Текст книги "Проклятие Гиблого хутора"

По лицам людей я пыталась определить, какого рода зрелище нас ждет, но не слишком преуспела. Народ шагал бодро, вроде как раньше на первомайских демонстрациях (я знаю, видела хронику), только вместо флажков тащил с собой разную домашнюю утварь – что-то вроде наших пиал. В столовую, что ли собрались на ночь глядя?

Пока я гадала, толпа вынесла меня к воротам. Час от часу не легче! Это не остров, а представление братьев Сафроновых – сплошные фокусы!

Мы ненадолго остановились, и я успела рассмотреть высокую стену с устрашающими башнями, по верху которых шли такие мааа-аленькие дырочки, в которых под луной что-то поблескивало. Не хотелось себя огорчать, но, кажется, это были ружья или из чего они там стреляли в своем каменном веке?

Вместе с остальными я просочилась в ворота и оказалась на огромной площади перед внушительным барским домом в окружении десятков построек поменьше.

Дом меня заинтересовал, но толпа стремилась дальше, пришлось не отставать.

Еще одни ворота, за которыми простирался… живописный сад. Мне уже с трудом верилось, что каких-нибудь полчаса назад я блуждала по самому обыкновенному лесу. Теперь вокруг шелестела листвой сплошная экзотика. Один недостаток – вся она была какая-то низкорослая и кривоватая, прямо как березы на Дашиных фотографиях. Нет, березами здесь и не пахло. Я не сильна в ботанике, но, кажется, тут имелись даже какие-то пальмы. Рядом со мной росло что-то вроде сливы. Воровато оглянувшись, я сорвала парочку. Одну отправила в рот, а вторую сунула в карман. Сливы, в отличие от людей, оказались совсем не призрачными, а вполне реальными, только незрелыми.

Люди вокруг меня больше никуда не торопились, зато оживленно переговаривались между собой. Я навострила уши, но напрасно – их речь звучала для меня как тарабарщина. К своему стыду удалось разобрать лишь одно слово, которое повторялось чаще всего – «сам».

Внезапно голоса смолкли. Толпа отхлынула назад в едином порыве, а я осталась торчать посреди газона, как флагшток в пионерлагере. Сердце ухнуло в пятки, но я вовремя вспомнила, что никто меня не видит, и осталась на месте.

Не подумайте, что я такая храбрая, просто увиденное вогнало меня в столбняк. Мне не пришлось напрягать воображение, чтобы понять, где я оказалась. Это было самое настоящее капище! Обложенное камнями кострище, гигантский валун и врытый в землю деревянный столб, покрытый резьбой, пучками перьев и вымазанный чем-то красным.

Желудок сжался от нехорошего предчувствия. Мало того, что вокруг призраки, так они, может, еще и людоеды? И что у них на обед? Надеюсь не маленькая любопытная идиотка? Я чувствовала себя красной шапочкой, которая вместо бабушки забрела в стаю голодных волков.

Однако боялась я напрасно. У смерти сегодня был другой кандидат. Он отчаянно блеял, пытался поддеть на рога зазевавшихся. В желтых глазах большого черного козла плескался ужас – животное чувствовало, что ничего хорошего его не ждет и шарахалось от протянутых со всех сторон рук – каждый из присутствовавших норовил погладить бедолагу или подержать его за рога. Парочка особо настырных уже получила этими рогами в бок на потеху остальным.

Вообще чувствовалось, что у собравшихся настроение приподнятое. Они разжигали костер, сыпали в ямку, выдолбленную в валуне, какие-то зерна и возбужденно переговаривались.

Сочувствуя рогатому бедолаге, я пропустила момент появления главного действующего лица. Каким-то образом он оказался прямо у меня за спиной, я едва успела отскочить в сторону, давая ему дорогу. К тому времени я уже уверилась в том, что для всех присутствующих остаюсь невидимой, но этот человек на секунду притормозил, словно уловил движение воздуха при моем поспешном бегстве. Его глаза шарили вокруг, он словно искал кого-то в толпе. Чутье подсказывало, что он чувствует присутствие чужака, точно так же как некоторые способны чувствовать присутствие призраков среди живых.

А ведь для них я и была призраком!

Испугавшись, я юркнула за широкую спину какого-то крестьянина и решилась выглянуть лишь через пару минут. Вокруг снова зашептали – «Сам! Сам!», – но уже едва слышно, будто шелест прошел по толпе.

Хозяин – а кто еще это мог быть? – отошел уже довольно далеко от того места, где я пряталась и можно было получше разглядеть его. Это был мужчина за сорок, с окладистой бородой, неподвижным лицом и абсолютно черными глазами, похожими на кипящую смолу. Он стоял возле козла, который вдруг перестал блеять и мелко дрожал. Бородач что-то негромко сказал низким рокочущим голосом, и животное словно через силу подняло голову, подставив беззащитную шею. В руках «Самого» оказался здоровенный тесак, и через секунду для бедняги все было кончено.

Ноги козла подломились, но его тут же подхватили четыре помощника, которые оттащили еще агонизирующее животное к огромному камню. Кровь поначалу хлестала во все стороны, потом потекла ровнее, бурля и пенясь в каменной лунке. Меня затошнило. Сердце бухало в горле, мешая дышать. Ноги дрожали, как недавно у жертвенного козла, перед глазами все плыло. Я смутно видела, как тушу козла перенесли на землю. Бородач, бормоча какие-то заклинания, помешал в лунке деревянной палкой, рукой зачерпнул горсть кровавой каши и поднес ее к лицу.

Кажется, я закричала. Воздух вокруг словно взорвался. В глазах потемнело. Я приняла тьму с благодарностью.

Глава 8

Придя в себя, я долго не могла сообразить, где нахожусь. Кажется, это было болото. Куда подевалась деревня и как я попала в это место, оставалось загадкой, зато совершенно очевидно, что нужно было срочно отсюда выбираться.

Мутная болотная жижа доходила мне до пояса и продолжала подниматься. Меня засасывало! Впереди – очень далеко! – виднелся густой ельник. Значит, там – мое спасение: сухая твердая почва. Но, боже мой, как далеко!

Тяжело волоча непослушное тело, я с трудом выползла на какую-то кочку, поросшую изумрудной травой, о которую немедленно изрезала пальцы. Было больно, холодно и страшно, но можно было отдышаться, не опасаясь захлебнуться вонючей грязью.

Небо надо мной казалось голубым и просторным. Ветер гонял по нему паруса облаков, но вокруг, насколько хватало глаз, мир был совсем другим: мокрым, туманным и … злым.

Кряхтя, я потихоньку двинулась в сторону ельника. Зыбкая болотная твердь предательски расползалась под ногами – облепленные вязкой жижей, они казались каменно тяжелыми. Через несколько шагов я снова ухнула в трясину. Барахтаясь, попыталась ухватиться за какие-то темные, шевелящиеся водоросли и тут же громко заверещала: темные «стебли» свились в клубок, и я отшвырнула их от себя с пригоршней ледяной воды. Клубок рассыпался в воздухе на несколько змееподобных рыб, одна из которых, яростно обвившись вокруг моей руки, с коротким всхлипом присосалась к ладони плоским холодным ртом.

Теперь я уже не просто кричала. Почти теряя сознание от отвращения и пытаясь оторвать мерзкую тварь, я визжала в диапазоне ультразвука. Отброшенная далеко в сторону тварь, извиваясь, ушла в глубину, а я, опасаясь соседства ее сородичей, с удвоенной силой замахала руками и вскоре вскарабкалась на относительно сухое место.

Здесь мне наконец повезло: в траве валялась упавшая молодая березка, достаточно длинная и прочная, чтобы использовать ее как шест. Дело пошло веселее. Трясина позади стонала и ухала, пуская желтые пузыри, но я упорно двигалась к берегу.

Добравшись до суши, я готова была целовать песок, не веря своему избавлению. Комары, почуяв тепло человеческого тела, тянули над головой свои нудные звенящие песни, но я была рада даже им.

Отдышавшись, я заметила впереди, между деревьями, просвет и поспешила в ту сторону. Я еле держалась на ногах, но не желала больше оставаться в этом лесу ни секунды.

Однако, до спасения было еще далеко. Продираясь сквозь густой бурелом, я не переставала думать о том, что со мной произошло. Очень соблазнительно было списать все на галлюцинации. Капище, хутор, крестьяне – родные братья и сестры обнаруженной Василием Песковым в тайге Агафьи Лыковой – все это не может быть ничем иным кроме временного помрачения рассудка. Возможно, загремев в овраг, я повредила себе голову и все, что случилось потом, было всего лишь плодом больного воображения, в то время как я на автопилоте брела в сторону болота. В чувство меня привела ледяная вода и инстинкт самосохранения.

Уф! Никогда не думала, что признание себя сумасшедшей может принести такое облегчение.

Грязь на лице подсохла, и кожа отчаянно чесалась. Я остановилась, привалившись к толстому стволу, и машинально сунула руку в карман, рассчитывая найти там носовой платок, но вместо этого пальцы ухватили что-то круглое и твердое. Удивленная, я поднесла к глазам ладонь, на которой лежала розоватая недозрелая слива и застонала.

Несмотря на упадок духа, я добралась до реки, точнее, до обрывистого берега. Вода текла мимо высоченного леса, сизого и туманного в наступающих сумерках. Над черными омутами билась тонкая пена, дрожала рябь, и висели золотые бубенчики кувшинок, зато вода была такой чистой и прозрачной, что можно было разглядеть камешки на отмели и лохматые водоросли. При виде ее все мое тело зачесалось с удвоенной силой. Мне не терпелось смыть с себя болотную грязь и я, рискуя свернуть себе шею, потихоньку, цепляясь за корни и ветви, сползла вниз.

На отмели я плескалась не менее получаса, впервые за сегодняшний день чувствуя себя счастливой. С того места, где я пыталась смыть себя грязь и неприятные воспоминания, прекрасно виден был Кордон, и теперь я знала, куда идти. Вечерело, но прогретая за день вода была теплой, так что обратный путь показался мне даже приятным.

Расслабившись, я смотрела по сторонам, разглядывая причудливо раскрашенный обрывистый берег острова. Волга в этом году отступила, обнажив то, что много лет скрывалось под толщей воды. Внезапно среди красновато-желтых пластов земли мелькнул черный провал. Во мне немедленно проснулось любопытство, так как очертания имели удивительно четкую прямоугольную форму. Неужто это дело рук человека?

Позабыв о данном себе слове быть паинькой, я подобралась к дыре вплотную и убедилась в правильности своих предположений. Еще бы мне не убедиться, если вблизи обнаружилось, что провал забран чугунной решеткой, густо облепленной ракушками. Я попыталась заглянуть внутрь, но не преуспела: солнечный свет сюда не доходил, да и солнце уже почти село.

Я оценила размеры отверстия и решила, что это окно. Окно под землей? И под водой? Невиданное дело! Не ихтиандры же его строили. Но я тут же поняла, что ошиблась. Решетка была старинная. Может, сто лет, а, может и все триста. Русло реки тогда проходило гораздо правее, так что в те времена окно выходило на сушу. Но почему оно оказалось под землей? Я прикинула высоту берега – метров десять, не меньше. Глубоко!

Тем временем, глаза привыкли к темноте, и я смогла разглядеть небольшое, наполовину затопленное, помещение с голыми стенами. Посреди подземной комнаты торчал столб, обвитый цепями. Похоже, что передо мной подземная темница. Чудеса!

Ясно, что внутрь попадали не через окно, а это означало, что где-то там, в глубине должна быть дверь, ведущая … Куда? Куда могла вести эта дверь, если не в подземный ход? Ух ты! Это вам не видения! Это уже самые настоящие доказательства! Неужели я сделала открытие?

Вдохновленная этой мыслью, я с удвоенным вниманием, принялась разглядывать свою находку, стараясь запомнить как можно больше подробностей. Вдалеке пронеслась моторная лодка, нагнав волну. Тонкие водоросли на решетке окна заколыхались, среди них что-то блеснуло. Осторожно просунув руку между прутьями, я попыталась ухватить небольшой металлический предмет. Это мне удалось, но он врос в окаменевший речной ил, так что пришлось пожертвовать двумя ногтями, чтобы выковырять его оттуда.

Моя находка оказалась симпатичным серебряным колечком, почерневшим от времени и воды. Я сунула добычу поглубже в карман и, не тратя больше времени даром, поспешила домой.

Эту ночь я спала как убитая.

За окном разговаривали. Я испуганно открыла глаза, но, увидев солнечный луч, просочившийся в комнату сквозь неплотно задернутые занавески, поняла, что уже утро. И не самое раннее – будильник показывал десять утра. Стараясь не скрипеть половицами, я подошла к окну и выглянула во двор.

Они сидели рядком на лавочке: Машка, Юрик и Вилли. Выглядели друзья так, словно их забыли покормить завтраком. Я постучала по стеклу. Они разом подняли головы и уставились на окно с испуганным видом.

Это меня озадачило. На всякий случай я посмотрела в зеркало, но ничего особенно страшного там не увидела. Надев сарафан и шлепанцы, я поспешила во двор, чтобы выяснить причины столь странной реакции на мое появление.

Друзья встретили меня гробовым молчанием.

– Эй, вы чего? – опешила я. – Это же я.

– Видим, что ты, – удрученно вздохнул Юрик.

– А почему в глазах мировая скорбь?

– Да вот решаем, сколько с нас возьмут за ложный вызов, – мрачно пояснил Вилли.

– Вызов? Кого это вы вызвали?

– Милицию, – грустно сообщила Машуня.

– Господи? Зачем? – испугалась я. – Еще кого-нибудь убили?

– Да нет, – неохотно ответил Вилли. – Не убили.

– Это из-за тебя, – снова пояснила Машка.

От неожиданности я села на ступеньку крыльца:

– А что я натворила такого, чтобы из-за меня милицию вызывать? Вы что, спятили?

– А что нам было делать?! – возмутился Юрик. – Ты пропала. Машина твоя стоит. А тут и так все кувырком. Мы уж думали…

– Погоди! – перебила я. – Меня же всего день не было! Я вчера вечером вернулась.

– Вчера вернулась, – фыркнула Машка. – А ушла когда?

– Вчера и ушла. Утром рано.

Друзья переглянулись, потом уставились на меня с непонимающим видом. Наконец, Машка задала наводящий вопрос:

– Какой сегодня день?

– Какая разница? – рассердилась я. – Вторник, кажется.

– Она думает, что сегодня вторник, – с трагическим видом пояснила Машка остальным.

– Кончай кривляться! – прикрикнула я. – Что за глупые вопросы?

– Не такие уж они и глупые, учитывая, что сегодня среда, – с усмешкой пояснил Вилли. Машка смотрела жалостливо. Я растерялась.

– Как среда? Вчера же был понедельник?

– Да нет, – вздохнул Юрик. – Понедельник был позавчера. Тебя двое суток не было.

– Вы меня разыгрываете? – с надеждой спросила я.

Машка чуть не разрыдалась, вскочила с лавочки, подбежала ко мне, пристроилась рядом на ступеньках и, гладя по руке, забормотала:

– Ты только не волнуйся, Стасенька! – И тут же, озабоченно, Юрке и Вилли, – Может, нужно было не милицию, а скорую вызывать?

Я бы не возражала. Если у меня из памяти выпал целый день, то без помощи психиатра не разобраться. Что за чертовщина? Сумасшедшей я себя не ощущала, но и объяснить ничего не могла. По крайней мере, пока.

– Слушайте, – обратилась я к друзьям, – вы там уладьте как-нибудь с милицией, а мне надо подумать. После поговорим.

– Вот и правильно! – поддержала меня Машка, делая какие-то знаки друзьям. – Отдохнуть тебе надо, выспаться. Мы к тебе завтра утром зайдем.

– Ага, с санитарами, – хохотнул Вилли.

– До этого дело не дойдет, – пообещала я, сама себе не веря.

Первым делом нужно было убедиться в том, что мне все это не приснилось. Волнуясь, как перед первым свиданием, я достала из кармана кольцо. Кроме него там обнаружилось клейкое месиво, в которое превратилась курортная карта санатория «Золотые сосны». Одним доказательством меньше. Сливу я с расстройства выкинула еще на болоте, да и можно ли считать доказательством обыкновенный плод? На нем ведь не написано, что он сорван посреди дремучего леса.

Итак, оставалось только кольцо. Ну, еще Дашины фотографии, хотя мне так и не удалось обнаружить на острове место, заснятое на снимке.

Первым делом я занялась кольцом. Не меньше часа я скребла, терла и полировала украшение, пока оно не приобрело нормальный вид.

Колечко было очаровательным. Серебряное, с эмалевыми вставками в виде листьев клевера и – самое главное! – гравировкой внутри. Причудливые буквы сплетались в совершенно неожиданное имя, и имя это оказалось мужским.

Федор.

Какой Федор? Зачем Федор? Почему? С какой бы стороны я ни зашла, как бы ни вертела в руках свою находку, никаких идей не появлялось.

Оставались фотографии.

Те, на которых был заснят странный лес, я отложила в сторону. Портрет выбивался из общего ряда. Опять мужчина. И еще одно мужское имя – Серафим. Странный взгляд серых глаз, одновременно пустой и страдающий. Но какое отношение он имел к острову? Или хотя бы к самой Даше? Я никогда ничего о нем не слышала, хотя считала себя Дашкиной подругой.

Портрет был хорош, что и говорить. Даша была очень талантливой. Но вот как снимок попал в конверт к другим фотографиям? Ведь снимала Даша неведомого Серафима отнюдь не на острове – я различила на заднем фоне типичный городской пейзаж и даже, кажется, узнала улицу.

Вопросы, вопросы, вопросы. Я не продвинулась вперед ни на шаг. Так почему же у меня ощущение, как у мухи, намертво прилипшей к паутине?

Глава 9

Окончательно убедившись, что одной мне не справиться, я приняла единственно возможное решение. Для этого пришлось слегка придушить свое самолюбие, но ему, бедному, было не привыкать.

Я сгребла фотографии в кучу, колечко для верности надела на палец и отправилась с повинной на соседний участок.

Петрович сидел на своем месте, как и два дня назад. Сколько себя помню, он всегда сидел под своей березой. В детстве мне казалось, что он и ночует тут же, по крайней мере, когда бы я ни посмотрела в ту сторону, он всегда был на месте.

Сосед не удивился моему приходу. По его лицу вообще было трудно понять, что он чувствует. В этот раз он, по своему обыкновению, не задал ни единого вопроса по поводу того, где меня носило, не стал докучать нравоучениями, а просто кивнул на место рядом с собой. Я с готовностью угнездилась на старой деревянной скамейке, но некоторое время молчала, не зная, с чего начать.

– Ты была на острове. – Это был не вопрос, скорее – утверждение. Вздохнув, я покаянно кивнула. – Нашла что-нибудь?

Я снова кивнула и протянула руку с кольцом:

– Вот это. Еще бланк санатория «Золотые сосны», но он размок и… короче, пропал.

Петрович кивнул с непроницаемым лицом, снисходительно взглянув на мою находку, – мол, чего еще ждать от девчонки, – затем встал и … ушел в дом. Пока я растерянно моргала, он вернулся и положил на стол передо мной тоненькую брошюрку, отпечатанную на принтере со скучным заголовком: «История края».

– И что мне с этим делать? – решилась спросить я.

– Читать, – спокойно ответил сосед и глубоко затянулся.

– Петрович, вы что издеваетесь? – заныла я. – Я к вам, как к человеку, а вы… Вы же все понимаете! И молчите, как партизан! Так нечестно!

Петрович взглянул на меня с искренним удивлением:

– Так я же помог.

– Чем?! Вот этим? – Я потрясла в воздухе пожелтевшей методичкой. – Ну спасибо! Этого добра и у нас в институте навалом. Это даже не смешно.

– Конечно, смешнее тащиться одной в самое пекло, – усмехнулся Петрович.

– Но ведь надо же что-то узнать!

– Кому надо?

– Ну… мне. Даше. И вообще…

Вопрос Петровича поставил меня в тупик, и я совсем расстроилась. Вроде бы сосед не сказал ничего обидного, но как-то так выходило, что я лезу не в свое дело и занимаюсь глупостями, как маленькая. В носу защипало и я, давясь рыданиями, вывалила Петровичу все свои злоключения. Закаленный сессиями профессор, точно нерадивую студентку, дослушал меня до конца, а потом устало спросил:

– Что ты хочешь от меня?

– Правду! Вот хотя бы про этот санаторий – в жизни не слышала о его существовании! А вы-то совсем не удивились, когда я заикнулась про бланк. Значит, знаете о нем?

Он слегка кивнул.

– Так почему молчите? Почему мне все приходится из вас клещами вытаскивать? Что вам, жалко, что ли?

– Да нет.

– А санаторий? – напомнила я вредным голосом и потребовала: – Расскажите!

– Нечего рассказывать. Его никогда не существовало.

– Ну, это вы врете! – возмутилась я. – Я своими глазами видела целую улицу. И бланк был, клянусь! Ну, что мне, еще раз туда сходить, чтобы вы поверили?

По-моему, Петрович испугался.

– Не нужно! – сказал он. – Дома, что ты видела, действительно принадлежали санаторию. Но он не работал ни одного дня.

– Ничего себе, – присвистнула я, но Петрович меня, кажется, не слышал.

– Затеял проект один крупный по тем временам комбинат. Когда же это было? – он наморщил лоб, вспоминая. – Лет тридцать, нет, сорок лет назад. Я тогда первокурсником был, в стройотряде отрабатывал. Вот нас всей группой на эту стройку и бросили.

Сосед надолго замолчал, так, и я испугалась, что он не захочет продолжать. Похоже, воспоминания причиняли ему боль, но Петрович старался казаться невозмутимым. Голос его звучал по-прежнему спокойно:

– Мы проработали около двух недель. В основном, отделочные работы – стройка была на стадии завершения. И тут случился пожар. Никто не понял, отчего полыхнуло. Занялось как-то сразу, все дома одновременно. Первым делом, конечно, заподозрили поджог, но виновного не нашли. Да и где искать, если почти все пострадали от огня. Несколько человек погибли, в том числе и мой друг. Наверное, мне повезло – я всего лишь обгорел немного, – проговорил он, но в правдивость его слов как-то не верилось. Никогда раньше я не видела Петровича таким несчастным. Неужели тот пожар настолько изменил его жизнь?

– Простите, что заставила вас вспоминать, – сказала я, испытывая неловкость.

– Ничего, – слабо улыбнулся старик. – Только не знаю, как тебе поможет мой рассказ.

– Пока никак, – признала я очевидное. – Но, может, вы видели что-то еще, пока там работали?

– Если ты о гиблом хуторе, то нет, не видал. Слышать, конечно, слышал. Вот, друг мой этим сильно увлекался. Много материала собрал.

Он снова подвинул мне брошюрку. Опять двадцать пять.

– Да зачем мне эта методичка? – заартачилась я. – «История края»! С ума сойти!

Петрович неожиданно рассмеялся:

– Да, знал бы Игнат, что его труд назовут методичкой.

– А что, не так, что ли? Я за семестр тонну такой макулатуры прочитала. Жесть! Постойте, – спохватилась я, заметив выражение лица соседа, – это что, ваш знакомый?

– Друг, – коротко ответил Петрович.

– Тот, что… там, на острове?

– Слава богу, нет. Но после пожара Игнат всерьез заинтересовался Островом. Попробовал систематизировать все слухи и легенды.

– Разве слухи можно систематизировать?

– Конечно, если выделить те, что имеют под собой реальную, задокументированную основу.

– И ему это удалось?

– Вполне. Только вот с изданием были проблемы. Академия наук зарубила материал, как антинаучный. Типографии заломили непомерную цену. Но Игнат уперся, издал книжку за свой счет. Ее заметили. Несколько раз печатали в журналах, пару раз даже за рубежом – в Германии, кажется, и у японцев.

– Круто.

– Да нет, – покачал Петрович головой и так глубоко затянулся, что кончик папиросы вспыхнул особенно яростно, – ничего хорошего из этого не вышло.

Продолжать он не стал, но я все же решилась спросить:

– А где сейчас этот Игнат?

– Умер, – ответил Петрович таким тоном, что до меня сразу дошло – тема закрыта. Честно говоря, мне показалось, что сосед сейчас попросит меня уйти, но вместо этого он сказал: – Ладно. Я расскажу тебе кое-что. Но учти, тому, что ты услышишь, нет доказательств.

Я усмехнулась:

– После того, что я видела на острове, я не слишком нуждаюсь в доказательствах.

Все началось с Пугачева.

Едва услышав имя легендарного разбойника, я была почти разочарована: этой байкой на Кордоне не удивишь и малышню. Однако, выяснилось, что с Пугачева все действительно только началось.

В начале 1840-х годов в наши места занесло двух беглых крепостных. Звали их Яшка и Степка Шороховы. На ночлег они остановились у одной старухи, так как никто больше не пустил – чужих здесь не больно жаловали.

Денег хозяйка с них не взяла, попросила дров наколоть, да воды натаскать. Парням оно и в радость – силу-то девать некуда. А уж вечером, как спать ложиться, старуха вдруг разговорилась. Да так, что постояльцы сперва решили – бредит.

Поделилась хозяйка, что в молодости была полюбовницей пугачевского атамана. Тот увез ее силой, да так при себе и оставил. Когда войско Пугачева разбили и за остатками армии гнались царские войска, часть награбленного золота пришлось спрятать. Золото зарыли как раз в этих местах.

– А много ли золотишка? – в шутку спросил Яшка, подмигивая брату: мол, старая-то вовсе с глузду съехала.

– Много, – закивала старуха. – Четыре бочки. И еще серебра десять возов, да утвари всякой мешка три.

Степан посмотрел на убогие стены и спросил с усмешкой, мол, что ж себе богатства не взяла?

– К чему мне оно? – искренне удивилась старуха. – Поначалу то оно, конечно, мысли всякие были, да все удобного случая ждала. А потом и ни к чему стало.

– Да ты, небось, просто место забыла, – подначил старушку один из братьев.

Старуха поджала губы:

– Место помню, из ума еще не выжила. Да и приметное оно – дерево там растет огромадное, да раздвоенное, как ухват. Видели, небось?

Братья вразнобой закивали, переглядываясь. Поверить в такое им и в голову не приходило, да вроде старуха не шутила. Куда в ее годы шутки шутить?

– Что ж ты первым встречным такие секреты рассказываешь? – упрекнул Яшка. – И не боязно?

Старуха рассмеялась звонко, по-девичьи:

– Чего ж мне бояться, коли смерть и так в затылок дышит? А золото что ж? Его в могилу не уволокешь. Вы ко мне со всем уважением, ну так и я вас уважу. – И зыркнула на них так остро, пронзительно, что Яков перекрестился:

– Ну, чисто баба-яга!

Хозяйка усмехнулась неизвестно чему и продолжала:

– Молодые вы еще, нетерпеливые. Глядишь, вам эти богатства пригодятся.

И так она это сказала, что даже Степка понял: нечисто с этим золотом, ох, нечисто.

– Так у тебя, небось, свои дети есть, или там внуки, – попытался он отбояриться от щедрого подарка, – им и оставь.

– Нет никого, – отрезала старуха. – а кто и был – померли. Одна я доживать осталась.

Старуха еще повздыхала, повозилась на печке и уснула. Братья вышли на двор, долго судили-рядили, и сговорились поутру сходить, проверить. Так, на удачу. Чем черт не шутит? Ночью-то идти побоялись – места незнакомые.

На зорьке в лес отправились. Дерево быстро нашли – как не заметить этакую оглоблю? – а вот ни серебра, ни золота под ним не оказалось, зря только заступом махали. Только братья не сильно расстроились, мало ли чего старуха наболтала, а Яшка так и вовсе обрадовался: все ему чудилось, что клад этот проклят, а старуха и вовсе ведьма.

Так или нет, узнать не пришлось – старуха к утру померла. Родных у нее и вправду не нашлось, так что по всему выходило, что дом ее теперь ничей. Домишко, конечно, плохонький, но все крыша над головой, а с хорошими руками – и вовсе хоромы.

Братья благодетельницу похоронили и в доме поселились. В деревне не удивились. Старуха жила отшельницей и людей сторонилась. За столько лет никто про нее ничего не узнал. Парней признали за дальнюю родню, а к родне какие вопросы?

– Вот так всегда и бывает, – с умным видом перебила я, – все эти разговоры про клады – одна пустая болтовня.

– Кто сказал, что пустая? – прищурился Петрович. – Я еще не закончил.

Прошло несколько лет. Яшка подался в город, на заработки, а у Степана и в деревне дела в гору пошли. Вначале лесной промысел наладил, потом и вовсе руду отыскал, место застолбил.

– Руду? В наших краях? – ну, это вы хватили!

– Это сейчас здесь ничего нет, а тогда и вправду был на острове рудник, документы есть, – возразил Петрович. – Земля у нас богатая, не мне тебя учить. А там болота, сама видела. Рудник Степкин не сказать, чтоб шибко богатый оказался, но на его век хватило. Он еще поднатужился – построил железоделательный завод, так оно дороже выходило, чем просто сырьем торговать.

– Завод? На острове? – уточнила я с недоверчивой усмешкой.

– Да нет, в другом месте, – улыбнулся в ответ Петрович, – ближе к городу, так ему дешевле выходило. А на острове он построил себе резиденцию. Все чин по чину. Не сразу, конечно, лет через десять. Он к тому времени здесь полным хозяином был.

– Оборотистый черт! – вздохнула я с легкой завистью. – Вот ведь какие люди были! Не то, что нынешние олигархи. Тем лишь бы копейку урвать на халяву. Все недра перелопатили, козлы.

– Ты погоди в ладоши-то бить, – осадил меня Петрович. – Степка Шорохов ничем не лучше нынешних Абрамовичей да Прохоровых.

– Да как же так? Он дело наладил, завод, все такое…

– А на какие шиши, позволь тебя спросить?

– Ну, как же… – Я нахмурилась, вспоминая. – О! Он же лесом торговал!

– На этом много не заработаешь, – усмехнулся сосед.

– А как же тогда… Дом, что ли, продал?

– Да какой там дом – хибара. Эх, ты! Голова. Про клад забыла?

– Ничего не забыла, – обиделась я. – Сами сказали, что его не нашли.

– Это не я сказал, это Степан брату сказал.

– Выходит, соврал? – ахнула я.

– Выходит, – развел руками Петрович. – Клад Степка той же ночью вырыл и перепрятал, а брату еще с вечера в питье сон-травы подсыпал, чтобы спал крепче.

– Так он, может, и старушке помог?

– Не знаю, может, и помог. Уж больно вовремя она умерла.

– Странно, что брат не потребовал свою долю, – проговорила я задумчиво. – Должен ведь был узнать, что брат в одночасье разбогател.

– Про это мне ничего не известно. Пропал брат.

– Может, Степан и его тоже… того.

Петрович не ответил.

– Странно, что от всего богатства ничегошеньки не осталось, – вздохнула я. – И про заводчика этого, Шорохова, я никогда не слыхала.

– Ну, это не показатель, – усмехнулся Петрович. – Что до усадьбы – сгорела она. Дотла. Видать, сильно грешен был Степка: как-то, во время грозы, в усадьбу ударила жуткая молния, барский дом вспыхнул, как спичка. Оглянуться не успели – остались одни головешки. Только, до той поры Степан еще много чего натворить успел.

– Так это еще не конец? – искренне удивилась я.

– Скорее, начало.

Бывший крепостной превратился в богатого помещика. Деньги и в ту пору открывали многие двери – Степан стал вхож во дворец. Но все ему было мало. Скоро поползли слухи о подпольном монетном дворе Шорохова. Да что там слухи – об этом говорили почти в открытую. Рассказывали, что как-то, дипломатично проиграв императрице в карты и расплачиваясь новенькими целковыми, нарвался пройдоха на прямой вопрос: забирая выигрыш, та спросила: «Какими деньгами платишь, Степушка, твоими или моими?». Находчивый Степан с поклоном ответил: «Все твое, матушка, и мы, и работа наша».

Императрица осталась довольна или только вид сделала, а Шорохов осмелел. Прикупил заводы и земли на Оке. Власть его была огромна.

Однако вскоре Степан заскучал, не хватало ему острых ощущений, вот и увлекся оккультизмом, даже в тайный орден вступил, но покоя не нашел.