.

– Мама и папа… – Хардин говорит очень медленно и, кажется, сейчас раскроет душу, но Нимее чертовски страшно заглядывать в нее.

В голове начинает неприятно шуметь, а глаза режет от незнакомого чувства подступающих ни с того ни с сего слез.

Перебей его, сейчас же. Не дай откровенничать.

Слишком приятно лезть в чужую душу, но очень опасно проникаться чужими печалями.

– Ну они не ладили, и что с того? – Она искусственно усмехается, а Фандер вдруг приближается к ее лицу. Нимея настороженно замирает. – Что тебе надо?

– У тебя что… Слезинка на щеке? – Он морщится, глядя на прозрачную каплю, что катится по щеке Нимеи, и та быстро ее вытирает.

– Брось, показалось.

– Как скажешь.

Фандер изучает ее профиль еще пару секунд, что не очень-то приятно. Он непременно заметит и синяки под глазами, и пепельные веснушки, и впалые щеки. Не то чтобы Нимея их стеснялась или считала своими недостатками, но ей не хочется, чтобы Фандер Хардин ее разглядывал. Становится крайне неуютно, приходится дернуть плечом, повести подбородком – намекнуть, чтобы катился к черту.

– Что еще было? – Он отстраняется, и Нимея с облегчением выдыхает.

Так себе аттракцион – прослезиться в присутствии Фандера. Она вовсе не плакса, но почему-то ее до боли трогают эти Хардины, будь они неладны.

– Он очень сильно ее бил. Омала сказала, что если бы не умела лечить свое тело, то уже была бы мертва. Она часто драматизирует, но в этом случае я почему-то ей верю.

– Ты шутишь?

– Нет. – Нимея сглатывает. Она на опасной территории чужих семейных разборок, где каждому может быть больно.

– Почему она не ушла?

– Я спрашивала ее.

– И?..

Нока отчаянно борется с собой, чтобы не начать сочувствовать Фандеру Хардину.

– Она не отвечала. Но, думаю, причина была. Ни один человек в здравом уме не стал бы такое терпеть просто так. – И вот она уже умоляет Хардина верить ей.

Фандер открывает окно и выбрасывает пшеницу.

– Могла бы еще в Траминере сказать, что идея оживлять опавшие листья идиотская.

– И помочь тебе избежать позора?

Оба улыбаются. Это длится не дольше вдоха, но оба этот момент ловят чуть расширившимися зрачками и не разрывают зрительный контакт буквально пару секунд, меньше полумили по ровной трассе.

Нимея отворачивается, Фандер потягивается и начинает изучать вид за окном.

– Опять будешь ловить панические атаки, за руки меня не хватай – сломаю, понял? – бормочет себе под нос Нимея и сбрасывает скорость.

– С чего бы…

– Впереди Аркаим, – отвечает она, кивая на блеклый призрак города на горизонте.

Машина пересекает очередную границу.

* * *

На границе Экима все прошло поразительно быстро. Нимея едва заглушила мотор, а Хардин пялился на очередную пшеницу, которую достал из кармана брюк, ни на что, впрочем, не надеясь. Просто так ему казалось, что он занят хоть каким-то делом. Граница Аркаима же – сущий ад. Эти две страны разделяет не больше десяти миль, относящихся к Илунгу, который просочился между ними, заполучив обрубок береговой линии.

Очередь кажется бесконечной, а солнце неистово жарит так, что черная машина мистера Хардина раскаляется.

– Тут нет какого-то охлаждения? – Нимея стучит по всем подряд кнопкам, но лучше не становится. Ей безумно хочется выйти на улицу, но каждый раз, когда она собирается это сделать, очередь сдвигается на три-четыре дюйма.

– Охлаждение? В машине? Первый раз слышу.

– Ты маг или кто? Может, есть артефакт какой-нибудь, заклятие. У вас что, не было рабов-экимцев или илунженцев?

– В Траминере нет рабства и такой жары, чтобы охлаждать машину. Будто ты не в курсе. И кстати, я предлагал купить артефакт в лавке.

Нимея знает этот прискорбный, но правдивый факт. Траминер – страна дождей, тумана и промозглого ветра, там полезнее будет хорошая печка.

– Почему тут вообще очередь? – морщится Фандер, расстегивая спортивную кофту.

Его футболка промокла от пота, но Нимея не позволяет себе морщиться, потому что ее майка тоже облепила тело и кажется невероятно противной. Волосы приходится скрутить на макушке, и от тяжести этой копны невероятно устала шея. Нока то и дело вертит головой и пытается сама себе массировать плечи.

До этого момента они ехали с открытыми окнами и было хоть и душно, но почти комфортно, теперь тяжесть жары навалилась одним махом, придавив головы.

– Потому что это Аркаим, сюда прут толпами.

Нимея улыбается, Фандер это ловит и невольно хмурится, уничтожая всю радость на ее лице одним махом.

– Что особенного в Аркаиме? Ну я слышал, что там… хорошие институты. Ученые.

– Технологии. Заводы. Свобода слова. СМИ. Равные права для всех рас. Смотри и наслаждайся, так выглядит современная страна, которая полностью сама себя обеспечивает.

Фандер щурится, глядя в сторону города, к которому они должны были приблизиться, миновав границу, и Нимея самодовольно улыбается, увидев, как от удивления расширяются его глаза.

– Там повсюду дым, черт возьми! Что это? Пожары?

– Это заводы, шахты и все такое, – тянет Нимея, загибая пальцы. – Понимаешь, тут люди отлично знают, что такое работа, профсоюзы. Средний класс. Права человека…

– Я видел заводы Траминера и…

– И это ерунда. Чтобы аристократы не дышали смогом, Траминер тратил деньги налогоплательщиков на защитные купола.

– Это правильно!

– Да-а, и под этим куполом все было выжжено напрочь. Люди, что там работали, погибали, и где-то в сторонке быстро строили новый завод. Не смеши меня. Траминер и хорошие условия труда – это вещи несовместимые. Аркаим не идеален, но у него есть чему поучиться. Однажды они и проблему загрязнения решат, я уверена.

Машина двигается на пару дюймов и опять встает.

– Да чтоб тебя, – с шипением плюется Нимея.

– Что еще… там? – Фандер кивает на дымящийся Аркаим впереди. – Говоришь, он сам себя обеспечивает. Но разве в Траминере не так же?

– Траминер не развивался. Ничего не производил для будущего, просто делал еду и сам ее ел.

– А что еще нужно для жизни?

– Движение. Наука, изобретения. Просто жить и есть еду – это шаг назад. Пока Траминер изобретал очередной соус для мяса, Аркаим придумывал сверхскоростные поезда и артефакты, которые могут наделить тебя любой силой. Да, это дорого, но это прорыв в науке.

Фандер кивает, но Нимее кажется, он не понял, что она имеет в виду. Она и сама не знает все о мире и его устройстве, но считает, что все, что окружало ее в прошлом, – неправильно.

– Аркаим куда больше Экима. – Нимея пожимает плечами. – Думаю, мы пересечем его дня за три. Страна очень технологичная и современная, но не такая красивая, как Эким. И не такая чистая. Она очень быстрая и шумная. Мы не поедем через города, попробуем держаться окраин, так что нужно будет выбирать места для остановок. Тут на улицах всякое бывает.

– Всякое?

– Ничто не идеально. Я сама не видела, но знакомые, кто сюда переехал, рассказывали, что эмигранты нарушают порядки. Власти борются с этим, но не всегда успешно.

– Люди бегут из Траминера?

– В том числе. Все тянутся сюда за лучшей жизнью. Раньше ехали в Траминер, тот их сжирал, но давал работу и деньги за пару унизительных плевков в спину. А тут… как бы объяснить… тут нет доступной работы. Заводам нужны люди с образованием, слуг тут мало кто держит, потому что быт обустроен и без этого. Как правило, есть опытная домоправительница: образованная, а не просто хорошая женщина с улицы. Даже официантов тут не берут, если у них нет приличных рекомендаций. Никому не нужны проблемы.

– Неужели в Траминере было так просто с трудоустройством?

– Да. Очень. И это многим вскружило голову. Люди ленились. Зачем учиться, если можно пойти работать в порт и просто слушать каждый день, что ты грязь? И, святые силы, ваша Мейв просто худшая прислуга в мире! В Аркаиме ее бы гнали в шею даже из не самых богатых домов.

– А ты хотела бы жить тут? – Фандер кивает на дымный город. Он выглядит непривлекательно, но в теории звучит красиво. – Я всегда думал, что ты бы хотела в Бревалан. Или Фолье.

– Я бы… – Она замолкает, ловит себя на мысли, что снова болтает с Хардином ни о чем, и осекается.

Фандер заставляет ее думать, что это приятный и ничего не значащий разговор. Не про выживание и не про войны, а просто про разные страны. Нимея не знает, чего хочет, последние несколько лет. «Где бы ты хотела жить». Будто у нее есть выбор.

Но обсуждать это с Хардином совершенно не хочется.

– Да, я бы уехала в Бревалан. Или Фолье. – Нимея прекращает разговор так же быстро, как начала.

А у себя в голове продолжает болтать как ни в чем не бывало.

Я бы уехала в Аркаим, жила бы тут, ни о чем не жалея. Пошла бы учиться, знаешь, я была неплохой студенткой. Мне это нравилось. Только вот беда: в Аркаиме нечего делать Энгу и Омале, а я обещала о них позаботиться. Да и мои родители… они остались в Дорне, и я бы не хотела их бросать, так что…

При мысли о родителях Нимея хмурится, дергается и сжимает собственные колени пальцами, шипит от боли, когда острые волчьи когти прорезают штаны, и косится на точно такие же порезы у Фандера на бедрах.

– Что? – Он дергает подбородком.

– Ничего. – Ее тон ледянее на пару градусов, и это вызывает еще большее недоумение у Хардина, желающего задавать вопросы, но понимающего, что не имеет права.

Напряженное молчание достигает своего пика, они поглядывают друг на друга то по очереди, то одновременно. В эти мгновения у Нимеи в груди сердце спотыкается, как будто попадает в яму-ловушку. Это неприятно, и даже кожа зудит, так что приходится то и дело тереть ребра.

Но снова, снова и снова они делают это, пока машина наконец не трогается в очередной раз.

– Хватит пялиться!

Нимея вдруг делает то, что ничего не должно значить, но почему-то до чертиков пугает всякий раз. Смотрит ему в глаза дольше пары секунд, проходит явный рубеж под названием «вежливость», после которого стоит отвести взгляд, и спустя несколько мгновений оторваться уже не может. Радужка Фандера искрит изумрудно-черными бликами и затягивает, как трясина, а Нимея в ней барахтается и никак не может выбраться.

В момент, когда машины позади начинают недовольно гудеть, она с трудом отрывается от него.

Это чертовски трудно.

Она даже хватает воздух ртом и очень надеется, что Фандер этого не заметил, потому что сама не хочет верить, что так долго пялилась, рассматривая его глаза. Глупо отрицать, но очень хочется.

Ничего странного не случилось.

И приходится молчать дальше, но уже глядя прямо перед собой. Нимея чувствует, как взгляд Фандера ее касается то тут, то там. Ей до жути интересно: полон ли его взгляд презрения, или в нем есть что-то еще? Она следит за дымкой над плавящимся асфальтом, потом за собственными пальцами, надеясь, что они не подрагивают на самом деле. Она начинает контролировать свои движения слишком внимательно и теперь уверена, что выглядит неестественно.

Фальшиво разминает шею. Нарочито спокойно.

Не слишком ли медленно?

Постукивает пальцами по рулю слишком картинно. Оглядывается по сторонам, будто там что-то изменилось.

Что там могло измениться?

– Расслабься уже.

Голос звучит будто сквозь вату и толщу воды: глухой и прессованный, он разрезает тишину с усилием, чтобы добраться до ушей Нимеи, и тут же мурашками покрываются руки.

От отвращения к собственной нервозности.

– Прекрати смотреть на меня – нервируешь, – четко, почти по слогам отвечает Нимея, слова сыплются, как сухой горох.

– Почему?

– Потому что никто не любит, чтобы на него пялились. Неужели не ясно?

– Отчего же… ясно. – Улыбка в его голосе привлекает внимание, Нимея дергает подбородком, но за секунду до того, как снова посмотреть Фандеру в глаза, останавливает себя.

– Ничего не ясно, – бормочет себе под нос и может поклясться, что слышит смешок в ответ.

* * *

Между рядами машин ходит мальчишка с кипой газет и за пару монет продает последние новости. Нимея не раздумывая берет у него два экземпляра, тем самым спасаясь от неловкой тишины. Они с Фандером сидят, уткнувшись в газеты еще часа два, пока очередь продвигается вперед. В какой-то момент у обоих от голода начинают урчать животы. Бутерброды Пьюран не были сытными.

Еще четверть часа оба посмеиваются над урчанием, и это кажется уже временным перемирием.

– Крекеры! – Нимея шарит на заднем сиденье, роется в одной из сумок Омалы и там, под тремя пальто, – зачем им три пальто? – и находит две пачки печенья.

– Эта старуха Мейв дала. Наслаждайтесь, ваше высочество.

Фандер молча берет пачку и улыбается знакомой этикетке. Они снова утыкаются в газеты. Через полчаса, когда до границы остается примерно миля, появляются новые торговцы: мальчишка с ежемесячным журналом, который Нока тут же покупает, и женщина с телегой, нагруженной уличной едой.

Нимея и Фандер смотрят на пирожки, чуть ли не плавящиеся под горячим солнцем, и предпочитают обойтись крекерами. А вот прохладительные напитки оказываются как раз кстати. Как и пара браслетов, которые обещают помочь с терморегуляцией тела.

– Ты уверена, что безопасно покупать артефакты на улице?

– Думаю, что, если бы тут кому-то оторвало руку, мы бы об этом уже знали.

Она кивает на мальчишку, у которого весьма бойко идет торговля.

Фандер пожимает плечами, и уже через пару минут оба блаженно выдыхают.

– Аркаим – это ад! – говорит Нимея, обмахиваясь только что купленным журналом.

В машине теперь пахнет типографской краской и крекерами, но, когда тело не покрывается потом, воспринимать посторонние запахи куда проще.

– Я не знаю, что это. – Фандер салютует бутылкой с оранжевым напитком. – Но это потрясающе.

– Это просто холодный апельсиновый сок. Бутылка, по-моему, не нагревается. Так написано на этикетке. Хотя я бы не верила, мальчишка как-то гаденько ухмылялся.

Фандер кривится и убирает бутылку.

– Как мы пройдем границу? Она не выглядит тихой и безлюдной. – Фандер с опаской поглядывает перед собой.

– Потому я и выбрала именно этот город. Здесь очень много народу, и все они не туристы или гости Аркаима, а торговцы. До нас никому дела не будет. Навернули лишнюю тысячу миль ради этого места, безопаснее я не нашла.

Они снова переглядываются, а потом утыкаются в свежеприобретенные журналы. Полосы пестрят новостями из светской жизни, искусства и науки. Рекламы современных аптек, банков и брендов одежды – всего этого не было в Траминере, и Хардин засматривается на яркие страницы.