Текст книги "Ночь масок и ножей"

– Не сомневаюсь, что ты можешь больше, чем красть воспоминания и передавать их нежными поцелуями. Уверен, что ты как-то можешь и боль причинять.

Ну конечно, такой, как он, будет надеяться, что я могу быть жестокой. Чем я стану, оставаясь с Кривами? Чем я готова была стать, дабы спасти Хагена?

Одного удара сердца было достаточно, чтобы я решила стать чем угодно.

В руке у Повелителя теней был керамбит[6]6
  Керамбит – изогнутый нож с заточкой с внутренней стороны.


[Закрыть]с отверстием для пальца в рукояти; я и не заметила, как он достал оружие. Изогнутое лезвие было чернее его души, и он принялся его ловко вертеть.

Почему мы вообще стоим здесь и обсуждаем мой месмер, когда должны бы планировать следующий ход? Я очень устала после прошедшей ночи, и меня раздражало, что гильдия все еще вела себя так, будто не собирается мне помогать.

Пока Повелитель теней вертел свой нож, я протянула руку вперед и ухватила его за запястье, когда кончик ножа был направлен в небо. Он был сильнее, а я не очень хорошо нацелилась на его запястье. Несколькими гибкими движениями он мог бы этим ножом выпустить мне кишки.

Эти чернильные глаза сощурились, когда он посмотрел на то, как моя рука удерживала его, как будто его остановило не давление, а скорее шок от прикосновения.

– Мне надоело говорить об этом, – сказала я низко и хрипло. – Я хочу узнать план того, как мне вернуть брата. Мы оба уже достаточно настрадались, и я сделаю все возможное, чтобы его страдания закончились поскорее.

Повелитель теней приблизил ко мне свое лицо; от его кожи исходил жар. В один миг как будто исчезли все, кроме меня и его.

– Думаешь, ты познала страдание? Почему? Потому что отчим тебя игнорировал? Поселил тебя на сеновале? Да что ты знаешь? Ничего.

Каждое слово вырывалось откуда-то из глубины его горла.

На миг я забыла, что провоцирую Повелителя теней.

– Ты не знаешь, на что я пойду, чтобы защитить тех, кого люблю. Даже от таких, как ты.

Чернота его глаз заклубилась от того, что я приняла за ненависть.

– Ты бы удивилась тому, что я знаю.

– Сейчас. Сейчас будет, – прошипел Раум, тряся руками, ухмыляясь Вали этой своей дурацкой усмешкой.

Повелитель теней на долгое мгновение закрыл глаза. Когда он их снова открыл, теней больше не было. Его лицо не изменилось, но глаза стали золотыми, как утреннее солнце.

– Я очень многое о тебе знаю, Малин.

Моя губа задрожала. Я была в ярости, очень растеряна и не могла дышать. Слезы, которые я приберегала для воспоминаний о том, что утрачено, закапали с ресниц. Я быстро сморгнула их, дабы убедиться, что все взаправду. Его яркие, незабываемые глаза я не видела с самого детства.

И они меня теперь ненавидели.

Мой голос вырвался вздохом, едва слышным и вмиг затихшим:

– Кейз?

Часть вторая

Глава 12
Воровка памяти

Прошлое

С растрепанными рыжими косичками и липкими от тающего сладкого льда пальцами я бежала через толпу, чтобы первой добраться до радужного шеста. Возвышавшийся в центре шест был увит лентами всех цветов: золотыми и зелеными, голубыми и синими, красными и розовыми. Люди скакали и вертелись, разматывая, а затем накручивая длинные ленты обратно, сплетая разные узоры.

Нас здесь не должно было быть, но каким-то чудом мы были. Поражаться этому чуду было куда как веселее, чем следовать постылым правилам, которые Хаген и мой отчим нагрузили на наши головы.

Я рассмеялась, первой прикоснувшись к огненно-красной ткани, но тут же вскрикнула от щипка за руку.

– Обогнал!

Я всмотрелась в путаницу лент. Глаза цвета меда взглянули на меня в ответ.

– Кейз, клятый ты лжец, вовсе не обогнал!

– Не выражайся, Малли.

– Ты все время выражаешься.

Мальчик с вьющимися темными волосами, который был тоньше фонарного столба, нахмурился.

– И все равно я выиграл.

Я хотела победить, но, по правде, Кейз всегда побеждал, когда мы бежали наперегонки.

– Ну и ладно. Тебе орехи острые или сладкие?

– Не трать медяки. – Он сказал это и переступил с ноги на ногу, его веселье немного угасло.

Я фыркнула.

– Выиграл, значит, выиграл. Не притворяйся, будто не хочешь тех орехов. Ну так что: сладкие или острые?

Он широко улыбнулся.

– А ты как думаешь?

– Острые. И чтоб никто тебя не видел. Хаген и так уже рассердился, что мы сюда пробрались. Он зол на тебя.

– С какого пекла он зол на меня, если это была твоя идея?

– Выражаешься! – я ткнула ему пальцем в лицо. Затем мы оба рассмеялись. – Он злится, потому что думает, что мы начнем хвастать своим месмером и нас схватят маскарадные хватальщики. – Я выставила все пальцы вперед и завыла, как призрак, ожидая, что он рассмеется.

Но вместо этого Кейз прижал свою липкую от сиропа ладонь к моему рту.

– Тс-с-с. Пекло, Малли. – Больше никто не звал меня Малли, кроме него. Он оглянулся через плечо. – Эти хватальщики существуют. Слушай, никто не должен знать, что я рифтую.

– Так уж и рифтуешь, – дразнила я его. Он даже не мог поцарапать мне кожу, когда я позволяла ему попрактиковаться.

Он пихнул меня в плечо; губы расцвели от небольшой усмешки.

– Он просто зол, потому что ты тупица и начинаешь трепаться о месмере.

– А я не боюсь, – прошептала я. – Мой месмер силен.

– Он жуткий.

Я фыркнула, рассмеявшись.

– Хаген сказал, что после сладостей он сводит нас к той гадалке с рунами, если мы захотим, но на этом все, потом он заставит нас пойти домой.

Кейз застонал.

– Снова к ней? Она несет безумную чепуху.

Я ударила его кулаком в грудь.

– Последнее, что она сказала, было обо мне. Что? Я недостаточно хороша, чтобы обменяться с кем-нибудь обетами?

Старая женщина-альверка перевернула одну из своих загадочных деревянных рун и сказала Кейзу, что ему надо беречь мое сердце – когда-нибудь он свяжет его обетами.

Когда она это сказала, что-то тугое и теплое схватилось у меня в груди, а Кейз издал звук, будто его тошнит, чем все и испортил.

Мальчишки вечно так делают.

– Я и не говорил, плоха ты или хороша. – Он потер то место, куда я его ударила, и мрачно взглянул на меня. – Я уже решил, что обменяюсь с тобой обетами, тупица. Во время этой штуки с обетами надо целоваться, а я с тобой уже, – он почесал голову. – И у тебя не то чтобы плохо получается, так что снова это делать будет не слишком противно. Я просто говорю, что мне не нравится, когда рунная леди указывает мне, что делать. А еще она странно пахнет.

Кейз на меня не смотрел, и я была этому рада. Мои щеки ощущались как-то странно, им было горячо и колко.

В прошлый год какие-то мальчишки из приюта в городе сказали, что Кейзу будет слабÓ поцеловать одну из приютских девчонок. Не желая прослыть трусом, он сказал, что вместо этого поцелует меня, потому что хотя бы знает, что я ем каждый день.

Может, Кейз и сделал это, чтобы покрасоваться перед грубыми беспризорниками, но не думаю, что когда-либо это забуду. Я воображала, что чужие губы на моих будут мокрыми и странными, может, скользкими, но было тепло и… как-то по-новому приятно.

Но что-то случилось во время его прикосновения. Казалось, его поцелуй был ключом, от которого мой месмер пробудился, и, словно забравшись ему в голову, я что-то увидела там. Мне было стыдно все время об этом вспоминать. Дернув рукой, я махнула, чтобы он пошел прочь.

– Просто иди и подожди меня. И найди Хагена. Он разозлится еще пуще, если ты этого не сделаешь.

Он просиял и побежал к палатке гипнотика.

Та ночь, с его заявлением о том, что однажды он свяжет себя со мной обетами, была последним моим воспоминанием о Кейзе Эрикссоне.

Глава 13
Повелитель теней

Зачем я это сделал? Разумом я понимал, что правду от нее можно и скрыть. Гильдия могла бы звать меня Повелителем теней в ее присутствии. Они бы не выдали мое имя. Не ей.

Да, они знали, что мы в прошлом были как-то связаны. Кривы понимали, что Хаген Штром был для меня в детстве своеобразным защитником. Но я никогда не посвящал свою гильдию в то, как глубоко был привязан к Малин Штром.

Я принял решение так быстро. Кружащее голову желание услышать из ее уст мое имя, желание сломать ее; я точно не знал, почему поддался этой жажде. Теперь, во дворе посреди руин, она смотрела на меня так, будто я вернулся из преисподней.

Мышцы напряглись. Я едва мог сделать достаточно глубокий вздох. Ненавидь меня. Она должна была презирать меня, чтобы покинуть это треклятое место, когда все закончится.

Я мог прожить с ее презрением, если она будет все еще дышать где-нибудь подальше от берегов Клокгласа. Они увезут ее на север. Она будет вольна открыто использовать свой месмер. Найдет какого-нибудь фейри, полюбит его так же преданно, как любила Хагена, как она… как всегда любила.

В этой шершавой, изъеденной червями штуке в моей груди больше не было для нее места.

Ханна яростно разговаривала с Эшем жестами. Она была не способна пользоваться голосом, так что мы все быстро научились общаться с девочкой. Мать Гуннара страдала от того же недуга, из-за проклятия. Он научил нас даже большему – как говорить жестами в присутствии Ханны.

Эш ответил сестре молчаливым кивком.

Това грызла ноготь на большом пальце. Гуннар переводил взгляд с одного на другого, как будто вдруг стал разрываться, не зная, с кем рядом должен стоять. Исак и Фиске перешептывались. Вали хмурился. Неудивительно. Линкс положил руку на нож, с которым никогда не расставался.

Раум единственный в гильдии, казалось, был просто счастлив, оттого что Малин узнала мое имя. Остальные ожидали, что я буду отстраненным и холодным.

А теперь я доказал, каким слабым становлюсь в присутствии девочки из моего прошлого.

Я должен был уйти, должен был вырваться из-под ее пристального взгляда. Раум подмигнул Малин и пошел за мной, когда я резко развернулся и двинулся к руинам.

Коридоры разветвлялись лабиринтом изгибов и поворотов, но мы здесь жили достаточно долго, чтобы я, не задумываясь, добрался до центрального зала. По одному Кривы стали покидать свои места во дворе и змейкой потянулись внутрь, следя за мной, как будто я мог сделать что-то ужасное.

– Сладкого эля хочешь? – спросил Раум. Он хлопнул меня рукой по плечу. – Исак сварил свежий, а судя по твоему виду, пекло знает, тебе бы не помешало расслабиться.

– Кейз, ты был с этой женщиной ближе, чем говорил, – сказал Вали, догнав нас. Он всегда говорит в лоб. – Глядя на выражение ее лица, я думал, у нее сейчас сердце разорвется.

– Я не хочу об этом говорить, – отрезал я.

– А-а, – медленно начал Раум. – Друг мой, выбора у тебя, вероятно, и нет. Берегись!

Прежде чем я успел понять, о чем он вообще, от стен развалин отразился мощный крик:

– Нет!

Птицы вспорхнули с ветвей. Мое тело застыло.

Я обернулся с терпением тающего снега. Она поняла правду, но от меня не укрылось то, как она ахнула и перестала дышать, когда наши взгляды снова встретились. Как будто ей требовалось вновь доказать своему сердцу, что произошло.

Мне знакомо это чувство.

Я прятался прямо у нее под носом почти год. Я был рядом, прикасался к ней. Но этот момент все же был другим. Между нами не было притворства или иллюзий.

Какое-то обнажающее ощущение. Наконец на виду. Если честно, мне понадобился весь мой контроль, чтобы сделать каменное лицо.

– Нет, – повторила она, стиснув зубы. – Ты не смеешь уходить от меня.

Моя челюсть дрогнула.

– Ты не имеешь права здесь чего-то требовать. Я тебя уже один раз предупредил и повторять не собираюсь.

– Так вырежи мне язык, Повелитель теней!

Смело. Но, опять же, она всегда была смелой. Опасный недостаток. Голос Малин дрожал и в то же время был твердым.

– Но сперва ты объяснишь мне, какого клятого пекла с тобой случилось!

Я ничего не был ей должен. Она не была частью меня. Больше нет. Но, если она хотела правду, она ее получит. Я наклонил голову и проговорил голосом, темным, как полночь:

– Я побывал в преисподней и вернулся назад.

Я снова отвернулся, чтобы уйти.

Звуки ее шагов, эхом отражающиеся от камней, дали мне надежду, что она побежала в противоположную сторону. Должен был догадаться, что она не отступит.

Я сделал всего пять шагов, прежде чем ее маленькая рука ударила меня в плечо. Жалкая смесь шлепка и тычка, но это было достаточно неожиданно, чтобы я развернулся и увидел свежие слезы в ее глазах.

Проклятье. Я ненавидел слезы.

– Мерзавец, – сказала она. – Что ты собирался сделать? Забрать Хагена и так и не открыться мне?

– Да. Очевидно. Вот только ты все испортила.

Малин сжала руками виски.

– О боги. Вот почему у Сигурда ты не хотел, чтобы я копалась у тебя в голове. Я бы тебя раскрыла. – В ее глазах полыхнул огонь. – Ты разве не знаешь, сколько раз я чуть с жизнью не распрощалась – ради тебя?!

Эмоции. Страх. Любовь. Все это было слишком связано с риском. Ничему подобному здесь не было места. Я достаточно усвоил урок, чтобы знать, когда пора отступиться; когда эти чувства превалировали над хитростью, умом и жадностью, они приносили лишь боль.

Парой обманных шагов я прижал ее к стене, мое тело стало клеткой для нее. Поставив руки по сторонам от ее головы, я наклонился достаточно близко, чтобы зелень ее глаз засияла битым стеклом. Каждая веснушка, покрывающая ее нос, маленький шрам под глазом, оставленный кустом терновника, каждое ужасающе прекрасное несовершенство посмотрели на меня в ответ.

– Я никогда тебя об этом не просил, – я понизил голос. – И потому ты дура.

– Нет. Я была преданным другом.

Преданность. Пекло, как я ненавидел это слово. То, что я знал, плюс ее склонность быть самым верным, самым преданным человеком, что я когда-либо видел, оставляло во рту гадкий привкус. Клятая женщина и понятия не имела, как рисковала, и не в моих силах было ей это объяснить.

Я сделал шаг назад.

– Пора прекращать поиски, дэнниск Штром. Здесь у тебя друзей нет.

Я оставил ее стоять у стены и исчез в тенях нашего убежища. На этот раз она за мной не пошла.

Жилая комната была тесной и затхлой. Покоцанный дубовый стол да ящики из-под кореньев вместо стульев намекали, что здесь был обеденный уголок, плетеные стулья с лисьими шкурами, вотканными в подушки, изображали небольшую гостиную, а битком набитый мехом и соломой мешок изображал, по всей видимости, кровать.

И все же район Рюттен с его пыльными тонкостенными комнатками был лучше, чем то, что Хельги когда-то звал домом.

Щелкнул замок, и петли застонали, когда дверь распахнулась.

Хельги был тощим, как скелет. Его волосы отказывались лежать ровно, и кончики всегда топорщились. Пучок жиденьких волос, что он звал бородой, скрывал язвы, которые он на нервах ковырял. Он по всем признакам напоминал оленя, готового ускакать прочь при первом же звуке треснувшей ветки.

Хельги испустил длинный выдох, сбрасывая с плеч холщовую куртку. Он шмякнул сумку на стол, затем зажег свечу, озаряя маленькую гостинную зону бледным желтым светом.

Я нарочно сместил свой вес, сидя в одном из его плетеных стульев, отчего дерево застонало.

– О боги, – воскликнул Хельги и ударился бедром о стол. Его глаза расширились при виде меня.

Я потянул за рукав туники; лодыжка лежала на колене.

– Здравствуй, Хельги.

Его глаза перескакивали с моего лица на лицо Гуннара, стоявшего за моим левым плечом, затем на Фиске справа. Фиске, придя сюда сегодня, не предсказал никаких подлянок. У него был талант знать, когда заканчивается удача и начинаются неприятности.

– Повелитель теней, – выдавил Хельги, громко сглотнув. – Какой… приятный сюрприз.

– Правда? Тогда мне интересно, отчего же ты не заплатил нам вовремя.

Эти запавшие глаза выпучились, как будто могли выскочить из черепа.

– Нет. Я от своих слов не отказывался. Повелитель теней, у меня ничего нет. Ничегошеньки для тебя, клянусь богами.

– Нечего их беспокоить. Они слишком заняты тем, что не существуют.

Я вынул керамбит из ножен на бедре и повертел его на пальце. Хельги, шаркая, медленными шагами попятился к двери. Он не побежит. Этот человек был безмозглым, но полным дураком не был. Он двигался скорее так, как если бы его инстинкт спасаться боролся с его собственной логикой, говорящей, что бегство будет означать мигом перерезанное горло.

Подбородком я указал на жалкую комнату.

– Зачем жить здесь? Ты разве не купил коттедж на краю Лимериков после нашей сделки?

Он переступил с ноги на ногу.

– Я его проиграл. Пара неудачных игр – вот и все.

– А, понятно. Порок вернулся.

– Вы поэтому здесь? Пришли забрать выигрыш? Потому что в нашей сделке ничего не говорилось о том, что я могу делать с деньгами.

– Мне нет дела до того, сколько ты разбазарил из выигранного Гуннаром с такими усилиями кошелька. – Гуннар фыркнул и злобно зыркнул на Хельги, да так, что тот был вынужден уставиться в пол. Я перестал вертеть нож, цокнул языком и встал. – Однако в качестве оплаты стоял вопрос информации. Долг, который ты, увы, не оплатил.

– Послушай, Повелитель теней, моя женщина вернется домой с минуты на минуту. Не думаю, что она хорошо это воспримет, если узнает, что я веду дела с… ну, с вами.

– Нет, – сказал я с жестокой ухмылкой. – Уверен, что нехорошо. Ты будешь рад узнать, что задерживаться я не намерен. Ты кое-что утаиваешь от меня, Хельги, и я планирую это получить быстро, иначе у нас появятся более существенные поводы для переживаний, чем то, что твоя женщина может войти в эту дверь.

Когда дело доходило до угроз, у Кривов был разработан слаженный танец. Фиске сделал пять шагов в одну сторону, отрезая доступ к черному ходу. Гуннар был хитрее. Замаскировал свое продвижение тем, что осматривает полки с надколотыми чашками и рогами для питья. К тому моменту, как он дошел до куска соленого фазана, висящего на стене, Гуннар перекрыл единственное окно в комнате.

Пока они заходили Хельги за спину, лишь меня одного он видел перед собой. Мы зажали его со всех сторон. Загнанные в угол, большинство наших целей начинали верещать и выдавать все, что знают, не пролив ни капли крови.

Хельги был из тех, что прогибаются и ломаются при малейшем давлении. Суровый взгляд. Подброшенный нож. Немного теней в моем взгляде.

Я ничего не сказал, ничего не сделал, лишь навис над ним, а подбородок у Хельги задрожал. На его лбу заблестел пот. Голубые вены набухли под тонкой, как бумага, плотью его головы.

– Я не могу ничего сказать, Повелитель теней. Они мне пальцы отрежут, если скажу.

– Пальцы и я могу отрезать, да еще и пару глаз накину сверху, – острием ножа я щекотал его скулу. Когда я сгустил тени в глазах, горло Хельги дернулось, он отрывисто сглотнул. – Ты приходишь к нам в поисках удачи, способа накормить свой раздувшийся от голода живот. Гуннар целую ночь разоряет игорный зал, приносит тебе состояние. Не уверен, что ты понимаешь, какие неудобства это создало для моего дорогого Гуннара.

– Клятая голова неделю болела, поганец, – огрызнулся Гуннар.

Запавшие глаза Хельги следили за мной, когда я стал обходить его крохотную комнатушку.

– Твоя оплата – предоставить мне информацию от своей торговки любовью, когда я попрошу.

– Но сделка была много месяцев назад, – сказал Хельги, воздев руки, как будто молился.

– У хорошей сделки нет срока давности, – я снова крутанул нож. Он поморщился. Боги, что бы я мог сделать с этим человеком, со всем тем страхом, что он нес в своем тщедушном тельце. – Такова оплата. Ты полагаешь, мы не сочли бы разумным заключить с тобой сделку из-за твоей связи с домом утех госпожи Салвиск? А вот твой домовладелец быстренько рассказал мне, как ты хвастался за игровым столом о крупной сделке, которую твоя хозяйка заключила с Маск ав Аска. Странно, но я вот от тебя ничего не слышал.

Без предупреждения я вонзил кончик ножа в тонкие доски его стола. Он удивленно тявкнул и затрясся сильнее, чем задрожал бы клятый ребенок.

Выворачивать, ломать, прогибать – что угодно, лишь бы получить то, что нам нужно. Такой была наша грубая и эффективная тактика. Но мой авторитет оказался бы под сомнением, узнай кто-либо, каким потрескавшимся и помятым стал щит, что я возвел вокруг себя.

В осыпающихся неровных осколках я винил закатные волосы и острый язык.

Хельги шмыгнул носом, но уже сломался. С побежденным вздохом он повернулся к сумке и достал помятый лист пергамента со сломанной восковой печатью с одной стороны. Пергамент был весь в пятнах и заломах, как будто он откопал его в куче мусора.

Зная Хельги, именно это он и сделал.

Я вырвал пергамент у него из рук и притворился, будто изучил в нем каждое слово, а потом передал его Фиске.

Как я и надеялся, тот вслух обобщил:

– Это подписано чиновниками маскарада. Кто бы знал, что они оставят благодарности хозяйке дома утех?

– Приходили торговцы, – сказал Хельги. – Заключили с госпожой Салвиск сделку. Она два последних года о такой мечтала. Она продала своих утешителей для палатки с кольцом королевы, – плечи мужчины поникли. – Я не то чтобы утаивал это от тебя, Повелитель теней. Но я не успел. Я знал, что должен сообщать тебе, если тюремные торговцы, люди с маскарада или торговцы из Черного Дворца предупредят о том, что явятся что-то вынюхивать. Но они пришли и ушли, а я даже не заметил.

– Нет никакого если, Хельги, – сказал я низким голосом. – Единственная причина, по которой наша гильдия связалась с тобой, – это то, что госпожа Салвиск заправляет домом утех, который Черный Дворец особенно любит. Было лишь вопросом времени, когда она станет торговать напрямую с Маск ав Аска или с марионетками Лорда Магната.

– И выходит, что мы не получили того, чего хотели от сделки. – Фиске вертел в руках замызганное послание, приковав Хельги к месту мрачным взглядом. – Мы бы уже могли их запугать, если б знали.

– Пожалуйста. Я не знал. Сделка заключалась в темноте, а я узнал на следующий день.

– И утаил это от нас.

– Я не хотел, чтобы вы решили, будто я не выполняю свою задачу.

– Ты и не выполнил свою задачу. Мне мало дела до того, когда приезжают торговцы или когда заключаются сделки, – сказал я тоном спокойным, как летнее утро. – У тебя была одна задача. Сообщить нам о встрече и сделать это без жалких оправданий. Ты не только провалил это задание, но и, узнав о своем промахе, попытался утаить от нас правду. Опасный шаг. У нас повсюду глаза.

Лицо Хельги исказилось, как будто от боли.

– Повелитель теней, пожалуйста, я не знал, что госпожа Салвиск проводит встречи после заката. Она ложится спать рано, говорит, что не хочет слышать ни звука от своих посетителей.

Я ему верил. Лишь потому, что уже знал это о Салвиск. Женщине, которая торговала молодыми людьми, бывшими аристократами. Когда позор или несчастье выпадали на долю богатейших жителей Клокгласа, они становились самыми озлобленными и отчаянными. Могли даже продавать собственных детей в бордели домов утех.

Ее утешители, мальчики и девочки, были привычны к образу жизни завсегдатаев Черного Дворца и маскарада.

Салвиск шла на это, но вот смелости смотреть, что с ними происходит дальше, у нее не было. Самый жалкий тип злодея.

Я поднял подбородок, выдергивая кончик ножа из стола.

– Ты подвел нас, Хельги, но мы гильдия великодушная. Нам нужно поговорить с госпожой Салвиск.

– Она ни за что не станет с вами встречаться.

– Я знаю. Что от тебя требуется – так это организовать встречу с новым покупателем. Но будет и конкурент. Пусть она поверит, что к ней в руки плывет аукцион. Когда все устроишь, дай знать.

– Что вы планируете сделать? – шепотом спросил он.

– Тебя не касается. Сделай, что мы просим, и считай, что наши дела подошли к концу. – Медленными, методичными движениями я прикоснулся изгибом ножа к точке, в которой на горле бился его пульс. – Последний шанс, Хельги. Я не очень хорошо прощаю ошибки.

– Нет, – его голос дрожал. – Нет, я понимаю. Я дам знать. Дам.

– Хорошо. И побыстрее. Ты и так нас задержал. – Лишь когда я отстранился, Хельги снова начал дышать. Я знаком велел Гуннару и Фиске следом за мной покинуть квартиру. Прежде чем выйти, я обернулся на непутевого дельца. – Я очень надеюсь, что ты подумаешь над тем, чтобы завязать с азартными играми. Игрок ты никудышный.

Он нахмурился и отрывисто мне кивнул, как будто не хотел со мной соглашаться.

– О, – я щелкнул пальцами. – А твоя женщина сегодня домой не придет. Боюсь, она в последнее время предпочитает спать с теми гадами, которым в игре везет. Я бы раньше рассвета ее не ждал.

Его раскрытый рот – последнее, что я видел, прежде чем завернуть нас в тени и захлопнуть за спиной шаткую дверь.

В Рюттене постоянно пахло гнилью и плесенью из-за стоячей годами воды, подтачивающей деревянные фундаменты лавок и домов. Но удобство состояло в том, что никто не ходил по этим улицам после заката. Большинство сидело, забившись в свои вонючие домишки или погружалось с головой в дебош шумных игорных залов на городской площади.

В переулке за домом я глотнул из фляги Гуннара и рукавом стер жгучие капли броана с губ.

– Думаешь, нас ждет быстрая работенка или долгое ожидание? – спросил Гуннар.

Я знал, что он нервничал, наверное, больше, чем все остальные, но здесь потребуется точность, которой мы еще не добились.

– Салвиск захочет, чтобы сделка была крупной и дерзкой. Она не откажется от блеска аукциона. Действовать будем скоро.

– Мы могли бы замаскироваться и смешаться с теми ее проданными утешителями, когда их заберут, и попасть в Черный Дворец еще до того, как начнется праздник, – предложил Фиске.

Я покачал головой.

– Их забирают из дома утех не меньше чем за неделю до маскарада. Слишком рано – и мы рискуем попасться. Наш лучший шанс – это пробраться туда после того, как узнаем все, что только возможно, о маскараде этого года: расположение, развлечения – все. Торговцы маскарада и искатели талантов как раз и располагают нужной нам информацией.

– Значит, Салвиск нам ни к чему? – спросил Гуннар. – Мы пойдем за торговцами, с которыми она заключила сделку?

Я ухмыльнулся.

– А кто сказал, что нельзя и то, и другое?

Фиске, нахмурившись, ковырял ногти.

– Он упоминал кольцо королевы. Оно будет у всех на виду, может, стоит избавить Лорда Магната от его любимой безделушки, когда навестим Черный Дворец?

В ответ я только что-то буркнул. По правде говоря, я бы сжег это кольцо, будь у меня шанс.

– Линкс рассказывал мне о кольце, – проговорил Гуннар. – Я бы хотел наконец увидеть этого легендарного делателя королев.

– Да ничего примечательного, – сказал я, жестом показывая обоим идти за мной на улицу.

И через тысячу жизней будет слишком рано, чтобы снова увидеть это треклятое кольцо, сделанное из стекла, похожего на серебро. Говорят, что руны вспыхнут золотом, если обещанная королева вернется и исцелит разрушенное королевство Востока.

Безумие этой игры проявляло в людях худшие качества. Самую жестокую природу. Но Ивар все равно подвесит это кольцо перед жадными глазами своего народа, отвлекая их от истинной цели игры: отыскать любого альвера, который являлся бы носителем давно утерянной королевской крови, чтобы убить его.

Гадское кольцо было проклятием. Ношей, разрывающей меня надвое.

– И что нам делать с новым членом гильдии, пока Хельги не объявится? – спросил Фиске.

Грудь сдавило. Малин Штром была шипом у меня в боку. Надеждой в моем сердце. Что с ней делать? Несомненно, терпеливо ждать – не вариант для ее упрямой башки.

– Она познакомится с Фельстадом, а потом отправится с нами к Салвиск, – сказал я. – Она хочет узнать, что значит быть Кривом, ну так пусть учится.

Фиске выгнул бровь.

– Ты так уверен, что это разумно? Она может стать обузой.

Необходимость держать Малин в поле зрения лишь усилилась с момента сделки в той лавке. Меня все это просто бесило. Но бешенство никак не помогало притупить необходимость следить, продолжать вынуждать ее ненавидеть меня. Может, это из-за того, что я не мог расслабиться, не зная, цела ли она.

– Может, подвернется возможность использовать эту ее кражу воспоминаний, – сказал я. – Мы должны по полной использовать любой полезный месмер. Игры начинаются.

Смертельные игры.

Сделка или нет, но я не стану рисковать жизнью Малин Штром. Если станет ясно, что нам не преуспеть, я свяжу ей руки, заброшу в ящик и лично отошлю подальше с этого берега, если потребуется.

В конце концов, обещание есть обещание.