Текст книги "Экспрессивные ресурсы публицистики"

В прагматически насыщенных текстах нередко одновременно используются различные средства создания экспрессии, что создает сильный эмоциональный фон и усиливает эффект воздействия. При этом преобладают языковые структуры со значением отрицательной оценки:

«Но как иначе назвать неповоротливое, мычащее стадо: женщины, не следящие за собой, расплывшиеся, как пельмени в кипятке; мужчины с красными от упрямства и алкоголя лицами; неурожайные дети; злые и никчемные подростки – они все чего-то хотят, и выражается это в истошном крике «Россия!»…Им приказали собраться, и они загрузились в автобус, анчоусы Среднерусской возвышенности, месиво городских окраин, российское быдло – они доехали до места демонстрации, топчутся на холоде, переминаются с ноги на ногу, тянут шеи кверху, орут» (КП, 12.06.12).

Интенсивность использования некодифицированной лексики в значительной степени обусловлена характером того или иного издания. При этом наблюдается определенная тенденция: чем выше уровень оппозиционности периодического издания, тем жестче в языке данного средства массовой информации при отборе языковых средств проявляется оппозиция «норма»/«антинорма». Например:

«В натуре, пора московских начальничков-пофигистов перевести на зарплату слесаря, содрать три шкуры с миллиардеров, опустить олигархов ниже уровня городской канализации и сделать так, чтобы фига с маслом простому народу была по карману» (НВК, 18—24.12.03.).

В публицистических текстах способность выражать социально-оценочные значения, предопределять экспрессию всего речевого построения нередко проявляют слова общеупотребительные, стилистически нейтральные. Например, контекстуальное окружение нейтрального слова красный варьируется в текстах региональных газет от обозначения цвета до наименования приверженца левых политических взглядов, нередко меняя знак оценки: «Мужчины с красными от упрямства и алкоголя лицами…» (КП, 12.06.12); «Красные знамена с черными свастиками» (КП, 12.06.12); «Есть дороги, переходить которые можно только на красный свет» (НСЗ, 13.11.08);

«Красный барин» («Полярная правда» о Г. А. Зюганове; ПП, 16.02.12); «Параллельно мы переносимся в годы Великой Отечественной, вместе с героями участвуем в отчаянном броске красной кавалерии, в тяжелых позиционных боях за Ржев, невидимо присутствуем на совещаниях Сталина и его генералов» (НСЗ, 05.05.07); «Это красный роман – перед человечеством выбор: коммунизм или фашизм, революция или война, равенство или неравенство, – и выбор автора не оставляет сомнений» (КП, 12.06.12); «Сотни миллиардов уходило из глупой России каждый год – и собирали дань не баскаки, не гауляйтеры, не красные комиссары – но просвещенные богачи, сидевшие теперь в зале имени королевы Елизаветы» (КП, 12.06.12); «Этот депутат всегда симпатизировал красным» (НВК, 25—31.12.03).

Изменение социально-идеологических оценок происходит по трем направлениям: многие слова и словосочетания, которые имели отрицательную окраску с точки зрения марксистско-ленинской идеологии, приобретают нейтральное звучание: капитализм, конкуренция, бизнес. Лексика, характерная для коммунистической идеологии (товарищ, передовик, стахановец и другие), в подавляющем большинстве газет, кроме коммунистических, отсутствует или используется с иронической и пейоративной оценкой. Прежде отрицательно оценивавшиеся явления и понятия меняют знак оценки на противоположный (белогвардейский, плюрализм, фракция и другие).

Активный характер носят включения в газетные тексты иностилевых элементов. Лексическая база газеты расширена до объема всего языка. Разностилевая и разносистемная лексика часто используется в пределах одного газетного текста: политическая дихотомия и политическая тусовка, руководить – володеть, править и рулить. Отмечен бурный рост разговорности. Актуальными становятся разговорные, просторечные и жаргонные слова, что обусловлено сменой тоталитарного дискурса плюралистическим, предполагающим возрастание диалога в коммуникации. Сниженная лексика вышла за пределы устной бытовой речи.

Такое явление расценивается как «новый виток вульгаризации» литературного языка» и свидетельствует об общей тенденции перемещения элементов из периферийных сфер языка в центр языковой системы (балдеть, тусовка, баксы). Отмечается интенсификация использования иноязычных заимствований (преимущественно из американского варианта английского языка), что вызвано социальной ситуацией – открытостью современного общества для международных контактов (Юэхуа, 2003: 41—43).

Выводы по I главе

Внимание лингвистов к изучению газетной публицистики обусловлено важной ролью СМИ в современном обществе. Многочисленные проблемы языка прессы (его сущность, природа, специфика, назначение, стилистическая характеристика и т.д.) являются актуальными и требуют решения. Теоретическую и практическую значимость имеет изучение проблемы эволюции газетно-публицистического стиля, который в большей степени, чем другие стили, соотносится с развитием общества – здесь можно наблюдать большую изменяемость стилистических средств, вызванную конкретными историческими причинами.

Тексты газет Мурманского региона демонстрируют те же языковые явления и процессы, которые наблюдаются в языке федеральных изданий: изменение социально-идеологических оценок, включение иностилевых элементов, изменение сочетаемости, политизация и деполитизация некоторых групп лексики, разрушение прежней смысловой корреляции и возникновение новой, метафоризация, использование специальной лексики не в денотативной, а в экспрессивной функции и т. д. Принцип «сопряжения экспрессии и стандарта» и обусловленные им стилевые черты, свойственные газете в доперестроечный период, сохраняются.

Тексты современных газет являются зеркалом современной российской жизни: отражают все, что свойственно нашей действительности. Язык газет 2000—2012 гг. демонстрирует раскованность, стремление авторов выразить личное мнение, их отказ от лицемерия, казенного бюрократизма и безликости, полемичность и повышенную экспрессивность, гражданский пафос и резкость, доходящую до нарушения языковых, а иногда и этических норм. Однако в последние годы все чаще наблюдается стремление противопоставить языковой агрессии сознательное этическое регулирование коммуникации в СМИ.

В текстах региональных газет социальная оценочность языковых средств выступает как главная особенность газетно-публицистического стиля, проявляющаяся на всех уровнях, особенно в лексике. Так как вопросы, освещаемые в газетах, имеют политическое содержание, политическую окраску, то и выбор языковых средств, обусловленный во многом их социальнооценочными качествами и коммуникативным потенциалом в плане эффективного воздействия на массовую аудиторию, носит осознанный и вполне целенаправленный характер. Однако под влиянием социальных обстоятельств оценочность в текстах региональной прессы начала XXI века принимает несколько иные формы. Сфера действия оценочности в сравнении с газетами доперестроечного и перестроечного периода сужается, степень ее выраженности снижается.

В условиях недостаточной четкости или многообразия политических ориентиров, что, возможно, связано с расслоением общества, трудно давать однозначные оценки изменениям в общественной и политической жизни, и это не может не сказываться на газетной лексике. В обществе идут поиски новой идеологии, поэтому активны и поиски новой оценочности, новой газетной экспрессии, идут процессы ее формирования. Общее направление этих поисков – ослабление прежних резко положительных или резко отрицательных оценок.

Глава II. Средства создания экспрессии в региональной публицистике

Истоки современной политической коммуникации можно обнаружить уже в античной риторике: проблемами политического красноречия занимались в Древней Греции и Риме. Традиционно власть относится к числу высших социальных ценностей, поэтому в борьбе за власть или для её удержания социальные группы используют различные средства, среди которых важная роль отведена публицистике и используемым авторами-публицистами экспрессивным ресурсам. Для получения нужного результата авторы политических текстов затрачивают немалые усилия. При этом необходимо заметить, что в отдельных случаях текст может демонстрировать творческие неудачи авторов, но ярко выраженная экспрессивность текста в конечном счете предопределена особенностями языковой личности, талантом и мастерством.

Наблюдая за многими процессами в газетном языке в период с 1990 по 1994 год, лингвисты констатируют: «После долгого господства однообразия, шаблона, унифицированности и официозности в современных газетах поражает прежде всего пестрота – языковая, стилевая, содержательная и идеологическая. Отмена цензуры, идеологических табу, строгих стилевых установок привела к раскрепощению традиционно-нормированного газетного языка» (Солганик, 1996:13).

Изменение роли СМИ в постперестроечном российском обществе повлекло за собой появление газет нового типа. В газетном тексте экспрессивность стала превалирующим качеством, в том числе и в текстах политической проблематики. Среди текстов о политической жизни, опубликованных в региональной прессе, преобладают статьи пропагандистского характера, политическая реклама и политическая полемика.

Речевая практика СМИ в настоящее время является наиболее динамично развивающейся частью речевой практики общества в целом. Постоянно и интенсивно растет объем порождаемой речевой продукции, усложняется структура речевой сферы СМИ, активно развивается внутренняя стилевая дифференциация, меняется в сознании общества статус текстов, порожденных в сфере СМИ.

Для реализации диалектического единства стандарта и экспрессии в газетах используются разные языковые средства, и в первую очередь лексические. Это связано с тем, что наличие в языке средств определенной эмоционально-экспрессивной окраски неодинаково на разных уровнях языка. Их больше на лексическом уровне и значительно меньше на других. Например, окраски неодобрения, торжественности, презрительности, широко представленные в лексике, почти отсутствуют в грамматике (Кожина, 1983:43). Принцип отбора и употребления языковых средств ориентирован и на логико-понятийную сторону речи, что диктует использование языковых единиц, которым присущи точность, нейтральность, объективность выражения, и на экспрессию речи, что обусловливает использование эмоционально-окрашенных слов (тропов и т.п.), а также функционально ограниченной лексики.

В региональных газетных текстах употребляются различные средства создания экспрессии, среди которых наиболее частотными являются: метафора (прежде всего политическая, так как СМИ являются средой существования политических коммуникаций), прецедентный текст, фразеологизмы, авторские неологизмы, лексика ограниченной сферы употребления. Эти средства, на наш взгляд, являются стратегическими. Кроме того, наблюдается амплификация этих средств в рамках одного текста, что усиливает их стилистические позиции и эффективность речевого воздействия.

2. 1. Политическая метафора как доминирующее средство создания экспрессии в текстах общественно-политической тематики

2.1.1. Политическая метафора в семантико-грамматическом и когнитивном аспектах

Одним из традиционных, восходящих к античности, действенных экспрессивных средств является метафора. И это не случайно, так как метафора отражает процесс познания.

Слово метафора восходит к греческому µεταφέρω («перемещаю») – ИЭС, 1994:527).

«Метафора – наиболее распространенный троп, основанный на принципе сходства, аналогии, реже – контраста явлений, часто используется в обиходной речи» (ЛЭТ, 2001:533). Метафора – троп или механизм речи, состоящий в употреблении слова, обозначающего некоторый класс предметов, явлений и т.п., для характеризации или наименовании объекта, входящего в другой класс, либо наименование другого класса объектов, аналогичных данному в каком-либо отношении (ЛЭС, 1990:296).

В широком смысле метафора применяется к любым видам употребления слов в непрямом значении (ЛЭС, 1990:296).

Замечено, что когда-то каждое слово было метафорой, которая выражала казавшиеся наиболее характерными и важными свойства объекта (Веселовский, 1967: 234). Греческая метафора – еще не троп, поскольку отвлеченное, понятийное значение образа должно быть непременно тождественно его конкретной, мифологической семантике. Постепенно их связь становится условной, символичной. Медиевисты (В.П.Адрианова-Перетц, Д.С.Лихачев) писали о метафоре-символе, существующем в более широком контексте, чем словосочетание, вплоть до контекста всего произведения (ЛЭТ, 2001:533). Иногда метафорой называют всякое иносказание, в том числе охватывающее очень пространный текст. Замечено использование метафоры не только как средства выражения, но и как важнейшего орудия мышления; отмечается ее «маскировочная функция» – функция подмены, табуирования предмета (Х. Ортега-и-Гассет).

Современная когнитивистика (М. Джонсон, Ф. Джонсон-Лэрд, Е. Киттей, Дж. Лакофф, М. Тернер, Ж. Фоконье, Н. Д. Арутюнова, А. Н. Баранов, Ю. Н. Караулов, И. М. Кобозева, Е. С. Кубрякова, А. П. Чудинов, Г.И.Берестнев и др.) рассматривает метафору как основную ментальную операцию, как способ познания, структурирования, оценки и объяснения мира. Человек не только выражает свои мысли при помощи метафор, но и мыслит метафорами, познает при помощи метафор тот мир, в котором он живет, а также стремится в процессе коммуникативной деятельности преобразовать существующую в сознании адресата языковую картину мира. Как троп метафора функционирует в бытовых разговорах, анекдотах, деловой речи, СМИ, ораторской прозе.

Кроме когнитивной теории метафоры, традиционна для российской лингвистики теория регулярной многозначности (Ю. Д. Апресян, Д. Н. Шмелев, Н. В. Багичева, Н. И. Бахмутова, Л. В. Балашова, Л. А. Новиков, И. А. Стернин, А. П. Чудинов и др.), а также иные направления лингвистики, связанные с изучением регулярности семантических преобразований (М. В. Володина, В. Г. Гак, О. П. Ермакова, Н. А. Кузьмина, Г. Н. Скляревская, В. Н. Телия, Е. И. Шейгал, Т. В. Шмелева и др.).

Как известно, в «метафоре заключено имплицитное противопоставление обыденного видения мира, соответствующего классифицирующим (таксономическим) предикатам, необычному, вскрывающему индивидуальную сущность предмета. Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он на самом деле входит, и утверждает включенность его в категорию, к которой он не может быть отнесен на рациональном основании. Метафора – это вызов природе» (Арутюнова, 1990: 17).

Когнитивность метафорических образований обусловлена не только системой знаний, культурных ценностей, менталитета, но и совокупностью эмоций, эмоционального отражения картин реальности. Эмоции в языке по большей части представлены метафорически. Когнитивность метафоры обусловлена особенностью существования человека: духовное начало и физическое тело. Пребывая среди объектов в физическом мире, как субъект мысли, человек живет и общается с объектами другого рода, передает мысли другим индивидам, субъектам. Между миром реальных объектов и миром мыслей существует постоянная взаимосвязь. В качестве связующего звена между элементами этих двух систем выступает язык как «еще один мир, лежащий между миром внешним и внутренним миром человека»; человек проявляет способность мыслить ассоциативно, проводить аналогии, сравнивать, т.е. метафоризировать, сопоставлять (Гумбольдт,1984:13).

Между субъектом и объектом возможно эстетическое отношение, выражаемое метафорой. Поэтому побуждение человека к созданию метафор неискоренимо, он постоянно ищет для реализации этого возможности и находит в мифе и искусстве. Человек ломает «огромное строение понятий», он разбрасывает обломки, иронически собирает их вновь, соединяя по парам наиболее чуждое и разделяя наиболее родственное; этим он показывает… что им руководят не понятия, а интуиция» (Ницше, 1997:401—405). Таким образом, философ считает, что познание в принципе метафорично, имеет эстетическую природу и не оперирует понятием верифицируемости. «Разные версии и рефлексы такого подхода к роли метафоры в познании встречаются во многих философских концепциях, которые отмечены печатью субъективизма, антропоцентричности, интереса к мифо-поэтическому мышлению и национальным картинам мира» (Арутюнова, 1996:11—12).

Итак, ключевые метафоры прилагают образ одного фрагмента действительности к другому ее фрагменту. Они обеспечивают его концептуализацию по аналогии с уже сложившейся системой понятий. Так, со времен К. Маркса вошло в традицию представлять себе общество как здание, сооружение. Эта метафора позволяет выделять в обществе базис (фундамент), различные структуры (инфраструктуры, надстройки), несущие опоры, блоки, иерархические лестницы. Об обществе говорят в терминологии строительства, воздвижения и разрушения, а коренные изменения в социуме интерпретируются как его перестройка.

Ассоциация общества со зданием, домом, который человек строит, чтобы в нем жить, присутствует не только в социологии и экономике, но и в обыденном сознании людей. «Дав толчок развитию мысли, метафора угасает. Она орудие, а не продукт научного поиска. Точно так же и в практической речи, дав толчок семантическому процессу, метафора постепенно стирается и в конце концов утрачивает образ, на смену которому приходит понятие (значение слова). Классическая метафора – это вторжение синтеза в зону анализа, представления (образа) в зону понятия, воображения в зону интеллекта, единичного в зону общего, индивидуальности в страну классов» (Арутюнова, 1996:19).

Метафора в ее наиболее очевидной форме – это транспозиция идентифицирующей (дескриптивной и семантически диффузной) лексики, предназначенной для указания на предмет речи, в сферу предикатов, предназначенных для указания на его признаки и свойства.

Метафору, по мнению Арутюновой, роднят с поэтическим дискурсом следующие черты:

1) слияние в ней образа и смысла;

2) контраст с тривиальной таксономией объектов;

3) категориальный сдвиг;

4) актуализация «случайных связей»;

5) несводимость к буквальной перифразе;

6) синтетичность, диффузность значения;

7) допущение разных интерпретаций;

8) отсутствие или необязательность мотивации;

9) апелляция к воображению, а не знанию;

10) выбор кратчайшего пути к сущности объекта (Арутюнова, 1996:19).

Замечено, что поэтическая (образная) мысль ограничена начальной стадией познания. Между тем в искусстве создание образа, в том числе метафорического, венчает творческий процесс. Художественная мысль не отталкивается от образа, а устремляется к нему. Метафора – это и орудие, и плод поэтической мысли. Она соответствует художественному тексту своей сутью (Арутюнова, 1996:30).

В сравнении с метафорой языковой художественная отличается от нее по ряду признаков. Языковая метафора, как и любая другая лексическая категория, подчинена определенным закономерностям, и эти закономерности носят системный характер. Система метафор в языке, подвижная и незамкнутая, как система лексики в целом, предполагает дальнейшее дробление и установление внутрисистемных связей и отношений, таких как объединение в тематические группы, в синонимические ряды и антонимические пары, в деривационные гнезда и т. д.

Между языковой и художественной метафорой существуют различия принципиального характера: языковая метафора образуется по строго регламентированным направлениям, только «слева-направо», от имени предмета к имени абстракции, при этом выбор источника метафоризации и символа переноса ограничен и связан достаточно устойчивыми нормами и закономерностями коллективного языкового сознания. Образование художественной метафоры свободно, не связано никакими канонами и совершается произвольно в любых направлениях (Скляревская, 1987:58—65). Политическая метафора, рассматриваемая в данной главе, образуется и функционирует в текстах газет подобно художественной метафоре, становясь характерной чертой современной публицистики.

Среди экспрессивных средств в языке газет метафора занимает особое место. Поскольку метафора включает в себя образность, экспрессивность, изобразительность, эмоциональность, она чаще изучается на материале поэтических текстов или художественной прозы, в то время как природа метафоры и ее стилистические функции в газетных текстах заслуживают специального исследования.

В газете метафора является одним из главных средств создания образности, одним из главных источников экспрессии. Широкое употребление метафоры является одной из языковых характеристик газеты (Вакуров, Кохтев, Солганик, 1978).

Функционирование метафоры в газетно-публицистических текстах может рассматриваться в гносеологическом аспекте (метафора употребляется для истолкования, доказательства, интенсификации мысли, подчеркивания какого-либо факта) либо к психологическом (метафора создает эмоциональную «упаковку» для социально-политического понятия). Она также имеет ценность как средство украшения или оживления текста или речи, инструмент формирования оценочности, которую она производит, то есть в газете метафора выполняет специфические функции, обусловленные назначением публицистического стиля.

В газетных текстах метафора воплощает авторскую интенцию. Метафора показывает, как картина мира отражается в общественном сознании и какова она, эта картина. Наблюдая некоторые семантические процессы в лексике русского языка 90-х годов, О. П. Ермакова отметила, что в публицистике 80-90-х годов огромное количество метафор (Ермакова, 1996:47). Язык современной прессы, по наблюдениям специалистов, повышенно метафоричен (Ермакова, 1996:47).

Метафора несет информацию нескольких типов. Во-первых, информацию о предмете речи (плоскость: текст – денотат текста). Во-вторых, отражает оценку предмета речи (плоскость: текст – субъект текста). В-третьих, информирует об интенции автора повлиять на мнение адресата (плоскость: текст – реципиент). Выбор средств обозначения говорящим можно «интерпретировать как речевой поступок, характеризующий того, кто этот поступок совершает» (Телия 1986:29). Метафора придает речи краткость, является одним из способов придания речи динамичности в связи с минимизацией структуры высказывания, а следовательно, и уменьшением речевых затрат, что и ускоряет процесс высказывания.

У языковой метафоры существует несколько регулярных типов метафорического переноса:

– предмет – предмет;

– предмет – человек;

– предмет – физическое явление;

– предмет – психическое явление;

– предмет – отвлеченное понятие;

– животное – человек;

– человек – человек;

– физическое явление – психическое явление (Скляревская, 1987: 64).

Однако анализ приводимых ниже примеров показывает, что этот перечень не исчерпывает всех типов переноса в газетной метафоре.

Свойство метафор – подсказывать, настраивать, наводить на определенный тип поведения. Дж. Лакофф и М. Джонсон отмечали такое свойство метафор, как средства речевого воздействия, как способность влиять на процесс принятия решений. Из всех возможных разновидностей метафор в семантическом смысле в анализируемых текстах преобладает политическая метафора.

Политическая метафора есть средство речевого воздействия с целью формирования у реципиента (чаще всего – у общества или его части) либо положительного, либо отрицательного мнения о той или иной политической единице (политике, партии, программе, мероприятии).

Таким образом, в политике метафора – основной источник альтернатив разрешения проблемных ситуаций. Политическая метафора задает то множество возможных выходов из кризиса, которое далее рассматривается политиком в процессе принятия решения.

В исследованиях этого феномена выделяется четыре основных модели политической метафоры.

Антропоморфная метафора: концепты, относящиеся к исходным понятийным сферам «Анатомия и физиология», «Семья», «Болезнь», «Секс», то есть человек моделирует политическую реальность исключительно по своему подобию.

Метафора природы: источниками экспансии в данном случае служат понятийные сферы «Животный мир», «Мир растений», то есть политические реалии осознаются в концептах мира окружающей человека природы.

Социальная метафора: исследуются концепты, относящиеся к понятийным сферам «Преступность», «Война», «Театр», «Игра и спорт».

Артефактная метафора: исследуются понятийные сферы «Дом» и «Механизм». В данном случае политические реалии представляются как предметы, созданные трудом человека (Чудинов, 2003:52).

Разнообразные метафорические модели политического дискурса представлены в «Словаре русских политических метафор» А.Н.Баранова и Ю.Н.Караулова (далее – СРПМ). Авторы дали определение метафорической модели, выделили ее структурные части, охарактеризовали языковые способы оживления метафоры, ее функции в политических текстах федеральных газет 90-х годов ХХ века.

Анализ собранного языкового материала позволил выявить разнообразные по лексико-семантическим признакам метафоры. Среди них наиболее актуальными в анализируемых текстах оказались метафоры концептуальных полей «Война», «Спорт и игры», «Театр и зрелища», «Человек», «Природа», «Техника», «Ирреальный мир».

По нашим наблюдениям, среди всех отобранных для анализа примеров, преобладают метафоры концептуального поля «Война» (21,60%).

Милитарная метафора традиционна в языке газет. Исследователи языка газет советской эпохи отмечают большое количество военных метафор (битва за урожай, мировоззренческая вооруженность, рубежи идейной борьбы, передние рубежи, боец идеологического фронта и др. (Ермакова, 1996:45—46).

Метафорическая модель войны была заимствована у публицистики доперестроечного периода. Сейчас она успешно эксплуатируется и журналистами, пишущими о политике, и политиками в их выступлениях.

В разнообразных по жанру и тематике текстах метафоры этого поля выявляют такие типы переноса, как общественное явление – процесс; общественное явление – действие.

«Обрести ранг партийного босса всеми силами и средствами стремился и вице-губернатор Валерий Будаговский, некогда верховный предводитель мурманских „медведей“, известный мастер кулуарных баталий и подковерных игр» (НВК, 1—7.03.02).

Баталия – «битва, сражение (устар.) ’ (БАС, Т.1, с.294); синоним слова битва с пометой «устаревшее», (СС, 26), синоним слова драка (разг. Ирон.) (СС, 97). В языковом сознании носителей русского языка слово баталия ассоциируется с высоким стилем, положительной эмоционально-оценочной окраской, слово баталия употребляется в особом контексте. Но, оказавшись рядом с прилагательным кулуарных (производное от кулуары – в переносном значении «неофициальные разговоры в осведомленных политических, общественных кругах» c пометой «книжное» (СО, 1996: 307), приобретает ироническую окраску. Актуализирует сниженную оценочность слова баталия словосочетание подковерных игр (в словарях не отмечено переносное значение слова подковерный, однако большинству носителей языка оно известно как «тайный» (то есть ассоциативное поле отрицательное). Таким образом, изначально высокое слова баталия приобретает в контексте отрицательную окраску, а объект характеристики – государственный чиновник, занимающий официальный высокий пост, – предстает как интриган, тайно борющийся за власть.

Отрицательную имплицитную экспрессию приобретает слово баталия и в следующем контексте:

«Вероятно, правовых коллизий и жарких баталий по этому поводу на подмостках и в закулисье местной власти избежать не удастся» (МВ, 29.01.08).

Ср.: «Самое интересное, что в этом году бюджетные баталии были гораздо менее напряженными, чем, скажем, в прошлом году» (ПП, 9.12.2008);

«История Курской баталии» (НСЗ, 6.08.08).

В текстах общественно-политической тематики активно употребляются и другие слова, относящиеся к военной лексике: война, бой, бойцы, фронт, армия, обойма и другие.

«Выжили, выплыли только закаленные бойцы корпоративных войн и околовластных интриг» (НВК, 18—24.03.04)

Согласно словарям, война – это «воен. вооруженная борьба между двумя или несколькими государствами, народами, племенами или общественными группами внутри государства» (БАС, т.2, с.598); «военные действия» (СС, 52); «вооруженная борьба между государствами; перен. состояние вражды, борьба с кем-либо, чем-либо» (ССП, 89).

Расширение семантики слова война осуществляется в контекстуальном наполнении: имплицитно взаимоотношения новых коммерческих структур и власти оцениваются негативно, как враждебные, связанные с гибелью людей. Аналогом войны в некоторых примерах становится слово бой. Употребление таких метафор вызывает у читателя невольные ассоциации с военными действиями.

«Позиционные бои местного значения, схватки за бюджетный рубль и конфликты с применением ораторского искусства проходили в основном вдали от широкой журналистской общественности – на заседаниях думских комитетов» (НВК, 13—19.11.03);

«Бой за бюджет – он трудный самый» (НВК, 13—19.11.03);

«Было неприятно наблюдать этот бюджетный «бой за бабки» (ПП, 14.01.06).

Слово фронт употребляется в переносном значении, как нейтральное, так и приобретая негативный смысл в контексте.

«Один из фронтов, где постоянно не хватает боеприпасов, а солдаты стоят насмерть, сдерживая натиск, – медицина» (НВК, 29.08—4.09.02);

«На Штокмановском фронте без перемен» (МВ, 11.02.07).

Фронт – 1. «Строй солдат, войск». Перен. «О чем-либо тянущемся линией, полосой». 2. «Передняя, обращенная к противнику сторона боевого расположения войск или отдельной воинской единицы, а также территория, занятая войсковой единицей». 3. «Место, район военных действий и расположения действующих войск во время войны». 4.Перен. «Место, участок, на котором одновременно происходит несколько процессов, работ (фронт какой или чего)». 5. Перен. «Объединение каких-либо общественных сил, осуществляемых достижение какой-либо цели. Народно-демократический фронт». 6. Спец. «Передовая, лицевая часть чего-либо». Фронт котла (БАС, т.16. с. 157 2)

Фронт отмечен как синоним слова сфера: 1.«Область, мир, круг деятельности: участок, поле, нива, поприще (кн.), фронт (нов.) ’ (СС,434).

Это также 1. «Действующая армия и занимаемая ею территория. 2. Перен. Место или отрасль какой-либо коллективной деятельности, работ» (ССП, 603).

Метафора строится на сравнении врачей с солдатами, которые сдерживают натиск болезней, для войны с которыми не хватает боеприпасов-лекарств.

Ср.: «Всем этим лидерам Народного фронта надо держаться ближе к полевой кухне»; «Покинул ряды законотворцев и вернулся туда, откуда взяли, – на финансовый фронт» («Норд-Весть-Курьер»); «Последние события на экологическом фронте показали, что взгляды западных и российских экологов не всегда совпадают» («Мурманский вестник»).