Текст книги "Лед"

Лалин Полл
Лед

Посвящается моим братьям

Характеры у собак почти такие же разные, как и у людей. Какие-то псы вообще не парятся насчет еды, им все равно что есть: одни сожрут и собственную мать, как я не раз видел, а другие будут умирать с голоду, но не тронут тел своих сородичей. Опять же, одни отказываются есть мясо, пока оно еще теплое, но, возможно, когда оно остынет, они забывают о том, что это такое, и жадно поглощают его.

Арктическое приключение: моя жизнь на ледяном Севере (1936 г.).

Петер Фрейхен

1

Они были богаты, они были готовы, они жаждали увидеть медведя. К девятому дню четырнадцатидневного путешествия на «Ванире», самом дорогом круизном лайнере в Арктике, первоначальное воодушевление пассажиров сменилось ожиданием, перешедшим в досаду, которая теперь перерастала в чувство поражения. Как искушенные путешественники, они знали, что деньги не гарантируют шанса увидеть белых медведей, но все еще верили в естественный закон того, что богатство означает люкс во всем. И само собой, возможность встретить ursus maritimus[1]1
  Белый медведь (лат.). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

«Царство Ледяного Короля» обещала брошюра с первоклассными фотографиями мерцающего льда, белых медведей с медвежатами и добычей. Снимки сделали пассажиры, уже побывавшие в этом круизе. Но теперь вместо высоких голубых небес над путешественниками расстилалась серая хмарь. А вместо приятно бодрящих трех или даже десяти градусов мороза (всем не терпелось проверить свою новую одежду) они страдали от удушающего зноя с порывами ветра, превращавшими арктический промозглый климат в английское лето, для которого не существовало подходящего гардероба. К тому же бесконечный дневной свет действовал на нервы – курсы приема лекарств расползались, и всегда было или слишком рано, или слишком поздно для утреннего кофе или расслабляющих вечерних напитков.

Среди пассажиров было несколько юристов. Они пригласили руководителя тура в бар, чтобы показать ему брошюру и озвучить официальную жалобу. Их ввели в заблуждение относительно путешествия. Им продали совсем не тот товар, который обещали. Хватит уже этих высадок на побережье, чтобы глазеть на брошенные хижины и горы китобойного барахла. И птиц тоже хватит – птицами тут не отделаться. За что они платили, так это за возможность увидеть живых млекопитающих на льду, именно так. Это в первую очередь обещал текст и снимки в брошюре – торговом документе, с точки зрения закона гарантировавшем выполнение определенных обязательств. Что касается айсбергов, их тоже не было, только какая-то грязная наледь. Пассажиры собирались подать коллективный иск на возмещение потерянного времени и денег.

Все недовольные ретировались в салон и приступили к просмотру документального фильма о живой природе Севера, что уже стало для них своеобразным ритуалом, навязчивой идеей. В этой нарезке отдельных сцен, снятых гораздо более везучими путешественниками, побывавшими тут недавно, имелась вся фауна, которую могла предложить Арктика, – от огромных лежбищ моржей до стад всевозможных китов, причем находились они настолько близко, что можно было различить наросты на плавниках. Но чаще всего взгляды зрителей приковывал великий суперхищник – белый полярный медведь.

Опустив жалюзи, чтобы отгородиться от настырного дневного света, пассажиры алчно смотрели на белых медведей на экране: один из них стоял на багровом куске льда и сдирал зубами мясо с красной тюленьей туши; медведица плавала с медвежонком между льдинами. Однако лучше всех был крупный самец с ярко-красной мордой, поднимавшийся на задние лапы, – он устремил взгляд прямо в камеру. Вот чего они хотели.

Руководитель тура побежал на мостик посоветоваться с капитаном и ледовым лоцманом, который находился с ними исключительно для порядка, несмотря на то, что летом лед в море уже два года как не появлялся. Они всматривались в серую зыбь Баренцева моря. И все понимали, хотя не произносили вслух, боясь лишиться работы, что подобные животные давно исчезли, а фильм, который смотрели пассажиры, был снят несколько лет назад. Имелось единственное решение, и, хотя подобное запрещалось, каждая туристическая компания в особых случаях на это шла. Требовалось запустить дрон, чтобы найти медведя.

На расстоянии двух миль вдоль побережья, в глубине извилистого фьорда стоял, сливаясь с каменистым пляжем, большой сруб серебристого цвета. По краям и сзади к нему лепились современные пристройки, сложенные из камня той же породы, что залегала в горе позади него, и, если всмотреться, можно было заметить несколько окон, в которых отражались море, небо и скала. Но никто не всматривался, посягая на это пространство своим вниманием, ведь это была вилла «Мидгард» на Мидгардфьорде, и по прямому распоряжению из Осло, направленному в офис губернатора на Шпицбергене, здесь действовали особые правила.

Наибольшее возмущение у тех, кто знал о них, вызывало положение, отменявшее действие основного закона об охране природы, разрешая обитателям виллы «Мидгард» периодические вертолетные перелеты между шпицбергенским аэропортом Лонгйирбюэн и крохотным пляжем напротив сруба, где как раз хватало места для вертолета «Дофин» на двенадцать пассажиров.

Второе из этих правил запрещало круизным лайнерам заходить в систему Вийдефьорда дальше установленного места, тем самым лишая туристов вида на впечатляющее напластование горных пород Мидгардфьорда и его своеобразный раздвоенный ледник, одна сторона которого была голубой, а другая – белой.

Деспотичного губернатора крайне беспокоило то, что эти приказы поступали с самого верха, но передавались устно, через помощницу министра обороны. Она отказывалась подтверждать их письменно, и, хотя губернатору не было ничего известно о ней, она была прекрасно информирована о нем. Она заверила его, что единственный случай, когда он поддался алчности, ничего не значил. В остальном его послужной список был безупречен, его патриотизм бесспорен, и он мог рассчитывать на ее благодарность после того, как уйдет со своего поста. Губернатор тщательно следил, чтобы указы миссис Ларссен выполнялись, и, соответственно, на вилле «Мидгард» не беспокоились на этот счет.

Однако сегодня работавший в срубе главный управляющий Дэнни Лонг, глядя из окна на фьорд, ощутил безотчетное желание взглянуть еще раз на экран системы АИС[2]2
  Автоматизированная информационная система.


[Закрыть]. Он только что проверял его по средней шкале, изучая цветные стрелочки, отмечавшие различные суда: рыболовецкие – розовые, парусные – лиловые, грузовые – зеленые и, упаси боже, лишь бы не красные, означавшие слишком близко подошедшие танкеры. Он всмотрелся в экран внимательнее. Он чувствовал: чего-то не хватает.

Он кликнул по зеленым стрелочкам и увидел то, что ожидал: азиатские грузовые суда на заполярном маршруте. Он кликнул пару из них наобум: «Хао Пужень» шел из Роттердама в Шанхай, а «Чжэн Хэ» следовал другим курсом – из Даляня в Алжир. И еще пара других – все двигались плавно.

Затем Лонг изучил пунктирные голубые стрелочки круизных лайнеров. Теперь, когда Северный полюс, лишившись льда, стал таким же морем, как и другие, и фотографировать там было нечего, в летнее время великолепная береговая линия Шпицбергена была забита судами. Все капитаны старались проложить маршрут так, чтобы как можно реже оказываться в бухтах с узким входом, но из-за почти полного отсутствия примечательных видов с животными туроператоры заключили соглашение обмениваться информацией на частоте 16-го канала, предназначенной для подачи сигнала бедствия, хотя это вызывало гонки круизных лайнеров за лакомой добычей. Береговая охрана делала все возможное и была рада, что вилла «Мидгард» была в состоянии осуществлять поисково-спасательные операции, хотя все знали: рассчитывать на ее участие можно было только в крайнем случае.

Вот – Лонг это увидел. Голубая стрелочка пересекала неофициально закрытую область Мидгардфьорда. Он кликнул по ней. Это оказался пассажирский лайнер «Ванир», Дэнни Лонг его знал. Первоклассная команда и первостатейные пассажиры, однако судно вопреки обыкновению отклонилось от обычного курса. Наверное, ищут медведя. Недавно неподалеку проходил здоровенный самец, Лонг видел его силуэт на выступе фьорда.

Он доложит о правонарушении команды судна позже, а сейчас протокол требовал убедиться, что перед виллой все чисто и спокойно. Продолжая следить за передвижением «Ванира», он нажал кнопку быстрого набора номера на спутниковом телефоне, который всегда держал под рукой. Через секунду телефон мигнул ему. Сообщение получено: не вмешиваться до дальнейших указаний. Затем Лонг позвонил на стойку и убедился, что все в порядке. Он перевел взгляд обратно на экран: мигающая голубая стрелочка, медленно обходившая мыс, приближалась.

Когда этот медведь был молодым, снег еще был чистым и белым, и медвежий мех казался на его фоне кремовым, даже с отливом в желтизну. Теперь же, когда снег приобрел сероватый оттенок, белый мех сиял ярче. На массивных передних лапах медведя отросла длинная остевая шерсть, усиливая впечатление мощи, и, когда солнце светило сквозь нее, вокруг возникала золотистая аура. Он отчетливо уловил следы медведицы, прошедшей здесь не так давно, но остановился при виде приближавшегося к узкому устью фьорда корабля, шумно вспенивавшего воду и вонявшего топливом.

Палуба была заполнена людьми, их безволосые лица с черными и блестящими, как у насекомых, глазами были повернуты к нему. Запах человеческих тел смешивался с запахом еды, металла и топлива. Звук двигателей смолк, бурление воды замедлилось и прекратилось. Голоса стихли.

Черные края фьорда хранили арктическую тишину, медведь приподнял свою белую морду, похожую на наковальню, и потянул носом воздух, изучая обстановку. За каждым его движением следовали щелканье и стрекот на корабле, и очередной порыв ветра привел его в неистовство, так что он повалился на землю и стал кататься по следам медведицы.

На капитанском мостике капитан и руководитель группы расслабились – так их порадовал восторг пассажиров. Медведь был здоров, как ни посмотри, к тому же все это происходило на наиболее красивой, левой стороне ледника Мидгардбрин, где лед по краю отливал голубым и образовывал выступ над водой. На другой стороне черного выступа скалы ледник был моложе, там его открытый белый склон довольно плавно опускался к каменистому пляжу. Туроператор неожиданно заметил серебристо-серый сруб, вдававшийся в гору.

– Это хибара того англичанина? – спросил он. – Я слышал, ее продали. Что здесь теперь?

Ни капитан-норвежец, ни ледовый лоцман не ответили ему. Они пересекли границу, чтобы дать пассажирам их медведя. На Шпицбергене полно таинственных сооружений. Без комментариев.

Сгрудившись вдоль перил, возбужденные, точно школьники, пассажиры «Ванира» и думать забыли о коллективном иске и деловито меняли объективы, восторженно восклицая. Медведь был как раз таким величавым гигантом, какого они мечтали увидеть, настоящим королем, в нем было порядка трех с половиной метров, а вес, наверное, с тонну, если не больше. Они видели через мощные телеобъективы его шрамы, полученные в брачных схватках с другими медведями, и, когда он вставал на задние лапы, его шкура по краю отливала золотом. Он смотрел прямо на них своими умными черными глазами, и они испытывали эйфорический страх. Он ведь мог убить их.

Внезапно белый бог опустился на четыре лапы и, как испуганный зверь, побежал за край ледника. Пассажиры в изумлении смотрели, как он двигался вперевалку, забираясь под неровную тень зазубренного горного хребта. Они разочарованно застонали и стали осматривать окрестности, пытаясь понять, что напугало их мишку, но высококлассные объективы, способные видеть в темноте, нацелившись под утесы, сосредоточенно обшаривая светлые скальные борозды, что отсвечивали всевозможными оттенками, не улавливали никакого движения. Все разглядывали выступавшие скальные породы, силясь оценить увиденное – сама история Земли обнажилась перед ними. Но они в этот миг сердились, чувствуя свою ничтожность.

Кто-то выкрикнул: «Вон!» Та шапка снега, выше по леднику – конечно, слишком далеко, и они не видели, чтобы он бежал, – однако они стали всматриваться в надежде. У них перехватило дыхание, когда сотня скрытых под поверхностью расселин выдала облако мерцающей ледяной крошки. Воздух сжался, и море вздохнуло. «Ванир» покачнулся, когда по воде прокатилась огромная волна давления.

И тут началось. Сначала послышался отдаленный рокот, что-то загрохотало в глубине ледника и стихло на несколько долгих секунд. А затем раздался оглушительный рев и треск, и время как будто замедлилось, когда голубой выступ ледника сполз пластом с ледяной шапки и со стоном выступил над водой – голубая глыба льда, полная мощи, – и вдруг она взорвалась по всей поверхности с громоподобной канонадой, выбрасывая в воздух ледяное крошево и посылая сквозь воду толчки, так что вибрация прошла даже по корпусу «Ванира» из арматурной стали.

Облако мерцающей ледяной пыли парило над водой. Пассажиры хватались друг за друга, когда «Ванир» поднялся на волнах и снова опустился, а ледяное крошево, еще более мелкое, чем прежде, обернулось айсбергами, возникшими перед фьордом, соперничая по высоте с кораблем.

Вслед за тем на глазах пассажиров произошло нечто немыслимое.

Перед продолжавшим содрогаться ледником словно невидимая рука взялась за край моря, как за скатерть, и подняла его высоко в воздух строем водопадов. Из глубин поразительного водоворота возникло нечто ярко-сине-бирюзовое: огромный сапфировый замок с башнями и минаретами, выбрасывающий мерцающую пену и туман, высвобождаясь из воды в течение одной долгой умопомрачительной секунды.

Все пассажиры «Ванира» закричали и завизжали, когда их глазам предстало чудо: кто-то увидел золотую прожилку, мерцавшую в глубине ледяной синевы, кто-то орнамент минаретов и лица горгулий во льду; но все голоса заглушил рев, раздавшийся, когда это видение завалилось и пропало, оставив после себя огромную воронку в море – в ней оно извивалось, крутилось, и его облик совершенно исказился.

Теперь все, что они видели, – это темно-синяя плавучая льдина размером с хоккейный каток, все башни и шпили безвозвратно исчезли. Словно разумное существо, льдина заскользила к «Ваниру» и отстранила его причудливым гребнем волны, как бы расчищая себе путь. Неземная и в то же время реальная, огромная льдина последовала за другими айсбергами в сторону устья Мидгардфьорда и дальше, в открытое море.

Пассажиры «Ванира» лишились дара речи, только одна из них, Труди Берк, издавала конвульсивный, почти сексуальный стон. Нашептывая что-то, она продолжала снимать, захваченная бурлением стихий. Ее объектив следовал за новорожденными айсбергами, закручивавшими воду воронками, и возвращался к леднику. Она снимала волны, налетавшие на подножие ледника, и синеющую ледяную пещеру, в которой плескалась вода. Там, в самом центре, что-то кружилось, создавая рябь. Что-то, чего там не было еще секунду назад.

Не отводя взгляда от видоискателя, она прикоснулась к мужу. Она притянула его к себе и передала ему камеру, продолжая запись. Затем она указала ему на что-то красное, качавшееся на волнах.

– Джон, – произнесла она мягко, – это тело?

Есть одно место на побережье, внушающее им ужас, – великий ледник Пьюсорток. Путешествуя ранним летом в своих умиаках, они непременно огибают побережье и используют узкие протоки между дрейфующим льдом и ледником. Буквальное значение его названия – «то, что поднимается», поскольку этот причудливый ледник часто делится под водой на большие фрагменты, которые поднимаются на поверхность и выпрыгивают в воздух, точно свирепые киты. Внезапная гибель – это расплата за дурные мысли или просто невезение. Я помню слова старого охотника: «Не говорите, не ешьте, пока не минуете Пьюсорток».

Полярное сияние: официальный отчет Британской арктической воздушной экспедиции 1930–1931 гг. (1932 г.).

Фредерик Спенсер Чапман

2

Откалывание айсбергов от ледника Мидгард было лишь отдельным эпизодом большого представления. В то время как в Тромсё патологоанатомы вскрывали труп мужчины, извергнутый морской пучиной, по всему Полярному кругу ученые отмечали отёлы ледников беспрецедентных масштабов. Такое, очевидно, единообразное, непривычно активное поведение ледников отмечалось в течение примерно семидесяти часов вдоль всей Гренландии, канадского арктического Нунавута, Аляски и России, и все прекратилось так же резко, как и началось.

На двадцать семь градусов южнее, в Лондоне, улеглась песчаная буря, налетевшая с Сахары, она бушевала над Европой в течение трех дней, оставив после себя мелкий красный песок на ободранных машинах, оконных рамах дворцов, высотных зданий, и добавив в переполненные отделения «Скорой помощи» и частных хирургических центров пациентов с респираторными заболеваниями. Предприимчивые лондонцы продавали белые матерчатые маски на станциях метро, и только самые беспечные, невзирая ни на что, занимались бегом.

В их числе был и Шон Каусон, которому перевалило за пятьдесят (хотя он выглядел моложе), физическая нагрузка помогала ему сохранять душевное спокойствие. И хотя колени ныли и первые три-четыре километра его одолевали тяжелые мысли, потом ему полегчало, что случалось с ним нечасто. Мартина спала или притворялась, что спит, когда он выскользнул из квартиры. Он понимал, что вчерашний разговор будет продолжен. Ему нужно быть к нему готовым, причем в ближайшее время.

Он пробежал мимо соседской двери, улавливая аромат кофе и слыша крики новорожденного. Его собственная дочь была уже почти взрослой и ненавидела его. Вначале Мартина сказала, что ей неинтересна семейная жизнь, и он испытал облегчение – одной неудачи ему было достаточно. Теперь же она передумала, и он ощутил, что его в какой-то степени предали.

Он закрыл за собой тяжелую черную дверь и немного постоял на пустой улице, выбирая музыку для пробежки. Несмотря на ранний час, воздух был влажным и душным, а небо серым, и птицы не летали. Белые колонны по фасадам домов были припорошены охряной пылью Сахары, покрывавшей также черные и белые плитки под ногами и деревья во дворе, что придавало им осенний колорит. Он выбрал случайный порядок мелодий и побежал к парку по лондонским улицам, казавшимся не похожими на себя и внушавшим беспокойство.

Музыка соответствовала – жесткий напыщенный рэп на французском с африканским акцентом удачно накладывался на ощущение дисгармонии, царившей в городе. Войдя в суровый ударный ритм бега, минуя ворота Кенсингтонского парка, он ощущал в себе животную силу. Траву покрывала коричневая пыль, как будто по ней прошлись огромным грилем, и за ним оставалась зеленая дорожка. Если бы имелся хороший спортзал, он бы бегал там, но залы, которые он представлял, где воздух был заряжен энергией и потрескивал от напряжения, остались в далеком прошлом.

В озере Серпентайн отражалось тускло-серое июньское небо. Мышцы Шона, как и легкие, уже горели, но его воля преодолевала их сопротивление. Словно в награду впереди открылся прекрасный вид – одно из преимуществ, которые дают ранние утренние пробежки в определенных районах Лондона, – велись занятия с армейскими лошадьми. Иногда он останавливался, чтобы посмотреть, как они скачут легким галопом по песчаной дорожке вдоль Парк-лейн[3]3
  Одна из главных улиц центрального Лондона в аристократическом районе Вестминстер.


[Закрыть] – река лоснящихся мышц гнедой масти. Тяжелая ритмичная дробь их копыт расходилась по земле и передавалась его ногам и телу, вызывая смутное чувство, которое он никогда не мог выразить словами, но сегодня узнал его. Это было чувство утраченной связи с дикой природой, словно он был волком на охоте.

Это было безумное чувство, и он понимал, что лошади легко обгонят его, но ему хотелось пробежаться рядом с ними. Он поднажал, его мышцы работали в такт рубленому слогу французского рэпа. Он чувствовал запах животных, срезая путь по траве, силы его были на пределе, но он представлял себя волком, отрезавшим им путь, пока они галопировали по песчаной дорожке, – он бежал за ними из последних сил, пока совсем не отстал.

Зазвонил телефон в кармане на рукаве. Было только два человека, которые могли дозвониться ему, минуя установку «Не беспокоить»: его отбившаяся от рук дочь Рози, которая никогда ему не звонила, и еще один человек, имя которого высветилось на экране, – Джо Кингсмит, его патрон.

– Джо, – сказал Шон, тяжело дыша. – Я тебе перезвоню, я занят кое-чем безумным…

На лошадей садились всадники, и те перебирали копытами, зная, что их ждет.

– Нет, Шон, постой. Это срочно.

Шон резко остановился.

– Джо, я слушаю. Что случилось? Тебе плохо?

– Мне? Нет. Шон, ты дома?

– Я в парке. В чем дело?

– Шон, мальчик, я бы позвонил тебе на домашний, но городские линии, похоже, ушли в прошлое. Я хочу, чтобы кто-то был рядом с тобой.

Шон застыл.

– Говори.

Повисла тишина, и Шону показалось, что Джо сейчас в самолете. Он пытался успокоить дыхание.

– Шон, мне очень, очень жаль. Я только что говорил с Дэнни с виллы. Тело Тома вынесло течением из мидгардского ледника два дня назад…

– Что? – Шон ясно слышал слова, но разум отказывался принимать их.

– Опознание провели этим утром. Это точно он. Мне так жаль, Шон. Я хотел первым сказать тебе об этом.

Парк исчез. Мир Шона сжался до голоса Кингсмита в трубке.

– Из ледника? – Он чувствовал себя тупым и заторможенным.

– Черт. Я знал, что не нужно говорить тебе по телефону, но как еще?

Шон смотрел прямо перед собой как слепой.

– Нет, порядок. Расскажи мне все.

– Я не так уж много знаю. Произошел огромный отёл ледника почти перед самым срубом «Мидгард» – тогда и вынесло его тело. Какой-то круизный лайнер там проходил, и пассажиры все видели. Когда Дэнни вышел посмотреть, его отослала береговая охрана, там все оцепили как на месте преступления…

– Преступления? – Шон овладел собой. – Не было никакого преступления. Это всем известно! – Он кричал, но ничего не мог с собой поделать.

– Шон, мальчик, я пытаюсь все рассказать тебе, послушай меня, пожалуйста. Так это называют для протокола, когда хотят все выяснить. Конечно, преступления не было. Теперь: я знаю, что ты не появлялся там с некоторых пор, но «Мидгард» – это по-прежнему бизнес, могут поползти слухи, так что нужно представить все в нужном свете.

– Можем мы быть уверены, что это Том?

– На сто процентов. Там сразу это предположили, а потом, очевидно, сопоставили ДНК с кем-то из членов семьи.

– Мне никто не сказал. Не позвонил. Говоришь, об этом известно уже два дня?

– Полагаю, тебя было непросто найти в последнее время. Мы знали, что он мертв, но… это все же большой шок. – Кингсмит немного помолчал. – Шон?

Он устремился подальше от людей, приближавшихся к нему, в сторону большой поляны, забыв о лошадях.

– Да, мы знали.

Он опустился на колени в красноватую от пыли траву.

– Шон, – сказал Кингсмит мягче и тише, – пока тело не оплакано, души остаются в лимбе. Они не могут уйти дальше.

Шон почувствовал, что пальцы его правой руки горят точно на морозе, и зажал их левой подмышкой. Он дрожал, но не от холода.

– Дэнни должен был мне позвонить.

– Я сам хотел сказать тебе. Я все узнал только потому, что позвонил ему по одному делу.

– По какому?

– Слушай, я тебя полностью понимаю, почему ты там не появлялся. Но тебе нужно многое доделать, а сейчас неподходящее время. Я рад, что тебе снова это интересно, но у тебя есть великолепная команда, которая заботится об этом, так что пока даже не волнуйся.

– Я должен был помочь вытащить его. Я должен был находиться там.

– Ты ничего не можешь поделать – все уже идет своим чередом. Ты не был ближайшим родственником, но я думаю, с тобой свяжутся, чтобы, наконец, провести похороны. И дознание, но это отдельная тема.

– Дознание? – Слово казалось жутким. – Но мы знаем, что произошло, я уже все рассказал, мы это уже прошли.

– Знаю, но так положено при возвращении тела домой. Что в Штатах, что в Великобритании – простая формальность. Я буду рядом с тобой, обещаю… Шон, ты слышишь меня?

– Да.

Над ним пульсировало серое небо.

– Ты сейчас иди домой, к Мартине. У нее голова хорошо варит, она знает, что делать. Шон, скажи что-нибудь.

– О чем ты говорил с Дэнни?

Он услышал, как Кингсмит хохотнул.

– Мальчик, ну ты и настырный. Но мне это нравится. Хорошо, mea culpa[4]4
  Виноват (лат.).


[Закрыть], я устроил ретрит[5]5
  Имеется в виду гостевое размещение класса «все включено».


[Закрыть], совсем маленький и в последнюю минуту, одолжение для друга. Я увидел брешь в графике, и он платит по высшей ставке. Но сейчас вряд ли время…

– Я пока еще гендиректор. Все проходит через меня.

– Ну, если ты можешь думать об этом в такой момент, тогда ты правильный человек для этой работы. Я все понял. Шон, ты сейчас потрясен, но я надеюсь, ты меня слышишь: тебе нужно поговорить с твоим другом в Осло, чтобы не позволять кораблям подходить к вилле «Мидгард» – это важно…

Разговор оборвался – именно так Кингсмит обычно прощался, – и французский рэп снова затопил мозг Шона. Он сорвал наушники и понял, что сидит один на поляне Гайд-парка в красной пыли. Он дрожал, его лихорадило.

Мартина была в душевой, когда вошел он, насквозь мокрый, словно из-под дождя. Он зашел под душ прямо в одежде и обнял ее. Она улыбнулась, закрыв глаза, а потом увидела его искаженное лицо.

– О боже, что случилось? Что-нибудь с Рози?

Он уперся головой в стену, по которой стекала вода.

– Нашли Тома.

– Всё! Иди сюда.

Она обняла его, стоя с ним под горячим душем, и стала раздевать его. Выпихнув одежду из душевой, она обняла его и не отпускала, пока он не перестал дрожать, а потом выключила воду и помогла ему выйти и накинуть халат. Когда она надевала платье, он пошел на кухню. Она направилась за ним, смотрела, как он вынимает из холодильника водку и наливает щедрую порцию в стакан.

– Не надо, – сказала она. – Давай лучше без этого.

Он выпил, убрал бутылку. И рассказал ей во всех подробностях о звонке Кингсмита и о том, что знал, в том числе и о дознании. Мартина медленно кивнула.

– Мне так жаль, милый. Но Джо абсолютно прав: теперь наконец все разрешилось, и если будет дознание, мы через это пройдем. Мне нужно продумать это. Прежде всего я составлю заявление от твоего имени, а потом у нас еще останется время.

Шон слушал, глядя, как она расхаживает по гардеробной, собираясь на работу, и размышляет вслух. Джо был прав, голова у нее варила что надо, на нее можно было положиться, она знала, каким журналистам следует доверять, какие приглашения отменить, чтобы они могли побыть вдвоем и переварить все это…

Ему бы хотелось, чтобы она разревелась. Чтобы больше переживала о Томе, а не о том, как взять ситуацию под контроль. Он слушал ее голос, тупо глядя на свою одежду в шкафу. Мартина отлично организовала свое пространство – всему хватало места, все было безупречно чистым и очаровательно подсвеченным, как в дорогом бутике. Она даже обустроила библиотечную секцию в холле для всех его книг о Северном полюсе. Она резко закрыла отделение со своими шарфами.

– Что я делаю? – спросила она. – Одеваюсь на работу? Я остаюсь с тобой.

– Нет, – возразил он, вставая. – Ты поезжай. Я буду в порядке.

Он открыл глубокую секцию и вынул свою одежду для арктических путешествий, словно чужую, так давно он ее надевал.

– Я собираюсь в «Мидгард». Заказал место на вечерний рейс.

Мартина взяла его за руку.

– Это безумие. У тебя шок. Взгляни на себя.

Он взглянул. В зеркале стояла прекрасная молодая женщина, полуодетая, с темными влажными волосами, а рядом с ней пожилой человек, смотревший на него воспаленными опасными глазами. Шон отвернулся.

– Джо устроил ретрит. Не сказав мне.

Мартина нахмурилась:

– Правда? Не следовало ему.

– Просто меня там не было. Я все переложил на команду.

– Нет. Ты передал им полномочия. Ты не можешь лично вести каждый из своих клубов, ты все устраиваешь, а потом доверяешь людям.

Шон бросил, не глядя, одежду в сумку и застегнул ее.

– Я всех подвожу.

Мартина снова попыталась успокоить его, обняв сзади и прижавшись всем телом.

– Ничего подобного! Забудь вчерашний разговор, выкинь все это из головы. Просто ложись в постель и позволь мне позаботиться о тебе. – Она провела рукой вниз по его груди и крепко обхватила его. – Дай волю чувствам. Сегодня я вся твоя.

– Нет, поезжай. Не волнуйся за меня.

Он поцеловал ее, как бы извиняясь. Она напряженно смотрела в зеркало, глядя, как он идет в спальню и берет ключи от своей машины. Она пошла за ним.

– Тебе нельзя за руль, ты изрядно выпил. И если билет на вечерний рейс, у тебя еще уйма времени. Куда ты собираешься?

Шон выглянул во двор.

– Тяжело такое слышать по телефону.

– А, понятно, – сказала она, отступая.

– Мартина, прошу тебя, ты ведь знаешь, какая она ранимая.

– Она ранимая? Вот бы не подумала.

– Она тоже любила Тома.

– Отлично. Но по-моему, она пыталась удержать тебя всеми правдами и неправдами. Я считаю ее злой, она ловко всеми манипулирует, даже настроила дочь против тебя и против меня, и это совершенно неправильно – сентиментально относиться к браку, который развалился задолго до меня. – Она вздохнула. – Прости, это прозвучало жестко. Но я хочу уберечь тебя от лишних переживаний в такое время.

– Ты права.

– Да, права. Но если ты не хочешь, чтобы я была с тобой сегодня или полетела с тобой на виллу «Мидгард», если ты хочешь просто остаться один в своем негативе…

Он приложил ее руку к своей груди.

– Что-то гложет меня.

– Может, стакан водки в полвосьмого утра?

– Да! Вся моя жизнь – сплошной бардак, я тебя предупреждал. Убыточный проект…

– Я не веду убыточных проектов, – сказала она, отстраняясь и глядя ему в глаза. – Но я понимаю, что если ты хочешь разумных границ, это твое право, и если хочешь побыть грушей для битья, ты ей побудешь. – Она поцеловала его в губы. – В общем, я переживаю за тебя, ведь ты в таком состоянии… Но если отказываешься от моей помощи, я поеду на работу. Дай знать, когда вернешься. Я буду здесь.

Он ловил звук ее легких шагов по ступенькам в холле, а затем услышал щелканье замка входной двери. Он направился было к холодильнику, но остановился. Мартина, конечно, права. Он в жутком состоянии, и, если собирается сесть за руль, пить больше не надо.

Разумеется, легчайшим способом обучения было обратиться к ангакоку (знахарю), и в ходе моих долгих разговоров с Игьюгарюком я узнал много интересного. Его теории, однако, были так просты и прямолинейны, что звучат поразительно современно; все его мировоззрение может быть суммировано в этих словах:

«Всякой подлинной мудрости можно обучиться только вдали от мирской суеты, в великом уединении; и достигается она только страданием. Только самоотречение и страдание могут открыть разум человека всему тому, что скрыто от остальных».

Через арктическую Америку: рассказ о пятой экспедиции Туле[6]6
  В 1910 г. Расмуссен основал в Западной Гренландии, на берегу залива Мелвилл, торговую станцию-факторию, назвав ее Туле, в честь легендарного острова. Фактория скупала товары, связанные с охотничьим промыслом, и продавала оружие, горючее, продукты и т. д. Пятая экспедиция Туле (1921–1924) является самой значительной этнографической и фольклорной экспедицией Расмуссена. Книга о ней издана на русском языке под названием «Великий санный путь».


[Закрыть] (1927 г.).

Кнуд Расмуссен