Текст книги "Как Запад стал богатым. Экономическое преобразование индустриального мира"

Основной чертой поместной системы был принудительный труд. Крепостные получали право пользоваться землей в обмен на обработку господской земли (барской запашки). Кроме того, в условиях поместной версии общественного контракта они обязывались платить за пользование землей и другие сборы (деньгами или натурой), так что в результате значительная часть производимого ими попадала в руки сеньора.

В соответствии с обычной практикой неогороженных участков обрабатываемые земли поместья делились на несколько полей, а каждое из них – на узкие полоски. Крепостные имели по полоске в каждом поле. Первоначально господское владение также состояло из полосок, разбросанных по полям. Позднее возобладала тенденция к их объединению. Вспашка полей, посев, культивация и уборка урожая осуществлялись трудом крепостных, которые работали иногда коллективно, иногда раздельно.

Ни с точки зрения крепостных, ни с точки зрения сеньоров в таком устройстве поместного хозяйства не было никакого произвола. Сеньор получал своих крестьян по наследству, но и они получали его и свои обязательства перед ним по наследству. От рабства эта система отличалась только тем, что сеньор не имел права продавать своих крепостных, кроме как в ситуации, когда он продавал само поместье, а кроме того, существовали традиционные ограничения труда, которым ему были обязаны крепостные. Но беглый крепостной так же подлежал возврату своему хозяину, как и беглый раб.

Таким образом, крепостной не только обрабатывал землю для того, чтобы обеспечить себя и свою семью: прежде всего его жизнь была опутана обязательствами обрабатывать господскую землю. Крепостной труд представлял собой основную форму социального контроля: наследственное бремя принудительного труда было столь велико, что рожденный в этом состоянии просто не имел ни времени, ни возможности стать ремесленником или торговцем. Позднее торговля получила развитие вне пределов поместного хозяйства, потому что купец должен был полностью посвящать свой труд торговле, действуя на свой страх и риск и во имя личных интересов, а ничего такого не могло быть в рамках поместной субординации, да еще в то небольшое время, которое оставалось крепостным после выполнения всех их обязательств перед сеньором. Губительное убожество условий жизни поместных крестьян подытожил Марк Блок: «Своему господину, как они называли его, земледельцы были обязаны предоставлять, во-первых, более или менее значительную часть своего времени: особые дни выделялись для обработки господских полей, лугов и виноградников; предоставлялись услуги по перевозке грузов и людей, а порой крепостные выполняли роль строителей или ремесленников. Кроме того, они были обязаны выделять ему значительную часть собственного урожая, иногда в форме рентных платежей, а порой в форме денежных налогов, и в последнем случае продажа произведенного за деньги также была их делом. Поля, которые они обрабатывали в свою пользу, не были их полной собственностью, а в большинстве случаев и община не являлась полноценным собственником земель, находившихся в общем пользовании. И община, и индивидуум «принадлежали» сеньору: в качестве землевладельца он имел над ними преимущественные права, имел признанное право на всякие сборы и в определенных ситуациях мог оспорить права отдельного земледельца и общины»[17]17
  Bloch, «Rise of Dependent Cultivation», pp. 235–236.


[Закрыть].

Одним из следствий единства политической и экономической сфер жизни было то, что труд осуществлялся не в силу договора и ради денежной платы, но также под давлением политических обязательств и страха наказания. Обязанности земледельца перед управляющим хозяйством были неотделимы от долга крепостного перед господином. Обязательства работника покоились не на заработной плате, но на сложном переплетении политического и социального статусов, на верности и долге, усиливаемых физическим принуждением. И в теории, и на практике система была глубоко деспотической и угнетательской не только по современным критериям, но также по меркам своего времени, насколько можно судить по отчаянным крестьянским бунтам, вновь и вновь повторявшимся, несмотря на кровавые подавления. Тоуни говорил, что эти восстания «вскрывают такую глубину социального гнева и горечи, с которыми могут быть сопоставлены немногие последующие движения»[18]18
  Tawney, Religion and The Rise of Capitalism, p. 58.


[Закрыть].

Большинство участников поместной системы не знали ответственности за выбор профессии, они не могли решать, какие культуры и каких животных им выгоднее выращивать. При трехпольной системе поле можно было засеять весной или осенью или оставить под паром. Даже решения о том, что, когда и где посадить, принимались не земледельцем, а поместьем. И в таком положении находились не только крепостные: мельник или кузнец пожизненно оставались мельником или кузнецом, и, как правило, эти занятия были наследственными. Как и сам сеньор, мельник и кузнец взимали за услуги традиционную плату, и каждое изменение было значительным событием, влиявшим на всю сеть взаимных обязательств внутри поместья.

История крепостного труда иллюстрирует давнюю проблему, связанную с обменом труда на деньги или иные блага. Первым свойством хорошо разработанного контракта должна быть возможность для каждой стороны выявить и доказать случаи нарушения условий соглашения. Это требование выполняется в соглашениях, требующих уплаты денег или иных благ. Сложнее обстоит дело с контрактами о трудовых услугах, поскольку, как правило, очень трудно понять, выполняют ли работники свои обязательства с должным прилежанием. Мы настолько привыкли думать о работниках как о более слабой стороне соглашений, чем наниматели, что финальный баланс контракта кажется нам парадоксом: обязательство нанимателя выплачивать заработную плату есть требование гораздо более ясное и контролируемое, чем обязательство работника честно трудиться в договорное время.

Эта договорная проблема не имела удовлетворительного решения. Вне условий фабрики (а в поместьях не было фабрик) современность знает два общих решения, и каждое с серьезными недостатками. Одно пригодно для ремесленного производства и малых сельскохозяйственных предприятий: плати работникам за продукцию, а не за труд. Другое решение: заключение краткосрочных контрактов с возможностью не возобновлять его в случае, если работник либо наниматель не удовлетворены друг другом. Первое решение широко использовалось в средневековых городах, но не в поместьях. Второе решение не привилось в ориентированных на традицию средневековых обществах, да и сейчас оно не популярно, поскольку создает постоянное чувство ненадежности занятости.

Таким образом, поместная система, основывавшаяся на подробном соглашении о предоставлении прав на землю и защиту в обмен на труд и другие услуги, следовала давней практике использования рабского, принудительного труда, чтобы одновременно удовлетворить – хотя и с помощью самых жестоких и неестественных приемов – интерес нанимателя к подавлению недобросовестности работников и интерес последних иметь стабильную занятость. Умение европейских крестьян уклоняться от выполнения своих обязанностей перед сеньорами обросло легендами; но если не считать легенд, у нас мало фактов, чтобы судить, смогла ли такая практика воспитать прилежных и производительных крестьян. Кое о чем свидетельствуют этимологические наблюдения: слово «виллан» (крепостной, villein), первоначально значившее «крестьянин», приобрело значение «негодяй», и переход от одного значения к другому был тем более легким, что уже к XIV веку это слово стало обозначать не только низкий социальный статус, но и низкий характер. Беспомощный перед лицом прямого подавления, человек может ответить главным образом смесью лицемерия, подобострастия и коварства, и было бы не удивительно, если бы жизнь в поместье развивала такие же характеры, как современные тюрьмы. Кое-что можно извлечь из того факта, что замена поместного хозяйства небольшими фермерскими хозяйствами сопровождалась ростом производства, хотя причиной могло бы быть не только возросшее усердие крестьян, но и совершенствование методов хозяйствования. Консерватизм поместного хозяйства в отношении новых методов производства сам по себе был частью контрактной проблемы: почти любые изменения приемов хозяйствования предполагали изменения в контракте, и почти ничто не оправдывало хлопот и риска, требовавшихся для изменения контракта.

Другой ключевой чертой средневекового поместья была сравнительно незначительная роль денег как средства обмена. Денежные сборы имели второстепенное значение по сравнению с наследственными обязательствами, оплачиваемыми трудом или продуктами. Поместье было ориентировано само на себя. Его экономический ритм определялся обычаем и внутренними властными отношениями, а не давлением цен на ближних или отдаленных рынках.

В Средние века рынки были прикреплены к месту. Некоторые из них функционировали периодически, как местные городские рынки, на которых в определенные дни продавались сельскохозяйственные продукты. Но самые знаменитые и важные ярмарки, как в Стурбридже (шерсть), в Сан-Дени (вино), в Шампани или в Лионе, которые могли ежегодно длиться несколько недель или месяцев, принадлежали сфере городского, а не деревенского хозяйства и, в конечном счете, не поместья, а города, и преимущественно большие города стали центрами развития капитализма.

Основной формой обмена внутри поместья был обмен труда на право обрабатывать землю. Хотя в этом обмене деньги не участвовали, внутри поместья их использовали в различных ситуациях. Существовала система податей и штрафов, которые следовало уплачивать деньгами, а значит, предполагалась возможность продавать сельскохозяйственные продукты кузнецу, мельнику, всадникам из свиты сеньора или горожанам. Зачастую деньги нужно было платить за услуги, которые мог оказать только сеньор: за использование мельницы, хлебопекарни, винного пресса, лесопилки и т. п. Платить следовало и в случае утраты для поместья потенциальной рабочей силы, когда, например, дочь выходила замуж или сына отдавали в ученики. Поместный суд налагал штрафы за невыполнение определенных обычных обязанностей или за иные нарушения правил. Так что деньги никогда не выходили из пользования[19]19
  См.: M. M. Postan, «The Rise of a Money Economy», Economic History Review 14 (1944), reprinted in E. М. Carus-Wilson, Essays in Economic History (London: Edward Arnold, 1954), pp. 1—12. Согласно Постану, «с точки зрения английской и даже средневековой и англосаксонской истории вопрос о том, когда впервые начали при обмене использовать деньги, не имеет никакого смысла. Деньги использовались во все времена, о которых мы имеем исторические свидетельства, и их появлением нельзя объяснить какие-либо последующие явления» (р. 5).


[Закрыть].

Существовала также торговля между поместьем и внешним миром. Если бы часть производимого в поместье не продавалась вовне, «господа остались бы без оружия и украшений, у них не было бы вина (разве что оно производилось в самом поместье), а одеваться им пришлось бы в грубые крестьянские ткани»[20]20
  Marc Bloch, Feudal Society, vol. 1 (London: Routledge, 1961), p. 67.


[Закрыть]. Кроме того, в случае неурожая нужно было найти или занять деньги для закупки продовольствия в более благополучных районах.

Но если мы вспомним, что поместья производили главным образом продукты питания, и что только 10–20 % потребителей таких продуктов жили за пределами поместий, то поймем, что лишь малая часть производимого могла быть потреблена за пределами поместья. Внутри же поместья, как мы только что видели, основная форма обмена не была опосредована деньгами.

На рынке продавцы почти без исключений предлагали то, что они сами произвели, а покупатели приобретали для собственного использования. Развитие рыночных отношений вызвало к жизни класс профессиональных торговцев, покупавших продукты у производителей на продажу, а не для собственного потребления. В Средние века такие торговцы были редки, и только малая часть производимого в поместьях проходила через их руки: «В ту эпоху общество, безусловно, было знакомо и с покупкой, и с продажей. Но, в отличие от нашего, оно не жило торговлей»[21]21
  Ibid.


[Закрыть].

Изучая источники экономического роста в период, последовавший за Средневековьем, трудно переоценить тот факт, что усложненные наследственные бартерные обязанности крестьянства связали их с господами таким узлом, что совершенствование методов хозяйствования стало почти невозможным. Методы изменялись от места к месту, но были почти неизменны год от году, и даже, пожалуй, от века к веку. Они не реагировали на перспективы изменения цен и были настолько скованы обычаем, что очень медленно реагировали даже на усовершенствования в приемах ведения хозяйства. Гордиев узел поместных обязательств не поддавался пересмотру всякий раз, когда изменялись относительная редкость земли или труда или когда требовалось усовершенствовать технику ведения хозяйства. Даже такая исключительная катастрофа, как сокращение населения после 1340 года, существенно не повлияла на методы сельскохозяйственного производства. Самые бедные поля были выведены из обработки в связи с нехваткой людей, но остальные обрабатывались точно так же, как и когда рабочих рук было в избытке. Этот консерватизм не дал поместной системе приспособиться к изменениям политической и экономической ситуации и, в конечном счете, стал причиной ее гибели. Когда сопротивляться давлению в пользу изменений стало невозможно, изменения оказались фундаментальными: вместо поместной системы обмена, когда за право обрабатывать землю платили трудом, возникла новая система, при которой за право использовать землю платили деньгами. В Голландии, а позднее и в Англии рост городов увеличил спрос на продукты питания, и в то же время возникли альтернативные рабочие места для обитателей поместий. Рост потенциальной прибыльности сельского хозяйства в сочетании с трудностью удержания работников на земле привели сеньоров и крепостных к взаимовыгодным революционным изменениям, начавшимся с упадком крепостного труда[22]22
  См.: R. H. Hilton, The Decline of Serfdom in Medieval England (London: Macmillan, 1970).


[Закрыть]. Господские поля пришлось обрабатывать за деньги, а полоски крепостных уступили место индивидуальным владениям, арендуемым или покупаемым за деньги. Только когда на смену системе открытых полей, обрабатывавшихся поместным коллективом, пришло индивидуальное фермерское хозяйство, ориентированное на продажу своих продуктов за деньги, стало возможно – сначала в XVI веке в Голландии, а затем в XVII–XVIII веках в Англии и Франции[23]23
  См.: Douglass С. North and Robert Paul Thomas, The Rise of the Western World: A New Economic History (Cambridge: Cambridge University Press, 1973), pp. 143, 151.


[Закрыть] – изменить методы ведения сельского хозяйства ради существенного увеличения производства продуктов питания, что повлекло за собой улучшение питания и рост доли населения, которая могла жить в городах.

Переход к денежному сельскому хозяйству разрешил основную проблему поместной организации хозяйства – недостаток приспособляемости. Если для изменения методов сельскохозяйственного производства следовало согласовать новые уровни рентных платежей или оплаты труда, это было выполнимо, поскольку затрагивало размер только денежных платежей. Не возникал вопрос об изменении всего социального контракта, направлявшего ход жизни в поместье, либо о том, чтобы разделить выгоды от изменения среди всех членов поместного коллектива. Впрочем, как правило, никаких изменений контракта и не требовалось. Выгода от улучшенных методов производства просто доставалась фермеру, имевшему право вводить любые изменения независимо от того, работал ли он на арендуемой у сеньора земле, либо на своей собственной. Гораздо легче понять нравственное значение перехода от крепостного труда к свободному земледельческому труду, чем осознать, что экономическое значение перехода к денежному сельскому хозяйству было связано главным образом не с экономическим превосходством наемного труда над крепостным, а с большей гибкостью условий аренды сельскохозяйственной земли и с возникновением класса работников-владельцев и работников-арендаторов, которым платили за произведенные продукты и на которых лежали ответственность и риск предпринимательских решений. Новая организация сельскохозяйственного производства была очень важна для роста Запада, поскольку трудно вообразить, что неподвижная сеть политических и социальных отношений, на которых держалось поместье, смогла бы когда-либо породить те изменения в методах ведения сельского хозяйства, которые были столь существенны для урбанизации и экономической экспансии Запада.

Города: городские центры

В средневековом обществе всегда существовала городская жизнь. Даже в период темновековья, после падения Рима и задолго до расцвета средневековой культуры, города сохранились, хотя и остались в памяти главным образом как цель грабительских походов викингов. Некоторые городские общины удовлетворяли не только узкоэкономические потребности, а служили административными, военными или религиозными центрами. Но какова бы ни была их функция, они были в гораздо меньшей степени самодостаточны, чем поместья, и по необходимости стали центрами торговли. Чтобы прокормиться, горожанам приходилось ввозить из деревни продукты питания и вывозить туда продукты и услуги своего производства. Сырье для городского производства – дерево, кожа, шерсть, железо – приходило из деревни, как и топливо: дерево, уголь и торф. Естественно, что для города обменные отношения с внешним миром были бесконечно более важны, чем для поместья. В позднем Средневековье вместе с ростом городов росла и торговля, а с городами и торговлей развивались новые экономические отношения. Подавляющая часть всей торговли велась в деньгах, и лишь малая часть была бартерной. Города являлись центрами торговли с внешним миром, и торговля была для горожанина неизмеримо более важной, чем для крепостного. Городская семья все важное для существования добывала благодаря торговле: пищу, одежду и само жилище. Городская семья потребляла меньшую долю производимого ею, и продавала большую, чем деревенская. Поскольку торговля предполагает, что товары являются собственностью торговца, и поскольку центральным моментом контрактов являются обязательства о будущей поставке товаров или о платежах, с развитием городской жизни вопросы собственности и договоров оказались на том же центральном месте, что и в капиталистических институтах. Как указывал А. П. Ашер, совершенно ясно, что собственность и контракт «представляют собой реакцию на городскую жизнь», а не «на капиталистическое машинное производство, осуществляемое в условиях соединения права собственности или управления капитализированными средствами производства в руках класса нанимателей»[24]24
  А. Р. Usher, A History of Mechanical Inventions (Cambridge: Harvard University Press, 1954), p. 32.


[Закрыть]. Этимология слов «бюргер» и «буржуа» свидетельствует о тесной связи между урбанизацией и позднейшим капитализмом. Короче говоря, капитализм с его характерными правовыми и институциональными требованиями и социальными отношениями вряд ли вообще представим без урбанизации.

Даже в Средние века горожане обладали рядом особых привилегий и правами самоуправления, которые резко отличались от всего, что можно было встретить в поместье, и вполне соответствовали принципиально отличным от поместных условиям городской жизни. Примером нефеодальных привилегий горожан является ориентация городских торговцев и ремесленников на владение зданием, совмещающим жилье и рабочие помещения. Она была гораздо ближе к феодальной собственности сеньора на свое поместье, чем к крестьянским договорам о временной аренде земли. На деле, с учетом того, что сеньор держал свое поместье по контракту с феодалом более высокого ранга, эта находившаяся вне феодальной системы городская собственность была даже ближе к концепции современной частной собственности, чем к феодальным отношениям собственности на поместье. Другой пример – домашнее хозяйство торговца или ремесленника, рассматривавшееся как хозяйственная единица. Оно обладало автономией, которая, подобно собственности на строение, гораздо больше походила на собственность на поместье, чем на крестьянское домохозяйство.

Тем не менее города были частью средневекового общества, и атмосфера городской жизни в целом соответствовала своему времени. Поместье с его традиционными патерналистскими отношениями и структурами было образцовым экономическим институтом феодализма, потому что традиционная семейная, патерналистская организация сообщества была идеалом феодализма как в городе, так и в поместье, как в религиозной, так и в политической жизни. В городах большинство видов производства и торговли были монополией гильдий. Идеи церкви о «справедливых ценах» и «справедливой заработной плате» являлись моральной санкцией гильдейской практики регулирования цен, оплаты труда учеников и странствующих подмастерьев, стандартов качества продукции и мастерства, права заниматься промыслом и обязанности с усердием вести свое дело при заданных ценах и оплате труда. Гильдии обладали политической властью, которая делала их правила обязательными и позволяла им осуждать, штрафовать и наказывать нарушителей правил. В случае болезни, старости или смерти хозяина они часто оказывали своим членам помощь того рода, которую мы сейчас отнесли бы к системе «социального страхования». Иногда они создавали что-то вроде городской милиции. Для открытия рынка или ярмарки нужна была лицензия, и устройство рынков столь же жестко регламентировалось, как и деятельность самих гильдий.

Хотя гильдии осуществляли и политическую, и экономическую власть, их руководители не имели ни малейших возможностей для эксплуатации, в отличие от сеньоров в феодальных поместьях. Гильдии были недемократичны в том плане, что допуск в них не был открытым для всех желающих, но руководители гильдий, в отличие от сеньоров, не имели возможности к собственной выгоде эксплуатировать рядовых членов. Путь к свободе шел из поместья в город, а не наоборот. Как гласила немецкая пословица, воздух городов делает свободным.

Далее, как бы ни был пронизан типичный средневековый город духом своего времени, существовали исключения, и они представляли собой важные семена будущего: некоторые города являлись центрами рыночной экономики почти что в современном смысле. Первоначально они развились в Италии, в Нидерландах и в Северной Германии благодаря исключительной комбинации размеров торговли и политической власти. Они представляли собой первые сегменты западноевропейского общества, которые сумели вырваться из системы феодализма. Мы вернемся к ним позднее в этой главе при рассмотрении средневековых городов-государств.