Текст книги "Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья"

Из-за всей этой эмоциональной петрушки я отвечаю на расспросы вяло, без энтузиазма и всё выжидаю удобного момента, чтобы перейти в контрнаступление: задать, наконец, интересующие меня вопросы о жизни в далёкой, овеянной для меня легендами Германии. Но я – вежливая девочка, чтобы не сказать «запуганная», приучена уважать старших, потому не перебиваю и старательно рассказываю всё, что интересует дяденек с удивительно белыми лицами, одетых одинаково, будто монахи.

На самом деле рассказывать легенду интересно. Всё равно что пересказывать любимую, зачитанную до дыр книжку. Ты можешь коротко изложить сюжет, а можешь припомнить все детали и подробности. Ты так ясно представляешь себе героев, обстоятельства их жизни и приключений, будто всё, описанное в книжке, происходило лично с тобой. Если же о чём-то автор поленился упомянуть, можно в любой момент сказать: «Я забыла» – и поискать недостающее звено вместе со слушателем, опираясь на косвенные данные и логику.

Если начал беседу со мной один человек, то в разгар её вокруг меня уже собралась едва ли не вся делегация. Каждый вновь подошедший вольно или невольно повторял уже заданные вопросы. Получалось, что я рассказываю по несколько раз. Я была предупреждена, что так оно и будет. Некоторые члены экспедиции – не только учёные, но и опытные разведчики. Даже если они и отнеслись без лишней подозрительности к беззащитной девочке с необычной судьбой, всё равно чисто автоматически включились в процесс проверки поступавшей от меня информации. Такая ситуация была сто раз проиграна ещё дома.

Новообретённые «соотечественники» сразу и на знания меня стали проверять, на культурный кругозор. Интересовались, умею ли я считать и читать. И прозвучал – прозвучал-таки! – вопрос, из-за которого порядком понервничали и я, и мои наставники:

– Матушка, должно быть, читала тебе добрые старые сказки?

С чистой совестью и глубоким наслаждением я дала ответ: мы с матушкой ненавидели детские сказки. Она пыталась их читать, я – слушать, но невзлюбили обе и скоро бросили. Любила Эдды. Особенно – Старшую!

Вот и огонёк полыхнул в награду мне в холодных немецких глазах! Бросив мою биографию, мы перешли к самому интересному: моим умениям и повседневным занятиям. И пришла пора драгоценным «соотечественникам» узнать, что девочка Хайке вовсе не верит в духов, а считает их точно такой же реальностью, как живые люди, и беседы с ними для неё – примерно то же самое, что разговоры с незнакомцами: порой увлекательно, порой трудно, порой опасно. И ещё: она убеждена, что все могут точно так же, но большинство – ленится.

В легенде моей был один очень скользкий нюанс, над которым, как понимаю, долго бились специалисты. Как вышло, что я, прожив в Тибете большую часть жизни, так плохо объясняюсь на тибетском языке? С провалами в немецком понятно: оставшись года три назад без матери, я успела многое позабыть. Но как же вышло, что местного наречия я не освоила в совершенстве? Тут и пригодилась нянька. В реальности у матери была помощница по хозяйству – тибетка, которая исчезла, когда семьи коснулось смертельное поветрие. Проще простого убедить всех, кому это будет интересно, что нянька забрала ребёнка с собой.

Итак, я росла ребёнком замкнутым и слыла странной, потому с местными детьми не сходилась. А после смерти матери нянька присвоила меня и мои медиумические способности и принялась со мной гастролировать. Фактически, нянька сбежала со мной, обставив всё так, будто и я не пережила недуга. Начались скитания по самым отдалённым и заброшенным уголкам. Нянька опасалась, что нас ищут, потому избегала проезжих дорог и крупных селений. Женщина не могла знать, и я как будто не знаю: искать некому, родственников в Германии не осталось.

Поскольку я как будто не знаю, то первый вопрос, что мне удаётся задать дяденькам в серых мундирах: не могли бы они помочь мне найти родных? О, конечно же, они поищут моих родственников!.. Тем с большим энтузиазмом, чем сильнее их заинтересуют мои способности.

Ламы, видимо, рекомендовали меня как полученную из надёжного источника, а немцы были склонны доверять ламам. Расспрашивали меня доброжелательно и выслушивали ответы с видимым сочувствием. С другой стороны, члены экспедиции хотели докопаться до множества деталей и подробностей. Им же требовалась точная информация для идентификации моей личности. У них и мысли не закралось, что девочка может оказаться русской шпионкой. Я бы почувствовала. Но нет: при всём богатстве воображения сотрудников «Аненербе», на такое у них фантазии не хватило.

А вот не аферистка ли? Хитрюга каких-нибудь голландских кровей, сочинившая себе ради заработка мистический дар, а ради выгодного знакомства с немецкими офицерами – биографию. Однако хотелось немцам верить в другое: что перед ними – уникальная немецкая девочка-самородок, маугли Тибета.

– Настоятель сообщил, Хайке, что вы общаетесь с духами, – сказал герр Кайенбург, начальник экспедиции, с подчёркнутым уважением.

Я потупила взор.

– Я никому не говорила здесь. Боялась, что не поверят. Здесь это делают уважаемые учёные ламы, а не какая-то безродная девчонка.

– Никогда не смейте так говорить, Хайке, – собеседник аж брызнул слюной, – если вы – немка!

Ясно. Он уже поверил, что я – немка.

Однако решающее слово оставалось за Берлином, и шифрованный радиозапрос о семье девочки-потеряшки ушёл в ту же ночь. Ответ скоро найдут. Я «не сумела» назвать свою фамилию, зато «вспомнила», чем торговал мой добрый немецкий папа. Семью быстро вычислят по архивам коммерческих обществ. Пусть после этого их «Гуляки» ищут на севере Тибета деревушку, где кончила дни моя мать. Найти непросто, но возможно. Пусть ищут следы загадочно исчезнувшей служанки-няни. Местные жители подтвердят главное: какая-то иноземка жила поблизости несколько лет назад, и маленькая дочь у неё была. А умершей девочку никто не видел, потому что боялись приближаться к заразным. И ещё потому, что им сделано соответствующее аккуратное внушение. Искать дальше, где «гастролировали» нянька с девочкой, проблематично: никто же не знал, куда они ушли, а горная страна велика. Мой провожатый тоже не сказал никому, откуда привёл меня.

– Я всю жизнь вдали от отечества, – вздохнула я виновато. – Мать гордилась, что мы – немцы, и научила меня. Но потом я скиталась. Здесь никто не понимал, что значат слова «немка», «из Германии». Я, такая, была совсем одна.

От жалости к вымышленной героине моего моноспектакля на глаза навернулись слёзы. Не напрасно всё-таки Антон Карлович мучил меня сентиментальными немецкими сказочками. Вот и пригодилось: так живо представила себя несчастной героиней сказочки, что сама почти поверила. А и то сказать: далеко ли от истины, что «я, такая, тут совсем одна»?

Невольно вспомнилось моё весёлое новогоднее открытие: «Ох и шулерская у нас, товарищи, игра!» Тут уж я едва не рассмеялась, но Кайенбург, впечатлённый дрожащим голоском и слезами бедной сиротки, уже неуклюже гладил меня по голове и приговаривал:

– Ничего, дорогая Хайке, всё плохое в прошлом. Вы больше не останетесь одна!

Пора выруливать на полезную тему:

– Как же уважаемые ламы узнали… про духов? Им, должно быть, рассказал тот человек, что привёл меня сюда. И они поверили? Неужели поверили?

– Хайке, – собеседник, в свою очередь, удивился моему глупому вопросу, – для ламы это так же очевидно, как то, что вы – европейская девочка и что мы с вами говорим на одном языке. Разве вы не знаете?

– Я прежде ни разу не жила в монастыре. Мне приводилось много слышать от няни, что есть ламы – настоящие кудесники. Да и мать рассказывала чудеса. Но я встречала только странствующих монахов, а они… они странные. Они упрекали меня, что я сочиняю про духов, говорили, что только они имеют доступ к живым и мёртвым.

– Среди странствующих монахов хватает самозванцев. Просто вы делали эту работу лучше них и составляли им конкуренцию. Вот привезём вас в Германию, попадёте к самым лучшим в мире специалистам. Те сумеют раскрыть ваши таланты!

Вот это дело! Меня готовы взять в Германию и показать лучшим оккультистам. Всё идёт по плану, лишь бы получить подтверждение из Берлина.

Мне выделили крошечную комнатку в покоях, отведённых для размещения экспедиции. Комнатёнку строители монастыря, видно, задумали как кладовку, и она не имела окна. В ней, если занавесить дверь, царила абсолютная темнота. Не припомню, чтобы когда-либо прежде я спала таким тяжёлым сном, как в ту ночь. Чёрная, лишённая сновидений дрёма сменялась периодами тревожного бодрствования. Густая, тяжёлая энергетика нижних центров исходила от спавших за стеной немцев. Удивительно! Во сне они были больше фашистами, чем наяву! Но энергетика аненербовцев дополнялась и усиливалась аурой, присущей самому помещению, казалось, испокон веков.

Утром меня приветствовали как свою. Как свою кормили настоящим немецким завтраком с колбасками и прочими атрибутами сытой и непостной жизни. Батюшки-матушки, сколько же еды они навезли с собой!

После такого приятного начала дня я оказалась в большой, но также лишённой окон комнате с низкими потолками, обставленной небольшим количеством деревянной мебели с искусной резьбой и цветными узорами. На массивном столе стояли столь же массивные свечи, которые, при своём крупном размере, неярко светили, зато издавали незнакомый, сложный, ненавязчивый аромат.

Господин Кайенбург привёл меня сюда и, остановившись, повернулся – так, что мы оказались напротив друг друга. За спиной же моей у дальней стены находился сам лично настоятель монастыря. Кажется, его сопровождали ещё два-три ламы или монаха, но те никак не проявляли своего присутствия, даже мыслями.

Безо всякой преамбулы Кайенбург поднял левую руку с раскрытой ладонью и растопыренными, присогнутыми крючком пальцами на уровень моего лица. Он стал многозначительно произносить короткие фразы на непонятном, резком языке. Может, на древнегерманском? И выжидательно смотрел мне в глаза. От аромата свечей и от его неожиданных манипуляций меня слегка «повело». Отличное рабочее состояние! Хочешь – впадай глубже в транс, а не хочешь – не впадай.

Теперь – вопрос для срочного решения: выдать свою негипнабельность или нет? Хотелось бы узнать, что немец и настоятель собираются делать со мной, если я потеряю контроль. Чтобы это выяснить, надо сделать вид, будто я на самом деле «поплыла». Но обман быстро раскроется: по движениям глаз, по внезапному провалу попытки воздействия, по состоянию энергетики. Меня учили всегда оставаться максимально искренней в телесных и душевных проявлениях. Так и поступим.

Я не без иронии вопросительно уставилась Кайенбургу в лицо. Мол: «Вы что-то хотели, господин? Так будьте любезны выразиться яснее!»

Вопреки моим ожиданиям, немец не смутился. Он сделал ещё один пасс рукой, уводя мой взгляд в сторону, в тёмный угол комнаты, и быстро, повелительно спросил:

– Кого ты видишь?

А, так вы, герр, духов заказывали? Так бы сразу и сказали! Больше иронизировать про себя не пришлось, потому что я сразу их увидела – почти явственно.

– Рыцарей. На них доспехи и белые мантии с крестами, – привычно отрапортовала я.

Их был целый отряд, но большая его часть пряталась в тени, а вперёд выступали человека три-четыре.

Сам товарищ Бродов лично подробно знакомил меня с историей тайных орденов, и я поняла, что рыцари принадлежат к одному из древнейших.

– Они… Они… – Я подбирала подходящее слово. – Будто волшебники. Те, что впереди, волшебники и воины.

– Хайке, вы уверены? – переспросил Кайенбург уже безо всяких ужимок и вождения руками.

Ну, знаете ли! Да в них я уверена больше, чем в вас! Они симпатичнее.

– Уверена, господин Кайенбург.

За моей спиной еле слышно шептал по-тибетски переводчик. Не знаю, как он перевёл «рыцарей». Как «древних европейских воинов»? Точно, что как-то перевёл.

Внезапно, устремив взор на настоятеля, мой «экзаменатор» очень быстро произнёс по-тибетски короткий вопрос. Чудом я разобрала:

– Это верно?

– Несомненно, – степенно подтвердил настоятель.

Подумав, глава экспедиции спросил меня:

– Реликвии у них?

Я ещё не успела припомнить значения слова «реликвия», а ответ уже пришёл:

– Это нечто у них.

Немец вновь глянул в сторону лам – как мне показалось, несколько нервно. И сказал, обращаясь ко мне:

– Спасибо, Хайке! Не станем переутомлять вас. На сегодня достаточно.

Он снова повелительно провёл ладонью перед моим лицом. Ну прямо как Михаил Маркович, если не считать, что тот держал пальцы полностью развёрнутыми, а немец – хищно скрючивал. От свечи и рука господина Кайенбурга приобрела тускло-жёлтое свечение.

Я всё время мысленно подтрунивала над происходящим, чего практически не умела делать прежде. Объективно же, было от чего струхнуть! Да, меня учили сопротивляться и действию психотропных веществ, и нейроэнергетическим вмешательствам в сознание и подсознание. Я научилась отражать двойной удар: химический и нейроэнергетический, что продемонстрировала на экзамене. Глава экспедиции со всеми его способностями был мне по плечу. Однако воздействие лично настоятеля одного из самых сакральных ламаистских монастырей – сомневаюсь, что смогла бы выдержать! Тем более усиленное неизвестным веществом, наполнявшим лёгкие вместе с дымом свечей.

Но на Родине меня поддерживают с помощью Великих энергий. От меня скрыли это, провожая в путь, но я не могла не чувствовать! И Великие энергии, видно, были на моей стороне, потому что совместный эксперимент надо мной, считай, провалился. Видно, планировалось организовать мне встречу с какими-нибудь местными духами и посмотреть, как я буду с ними управляться, если не они – со мной. Но пришли совсем другие товарищи, и у фашиста с ламой возник конфликт интересов, поскольку первый явно не хотел раскрывать второму секреты древнего ордена, и второй это почувствовал. Тем не менее испытания на том не закончились.

Я уже почти не сопротивлялась подступавшему забытью, поскольку не находила опоры меркнувшему сознанию, а честнее – утратила волю к сопротивлению. Сзади на меня тяжело и душно, как во сне, навалились несколько человек и принялись запихивать онемевшее тело в большой сундук. Для этого пришлось согнуть мне ноги в коленях и подтянуть к груди, а голову наклонить. Так, на коленях, скрюченная, лицом вниз, я и оказалась плотно прикрыта крышкой сундука. Тьма, бесчувственность, беспамятство…

После отключения сознания душа, как положено, поднялась над телом, чтобы поразмяться. Но не та, самая лёгкая её часть, что обычно выходит во время сна, а та, гораздо более мощная и плотная, что покидает тело при начале его умирания. В отличие от яви, где я позорно размякла и потеряла контроль, теперь – воспарив над телом – я довольно неплохо сознавала происходящее.

На меня пристально уставился настоятель. Он не пытался воздействовать – он изучал. Немец ничегошеньки не видел и был вынужден терпеливо ждать.

Поразительно то, что настоятель оставался чётко в границах своего физического тела! Даже бордовое с жёлтым одеяние будто приросло к самой его сущности!

Таким образом, лама оставался стоять в помещении для тайных ритуалов, а я быстро и легко поднималась всё выше. Я чувствовала, что никто не держит меня, и понимала, что, пока не очнусь от забытья, могу погулять, где вздумается. Отчаянно хотелось побывать на Родине! Смотаться в город Куйбышев, где никогда не бывала и где сейчас в разгаре настоящее лето, повидать своих, напугать кого-нибудь из наших, кто сумеет меня заметить, и тут же, смеясь, успокоить.

Побыть среди своих и отдохнуть душой – такой простой план.

Блокирующая программа, которую я сама себе старательно ставила во время подготовки, сработала чётко. В сторону Родины нельзя даже глянуть – не то что полететь туда.

Я в растерянности остановилась. Чем же заняться? Погулять по горам? И так кругом бесконечные горы – уж больше полугода. Пройтись по монастырю – пошуровать в тайниках? Глупее не придумаешь!

Так я и продолжала скучно торчать на одном месте, зависнув над монастырём и созерцая знакомые окрестности.

Настоятель, хоть посвящённые и не подвластны течению времени, своим временем, видно, всё же дорожил. Поняв, что ничего интересного уже не произойдёт, кратко и холодно информировал немца о результатах эксперимента, и они разошлись, взаимно насторожённые. Затем настоятель отдал соответствующие распоряжения. Меня вынули из гробообразного сундука, распрямили, вынесли на воздух. Душа стремительно и с неприятным ощущением трения всосалась обратно в тело – вся, кроме той, самой лёгкой, части, которая отвечает за здоровый сон.

Очнулась я при свете серого утра в просторном помещении с окном. Помещение было завалено постелями, рюкзаками, множеством вещей: одна из спален немцев. Никого. Нет, кто-то всё же ворочается в углу. Молоденький монашек в заношенной, тёмной от грязи рясе – моя «сиделка». Я быстро прикрыла веки, пока он ничего не заметил, и прислушалась к себе.

Физическое состояние хорошее, сознание – ясное. Всё произошедшее вчера в тайных покоях монастыря казалось нереальным – сродни тяжёлому сну, а недавний сон – ярким и осязаемым. Прокачала энергетические каналы и чакры. Энергия шла легко.

После того случая я больше не видела настоятеля. В первые дни в монастыре, ещё до появления немцев, я ощущала интерес к своей персоне некоего высокого духовного лица и была убеждена, что настоятель лично сканирует меня – с любопытством и весьма непринуждённо. Теперь же, после испытания свечами и ящиком, никакой высокопоставленный лама рядом с моим энергополем не появлялся. Ламы больше не устраивали мне мрачных и устрашающих проверок, а относились по-прежнему доброжелательно. Не то с облегчением, не то с чувством выполненного долга, они «сдали» меня своим гостям.

Начальник же немецкой экспедиции, наоборот, принялся экспериментировать с моими способностями на разные лады. Он придумывал испытания, сходные с тем, чем я занималась в Лаборатории: всяческие «угадайки», считывание информации, предсказания. Как правило, мне всё это давалось легко и нравилось. Я должна была показать «товар лицом» – большую часть своих возможностей! Атмосфера игры, увлечённости делом напоминала Лабораторию, и мне порой становилось стыдно от того, что в общении с матёрым фашистом я не испытываю гнева и отвращения. Меня так и учили, что не должна испытывать, но всё же… Вместе с тем я не успокаивалась: в душе жила насторожённость и готовность к подвоху. Но подвохов герр Кайенбург пока не устраивал. Единственной темой, которую он старательно обходил в своих занятиях со мной, был спиритизм. Он уже тогда смекнул, что с моей помощью можно выведать кое-какие нужные рейху секреты, и не собирался заниматься этим, находясь на чужой территории.

Ещё он вовсю подтягивал мой неважный немецкий: похоже, хотел произвести фурор своей «находкой» идеальной во всех отношениях немецкой девочки со сверхспособностями.

Члены экспедиции жили в лучшем крыле большого корпуса, предназначенного для сезонных паломников, приходящих в монастырь по большим праздникам. Существовали достаточно автономно, готовили здесь же. Я теперь столовалась с ними. Когда у них было настроение посетить общую трапезную, мы шли группой. Немцы редко посещали общие молитвенные собрания, но меня отпускали и даже поощряли туда ходить, однако это уже не было непререкаемо обязательным требованием, как в первые дни моей жизни в монастыре.

Гости из Третьего рейха вели бурную деятельность в окрестных горах и долинах по сбору образцов всего, что попадалось: флоры и фауны, почвы и воды, местного фольклора и рецептов. Собравшись толпой, они были страшно шумные, горласто-крикливые, но во время экспедиций-вылазок вели себя осторожно, сосредоточенно и тихо. Часть специалистов никуда не ходили, а проводили дни в общении с ламами и изучении старинных манускриптов обширной библиотеки монастыря.

Увидев, как один из членов экспедиции возится с рукописью на тибетском, я спросила, что там написано.

– Здесь записаны древние легенды о достижениях героев прошлого. Целый другой мир.

– Как в Эддах?

– Ещё необычнее. Когда вернёмся в Отечество, расшифруем рукопись, и ты обязательно её прочтёшь!

Ко мне они относились сочувственно, как к хрупкому ребёнку, которому много испытаний привелось пережить. У большинства в Германии были жёны и собственные дети. Отцы, судя по их разговорам в часы досуга, гордились детьми, забавлялись от души и добродушно хвалились друг перед другом. Отношение ко мне было также и осторожно-предупредительным, как к очень юной девушке. Между тем эти взрослые, увлечённые делом мужчины не знали, чем меня занять, и я была по большей части предоставлена самой себе.

Слоняясь без дела по монастырю в перерыве между коллективными молитвами, я решила совершить прогулку. Никто не ограничивал моих перемещений. Я спросила привратника, можно ли выйти за ворота. Получила утвердительный ответ, но сочла за благо уточнить, впустят ли меня обратно, когда вернусь. Впустят. Хорошо. Рисковать и уходить далеко я не собиралась: за три месяца, проведённых в пути, я достаточно нагулялась по тибетским долинам и ущельям. Мне нужно было отойти подальше от лам, чтобы попытаться выйти на связь с девчонками.

Красивая зелёная луговина покрывала склон, расположенный напротив монастыря, – через узкий, неглубокий отрог ущелья. Там не было человеческого жилья, не пасся скот. Оттуда монастырь лежал как на ладони – не заблудишься, а если тебя хватятся, то легко найдут. Эта луговина давно манила меня своей уютной уединённостью.

Я расположилась прямо на траве. Напротив открывался вид на монастырь, расположенный ниже. Размеры монастыря издали особенно впечатляли, а изъянов в виде обшарпанных стен, обветшалых, налепленных друг на друга хозяйственных построек, выгоревших на солнце линялых красок, вонючих, загаженных задворков – не было видно. Монастырь предстал во всей своей исконной цельности и величественности.

Вот я и одна! Так долго ждала этого момента!

Села, скрестив ноги, как во время коллективной молитвы, и принялась настраиваться, вспоминая последовательно специальные удобные образы, которые маркировали мысленную связь с девчонками. Подготовившись и почувствовав, что канал открыт, я собралась позвать Лиду: она у меня первая на связи. Если по каким-либо причинам не ответит, надо звать Женю. «Слышать» меня могут одновременно и обе. Время – не оговорённое, но девчонки всё равно ждут: так задумано.

«Будь осторожна! Ничего не предпринимай!»

Только в трансовом состоянии ты можешь так отчётливо считать даже тот сигнал, которого меньше всего ждёшь. До чего знакомая энергетика! Светлая, чистая, лёгкая, осторожная, определённо женская… Конечно! Ольга Семёновна! Ёкнуло сердце: отчего она на связи, что случилось?!

«Всё в порядке. За тобой следят».

Знакомая энергетика улетучилась так же внезапно, как появилась, а я открыла глаза и посмотрела в сторону монастыря. Вон, стоит посреди двора, вальяжно уперев руки в боки, и смотрит в мою сторону герр Кайенбург – начальник экспедиции. Он не прощупывает меня, не сканирует. Он просто смотрит. Да только он – видящий! Чего и следовало ожидать.

Я принялась скоренько соображать, что же он увидел. Мою ауру – поле человека, погружённого в транс или медитацию. Это только хорошо. Понял ли он, что я устанавливаю канал связи? Мог. Но я не успела никого вызвать. Может, я взывала к знакомому духу или к высшим силам. Ольгу Семёновну он определённо не считал, поскольку та вычислила его раньше и закрылась.

Человек, который просто наблюдает тебя мысленным взором, очень легко прикасается к тебе. Такое наблюдение запросто «зевнуть», если оно не окрашено эмоционально: острым любопытством, тяжёлой злобой, обожанием. Что видит человек в таком случае? Изменения в твоём поле, твои наиболее яркие энергетические связи, прямой контакт – как реальный, так и мысленный. В принципе, всегда можно сослаться на духовное общение с немецкой прапрабабушкой. Но лучше не рисковать, не привлекать внимания к своим связям на тонком плане.

Появление Ольги Семёновны стало приятным сюрпризом. Трудно сказать, на каком этапе специалисты из группы слежения подключились к операции по моему внедрению. Может, совсем недавно, из-за того, что я до сих пор не вышла на связь как положено. Смотреть со стороны могут и мои девчонки, но опытный оператор слежения сделает это гораздо точнее, потому что девчонки больше тренированы на диалог.

С другой стороны, может, так и было задумано, чтобы за мной постоянно приглядывали издали: так работать безопаснее.

Итак, наши всё же осведомлены о моих делах. Уже легче! И я не одинока.

Остался жутко неприятный осадок от собственного промаха, да ещё на виду у старших товарищей. Стыдоба! Больше я ни разу не совершила подобного.

С того дня я регулярно уходила для одинокой медитации на зелёную луговину. Отрабатывала техники, почерпнутые у лам на коллективных молениях, которые я по-прежнему посещала, пропуская только ночные и те, что приходились на время обеда с немцами. Мне, конечно, хотелось поучаствовать в тех вылазках, что совершали участники экспедиции по соседним горам и монастырям, но они отказывались брать меня с собой: мол, условия слишком суровые, идти надо быстро, и я не поспею за их размашистыми мужскими шагами. Возразить было нечего. Тогда я стала аккуратно прощупывать, чем же они там заняты, эти исследователи. Оказаться даже и пойманной за таким занятием вовсе не опасно: детское любопытство – не грех. Так что побольше детской непосредственности – и вперёд!

Выяснилось следующее. Меньше всего фашистов в данной экспедиции интересовали высокие оккультные материи! И этнография, и естественно-научные изыскания служили только прикрытием лихорадочной шпионской деятельности. Они много бродили по сёлам и просёлкам, много беседовали с людьми, чтобы выяснить, каковы настроения местного населения, отношение к китайцам, к англичанам, к японцам, к войне. Даже начальник экспедиции проводил кучу времени в общении с ламами высших рангов и совместном с ними разборе древних рукописей лишь для того, чтобы заручиться их доверием и поддержкой в вопросах политических.

Вместе с тем оккультные интересы членам экспедиции вовсе не были чужды.

В монастырь прибыл целый отряд лам, и сразу стало понятно, что именно этого ждали немцы. Они сразу бросили имитировать бурную деятельность в виде сбора камней и запуска метеорологических зондов, вновь переоделись в свои серые мундиры, нацепили щегольские фуражки и кепи и так ходили по территории монастыря от одного здания к другому. Началось интенсивное общение с ламами высших рангов. Среди прибывших таких было человек двадцать, остальные – сопровождающие, которые, выгрузив невообразимое количество вещей, в том числе подарков, незаметно слились с местным монашеским населением. В переговорах участвовали и наш настоятель с местной ламской «знатью». Всяческие встречи длились целыми днями: то совместные трапезы, то медитации, то обсуждения.

Наблюдая все эти ритуальные пляски со стороны, я, понятно, старалась уловить информацию, но ламы закрывались неведомым мне способом. Чувствовалось, что делают они это непринуждённо и, вероятнее всего, автоматически. Не пробивать же их защиту методом пролома! Я приглядывалась, потихоньку изучала.

Спустя всего несколько дней после прибытия объединённой делегации из Лхасы и Шигатсу тибетская экспедиция неожиданно окончилась.

– Мы отбываем, Хайке. Готовьтесь!

– Мы поедем в Германию?

– Полетим на самолёте. Обязательно в Германию, но сначала – на Кавказ. Будете там медитировать и молиться вместе с нашими ламами, хорошо, Хайке? Нам так нужна окончательная победа над русскими! Я верю, что мистика Тибета, помещённая в самое сердце Кавказа – прародины ариев, поможет нам!

Сомнений нет! Он произнёс это слово вторично.

– Что такое Кавказ? – выдавила я, чтобы выиграть время.

Немцы на Кавказе?!

Когда мы оказались в эвакуации, у нас откуда-то появилась большая карта европейской части СССР, и мы, наконец, получили возможность, как все, передвигать флажки, отмечая положение наших войск. Занятие было большей частью радостное: флажки отодвигались от Москвы, на юге – стремительно ворвались в Крым. Казалось, что фашистов теперь будут только гнать и гнать из страны, гнать всё быстрее. Я даже гадала: успею ли попасть в Берлин до окончания войны и не окажусь ли там одновременно с Красной армией…

Как и когда случилось, что движение снова пошло вспять, то есть на восток?! Немцы опять наступают? Какая же катастрофа случилась дома в те несколько месяцев, что я спокойно гуляла по горам чужой страны?!

Господи помилуй, а Москва? Если немцы на Кавказе, то что с Москвой, с Ленинградом? Как выяснить?

Как нельзя кстати пришлись уроки самообладания, которые давали мне в Школе.

Фриц взялся объяснять про Кавказ.

Я заставила себя открыть все чакры, чтобы взбодрить кровообращение и вернуть своему лицу здоровые краски: ведь прямо ощущалось, как кровь отхлынула от щёк.

Карты под рукой не нашлось. Пока Фриц пересказывал мне её содержание, помогая себе широкими жестами рук, я кое-что придумала.

– Значит, Кавказ – это тоже горы, вроде Тибета?

– Кавказ – родина ариев! Тоже высокие горы, но они не такие, как Тибет. Вы увидите, Хайке.

– И столица русских находится на Кавказе, как тут, у нас – Лхаса?

– Нет. Столица русских – Москва. Она очень далеко от Кавказа, на равнине.

– Очень далеко?

– Даже больше, чем от Лхасы до того тибетского селения, где вы жили с матушкой.

– Значит, их столицу… как это?… Москва, правильно? Их столицу вы… то есть мы, немцы, уже завоевали? Осталось завоевать эти горы – Кавказ?

Я старалась изо всех сил, чтобы голос не дрогнул. С голосом удалось справиться. Но сердце едва не выскакивало из груди. И губы задрожали, и руки. Одно спасало: мы находились в помещении, на улице было пасмурно, и маленькие окошки давали недостаточно света. Я повернулась так, чтобы оказаться спиной к окну. Сердце колотилось в горле. Итак, мгновения, пока Фриц набрал в грудь воздуха и сформулировал ответ, растянулись в целую историю.

– Всё наоборот, Хайке. Мы должны занять Кавказ, чтобы потом добраться до Москвы.

Из глаз брызнули слёзы от неимоверного облегчения. Я рассмеялась: не смогла удержаться. Заодно под прищуренными от смеха веками спрятала эти слёзы.

– Зачем же ходить таким кружным путём?

Я повторила тот жест, которым Фриц только что пытался разъяснить мне, как далеко находится от Кавказских гор Москва. Как будто именно этот жест рассмешил меня.

– Мне трудно вам объяснить, Хайке, так как вы не знаете, что такое топливо, – сказал собеседник слегка обиженно.