Текст книги "Меч и Крест"

Глава седьмая,
в которой Катя становится очень вежливой

Не сюда ли рвался Гитлер? И зачем в сентябре 1941 г. нас посетил наследник тайных знаний и рыцарских орденов фюрер СС Генрих Гиммлер? …Его визиты всегда преследовали скорее оккультные, чем военные цели.

Д. Вовк, А. Стеклов. «Некоторые киевские тайны»

Держа под мышкой сверток с книгой, Катя, серая и сосредоточенная, со сжатым в нитку ртом, появилась в дверях антикварного салона «Модерн» на Большой Васильковской.

– Екатерина Михайловна, – подскочил директор, уже ожидавший ее у входа на массивном модерновском диване – неизменном и непродажном символе их заведения. – Давненько вас не было! Я после вашего звонка все дела отложил. Вы ж у нас покупательница дорогая и драгоценнейшая…

У директора были седые волосы и моложавые тугие щеки. Он нравился женщинам.

– Я хочу вам кое-что показать, – окаменело сказала ему «дорогая и драгоценнейшая».

– Пожалуйте, пожалуйте, – засуетился тот, вежливо направляя ее в свой кабинет. – Кофе? Чай? Сок изволите?

Старосветские пассажи в его речи, подкупающие нынешнее «купеческое сословие», уже принявшееся рваться в аристократы, были гарантированным способом начислять лишние десять процентов сверх за «чудесную ауру сего заведения». Но «дорогая» ответить ему не «изволила».

Она деловито выложила на директорский стол огромный сверток, хмуро повела в его сторону соболиными бровями и лаконично оповестила седого о цели своего визита.

– Вы, Виктор Арнольдович, профессионал экстра-класса. Что вы можете сказать мне про эту вещь?

Директор понимающе кивнул и начал аккуратно снимать с непредставленной вещи клеенчатый кулечный покров.

– А вы, я вижу, прическу новую сделали, – попытался разрядить атмосферу он. Но клиентка еще больше почернела лицом и промолчала.

Длинные черные пряди были гладко зализаны назад и туго стянуты резинкой: Катя ненавидела, когда волосы мешают и лезут в лицо. Но сейчас у нее были особые основания ненавидеть их вдвойне.

Теперь она понимала, что раздражало ее с того самого мига, как она очнулась возле ступенек музея в паскудном белье и раскромсанных кружевных чулках. И в ее раскаленной голове вдруг завелась слабовольная мысль о жаропонижающем и тихом пуховом одеяле. Она больна, однозначно больна и вымотана до предела! Ей нужно лечь в постель, закрыть глаза, отключить телефон. И все исчезнет…

Но не исчезнет ведь!

Ее волосы – реальность. И ногти, и безумная ночь, и книга, и письмо, и тот, кто прислал его с дрессированной птицей.

Однако стоило ей прочитать само послание, как пугающее ощущение невозможности происходящего исчезло, словно мутная дурь.

«Не бойтесь, Василий не причинит вам зла! Он поможет» – это вполне прагматичное обещание усмирить разгневанного Василия Федоровича в награду за участие в разгульном ночном шабаше моментально привело ее в чувство.

Что ж… Мужчины постоянно влюблялись в Катю, и, появись она на свет во времена инквизиции, ее бы сожгли на костре первой только за то, что, взглянув на нее, они вели себя так, точно облились двадцатью литрами водки и годами не могли протрезветь. И теперь кто-то из них, насмотревшийся американской «Игры»[6]6
  Триллер с Майклом Дугласом; герой фильма подписывает договор на участие в психологической «Игре», по ходу которой последовательно рушится вся его жизнь.


[Закрыть], предлагает ей таким инфернально-шикарным способом свой член и сердце – кто-то, возомнивший себя Богом и дьяволом в одном лице, достаточно сильный и обеспеченный, чтобы прищелкнуть лысого борова одним пальцем и выстроить столь сложную игру на шахматной доске.

А оттого – опасный!

Как и любой безумец, ошалевший от собственной вседозволенности.

«Черт побери, они ведь вкололи мне там какой-то гормональный препарат для роста волос! Наверняка вредный и запрещенный, иначе его бы уже использовали во всех салонах. Он – сумасшедший… И еще не факт, что я его знаю».

По дороге сюда Катя перебрала в уме всех высокопоставленных К. и Д., но не смогла вспомнить никого, подходившего под подобный психологический портрет.

Но до 7-го у нее еще было время. И давать слабину и тащиться на чью-то квартиру в центре, чтобы получить разъяснения в обмен на ее женскую «вежливость с Ним», Катя не собиралась. С «Ним» – означало с третьим!

«Они что же, по кругу пустить меня хотят?»

Игра, в которую ее втянули помимо воли, была чертовски склизкой и безжалостной. На войне, как на войне. Ее не собирались щадить.

«Доигралась, дура!»

Катя жалостливо вцепилась в свое правое предплечье, морщась от неприятных воспоминаний. Директор, которому невольно передалась нервозность клиентки, уже с суетливым любопытством обозревал темнокожую книгу.

– Я хочу знать об этой вещи все! – решительно объявила Катя. – В какой мастерской могли сделать эту подделку? Кто наиболее вероятный исполнитель? Можно ли его найти? Заказ, скорее всего, был исполнен совсем недавно.

Эксперт поднял на нее удивленные глаза.

– Но, Катерина Михайловна, – смущенно выговорил он, – это отнюдь не подделка. Вещица очень и очень древняя. Чудо, что она в таком изумительном состоянии. Похоже на Средневековье. А может…

– Вы что же, издеваетесь надо мной? Эта книга написана современным языком, без всяких там «твердых знаков»! Она даже не дореволюционная, – презрительно осадила его Катерина.

Но директор, который, по логике вещей, обязан был немедленно посыпать голову пеплом, застыдившись такого недопустимого профессионального ляпа, почему-то лишь с сомнением посмотрел на нее и, пытаясь оживить скисшую улыбку на своем лице, робко и елейно заспорил:

– Драгоценнейшая Катерина Михайловна, вы ошибаетесь. Эта книга написана на древнерусском и от руки.

– Но я сама ее читала! – Дурацкое директорское упрямство привело Катерину в ярость. Она возмущенно встала с кресла, подошла к столу и, желая раз и навсегда покончить с этим, застопорившим дело недоразумением, неприязненно ткнула пальцем в первую попавшуюся страницу:

– «Помни, Ясная Киевица, что право твое вершить…»

Улыбка Виктора Арнольдовича конвульсивно дернулась и сдохла.

Он нервно вгляделся в текст, поворошил губами и потрясение положил руку себе на грудь.

– Не может быть, – огорошенно выговорил он. – Или вы разыгрываете меня, или… – Директор внезапно потеплел и с надеждой посмотрел на нее. – Может, разыгрываете, а, Катерина Михайловна?

– Что? – подняла брови она.

Ее злость неожиданно отступила и терпеливо встала в очередь. С Виктором Арнольдовичем, неизменно подтянутым, лощеным и светским, четко осознающим границы, прочерченные вокруг его гоноровых клиентов, и никогда не переступающим эту невидимую черту, творилось нечто странное и подозрительное. И у Кати появилась идея…

– Не поняла. Объяснитесь! – сухо приказала она.

– С другой стороны, – тревожно сказал Арнольдович сам себе, – не могли же вы выучить ее наизусть. – Он замялся и раболепно-подобострастно пролепетал: – Не могу ли я попросить вас прочесть мне еще что-то, там, где я укажу?

– Но после этого я получу от вас полное и исчерпывающее объяснение! – безапелляционно констатировала Катя.

Директор радостно закивал, соглашаясь, и, пододвинув ей книгу, стал листать наугад толстые, негнущиеся страницы возбужденными, угодливыми руками.

– «Высуши тоску, Ясная Киевица», «Когда луна впервые взойдет весной», «Ты – его закон, но есть законы и для тебя», – послушно прочла Катя три отрывка в разных местах. – И что теперь? – уточнила она деспотично.

– Так-с, так-с… Прелестно, прелестно.

Директор вдруг странно успокоился, мертвым и бледным покоем, и, снова сделавшись машинально вежливым, галантно пододвинул ей кресло. Затем, придержав ее следующий вопрос жестом руки, подошел к небольшому XIX века шкафу, заставленному показательными золочеными переплетами бесконечного словаря Брокгауза и Ефрона, открыл дверь нижней секции и, порывшись в ворохе бумаг, вытащил убогую брошюрку киевского разлива с украинской молодкой на обложке. Открыл, прочитал, кивнул и бессильно опустил руки.

– Хорошо, – произнес он нехорошим и хриплым голосом. – Последний вопрос, драгоценная Катерина Михайловна. Могу я спросить, откуда у вас эта вещь?

– Не можете! – отрезала Катя, но тут же изменила своему решению. – Досталась от бабушки.

– От вашей родной бабушки? – зачем-то переспросил он.

– Да, от моей родной бабушки. А что?

– А кем, простите, была ваша бабушка?

– Учительницей! – угрожающе пророкотала Катя. – Какое это имеет отношение к книге? Я вообще ее плохо помню.

– Плохо помните? Тогда это многое объясняет, – закивал Виктор Арнольдович, как игрушечный болванчик.

– Что, простите, это объясняет? Вы мне ответите на вопрос или нет?! – уже неприкрыто заорала Катерина.

– Успокойтесь, Катерина Михайловна, успокойтесь, – механически замахал на нее руками он, словно пытаясь погасить взметнувшееся пламя. – Если у вас была такая бабушка, вам лучше лишний раз не нервничать. Простите меня, драгоценная Катерина Михайловна, но я должен сказать вам чрезвычайно важную вещь. Эта книга практически бесценна!

– И какова же ее цена? – конкретизировала Катя.

– Трудно сказать сразу.

– Скажите примерно.

– Если это действительно та самая книга… – Она увидела, что на его разгладившемся лбу выступил холодный и жалкий пот, – вряд ли на территории Украины найдется покупатель, способный выложить ее истинную стоимость. Но за границей такие любители есть. Впрочем, это, пожалуй, не имеет значения, поскольку ее все равно нельзя продать. Согласно легенде, эту вещь невозможно вывезти из Киева.

– Вы смеетесь надо мной?! – вспыхнула Катерина.

– Нисколько, – произнес он с достоинством покойника в гробу. – Просто если это действительно та самая книга, которую упоминает профессор Чуб, то это легендарная книга украинских Киевиц, в которой собраны все языческие и постязыческие обряды и заклинания. Это очень древняя и очень страшная магия рода, начавшего свое существование еще до основания Киевской Руси. Во всяком случае, так написано у Чуба, – пояснил он тоскливо. – А коли так, то, конечно, в мире найдутся ценители подобных раритетов. А среди них есть и миллионеры, и миллиардеры.

– Она так дорого стоит? – с неприязнью сощурилась Дображанская.

И мысль, зародившаяся в районе ее затылка, сформировалась тотчас в конкретный и неприятный вопрос: «Он с Ними заодно? Могли ли Они рассчитать, что я сразу брошусь к нему? Да, легко!»

– На свете, дражайшая Катерина Михайловна, есть немало людей, заигрывающих с сатаной, – отозвался директор скорбно. – И некоторые из них исповедуют сию религию весьма серьезно. Думаю, лет семьдесят назад небезызвестный вам Адольф Гитлер отдал бы за вашу книгу треть своей страны. Недаром его приспешники вывозили наш чернозем вагонами…

– Чернозем? – смутил Катю столь нелогичный переход на сельскохозяйственные темы.

– Все дело в земле. Так утверждает Чуб… И такие, как он, будут всегда.

– Так вы можете найти мне покупателя?

– У вас есть потребность в деньгах? – отчужденно осведомился подкупленный директор.

Катя молча кивнула, ожидая продолжения.

– Но на такую сделку понадобится много времени, – уныло протянул Виктор Арнольдович. – Кроме того, придется провести экспертизу, чтобы установить истинный возраст книги. Что же касается ее подлинности в ином плане, тут нам справок никто не даст, но я уверен…

– А почему, собственно, вы так уверены? – процедила она, с трудом маскируя гнев.

– Потому, дражайшая Катерина Михайловна, – ответил директор глухо, – что я знаю вас уже три года. Достаточно хорошо, чтобы понять: вы невероятно занятой человек и никогда не станете зубрить наизусть шестьсот страниц малопонятного текста только для того, чтобы посмеяться над таким стариком, как я!

– Это не ответ, – спокойно заметила Катерина.

– Что ж, я отвечу, – устало согласился он. – В описании этой книги у профессора Чуба значится, что истинная Киевица прочтет ее без труда, даже если по воле судьбы она родится в чужой стране и не будет обучена родному языку. – Он протянул ей разноцветную брошюру и безучастно подчеркнул ногтем упомянутый абзац.

– А что такое Киевица? – отреагировала наконец на незнакомое слово Катя.

– Киевица, – вежливо объяснил директор, – происходит от слова «Киев» и означает – ведьма. Я могу показать вам в словаре Даля…

– Не нужно, – медоточиво сказала Дображанская. – Я вам верю.

* * *

Сгусток бредового жара под Катиным лбом становился все мучительнее и гаже. И у нее появилось дурацкое чувство, будто именно голова и мешает ей думать.

Но она не сдавалась. Нет!

Все было спланировано тщательно и заранее! Они подкупили ее секретаршу или зама и были детально осведомлены о проблемах с конкурирующим супермаркетом. Ее подкупленный шофер специально проехал косметический салон. (А подкупленный булыжник, – иронично заспорил с Катей ее здравый смысл, – специально бросился ей под ноги, чтобы, споткнувшись, она уткнулась носом в обещание навести порчу на заклятых врагов!) Но Катя только решительно мотнула головой. Быть может, «Центрѣ Старокiевскаго колдовства» был лишь одним из кусочков сыра в многочисленных мышеловках, расставленных на ее пути, и, не сверни она туда, завтра получила бы эту книгу по почте в виде наследства от покойной бабушки…

А затем, как Они и просчитали, бросилась бы все к тому же Арнольдовичу, который должен был вывести ее на следующего «игрока».

«Они что же, за дуру меня держат?!» – несказанно оскорбилась Катерина.

Но Катя дурой не была – и потому не стала орать, топать ногами и призывать в свидетели продавцов. Неведомый К. Д. наверняка ждал от нее именно этой реакции. Но она его разочаровала. И любезно согласившись с подкупленным директором, что ее бабушка – ведьма, а книжный текст способен мимикрировать на глазах, в зависимости от того, испытывает ли он к читающим родственные чувства, бесстрастно приняла предложение («учитывая вашу нужду в деньгах») остановиться на временном компромиссном варианте. И организовать ей встречу с неким проживающим в граде Киеве гражданином мира, которого может заинтересовать возможность переписать текст ее книги за пятьдесят (!!!) тысяч долларов.

Нет, не за дуру, – они держат ее за дуру из дур!

Неприятности, как обычно, липли друг к дружке – по дороге из центра Катино новенькое «вольво» вдруг громко чихнуло и заглохло. И пока она пыталась перегрызть шею шоферу Гене, обвинив того в безалаберном отношении к восьмидесятитысячной машине, ловила такси и торчала в непролазной пробке, расторопный Арнольдович успел позвонить ей на мобильный и бодро сообщить, что иностранец согласен и готов прийти хоть сейчас.

– А деньги он наличкой платить будет? – поинтересовалась Катя, сдерживая сатирический смешок.

– Могу сказать одно, – всерьез уверил ее директор, – вы получите их всенепременнейше. Господа, подобные ему, поднаторевшие на пактах с дьяволом, никогда не нарушают сих кровных обязательств… Тем более, он уже знает, кем была ваша бабушка!

– Хрен с ней, с моей бабушкой! – выругалась Катерина. – Через полчаса жду вас у себя.

«Сейчас циркача мне притащит. И тот у меня на глазах превратит баксы в черепки», – морщинисто усмехнулась она.

Все их чудеса были шиты белыми нитками и рассчитаны исключительно на дебилов. Но масштабы этой игры пугали ее все больше и больше. Она не понимала, чего Они добиваются. Зачем сводят ее с ума?

Но было бы намного хуже, если ответ таится в самом вопросе и некий К. Д. решил последовательно довести ее до безумия.

Некто влюбленный или, что намного хуже, ненавидящий ее до сладострастия!

Некто, кого свела с ума она или, что намного хуже, взаправду умалишенный!

– Аня, – приказала Катя, добравшись до своего стола на Андреевском спуске. – Пригласите моего заместителя. И сами зайдите сюда на минутку. Нет, подождите… Все отменяется.

Она не собиралась рисковать!

Миновав свою скупленную оптом (?) приемную, начальница зашла в лифт, задумчиво погладила кнопки и, нажав одну из них, поехала на самый сумасшедший этаж, временно оккупированный пресс-центром известного музыкального фестиваля.

Там Катя оценивающе пошарила глазами в клоаке шоу-бизнеса и выудила из общего мусора и хаоса мелковозрастную жвачную девицу с красным рюкзаком за плечами.

– Можно вас на минуту? – обратилась к ней Дображанская. Девица задерганно кивнула и отошла в сторону.

– Вы журналистка? – На груди девицы висел запаянный в пластик «бейдж».

– Да, а что? – ответила та, прожевывая слова вместе со жвачкой.

– Вы здесь работаете?

– Нет, за аккредитацией зашла. А что?

– Хотите заработать сто долларов?

– Как? – уныло спросила журналистка. – Про кого писать?

– Нет-нет, – почти ласково объяснила ей Катя. – Мне нужно, чтобы вы поднялись ко мне в кабинет и высказали свое беспристрастное мнение об одной вещи. А то мои сотрудники… – Она презрительно махнула рукой, сопроводив этот жест соответствующим скептическим выражением. – Мне важно узнать свежий взгляд совершенно постороннего человека. Мой офис тут, на несколько этажей выше.

– И все? – довольно заулыбалась девица.

– Все.

Они не медля поднялись наверх. Причем жующая упрямо терзала зубами свою резинку и с интересом поглядывала на Дображанскую – было видно, что предложенная ей миссия показалась журналистке лестной.

Девушка высокомерно посмотрела на не удостоившуюся начальственного доверия секретаршу и, оказавшись в кабинете, приняла подчеркнуто серьезный вид.

– Идите сюда, – подозвала ее Катя к столу, на котором лежала «практически бесценная» подделка. – Вы можете прочитать, что здесь написано?

Девица старательно вгляделась и недоуменно наморщила лоб.

– Нет, – ответила она вежливо. – Тут по-старому.

– А вы попытайтесь, – беспокойно попросила ее Катерина. – Это же русский язык… Верно?

Журналистка удивленно дернула подбородком, деловито сплюнула жвачку в кулак и попыталась честно отработать обещанную сотню.

– «Он иже, видевши гибель ея от демона плакохуся зело», – с натугой прозапиналась она и вопросительно посмотрела на Катю. – Еще?

Вместо ответа та протянула ей красивую хрустящую бумажку и молча указала на дверь зажатой в руке сумкой.

Слов у нее больше не было. Чувств и умозаключений – тоже. Все, что составляло в совокупности Катино «Я», мгновенно объявило забастовку, отказываясь принять единственно возможный – совершенно невозможный вывод: эту случайную, выуженную ею наобум малолетку никто не мог вычислить и подкупить. А значит, книга действительно написана на языке Нестора и действительно только она одна… И прав, выходит, Арнольдович…

Но этот неумолимо возвышавшийся в конце нехитрых логических заключений вывод так и остался за воротами Катиного сознания, осажденного угрожающим здравому смыслу рядом фактов. И она не собиралась сдавать им крепость, даже если у нее кончится пища и вода и придется есть собак и крыс.

– Катерина Михайловна, – пропел на столе искаженный голос секретарши. – К вам посетители. Виктор Арнольдович и…

– Просите, – отрешенно отозвалась шефиня.

Взамен исчезнувшего в дверях красного рюкзака появились тугие, уже успевшие порозоветь в преддверии жирных процентов директорские щеки в сопровождении высокого сорокалетнего мужчины с запертым, как сейф, лицом.

– Позвольте представить, Адриан Маркато, – пролетел мимо ее правого уха голос директора. Но фамилия иностранца растворилась в воздухе дымом, прежде чем Катя успела ее осознать.

Она машинально отметила, что туфли оставшегося бесфамильным Адриана из натуральной змеиной кожи и стоят, наверно…

«Ах, не важно».

Коротко, но подчеркнуто почтительно кивнув ей, «сейф» проследовал прямо к столу и обнял книгу нетерпеливыми руками.

– This is it! – сказал Адриан.

А затем Катя услышала страшный нечеловеческий крик и увидела, что Адриан горит, и горит книга, и стол, и картина над ним, словно ее облили струей бензина. И отлетев к стене, ударившись плечом, обезумев, бросилась прочь.

* * *

Сорок семь минут спустя в пустынный и гулкий холл «Центра Старокiевскаго колдовства на Подолѣ» вошла длинноволосая дама с серым заострившимся лицом и пустыми стоячими глазами.

В окошке регистратуры сидела знакомая худосочная девица с вчерашним недочитанным детективом, существенно похудевшим с правой стороны.

– Здравствуйте, – обратилась к ней Катя абсолютно несвойственным ей вежливым голосом. – Я – Леся Украинка.

– Да ну! – недоверчиво хмыкнула девушка.

– Простите, – залепетала визитерша. – Лариса Косач. Вы записывали это имя вчера в журнал…

Не выпуская из пальцев разноцветную Донцову, девица недовольно перелистнула неудобной левой рукой массивную регистрационную книгу и раздраженно вопросила:

– И что из того?

– Будьте любезны, если вас не затруднит, посмотрите, пожалуйста: там, после моей фамилии, должны стоять имена и координаты двух других девушек…

– Адреса не даем, – вредно заявила девица.

Катя безропотно вытащила из сумки стодолларовую купюру.

– Мне очень нужно их найти, – елейно объяснила она.

– Ух ты! – искренне поразилась Регистратура. – Ну, если так сильно надо… – радостно захлопотала донцоволюбка. – Тут всего-то одна запись – Мария Ковалева.

– Но их было две, – терпеливо напомнила Катя.

– Так, может, одна раньше записана? – резонно предположила девушка. – Ну да, вот! – обрадовала она даму. – Дарья Чуб. А вы после нее пришли.

– Выходит, одна из них стояла в очереди передо мной? – потрясенно переспросила Дображанская.

– Выходит, так, – отозвалась девица, тщетно пытаясь понять, в чем таится столь потрясший даму подвох.

– Значит, – пораженно высказала Катя вслух, – будь я нормальным вежливым человеком и пропусти ее вперед, ничего бы со мной не случилось?! О боже… – вскрикнула она впервые за последние пять лет вместо привычного «Во черт!» – Боже, боже!

Ибо обнаруженная ею Д. Чуб означала только одно: тот, кто затеял эту игру, плевал на гордую раскрасавицу Екатерину Дображанскую. Он выбрал свою жертву наугад! Как слепо, наугад, проигрывает в карты пацанва жизнь первого прохожего. Когда они втроем ввалились в растреклятый кабинет, гимнастическое шоу Кылыны было уже в полном разгаре, а значит, не тщись упрямая Катя влезть всюду первой, эта история произошла бы не с ней! А с блеклой ботаничкой, которую она затормозила у самой двери, или бойкой тинейджеркой, рвавшейся втиснуться поперед батька в пекло!

С той из них, которая действительно была первой!

«Господи, за что? – заплакала Катя и, слишком хорошо зная ответ на этот вопрос, безнадежно попросила: – Прости меня, Господи. Пожалуйста! Я буду такой сдержанной, корректной, учтивой, тактичной, любезной, обходительной, предупредительной, толерантной, имманентной…»

– Адреса давать? – прервала этот список Регистратура.

– Запишите, – обреченно кивнула странная дама и добавила горько: – А вы не знаете случайно, что случилось с вашей сотрудницей Кылыной?

– Так вы у нее были? Вот ужас-то какой! – сладострастно ужаснулась мисс Регистратура и затараторила вдруг, захлебываясь и старательно выпучивая «страшные» глаза: – Потолок на нее обвалился! И насмерть… Вы видели? Нет? Только не сам он… Это я уж вам говорю! Никто не понял, а я пошла и поглядела. Решеточки-то эти деревянные, – возбужденно скрестила два пальца девица, – на которых он держится, – не гнилые были! А колдуна одного в Киеве уже убили. Тело на куски порезали и в батареи их напихали, а перед тем на кол его посадили! Я в газете читала! Такой уж у нас народ. Сами к ним ходят и сами же потом убивают, когда вспомнят, какие они сильно верующие. А Кылына, вы не знаете, какая сильная ведьма была! Она мне такую одну болячку вылечила, от которой все врачи отказались. Небось и обслужить вас вчера не успела. Вот ужас-то, ужас… Но, если вам очень надо, я могу вас на щас к сестре Анне записать!

– Нет, – вздохнула очумелая Дображанская. – Спасибо, не нужно.

* * *

– Кто там? – сурово спросила Машина мама дверь, пискнувшую робким звонком.

– Извините за беспокойство, но мне срочно нужна Мария Ковалева, – ответила ей дверь на редкость интеллигентным голосом.

Мать рванула ручку на себя и увидала в образовавшемся проеме высокую солидную даму – очень красивую и дорогую, в золотых начальственных очках, – из тех, кто инстинктивно пробуждает в обывателях испуганное, заискивающее уважение. Только с лицом начальственной дамы творилось что-то нехорошее: оно казалось мелово-серым и стянутым, как посмертная маска.

– Если ее нет, то я, с вашего позволения, подожду.

– Нет-нет, Маша у себя в комнате, – застенчиво пробормотала Анна Николаевна, пасуя перед такой уважаемой особой.

– Я могу зайти? Вы позволите?

– Да, пожалуйста, пожалуйста. Проходите…

Подпрыгивая и суетясь, хозяйка сопроводила важную персону до запертой дочерниной двери.

– Она там, – шепотом сказала мать. И открыв глаза пошире, стала с нетерпением ждать дальнейших событий.

Красивая гостья деликатно постучала.

– Что? – откликнулись изнутри.

– Открой, пожалуйста, эта я – Катя, – вежливо попросила ее важная дама.

И чутким интуитивным брюшком мать удивленно уловила: «начальница» почему-то боится ее дочери!

– Какая Катя? – не поняла Ковалева-дочь.

– Та, с которой ты сегодня ночь провела. Мы вместе проснулись, помнишь? – пояснила красавица стыдливо.

– Входи! – взволнованно крикнула Маша.

– Отец!!! – заголосила мать и кинулась в соседнюю комнату, сметая по пути завалы газет на комоде.

Владимир Сергеевич сидел на кровати и угрюмо завязывал шнурки на своих потрескавшихся рабочих ботинках.

– Ты куда это собрался? – взвилась жена.

– К Коле. Нам поговорить надо.

– Сегодня суббота! – выкрикнула в сердцах супруга. – И в доме бог знает что делается! Ты хозяин здесь или кто?

– Ну что опять? – грубо отозвался хозяин.

– У дочки-то нашей, оказывается, целый гарем! – оповестила его Анна Николаевна, – причем распирающее любопытство в ее голосе явно перехлестывало законное родительское возмущение. – Еще одна пришла – Катя! Такая краля, что фу-ты ну-ты! И просит: «Впусти меня, Машенька, помнишь, как мы с тобой ночь провели?» Ясно тебе? А ты мне не верил. Верно люди говорят: в тихом омуте черти водятся!

– Ты ж говорила, – саркастично напомнил ей Владимир Сергеич, уже успевший смириться с очередной безумной идеей жены, – пусть лучше будет лесбиянкой, чем старой девой.

– А что? Я разве отказываюсь? – обиделась мама. – Просто мне та ее девушка не нравится. Вульгарная такая, ворюга! Раз уж так получилось, пусть Маша нормальную невесту себе найдет.

– Откуда ты знаешь, что она – невеста? Может, – жених? – невесело подколол ее Сергеич.

– Тю на тебя! – разозлилась мать. – Катя эта совсем другое дело! Красавица и не шалопутка какая-то, – серьезная, в очках. А до чего вежливая!

* * *

Оказавшись в комнате, Катя увидела сразу обеих разыскиваемых ею товарищек по несчастью.

Одна из них, рыжая, сидела на стуле у подоконника, где стояло обведенное скупой металлической рамой круглое зеркало. Вторая, с взъерошенными белыми косами, возвышалась над ней с ножницами и расческой в руках, а расстеленные под их ногами старые газеты были усыпаны искристым рыжим пухом откромсанных кудряшек.

Лицо рыжеволосой в ореоле уже определившейся прически посмотрело на Катю с неподдельной тревогой.

Круглощекая физиономия белой с ходу приняла воинственное выражение.

– Ну, и где же наша книга? – задиристо спросила она. – А?

– Книга сгорела, – тускло сказала Катя.

– Вам плохо? – испуганно спросила рыжая.

– Мне очень плохо, – убежденно подтвердила Катерина.

– Как это сгорела? – наплевала на ее самочувствие блондинка.

– Я сейчас все расскажу, – ответила Катя голосом человека, готового признать себя злостным врагом народа. – Мы все в опасности. И лучше уж сейчас держаться вместе…

Покаяние получилось долгим и тяжелым и закончилось пожаром, мгновенно откусившим пол-этажа гостиницы Андреевская, надрывными сиренами пожарных и «скорой помощи», укатившей с оставшимся бесфамильным Адрианом с ожогом третьей степени, и ее напрочь потерявшим флегматичный лоск заместителем, оставшимся выяснять отношения с администрацией отеля.

Девушки с аппетитом слушали. И по ходу истории рыжая, чье не тронутое краской лицо, осененное волнующими кудрями, больше не казалось безликим белым пятном, став похожим на загадочный средневековый лик Кранаха-старшего, загоралось все радостней и ярче. В то время как белая хмурилась, интенсивно чесала нос и часто смущенно косилась на подругу. А как только Дображанская окончила свой рассказ, вдруг резко закинула руки вверх и, демонстративно повалившись на колени перед Машей, схватила ту за перепуганные щиколотки.

– Прости меня, Маруся! – громко и комично завыла она. – Ты – гений! А я – дура, конченая! Верю! Каждому слову верю! – И подняв на Катю торжественный взгляд, резюмировала победоносно-восторженно: – К черту всех! Мы – ведьмы!!!

* * *

– Ты понимаешь, – возбужденно вещала Даша, сидя на заднем сиденье такси и не обращая внимания на ироничный затылок водителя, с самого начала прислушивавшегося к разговору «дурных баб», – Маруся эту тему сразу расщелкала. Еще вчера вечером. Ты представляешь, какая она умная? А как тебе это письмо, Маша? – Затрясла она экспроприированным у Катерины посланием. – Есть идеи? Кто такой К. Д.? И на какую Гору он нас зовет?

– На Лысую, конечно, – расцвела Маша, впервые в жизни превратившаяся в значимую персону. Признав ее правоту, Чуб начала восторженно заглядывать ей в рот, вдыхая каждое слово.

– Все правильно, – вспомнила Даша. – На Лысой Горе у местных ведьм самая главная тусовка.

– В смысле – центральный офис? – угрюмо уточнила Катя.

– Но шестого, наверное, будет бал, – романтично вздохнула Маша. – Как у Булгакова – бал Сатаны! – Она нежно сжала в объятиях свой пухлый рюкзак с прихваченными из дому жизненно важными книгами.

– Или как минимум дискотека, – осовременила идею Даша. – Шабаш, короче!

– А почему шестого? – буркнула Катерина.

Она искренне не могла понять, чему так радуются эти двое? Но в данный момент идиотский энтузиазм одной и не менее идиотская ведьмацкая версия другой не раздражали ее, а даже успокаивали. С появлением двух новых персонажей трагический абсурд происходящего превратился вдруг в балаганную комедию, и на их фоне Катя вновь почувствовала себя единственным нормальным человеком.

– Тю! – язвительно удивилась Чуб. (Несмотря на Катину добровольную сдачу с повинной, «крутая», разрумянившая ее позорным синяком, по-прежнему не нравилась ей, агрессивно и неуправляемо.) – Это даже я знаю! С шестого на седьмое июля – ночь на Ивана Купала. Ты что, даже Гоголя в детстве не читала? – Между нами, Даша не читала его тоже, но купальские цитаты из Николая Васильевича были щедро приведены в книге, вдохновившей бывшего арт-директора «О-е-ей!» на наш «славянский Хэллоуин». – Я вообще не врубаюсь, – нахохлилась она на Дображанскую. – С чего ты возомнила, что это письмо адресовано лично тебе? Тут же черным по белому написано: «ясныЕ киевицЫ». Ты че, множественное число от единственного не отличаешь?