Текст книги "Кольцов. Часть 1"

– Андрей, пойдем к Максу. Он, наверное, новый этюд ваяет возле скал.

Андрей пошел вслед за Миллером. Они шли минут пятнадцать, прежде чем увидели знакомую полную фигуру Волошина, одетую в свой обычный хитон. На кудрявой голове «Зевса» теперь красовалась широкополая темная шляпа. Макс, задумавшись, стоял возле полотна, подперев кулаком щеку. Но, главным было другое: в свете склоняющегося к закату солнца, рядом с ним стояла ОНА. Светлана… И, опустив русую голову, чертила носком туфельки круги на песке.

– О, гляди-ка. Вон она, дочка Быкова. Ох, и хороша!

Андрей тут же разозлился на Миллера. Это был его первый укол ревности. Они подошли ближе. Светлана вздрогнула и, взмахнув длинными прямыми ресницами, посмотрела Андрею в глаза. И впервые их взгляды встретились и словно застыли друг на друге. И тут же, оба смутились, спохватившись, будто обожглись. Он впервые так близко увидел ее милое девичье, юное и нежное лицо. Оно будто светилось изнутри. Матовый цвет кожи был разбавлен легким румянцем загара. Карие глаза, похожие на глаза испуганного оленя, казались огромными и блестящими. И еще они удивительно отливали синевой. Сначала он не осознал, откуда в них плещется эта синь? А потом, приглядевшись, понял – синевой отливали белки ее чистых глаз. В них таилось что-то восточное. Светлана походила ликом и статью на персидскую княжну. Еще тогда Андрей подумал, что есть в ее облике что-то татарское или еврейское. Какая-то восточная нота. Рот казался маленьким, но удивительно сочным и нежным. Он был так хорош, что ему тут же подумалось о том, как легко ее будет целовать в такие маленькие губы… И мысли об этом поцелуе отчего-то сразу заставили сердце биться чаще. Кровь бросилась ему в голову. И не только… Он растерялся и отвернулся, чтобы скрыть очевидное.

Хороши были и ее темные брови и русые, густые волосы с пепельным отливом. Они красиво рассыпались по плечам и спине. Пока она усиленно делала вид, что смотрит на этюд Макса, Андрей исподволь рассматривал ее нежную шею, переходящую в довольно пышную грудь. Для семнадцатилетней девицы у Светланы была, пожалуй, слишком развитая грудь. От порывов морского ветра тонкий батист прижимался к трепетной коже, выделяя даже сквозь белье маленькие соски ее упругих грудей.

– Нет, сегодня я что-то не в настроении, – тонким голосом, театрально произнес Макс. – Да и солнце уже клонится к закату. Пошли домой и выпьем лучше вина.

Все пошли к дому Волошиных. Светлана вышагивала рядом с Максом, помогая ему нести за ремешок этюдник. Они чуть отделились от Андрея и Сашки, оказавшись впереди.

– Какая хорошенькая и аппетитная девица, – восхитился Сашка, глядя Светлане вслед. – Как думаешь, может, мне приударить за ней?

При этом он посмотрел Андрею в лицо.

– По-оо-нял! – рассмеялся он. – Я все понял. Не знал, доктор Кольцов, что вы умеете смотреть эдаким крокодилом. – Он снова хохотал. – Я еще там, за обедом, все понял. А потому ретируюсь. Рискую быть съеденным на ужин. На мой век девушек хватит…

* * *

Яркое Коктебельское солнце уже клонилось к закату. Нагретая за день терраса пахла теплым пыльным деревом и степным разнотравьем. Вся честная компания пила на террасе вино. Помимо бутылки ароматного ялтинского, которое прихватил Сашка, пили вино из большого глиняного кувшина. Макс и Пра шутили и перепирались в своей обычной манере. При этом огромный и такой взрослый, и умный Макс разговаривал с собственной матерью голосом маленького шаловливого мальчика. Вначале Кольцов дивился чудачеству матери и сына. А после, все более вникая в их игру, и пьянея от лета, солнца, от коктебельского ветра, от добрых, милых и невероятно талантливых людей, от близости Светланы, с каждым мгновением делался все счастливее. И вся боль, которая слишком долго лежала ледяным комом где-то в середине его груди, вдруг сдвинулась с места и начала постепенно таять. Ему казалось, что он даже дышал теперь иначе. Легкие пропускали свежий воздух настолько полно, что он захлебывался порой от новизны этого ощущения.

Андрей сидел за столом почти напротив Светланы и искоса поглядывал на девушку. Она опьянела довольно быстро, лишь от одного, небольшого бокала терпкого вина. Лицо ее разрумянилось, глаза еще сильнее увлажнились, а губы, ее пленительные губы, чуть приоткрылись в нежной и какой-то невероятно доверчивой улыбке. Всякий раз, как только Андрей пересекался с ней взглядом, его обжигала горячая волна. Ему жутко хотелось, отодвинуть всех и сесть с ней рядом, взять в свои руки ее пухлые ладошки. Он знал, что именно сегодня он поцелует ее. Он ждал лишь вечера и удобного момента. «Интересно, какая она на вкус?» – думал он. И эти мысли не давали ему покоя.

Потом Макс декламировал собственные стихи. Они казались Андрею античными одами. А после довольно долго и нудно читал какие-то невероятно грустные поэмы один бледный юный поэт. Потом снова все шутили и смялись.

Взглянув на часы, Светлана спохватилась, что уже поздно, и ее, верно, давно потеряла мама.

– Мальчики, проводите Светочку до дома. Она живет на нашей улице, почти в конце. А то уже темно.

– Да ничего, я сама добегу, – смутилась девушка.

– А вдруг, за углом абрек? – сделала страшные глаза Пра.

– Да мы проводим, с удовольствием, – раздался пьяный голос Сашки.

Вышли они втроем. Но Сашка, помня недавний разговор с Андреем, тут же нарочито рассмеялся. Он заложил руки в карманы брюк и с радостью посмотрел на высокое Коктебельское небо, усыпанное мириадами звезд.

– Господи! – вдруг крикнул он. – Хорошо-то как! – и быстрыми шагами пошел в сторону пляжа.

* * *

Андрей и Светлана сначала шли молча. Она накинула на плечи шерстяную кофточку и, зябко поводя плечами, шла по дорожке, проложенной вдоль дачных домов. Луна ярко освещала путь. Мостовая поблескивала, словно была покрыта лаком.

– Вы давно тут живете? – спросил ее Андрей.

– Папа купил эту дачу, когда мне было два года, – охотно отвечала она. – А родилась я в Москве. Там у нас квартира в Сокольниках.

От звуков ее голоса у него по телу вновь шли мурашки, и что-то пульсировало в животе. Когда она говорила совсем рядом, так близко, у него отчего-то пропадали разом все умные мысли, и он довольно туго соображал.

– Ваш папа музыкальный мастер? – спросил он тихо.

– Да, – засмеялась она. – Папа у нас на все руки мастер. Он и по металлу мастер. До революции работал на «Общество механических заводов братьев Бромлей»[13]13
  С 1922 года – Завод «Красный пролетарий».


[Закрыть] на малой Калужской улице. В 1913 вместе с заводом наша семья переехала в Санкт-Петербург. Папа всегда был на хорошем счету у хозяев. Он делал много механических форм и приборов. Он и сейчас работает в одной из мастерских. Но берет уже заказы на дом, и то редко. Основная его работа или больше увлечение – это гитары. Да, он музыкант и музыкальный мастер. Делает сам гитары, реже скрипки и мандолины. У его гитар очень хороший звук. Их раскупают у него на заказ даже иностранцы. Цыгане брали из хора, да много кто…

Когда она говорила об отце, ее глаза светились необыкновенной гордостью. Она улыбалась.

– Каков, однако, ваш батюшка, Светлана Георгиевна, – подивился Андрей. – Прямо уникум.

– Да, папа ведь и сам музыкант. Он часто играет на гитаре. Старинные романсы, классику. Даже Баха и Альбиони играет.

– Надо же, как занятно! – удивленно покачал головой Андрей. – Я сам в некотором роде музыкант. В гимназии – фортепьяно. Но руки давно отвыкли. А сейчас я больше люблю небольшие духовые инструменты. Есть у меня разные рожки, сампоньяс, сиринги, кугиклы, кено, кеначо, окарины, флуэраши… Вот сломалась моя любимая флейта. Александр любезно проводил меня в ваши края, чтобы ваш батюшка, по возможности, починил мою любимицу. Я, знаете ли, когда долго не играю, сильно тоскую по ней. Руки сами ищут… Губы привыкли, – Андрей усмехнулся и пристально посмотрел ей в лицо. Они стояли возле высокого старого платана, и луна хорошо освещала в темноте ее глаза.

– Да, конечно, отец непременно посмотрит вашу флейту, – с участием в голосе сказала она и робко посмотрела в его глаза. – У него есть специальные клеи, лаки. У нас на заднем дворе находится его мастерская.

– Вы знаете, Светлана Георгиевна, я очень почитаю таких музыкальных и талантливых людей, к коим принадлежит ваш батюшка. Я, правда, не знаком с ним, но очень надеюсь…

– О, конечно, – улыбнулась она. – У нас дома все запросто, без церемоний. У меня добрые родители. Особенно мама.

Он стоял напротив нее и думал сейчас не о собственной флейте и не об ее талантливом отце. Он думал лишь о том, как бы потрогать ее всю, прижать к себе? Будет ли это уместно? Черт! Как у них тут принято? В их богемных кругах. Поэты – стихоплеты, художники, писатели… И господи, ну отчего у нее ТАКОЙ голос? От звуков ее голоса у него сводило что-то в груди, и становилось тревожно и радостно. Еще никогда прежде он не слышал именно такой нежный, девичий, удивительно ласковый и одновременно зовущий голос. Наверное, именно ТАКИМИ голосами разговаривали наложницы султана, когда желали его соблазнить. Создатель вложил в горло этой юной девушки какой-то хитроумный механизм. Наверное, именно ТАКИМ голосом впервые заговорила с Адамом Ева, а может даже не Ева, а сама Лилит. Этот голос казался ему и ангельским и одновременно дьявольским творением. Его чуткое музыкальное ухо уже предвкушало, какие у этого инструмента могут быть тона, если с силой сжать его обладательницу. Как она вскрикнет этим голосом? И, наконец, как этот голос будет звучать в страсти? Какая она вообще будет в страсти? Нечто глубинное, возможно, это было наитие или предчувствие, подсказывало ему, что эта девочка создана лишь для любовных ночей. «Быть под ним» – в этом ее главное предназначение. Пока он думал обо всем этом, она продолжала что-то говорить и говорить.

– А мы почти пришли, – сказала она. – Через два строения – наш дом.

Потом помолчала немного и, задрав пушистую голову к небу, тихо произнесла:

– Небо ясное. Завтра будет тепло. Вы приходите на тот пляж, что ближе к Карадагу. Там мы завтра с одним дачником и Пашей, нашим поэтом, будем камни при отливе собирать. Карадаг дарит удивительные камни. Я их храню у себя на полочках, в комнате. Макс привил мне любовь к камням, ракушкам. Я обожаю их. У меня их тоже целая коллекция. Правда, она чуть меньше, чем у Макса. После отлива здесь можно найти сердолики, аметисты, агаты, яшму и…

Он не дослушал ее. Он шагнул навстречу и, обхватив ее всю руками, притянул к себе и крепко поцеловал. Совсем рядом он увидел ее удивленные, распахнутые глаза. Но, ровно через одно мгновение они закрылись. Одна его рука лежала на ее затылке, другая блуждала по гибкой спине и талии. Большой палец второй руки немного коснулся начала ее бедер и оттопыренной попки. Он глотнул воздуха и продолжил свой поцелуй. Странным было то, что она не отстранилась. И не отскочила возмущенно. Она стояла, словно вкопанная, и молча починялась ему в поцелуе. Он не чувствовал пока ее полной отдачи и страсти. Она лишь следила за ним… Возможно, недоумевала. Но, черт возьми! Она и не отстранялась. Она не отстранилась даже тогда, когда он прижал ее сильнее и скользнул по груди. И тут он явственно услышал едва заметный стон и то, как участилось ее дыхание.

Он отодвинул лицо и спросил ее:

– Тебя кто-нибудь целовал также?

– Нет, – ответила она и почему-то потрогала свои губы. – Я вообще еще ни с кем не целовалась.

– Ни разу?

– Ни разу. Мне только недавно исполнилось семнадцать.

– Ты уже давно взрослая девочка, и пора кончать с твоим целомудрием, – отчего-то пошло сказал он.

Но она почему-то ничего не возразила, а только кивнула:

– Пра мне тоже об этом говорила… И Макс.

– Зачем они тебе это говорили?

– У нас здесь есть пляж. Они его называют общим. На нем обормоты купаются часто голыми, особенно ночами. Но меня туда не пускают.

– Вот как?

– Да, – улыбнулась она. – Они сказали, что пока я не потеряю невинность, мне нечего там делать. Они сватали меня к одному художнику, еще прошлым летом.

– И? – Андрей тяжело дышал.

– Мне он не понравился. И отцу тоже. Отец вообще не любит всего этого. Он считает меня еще маленькой.

– А я тебе нравлюсь?

Она промолчала. Вновь коснулась пальцами собственных губ.

– Мне больно губам, – сказала она таким жалобным голосом, от которого он чуть не озверел.

– Тебе скоро будет везде больно…

И он снова стал целовать ее, еще крепче сжимая в объятиях.

Внезапно на дороге, чуть вдалеке от них, раздался женский голос:

– Све-та, Све-та! Ты где?

– Я тут, мамочка, – отозвалась Светлана, решительно отстранившись от Андрея. А после оглянулась и прошептала: – Но, невинность я потеряю только после свадьбы, доктор Кольцов! Только после венчания.

Она рассмеялась и бросилась по дороге к собственному дому.

Андрей возвращался к Волошиным, словно пьяный. Он давно не чувствовал в себе такого острого вожделения к женщине.

Перед тем, как пойти в их с Сашкой комнату, он долго мотался по пляжу, пытаясь унять в себе нешуточное возбуждение.

– Вот же! – шепотом повторял он. – Что за девчонка? Почему меня так сильно к ней влечет?

* * *

Утром Андрей опять долго спал и чуть не проспал завтрак. Проснулся он от множества голосов на террасе. Его друг уже давно поднялся, был бодрым и хлопотал на кухне вместе с Пра.

Андрей, потягиваясь, вышел на террасу.

– О, а вот и наш главный обормот! – Воскликнула Елена Оттобальдовна. – Правда, его еще никто не принимал в наш тайный орден.

– А в него сложно вступить? – улыбаясь, спросил Андрей.

– Конечно! Это звание еще надо заслужить.

– Я постараюсь, – усмехнулся Кольцов.

Яркое солнце пробивалось через тонкие занавески, затопляя всю веранду.

Пра присела за стол. Она резала хлеб.

– Признавайся, разбойник, положил ты глаз свой мужицкий на нашего олененка?

Андрей усмехнулся, но ничего не ответил.

– Так знай же, подлый докторишка, – шутливо отозвалась Пра. – Мы тебе ее так просто не отдадим. Она нам самим нужна.

Андрей чуточку напрягся.

– Ты проводил ее вчера?

– Да, конечно.

– А что так долго не возвращался?

– Я по пляжу гулял.

– Тю-юю дня вам мало? Сегодня жаркий день. Идите все на пляж. У нас тут принято купаться голыми. Только Светке пока нельзя. Да и отец ей не разрешает. Знаешь, какой у нее строгий отец?

– Спасибо, что предупредили, – Андрей покраснел.

– Ладно, чего ты? Дело молодое. Только ты ее не обижай. Она дите еще совсем. А тебе самому сколько?

– Мне двадцать девять.

– Так ты у нас уже старик, – Пра шутовски округлила глаза.

– Да, уже не юнец, – вздохнул Андрей. – Но я еще чувствую в себе силы, черт побери! – он задорно рассмеялся.

А вместе с ним засмеялась и вся компания.

Светлана не появилась с утра в доме Волошиных.

– А где тут у вас пляж, где все камни собирают? Тот, что ближе к Карадагу?

– А это справа от нашего дома. Пройти надо подальше, по направлению к горе. Там и собирают. Светка там сегодня будет? У них с Максом общая страсть – камни, ракушки…

Александр остался в знаменитой библиотеке Макса, расположенной на втором этаже этого удивительного дома. Андрей и сам собирался посмотреть мастерскую Волошина и его книги. Но… Не было сейчас силы, могущей не пустить его на поиски той, которая проникла во все его тело. В каждую его клетку. И не только в тело. Ему казалось, что она завладела его душой. Он поймал себя на том, что даже завтрак без нее был более уныл, и не вкусна каша. Не радовало и яркое солнце. Ему стало казаться, что без нее ему не хватает воздуха. Он и рвался на воздух.

«Ну, ничего… Сейчас я пойду к отмели и найду ее. А если ее там нет, я пойду к ней прямо домой. А что? Ну, и пусть это неприлично. Отец еще в отъезде, а с мамой я найду общий язык. Мне нужна ОНА! Мне снова нужен ее голос, губы, вся она… Черт! Неужели я снова вляпался? После Ирмы я обещал себе, что более ни одна женщина…»

Он думал обо всем этом и шел вдоль неширокого галечного пляжа, щурясь от утреннего солнца. Шел он довольно долго. Дойдя до первого скального выступа, он не обнаружил на пляже никого. Он обошел этот выступ, измочив края светлых брюк. И вскоре увидел, как камни расступились, образуя собой довольно живописную бухту, пляж которой был покрыт более мелкой галькой, чем напротив Волошинского дома. Вдалеке он увидел три пятна – два пестрых и одно круглое и белое. Круглое и белое пятно находилось посередине. По мере приближения, оказалось, что это были не пятна, а люди. Справа материализовался меланхоличный поэт, проживающий нынче у Волошиных. Андрей даже не заметил его отсутствие за завтраком. Слева находился неизвестный мужчина, довольно вальяжного вида, лет тридцати пяти, чуть полноватый. Но о нем чуть позже. А посередине находилась ОНА! Это она показалась ему издалека чем-то круглым, чем-то вроде белоснежного шара.

Она сидела спиной к Андрею. Сидела на песке, поджав под себя оба колена и, выгнув спину так, что… Что у Андрея вновь перехватило дыхание. Да, как она смеет сидеть именно в такой позе?!

Но она не видела его. Все ее внимание было направлено на какой-то маленький, зеленоватый камень, который она выудила из воды. Именно этот камень она и разглядывала столь близко. Омывала его в воде и снова вертела в пальцах. Он увидел лишь часть ее нежной щеки. Но и отсюда было заметно, что шоколадные глазищи рассматривают эту пустяковую находку с таким восхищением, будто слиток чистого золота. Рядом с ней располагался старый жестяной тазик, наполовину заполненный ракушками и камнями. Она что-то быстро говорила своим собеседникам, лежащим рядом с ней в не менее странных позах. Русые волосы ее были заколоты нынче в какое-то подобие диковинного валика, украшающего ее узкий затылок. Зорким взглядом Андрей рассматривал тонкую шею, плавный переход к плечам, сами плечи, полные и красивые руки, которые сейчас были оголены почти до подмышек. На ней была надета светлая блузка с рюшами, без рукавов, и такая же светлая, только более плотная, холстинковая юбка. Но самым главным предметом, приковавшим его взор, была ее довольно внушительная, круглая, вызывающе оттопыренная задница!

Как она сидела?! О, она сидела именно в той позе, от которой у Андрея стало тесно в брюках. Его старый друг не просто приподнял свою резвую голову, он напрягся так, что доставал теперь до самого пупа.

«Боже, а если это станет очевидным?» – он покосился на собственный пах и решил прогуляться чуть подальше от трех «искателей жемчуга», как их язвительно окрестил про себя Кольцов. Она, к счастью, пока так и не обнаружила его присутствия. Ей было не до Андрея. Она о чем-то довольно живо разговаривала с вальяжным господином, лежащим на близком расстоянии от Светланы. А тот, подперев щеку, смотрел на нее влюбленным взглядом, от которого у Андрея заныл затылок.

«Чего он к ней мостится?! Неужели нельзя было расположиться подальше? – ревнуя, думал он. – Наверное, дачник. Ишь, какой холеный. Не иначе начальничек или бывший комиссар. Они такие».

И вдруг этот жуир бесцеремонно протянул руку к Светланиному лицу и запросто смахнул с него соринку. Светлана улыбнулась и продолжала невозмутимо и оживленно о чем-то говорить, показывая зеленый камень. Вальяжный господин кивал ей с важным видом, и поэт, изогнувшись, словно креветка, ловил каждое ее слово. И тоже, черт побери, смотрел на нее, как казалось Андрею, влюбленными глазами.

«Странно, что она до сих пор девица, – думал Кольцов. – А может, она лжет? Они же все лгуньи. Может, она давно спит вот с этим холеным «начальничком» или с поэтиком. Хотя, уж тот – то больно хлипкий. А то ее, видите ли, не приглашают на общий пляж. Что за дичь! Странные все эти Волошины! А если она переспит с кем-то, то что? Торжественно объявит об этом? И будет допущена до общего купания? Ага! С такой-то задницей и грудью… Черт знает, что тут происходит!»

Он еще долго ходил вдалеке и чертыхался. В принципе он не был против хождения голышом и совместного купания – мужчин и женщин – на пляже. Да, мои дорогие, наш герой не был ханжой. И как врач и как человек свободных взглядов, он считал, что нагота – это вполне естественное состояние человека в условиях теплого климата. Естественное и наиболее полезное. Недаром он сам так любил купаться по утрам в обнаженном виде. Купаться и играть на своей флейте…

Но, только не для нее. Все его свободные взгляды заканчивались ровно там, где он представлял ее обнаженный образ. При мыслях о том, что эта несносная кареглазая девица, которую он целовал прошлой ночью, может обнажиться перед кем-то, кроме него, его бросало в жар. И если бы это действо случилось наяву, то он, верно, бы поубивал каждого, кто посмел бы «воззреть свои буркалы» на ее соблазнительные стати. Она была какой-то особенной – нежной и необыкновенно женственной. Женственность таилась в каждом ее движении, в звуках ее чарующего голоса.

– Да, что со мной? – разозлился сам на себя Кольцов. – Пойду-ка я к ним и разрушу их тройную идиллию.

Он успокоился немного и подошел к троице, громко произнеся приветствие.

Она обернулась и, чуть смутившись, выпрямилась. Вся ее белая блузка была мокрой от воды, и сквозь нее просвечивали большие торчащие груди, увенчанные сосками. Эти соски отчетливо проступали сквозь тонкую ткань блузки, не смотря на то, что под блузкой скрывалось не менее тонкое белье. Но эти острые соски – их напряжения хватало, чтобы, преодолевая сопротивление двух слоев ткани, нагло лезть в глаза всем тем, кто смотрел на ее грудь. И незнакомый Андрею, вальяжный дачник, и сам Андрей, и худосочный поэт – все трое уставились Светлане на все это мокрое и пышное великолепие.

Она растеряно оглядела собственную грудь и часть живота, смущенно улыбнулась и произнесла:

– Ой, кажется, я испачкалась вся и намокла.

Она принялась отряхивать с мокрой блузки песок. Но это у нее плохо выходило. Светлана вскочила на ноги и оказалась чуть ниже ростом, чем вчера. Теперь на ее ногах были надеты светлые сандалии, сквозь которые просвечивали узкие загорелые ступни с нежными ноготками и розоватыми пятками.

– Господа, простите. Мне надо переодеться.

– Господа все в Париже, Светлана Георгиевна, – неловко пошутил Кольцов.

И именно из-за этой шутки холеный сосед Светланы посмотрел на него холодным взглядом.

Но сама Светлана не рассердилась на шутку Андрея. Она хмыкнула:

– Мы в курсе, товарищ Кольцов. Это по старой привычке у меня иногда вырывается.

Андрей и сам покраснел от сказанной им глупости. Поднялся на ноги и вальяжный сосед.

– Представьте нас, дорогая Светочка, – обратился он к Светлане.

– Да, конечно. Знакомьтесь: это Андрей Николаевич Кольцов, он служит хирургом в московском госпитале. Он хороший доктор и к тому же музыкант.

Андрей подивился тому, что Светлана знала даже его отчество. Откуда? И как четко и правильно она сумела его представить. А она не так глупа и наивна, подумал он.

– И доктор, и музыкант? О, как дивно… – осклабился холеный дачник.

– А это Аркадий Иванович Рубинштейн, профессор географии. Знакомьтесь, товарищи.

«Фу-ты ну-ты! Какие здесь все важные в вашем Коктебеле. Профессура!» – подумал Андрей про себя. А вслух изобразил легкое приветствие и пожал профессору руку.

«Вот и выходила бы за него замуж. Чем не пара? – зло подумал он. – Или этот гусь уже женат?»

Светлана засобиралась домой, под предлогом того, что ей надо переодеться. Бледный поэт вызвался помочь ей, донести таз с камнями и ракушками.

– А вам не будет тяжело? – участливо и не без желчи спросил Кольцов.

Тот посмотрел на него сквозь очки волком и, подхватив таз, упрямо потащил его с пляжа.

– Павел, – смеясь, крикнула ему вслед Светлана. – Не надо так быстро. Мы за вами не поспеем.

– Ничего, – улыбаясь, отвечал Андрею профессор Рубинштейн. – Я живу недалеко от дачи Быковых. Могу и я помочь.

Он вальяжно отряхивал от песка широкие дачные брюки и оправлял копну вьющихся с проседью волос.

Через несколько метров Светлана обернулась к Кольцову и помахала ему рукой:

– До свидания, доктор Кольцов!

* * *

Как только славная троица «искателей жемчуга» покинула пляж, ему стало невыносимо грустно.

«Ну и когда я теперь ее увижу?» – с тоской думал он, прогуливаясь возле самой воды. Солнце стояло почти в зените. Было очень жарко. Андрей отошел подальше от купающихся мальчишек и, раздевшись догола, нырнул в море. Вода обожгла его холодом. Она еще не успела прогреться. Стоял конец мая. Через два дня начиналось лето.

Вдоволь накупавшись, Андрей упал ничком на песок и даже задремал. Сквозь дрему ему слышался ЕЁ голос и нежный смех.

«Колдунья она что ли? – думал он. – Что со мной? Неужели я снова вляпался? Как все глупо. Ее отец, верно, не захочет ее отдать за простого врача. Её партия – такие вот, холеные Рубинштейны… Как и для Ирмы – тот славный комиссар!»

Он почти заснул, но потом спохватился, что именно так он может запросто сгореть на солнце. Он натянул рубашку и брюки и медленно пошел к дому Волошиных.