Текст книги "Без рецепта"

Без рецепта
Лада Бланк

© Лада Бланк, 2023

ISBN 978-5-0060-3014-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На столике около кровати, во всех сумках, в каждом выдвижном ящике на работе и дома у Вероники лежали таблетки и пузырьки с настойками. От одежды и от рук почти всегда шел резкий запах корвалола. Запах словно отгораживал ее от остального мира, не позволяя подойти к людям ближе, чтобы они не почувствовали, что с ней что-то не так.

Каждое утро Вероника давала себе слово, что это последний раз, и что она слишком молода, чтобы продолжать жить в этом таблеточном аду. И каждый день после обеда у Вероники предательски начинало мутить под ложечкой.

Мутило долго, давление прыгало, в глазах рябило и казалось, что сейчас она упадет в обморок. Тогда, отчаявшись, она почти бежала в уборную, дрожащей рукой вытряхивала в ладонь очередную порцию спасительной химии.

После судорожных глотков поднимала взгляд на зеркало, долго смотрела на отражение. Пыталась отыскать в нем прежнюю Веронику. Убеждала себя, мол, прорвемся, спасительное решение найдется, и она снова станет той Вероникой, которую уже почти не помнила.

Прорыв напоминал военные действия. Как только Вероника пыталась хотя бы на день отменить таблетки, ее жизненный поезд тут же несся под откос с оглушительной скоростью. Тогда женщина брала больничный, ссылаясь на простуду, запиралась на пару дней дома, как наркоман, пытающийся избежать ломок.

Сначала мутота распространялась из-под ложечки к горлу. Потом начинало ломить шею и поясницу. После этого наступала сердечная лихорадка, и она, согнувшись вдвое, ковыляла как старуха к шкафчику, где хранился измеритель давления. Охая и ахая, надевала манжету на руку и снова и снова нажимала кнопку «старт». Разглядывала всегда разные показатели на приборе, ватными руками держась за голову, чтобы остановить снующие от страха мысли. Наконец, не выдерживала и звонила в скорую, чтобы выслушать, какая она бестолковая дура, что беспокоит важных людей по мелочам. Равнодушный голос говорил, мол, выпейте таблетку от давления и ложитесь спать, уже три часа ночи.

Обессилев, она засыпала, чтобы на следующий день снова настроить себя на бой. После нескольких ранних утренних часов мучений, поиска ответов в интернете и полусумасшедших мыслей, что же такое с ней происходит, она сдавалась натиску тела. Вынимала из сумки, которую носила чаще всего, горсть ежедневных таблеток, наливала чай с корвалолом, выпивала с предвкушением скорого облегчения, снова обрушивалась на кровать и нервно-неровно дышала до относительного успокоения.

Потом, почувствовав себя лучше, наспех умывалась, одевалась и выскальзывала из дома. Шла встречаться с подругой, которой не рассказывала о том, как борется с напастью каждый день, ежечасно, ежеминутно, если только оказывается лицом к лицу с самой собой.

Наоборот, хихикая, делала вид и даже верила сама, что взяла пару дней за свой счет, чтобы просто «немного охолонуться и почувствовать майский ветер на волосах».

Подруга отстраненно кивала, отвлекаясь на сообщения или звонки «по делу», дожидаясь, когда Вероника, наконец, почувствовав совестливый укол от того, что она все время болтает, примется ее утешать.

Тот рабочий день мог проползти так же, как обычно. Утром, забросив в себя горстку таблеток, которые позволят ей протянуть до обеда, женщина натянула на себя первый попавшийся костюм и поехала на работу.

Там она просидела бы над бумагами до обеда, пошла бы в узенькую столовую, где съела бы безвкусный обед, чтобы сразу после незаметно в туалете выпить порцию капсул, которые теперь полностью взяли ее под свой контроль. Досидев до конца рабочего дня, она уехала бы домой. Там скоротала бы вечер у телевизора или в очередной раз слушала бы равнодушную к ее медленному умиранию подругу.

Все это могло бы, язык не поворачивается назвать словом «случиться», если бы не пожилая женщина, скоропостижно скатапультировавшаяся со ступенек троллейбуса на землю прямо перед носом Вероники.

Женщина осела на асфальт, то ли поскользнувшись, то ли потеряв сознание. Упав, раскинула ноги и руки не по-старушечьи, а наоборот, как-то стыдливо, по-девичьи. Ни крови, ни явных переломов Вероника не увидела. Бабка просто лежала на асфальте, как будто прилегла отдохнуть. Ее сумка с замком «поцелуйчик» от удара раскрылась и оттуда высыпались блистеры всех мастей.

Бывалым взглядом Вероника распознала в стопке таблеток красные капсулы для понижения давления, серые с приятным шершавым краем для повышения давления. Сверху лежали разрекламированные пилюли для снятия боли в спине и дурно пахнущие зеленые таблетки, которые, как объяснял ей очередной терапевт, нужно пить, чтобы желудок от многообразия химии «не скончался раньше, чем настанет Вероникин срок».

При взгляде на бабку и ее арсенал в груди Вероники кольнуло странное чувство. Будто бы она соединилась сейчас с этой старухой, и будто бы совершенно точно именно она должна ей помочь.

Вероника громко выкрикнула «стойте». Водитель троллейбуса, женщина с широким каменным лицом, резко нажала на тормоза. Вероника мельком подумала, что это была словно животная реакция на ее крик, а вовсе не на происшествие.

После того как Вероника выскочила из троллейбуса, он тут же тронулся, словно совершенно осознанно выплюнул двух нелепых пассажирок. Как будто было в порядке вещей, что на этом маршруте выпадают на асфальт бабки и вылетают вслед за ними женщины. Пожилой мужчина в кепке в окне уходящего троллейбуса, с которым Вероника встретилась глазами, отвел взгляд, девочка у окна уткнулась в мобильный телефон.

Вероника подбежала к пострадавшей, присела на корточки. Наклонившись к самому лицу бабки, пыталась почувствовать дыхание. Нащупала вену на запястье. Руки старухи были красивыми, с аккуратным самодельным маникюром, без явных морщин. Признаков смерти бабки она не обнаружила, похоже, та была без сознания.

Вероника сняла с себя куртку и укрыла женщину. Голову трогать побоялась, насмотревшись в сериалах, что трогать раненых нельзя.

Было ветрено, но холода Вероника не чувствовала. Чуть дрожащими руками попробовала найти телефон в кармане, в сумке, но видимо, оставила его дома. Люди на остановке смотрели куда угодно, только не на происшествие.

Совсем рядом Вероника увидела крупного лохматого парня с огромными наушниками, подскочила к нему и потянула к лежащей бабке.

– Звони в скорую, – крикнула она парню, тыча в его прилипший к рукам смартфон.

Тот оторопел и молча разглядывал крикливую, горячо жестикулирующую женщину, потом удивленно перевел взгляд на бабку. Наконец, снял наушник и протянул ей смартфон.

Вероника рассудительно объяснила скорой, что на углу такой-то и такой-то улицы лежит сейчас пожилая женщина, и что, если они не приедут в ближайшее время, то ее смерть будет на их совести.

– Да, да, потеряла сознание, пульс есть, – нетерпеливо отвечала она на вопросы.

Парень поглядывал в сторону, откуда шел транспорт и явно ждал момента, когда из его жизни исчезнут и черноглазая, молодящаяся и слишком бойкая тетка, и бабка, на которую он старался не смотреть.

Скорая, на удивление, приехала быстро. Бабка все это время лежала, не шелохнувшись. День был чуть прохладный, сухой, солнце светило не ярко и особых происшествий на улицах было, судя по всему, не много. Из скорой вышли два санитара с модными ровными бородками.

Один, уже чуть лысоватый и обрюзгший, но еще довольно крепкий прощупал бабкин пульс, кивнул другому.

– Да, живая еще, – сказал тот и неприлично вздохнул.

Вероника гневно посмотрела на них.

Те вытащили из скорой носилки, поставили рядом с бабкой. Не торопясь, закурили, вяло переговариваясь о чем-то своем.

Вероника, словно почувствовала себя главным героем в самом центре событий, ощутила прилив сил. Мысленно подготовившись к выпаду в сторону скорой, санитаров и жизни в целом грозно влепила:

– Хватит лясы точить. Женщина без сознания, между прочим.

Тот, что повыше, гоготнул, переглянувшись с лысоватым.

– Такие бабки нас всех переживут, мамаша. Навидались страдалиц.

Все те, кто находился поблизости, разом посмотрели на бабку.

– Придется кому-то помочь, он спину надорвал, – сказал один из санитаров и кивнул в сторону высокого.

Вероника решительно схватила за руку обросшего парня, ткнула пальцем в носилки:

– Поедешь с нами. В жизни надо сделать хотя бы одно доброе дело. Бери давай с другого конца.

– Еще чего, не поеду я, мне в институт надо.

– Еще как поедешь, – сурово процедила Вероника, сама себе удивившись. И выхватила у пацана смартфон из рук.

Тот вздохнул, но ругаться с сумасшедшей теткой не хотелось. Да и было лень. Привык, наверное, что мать смартфон вечно вытаскивает из рук и что-то ему приказывает, сработала нейронная связь.

– Ну ладно, – недовольно процедил парень.

– Вот и молодец, довезешь и поедешь в свой институт. Можешь даже сфотографировать бабку, носилки и себя на первом плане и выложить на свою страницу. Будешь как настоящий герой, – сказала Вероника.

Веронику переполняли чувства. Ей теперь хотелось объяснить всему миру, как это прекрасно хоть кого-то в этой жизни спасти.

Но рядом в скорой сидел только лохматый студент.

При виде угрюмого парня она на глазах превращалась в веселую студентку. Поглядывала в ленту соцсети, которую он листал, беспрерывно подшучивала и даже присвистнула, когда увидела его фото в обнимку с девчонкой.

Парень помог санитарам занести носилки в приемный покой и почти улетучился, когда Вероника нагнала его, пожала ему руку, сказав, что он молодец. Попросила не поминать бабку лихом и снова дать телефон, чтобы позвонить начальнику.

– Да, сегодня не приду, чрезвычайное событие, да, завтра постараюсь быть.

В больнице никто не спросил, кем Вероника приходится бабке.

Палата была чистая, в ней было всего две кровати и на одной из них жила уже пару месяцев грымза, на голове которой было сооружено целое здание из ровных седых локонов. Та мгновенно принялась науськивать Веронику, как нужно ухаживать за бабкой, какие наказы врачей выполнять, а какие нет.

По сравнению с грымзой бабка была настоящей прелестью. Очнувшись, она не задала ни одного вопроса, смиренно лежала на койке, беспрекословно слушаясь врачей и Веронику. Бабке было, похоже, совершенно не интересно, почему незнакомая женщина вдруг взялась за ней ухаживать.

К вечеру были получены первые результаты анализов, они оказались сносными. Бабкина перспектива немного прояснилась, врачи сказали, что, похоже, это был даже не инсульт, и Вероника немного выдохнула от хлопот долгого дня. Слегка коснулась руки бабки, молча рассматривающей потолок, и мягко сказала:

– Я – Вероника. Увидела, как вы упали и решила вам помочь.

Та кивнула.

– У вас есть какие-то родственники?

– Нет, – сказала бабка.

Вероника облегченно вздохнула.

– Телевизор нужен, милая, так скучно лежать, – наконец тихо, но с нажимом сказала та.

– Телевизора тут нет, будем читать, – сказала Вероника и вынула из сумки книгу «Воскресение» Льва Толстого, которую уже полгода пыталась читать по дороге на работу.

Бабка поморщилась, но ничего не сказала. От тихого монотонного голоса Вероники, зачитывающей один абзац за другим, бабка почти мгновенно уснула.

Когда Вероника в тот вечер приехала домой, ее потрясывало от выливающейся через край энергии. Вероника осознала, что прекрасно себя чувствовала весь день, не приняв ни одной таблетки.

Вероника внутренне оглядела себя и не смогла обнаружить ни одного симптома. Внутри было спокойно и хорошо.

Женщина долго лежала с открытыми глазами и думала об ушедшем дне. Судя по всему, бабкина судьба была проекцией судьбы Вероники. Представляя себя в столь преклонном возрасте, Вероника давно испытывала почти удушье от неуправляемого страха одиночества. Теперь она где-то в самой глубине себя остро почувствовала, что если изменит судьбу бабкину, то каким-то чудом и ее жизнь придет в равновесие.

В тот вечер она уснула в приятном предвкушении: в ее голове созрел план.

Вероника безапелляционно взяла отпуск за свой счет. И следующие несколько дней мучала снующий туда-сюда персонал больницы.

Просила сестер делиться результатами анализов, рассказывать о бабкиных перспективах, отвечать на вопросы о жизнедеятельности пожилых организмов, прочитала, наверное, пару десятков научных медицинских статей.

Когда выяснилось, что бабкина органика в сносной норме, то есть жизнедеятельность основных органов без патологий, насколько это было возможно в силу возраста, Вероника забрала бабку из больницы под свою ответственность, не обращая внимания на ужасающие предостережения зудящей седовласой соседки.

Бабкина квартира располагалась в многоэтажном доме на первом этаже. Район был выцветший, пенсионеры и хулиганы целыми днями сидели на лавках. Одни – днем, в изношенных пальто с печеньем или семечками, другие – по ночам, в вытянутых тренировочных штанах и с пивом.

Повсюду разносились вопли соседей, кто-то пилил, кто-то сверлил, кто-то орал под окнами. Парадная была замызгана последствиями ночных возлияний.

Одна из комнат в квартире была ничем не примечательной, кроме, пожалуй, тяжелого ковра с глубоким ворсом, который каким-то чудом и по непонятной для Вероники причине был прибит к стене.

Другая комната оказалась полностью фиолетовой. Была оформлена словно комната маленькой девочки, с фиолетовыми стенами, фиолетовым покрывалом, фиолетовыми вазочками, крохотными ангелочками на фиолетовых стеллажах. От неприятного удивления Веронике захотелось зажмуриться, и по спине пополз тревожный холодок.

На одной из полок стоял граммофон и целая стопка старинных детских пластинок.

– Алевтина Дмитриевна, что все это значит?

Бабка молчала, мол, не твое это дело.

Она и так была немногословна, а уж когда не хотела отвечать, то плотно сжимала губы и молчала.

Про бабку в больнице Вероника узнала лишь, что та всю жизнь проработала няней в детском саду. Но воздвижение такого фиолетового алтаря одним этим фактом было не объяснить. Жила бабка в другой комнате, в этой почти не бывала, дверь туда не закрывала. Веронике заходить туда вроде бы и не запрещала, но и не дозволяла.

– Ладно, – думала Вероника, – выясню со временем. Бабка не походила на какую-нибудь психическую больную, вряд ли она для себя все это фиолетовое сооружала?

Вероника вспомнила, в каком запустении и равнодушии к своему жилищу сама она жила последние годы. Проскочила и еще одна мысль. В детстве Вероника совсем не любила розовый цвет, недоумевала, отчего другие девочки так его боготворят и мечтала обо всем фиолетовом.

Вероника взялась за выполнение своего плана, вытесняя мысли о фиолетовой комнате.

Подошла к вопросу со всей серьезностью. Десятый год она работала в отделе планирования небольшого производственного предприятия. Планировала с целями, задачами, сроками, четким расписанием дел и ответственными по каждому направлению. Распланировать программу выхода бабки из зависимости от лекарств она точно сможет. Жесткую программу детокса, или, как она сказала бабке – двухмесячного марафона по освобождению от зависимостей, Вероника продумала в мелочах.

Марафоны в ту пору были модным занятием, Вероника давно хотела присоединиться к какому-нибудь из них. Похоже, сейчас было самое время.

Вероника намеревалась слиться с бабкиной программой, не щадя ни себя, ни ее.

Усадив Алевтину Дмитриевну в кресло, она рассказала о плане мероприятий на ближайшую неделю.

– В первую неделю будем работать над питанием, – сказала Вероника. Уберем жирное и сладкое, будем соблюдать калорийность и правильное соотношение блюд. Добавим клетчатки.

Бабка высоко подняла брови.

– Будем завтракать обязательно, последний прием пищи у нас будет за четыре часа до сна, – заявила Вероника, заглядывая в распечатанный документ.

Меры были оправданными: бабка ложилась под утро, вставала после двух. Завтракала и обедала всё вместе и уже вечером. В общем, совсем сбила себе биоритмы, поэтому над режимом Вероника считала необходимым поработать в первую очередь, введя ежедневный отход ко сну до полуночи и ранний подъем.

В первый же день все бабкины параметры были вписаны в отдельный файлик, а бабкино тело отфотографировано в разных проекциях.

– Будете меня слушаться – скоро станете летать как девушка, – заявила Вероника.

– Куда летать-то, милая? – ухмыльнувшись, спросила бабка.

– Ну это фигурально выражаясь. Здоровая будете, легкость появится.

– А, – осклабилась бабка. – А то летать-то некуда особо.

– Ничего, вместе будем летать. Найдем развлечения. Будем в театры ходить и в кино.

– Театры – блажь. Кино я насмотрелась. А без корвалола ни за что не смогу. И без гастала. Язвы у меня там многочисленные. Хоть что ты делай.

– Ничего-ничего, мы без радикальных мер. Потихонечку, спокойно. Сначала желудок в порядок приведем, питание наладим, а то едите не пойми что. Потом физической активностью займемся.

С питанием у бабки был полный бардак. Алевтина Дмитриевна горячо любила подростковую еду. Судя по всему, регулярно покупала чипсы в магазине у дома и чуть ли не каждый день баловала себя шоколадками «по акции». По всему дому валялись упаковки и обертки.

– Что такого? Кому есть дело до этого? – говорила бабка. – Да и что за радость на кухне стоять часами, когда столько еды продается и дёшево.

Вероника закатила глаза.

– Я буду стоять, Алевтина Дмитриевна. —Буду готовить для нас, можем вместе готовить, интереснее же, чем у телевизора лежать.

Бабка только хмыкнула.

Вероника показала ей программку в смартфоне, где был записан предыдущий рацион бабки и рассказала Алевтине, как сильно она вредит своему организму, употребляя в пищу такую жирную, полную вредных консервантов еду.

– Мне на холестерин этот наплевать, – сказала бабка. – Мне врачи про него долдонили, но я-то жирного немного ем.

– Ну как же немного, чипсы пачками, шоколад плитками – это же прямая обратная дорога к язве, – спорила Вероника.

– Я здесь и сейчас живу и радуюсь, – ухмылялась бабка. – Не слышала разве, теперь это модно. Хочется и ем. Интуитивно.

Разговоры про еду стали у них регулярными, бабка высказывала свою гедонистическую позицию. Но кивала, мол, ну давай, денек-другой попробуем.

Похоже, главную роль в жизни бабки, роль друга, помощника и вождя играл телевизор. Если бы у бабки забрали телевизор, она тут же легла бы и собственноручно выключила свет своего организма какими-нибудь подручными средствами. Так она и заявляла Веронике, когда та пыталась вытянуть из цепких Алевтининых рук пульт от телевизора.

Поначалу, пока Вероника не трогала телевизор, бабка присоединилась к энергичной игре. С молчаливого разрешения бабки Вероника собрала все присутствующие в доме таблетки и сложила их в большой пакет. Остались таблетки от давления, доктора не рекомендовали их убирать, чтобы не было неожиданностей с сердцем бабки.

Когда Вероника вышла на работу, ей приходилось носить пакет с собой, чтобы бабка втихаря не наглоталась лишнего.

Бабка поднимала глаза-щелочки, хитро смотрела на Веронику и не пыталась возражать. Наоборот, безропотно кивала.

Но пока Вероника была в офисе, бабка частенько отправлялась к соседке, у которой, как и у всех бабок в окрестностях, тоже был внушительный арсенал. Выяснилось, что, похоже, Алевтина регулярно пользовалась соседкиными запасами, о чем Вероника не сразу, но догадалась, чутко отслеживая бабкино самочувствие и заметив слишком живой блеск в глазах.

– Что же это вы саботируете, Алевтина Дмитриевна, – со вздохом сказала Вероника.

Бабка упорно отрицала причастность к принятию таблеток.

В тот раз, пытаясь заглянуть в бабкины смотрящие в сторону глаза, Вероника разволновалась и вечером, втихаря, накапала себе успокоительные капли, когда ее вдруг начало колотить от предчувствия поражения в битве с бабкиными пристрастиями и заодно вдруг и со своими.

Но пить не стала, совладав с собой и поймав себя на мысли, что внедрять программу вместе с другим человеческим существом и отказываться от таблеток было несказанно приятно. Вероника чувствовала себя осознанным наркоманом, который почти выбрался и уже даже лечит друга.

Бабка была любознательная, живо интересовалась всеми нововведениями и в присутствии Вероники выполняла предписания.

Вслух они читали статьи про пользу здорового питания и даже высчитывали калории в столбик.

Первая неделя завершилась миролюбиво. Вход в диету был легким, вступительным, чтобы не спугнуть ни себя, ни бабку.

За неделю бабка потеряла полтора из восемнадцати лишних килограммов. Заодно Вероника обнаружила и у себя небольшую, но потерю веса.

Бабка равнодушно взвесилась, дала обмерить раздутую талию и сказала:

– Давай отметим и попьем чайку с шоколадкой. Или вон варенье Лизка, соседка, дала малиновое. От вареньица-то ничего не будет.

– Нет, – сказала Вероника. – Никаких шоколадок. И никакого варенья. Там же сахар на сахаре!

Никакой особой благодарности или обратной связи от бабки не поступало, но Вероника все-таки радовалась и улыбаясь, в очередной раз наводила порядок в бабкиной квартире, собирая за той тарелки с засохшей едой и разбросанную одежду.

Постепенно наружу просачивалась врожденное или приобретенное бабкино «себе на уме». Сначала Веронику это подзадоривало, и она придумывала все новые способы склонить бабку в сторону осознанной, полной здоровья и радости жизни.

В тот день Алевтина почитала подслеповатым сощуренным левым глазом повестку на вторую неделю. Там красиво, в табличке, были расставлены блоки, расписаны этапы. Первой по плану стояла чистка кишечника, «с которого», по словам Вероники, «вообще все берется».

Бабка кивнула:

– Идёт. Но пункт шесть вычеркиваем. Сказала, села, сложив руки на груди и нагловато уставилась на Веронику. Ни разу бабка не смотрела на Веронику вот так, прямо, в лоб. Иногда даже та воспринимала ее как некую схему, придуманную для решения ее, Анжеликиных задач.

А тут бабка сидит, живая, нахлобученная и смотрит на нее узенькими глазными складками без ресниц, тихо, не шелохнувшись и не моргая.

В пункте шесть значилось «информационное воздержание». Неделя без телевизора и телефона, прогулки на свежем воздухе по три-четыре часа, заместительное чтение классической литературы.

Алевтина упрямо сцепила зубы.

– Вычеркивай. Я без информации никуда. У тебя своя жизнь, у меня своя, информационная.

Сколько Вероника не приводила аргументов, сколько не спорила, что так бабке будет гораздо легче жить сегодняшним днем, моментом, здесь и сейчас, прямо по той самой модной концепции. Что она снова начнет радоваться своему телу, а потом и телевизор можно будет подключить. Но не смертоубийственные сериалы, которые без корвалола смотреть невозможно, с кучей рекламы про новые оздоровительные супер-таблетки, а программы про путешествия и животных.

Бабка уперлась и терпеливо молчала, демонстративно не сводя с Анжелики жестких ястребиных глаз.

Вероника почувствовала, что если бабку сейчас передавит, то вся ее концессия завершится шумным провалом, подспудно испугавшись бабкиной внутренней силы.

– Хорошо, уберем пункт шесть. Но добавим к пункту три, то есть увеличим количество физической активности, – неуверенным голосом сказала она.

– Лады, – бабка удовлетворенно хмыкнула и включила канал номер один.

Постепенно Вероника убрала из бабкиного таблеточного арсенала препараты для желудочно-кишечного тракта, заменив их пилюлями для кишечной флоры.

– Что будем сеять? – удивленно спросила бабка.

– Флору, Алевтина Дмитриевна, флору будем нашу сеять. Чтобы организму помочь, иммунитет поднять, бактерий полезных надо засеять.

– То есть от таблеток отказываемся, а сама таблетки, говоришь, пить.

– Ну так это полезные таблетки, для посева.

Бабка ухмыльнулась:

– Ну давай для посева, главное, чтоб не болело ничего, я этого не люблю.

Не так чтобы ей это мешало, но странным образом Веронике все чаще казалось, что она, Вероника гораздо больше нуждается в бабке, чем бабка в ней. Хоть та и жила давным-давно одна-одинешенька. И родственники ее давно на бабке поставили крест. Но была она какая-то самодостаточная, что ли.

Вероника полюбила приходить к бабке с утра пораньше, варить кашу на воде. Бабка к этому времени привыкла вставать рано, по звонку Вероники, и уже бродила по квартире одетая, но взлохмаченная, то и дело по привычке схватываясь за сердце, каждый раз этим пугая Веронику.

Живот у бабки заметно втянулся в полосатый потрепанный халат. Бабка была в глубине своего тела жилистая, когда-то явно подтянутая, привыкшая к физической работе. Под образовавшиеся пустоты она поддевала пояс из собачьей шерсти, чтобы «греть внутренности». Вероника не видела в этом никакой опасности для бабки и не перечила.

В этой двоице было не до конца понятно, кто кем руководил. Вроде бы бабка давала собой командовать, но все чаще Веронике казалось, что позиции ее слабы. И что бабка гораздо сложнее, чем кажется. Видимо, у нее была какая-то своя мотивация терпеть Веронику и ее программу. Потому как явной заинтересованности бабка не демонстрировала и особого отношения к Веронике не показывала, что есть она, что нет.

После еды они гуляли пятнадцать минут, потом Вероника уходила на работу. Иногда ей казалось, что днем Алевтина, скорее всего, завалится у телевизора с пачкой сухариков. Но она гнала эти мысли, чувствуя изменения в себе, и надеясь, что и бабка со временем изменится, поддастся: все-таки бабка была хитрая, но не вредная, беззлобная. Соглашалась легко, но если в чем-то была не согласна – то просто говорила нет и делала по-своему.

От корвалола бабка все никак не могла отучиться.

– Вера-а-ник, а Вера-а-ник, – говорила она протяжно и смотрела она на Веронику деланно жалостливо, – Ну корвалольчику-то можно? Вкусный он. С чайком, да с сахарком в чайке?

– Ну что вы, Алевтина Дмитриевна, ну как же можно-то, а? Это ведь наркоманство в чистом виде.

Говорила и включала просветительское видео о вреде употребления фенобартитуратов.

Бабка внимательно слушала как лектор пространно и издалека рассказывал о том, что все болезни от запущенных неврозов, нежелания решать застарелые проблемы. Что корвалол пьют те, кто запустил свою нервную систему и глушит проблемы, которые нужно решать. Подытоживал, что пить корвалол вредно, подтверждая Вероникину версию о наркотическом воздействии и сильном привыкании.

Бабка слушала и хмыкала.

– Этого с тобой послушать, так у нас весь дом наркоманок, все корвалол пьют.

Вероника чуть закатила глаза.

– Я тебе так скажу: зря ты себя мучаешь. – сказала бабка убедительно. – И меня мучаешь. Пей себе лекарства и радуйся, не болит ничего, и на том спасибо.

– Ну что вы, Алевтина Дмитриевна, ну опять. Ну сколько можно спорить. Вы вот лекарства покупаете, а так на себя могли бы тратить. Вы фармакологию поддерживаете, обогащаете капиталистов, – Вероника раскраснелась.

Стала говорить непривычно громко:

– На таких как вы и держатся фармакологические компании. Вам покажи по телевизору новое средство от желудка, вы же понесетесь покупать.

Сказала и почувствовала укол совести.

Она знала, что, наставляя бабку, говорит сейчас про себя. Что была она настоящим аптечным спонсором. И что чуть ли не половина ее зарплаты уходила последнее время на все новые и новые лекарства то от одного, то от другого.

Бабка, словно прочитав ее мысли, буркнула:

– На себя-то глянь, сама лекарства никогда не пьешь?

И коварно улыбнулась.

– А могли квартирку еще больше обустроить. Родным помогать. Фиолетовую комнату еще лучше обустроить, – парировала Вероника, которой захотелось в ответ бабку задеть и вытащить из нее хоть какую-то информацию.

– Твоим родным, что ли? Своих-то нет у меня, – спокойно сказала бабка.

– Ну не может же совсем никого не быть? Что, и не было никогда?

– Не твое это дело, Вероник. Может, и были, да нет теперь. И точка, – сказала Алевтина и замолчала.

Вероника подумала, что с бабкой надо аргументы острые подбирать, на злобу дня. И решила обязательно узнать, откуда взялась и что значила для бабки эта фиолетовая комната.

Раз уж Вероника взялась за бабкино здоровье духа и тела, то должна знать и ее историю, чтобы понимать причинно-следственные связи.

Вскоре у Вероники появилось новое препятствие на пути к здоровому образу жизни бабки.

Та неожиданным образом нежно полюбила компьютер, который Вероника принесла бабке и подключила к интернету в надежде, что та сможет смотреть полезные программы и правильные культурные фильмы. Надеялась, что Алевтина будет делать онлайн-зарядку с такими же как она пожилыми женщинами, целое онлайн-сообщество которых она нашла в одной из социальных сетей.

А бабка теперь просиживала за компьютером целыми часами, читала всякую ерунду. Завела себе аккаунт в соцсетях на какое-то постороннее имя. Хаотично вступала в группы, подписалась чуть ли не на всю желтую прессу и звезд ее возраста, и, похоже, начала осваивать компьютерную игру, которую той посоветовала соседкина внучка.

– Алевтина Дмитриевна, ну одно лечим, другое калечим, – вздыхала Вероника. – Зрение как мы вам потом восстанавливать будем?

– Когда потом-то, Вероник, – равнодушно говорила бабка, уткнувшись в монитор.

Теперь приходилось чуть ли не силой оттаскивать бабку от компьютера, чтобы делать перерывы, а в них – энергичную разминку.

В тот вечер Вероника вот уже пятый час безуспешно пыталась оттащить Алевтину от компьютера и переключить ее на вечернее чтение. Наконец, почувствовав, что в ней все кипит от бабкиного непослушания, будто та была ее расшалившимся ребенком, она решилась.

Расхаживая по квартире и злясь на себя и свое бессилие, пыталась себе запретить, объясняя, что так поступать нельзя, что нужно добровольно. Но голос внутри хладнокровно рассуждал, что она имеет полное право узнать, что это за фиолетовая комната и получить, наконец, хоть какие-то козыри в пользу налаживания бабкиного благоразумия. Что раз она так много делает для этой бабки, то может и даже обязана глубоко понимать ее природу, природу ее поступков и упрямства.

Поддавшись доводам, Вероника достала ключ, который бабка прятала в глубине ящика кухонного стола. Ключ был от другого ящика, заветного, того, где бабка хранила что-то, чем не хотела делиться с Вероникой.

Пройдя на цыпочках в загадочную комнату, она открыла массивный ящик комода, покрашенного в фиолетовый цвет. Тот с трудом поддался – ящик был доверху наполнен фотографиями. Там были десятки фотографий маленькой черноглазой девочки, и, видимо, еще совсем молодой Алевтины. Вот фото с малышкой на руках, вот девочка научилась ходить, вот тут она в садике в окружении мальчишек. Каждое фото заботливо подписано, датировано. Ни одного фото девочки старше шести-семи лет Вероника не нашла.