Электронная библиотека » Лара Галль » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 27 марта 2014, 04:09


Автор книги: Лара Галль


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

перед выбором ставить нельзя…

вернее, просто бессмысленно,

потому что человек не будет выбирать между тобой и кем-то,

а будет выбирать между тобой и собой,

и всегда-всегда выберет себя,

потому что иначе быть не может…

а если все же кто-то когда-то выбирает тебя, а не себя, то это временно, пока не наберется от тебя достаточно сил, чтобы быть собой, и тогда возьмет реванш…

неизбежно…

ультиматумы ставить нельзя…

но это всегда кратчайший способ покончить с чем-то, на обрыв чего не хватает воли.

Вспомнился вдруг евангельский сюжет о женщине, страдающей кровотечением.

Там, в сюжете, некая страждущая бросилась к Христу, когда он шел исцелять больную девочку. Женщина прикоснулась к Его одежде и была тотчас исцелена – как и загадала себе втайне. Но девочка в тот же миг умерла, словно больная перехватила то, что предназначалось не ей.

У Иисуса тогда хватило сил и девочку воскресить, и женщину не обескуражить.

У Него как-то всегда выходило хорошо для всех, Его хватало на всех. Тогда. А сейчас? Почему сейчас нельзя сделать так? Чтобы были довольны и счастливы все? Почему?

…Исполнившая свой затейливый перформанс Любовь умирала – устроив себе хоспис у меня в груди. Нашла место…

Я понимала все и одновременно не хотела ничего понимать.

…Отчаялась вникнуть в полученные письма, закрыла программу, выключила компьютер. Сидела и смотрела невидящим взглядом на оставленную отцом газету. Ту самую. По объявлению в ней я позвонила, и пришел Сергей.

Пап всегда покупал этот дурацкий «Шанс».

Вычитывал объявления, что-то отмечал карандашом, куда-то звонил.

Мне газета была неприятна – от объявлений разило энергией суетности и запахом расчетливости. Иногда попадались трогательные и наивные буковки, сообщающие о потере щенка или взывающие о хороших руках для котенка. Но мощный поток стремлений сбыть подороже ношеные вещи и сиженные стулья удручал.

…Потянула к себе газетный лист.

«Бесплатные объявления принимаются по телефону 800–000. К бесплатным объявлениям не относятся…»

Что ж, пленка-хроника перемотана назад, на три дня. Ничего не было. Я дам анонс в эту смешную газету. И посмотрю, что из этого выйдет.

«Хотите, я выслушаю вас?» – продиктовала я текст объявления на автоответчик редакции, указав свой телефон и электронный адрес.

«Хотите, я выслушаю вас» – вот так, и не меньше. И не подумала, что это может привлечь кучу психов… впрочем, Бог миловал, мне повезло с первого раза.

Глава 2

МАША

Горьким, горьким обещает быть этот день, я чувствую. И то, что хочется с утра кофе без сахара с горьким шоколадом, – лишь отзвук уже взятой где-то ноты – горьковато-серебристой, как запах «Diorissimo». Йолки, сто лет не ношу запахов от Диора, откуда выплыло только…

У меня сессия, лекции через час, до Фонтанки ходу – минут сорок. Пойду пешком. Не на работу же, туда лучше на своей «бэшке» приезжать, имидж блюсти… Но накраситься надо все равно. Ресницы удлиняющей тушью вывести – ощетиниться стрелами: не тронь меня, уколешься. Вру ведь… а может, и не вру…

…Стоило шагнуть из парадного на улицу, как высокий парень останавливает:

– Привет, не узнаешь?

Честно всматриваюсь: смугловатое лицо, встревоженные глаза… Вдруг догадалась, что меня спутали с кем-то, пытаюсь объяснить, что просто похожа, и…

Но парень говорит:

– Вот, посмотри, какие замечательные вещи у меня есть, – и наклоняется к своей несуразной сумке уличного торговца.

Тупо смотрю на красно-серую шелестящую шкурку, набитую никчемным товаром. Черт, ну как не заметила…

Видимо, слишком пристально всматривалась в лицо, ища приметы вестника своего мира.

Всегда я так… и эти наивные ухищрения… коммивояжеры, тоже мне еще. Бормочу извинения, и прочь. Фу. Вот тебе и макияж «не тронь меня».

Несусь по улицам под адреналиновый аккомпанемент, цепляясь отчаянно взглядом за серую Неву в розовато-черных стенках набережной, за отвесные каменные восторги, за наивно-порочные рекламные щиты…

Десять длинных пролетов лестницы, унимая сердце – по коридору, войти, встретить его взгляд – длинным гвоздем в висок – сесть и не поворачиваться, и не смотреть, не смотреть на него, довольно присутствия, избыточно, более чем, снести бы хоть это…

Отбыть в аудитории свою каторгу, свою Голгофу негласной любви, кому есть до нее дело, у каждого своя мука в горле… у кого мука, у кого злость, у кого маленькая пакость…

В перерывах пить кофе, говорить, говорить с ним, укалываясь о созвучия.

Егор – необычное имя. Он сам – необычный, но очень, очень знакомый, словно с детства, словно до рождения даже знакомый…

Тоже второе высшее захотел получить, тоже психологическое, тоже заочно… так и оказались в одной группе… и теперь весь день – мы вместе, а вечером…

Вечером вслепую домой – ноги дорогу знают – и крутить в голове вечный сюжет, где он и я, и больше никого.

Только так не может быть… и хотя именно в этом застывшем кадре для меня сейчас сосредоточен весь смысл, все-таки нужно жить какую-то иную жизнь, стараясь, чтобы не тряхануло никого, не снесло карточный домик, не развеяло надежд…

Есть Влад – муж, есть дочка, еще маленькая, есть его родители, плотно притороченные к нашему быту…

Черт… как же я умудрилась прожить столько лет и ни за что не зацепиться в этой игре, кроме любви. Почему я не чувствую себя женой, матерью, профи, а представляюсь себе только вирусом в своей же горячечной крови…

И вечный мотив нескончаемого монолога – обращения к Владу: «Ну почему ты не искривишь пространств, не сотворишь миров, не откроешь порталов, чтобы приблизиться ко мне до слияния и потери себя? А ведь это так просто, ведь тогда никто меня от тебя не оторвет, ни Егор, ни кто другой, ведь ты – Мужчина, а это почти что Бог…»

Стоп, вот, нужно зайти в «Унцию» за чаем.

…В крохотной чайной лавке пахнет покоем.

У конторки девушка подписывает коричневые бумажные пакетики для чая. Настоящую перьевую вставочку окунает в черную тушь, выводит затейливо название. Слышится, будто стонет тонкая сталь пера, сочатся буквы, выпевая названия – да какие: «Нюрнбергский приход», «Зеленая зима», «Белое рождество»…

…Почему он никак не может понять, что мне нужны не шубы-брильянты-букеты, а его готовность чувствовать меня, понимать, ловить настроение…

…Почему муж Лики – сестры – понимает ее, греет, оберегает ее внутренний мир, не давит, а Влад холоден и властен, даже когда говорит «люблю»…

И почему Егор понимает с полуслова, когда мне плохо, отчего плохо, и всегда – всегда! – знает, как это поправить…

и как мне жить дальше с Владом, под его холодным прессингом, если Егор – вот он, только и ждет кивка, чтобы увести с собой, но…

Но дочка, но Влад, с которым все длится этот поединок непонимания… куда я от них?

…Почему меня совсем не замечают обе продавщицы? Уже два человека, зашедшие в лавку позже, купили невесомые пакетики с чаем и ушли, а я стою, словно невидимая, и никто не обращает внимания.

…Ищу в зеркале свое отражение, чтобы убедиться – тут я, в этом самом месте. Кажется, сейчас заплачу… или сорвусь и нахамлю, кину сумкой в витрину, разобью склянки с чаем, вот сучки надменные в роли продавщиц, ну хватит уже, или я начинаю скандал «Позовите главного!!!».

Открывается дверь, с улицы заходит девушка, снимает пальто и оказывается третьим продавцом.

Обращается сразу ко мне. Держусь из последних сил, говорю ровно. Отвешивает по унции каждого названного чая, кладет в коричневый бумажный с веревочными ручками пакет и спрашивает других барышень, где, мол, их фирменные «Правила заварки чая».

– Буклетов осталось мало, – громко шепчет ей одна из девиц, – не всем кладем, а только при больших покупках.

Девушка строптиво вскидывает подбородок:

– В этот пакет я хочу положить «Правила…»!

И положила – три.

Переизбыток, чтоб не жаловалась, да? Не тронь меня ни вниманием, ни невниманием, не тронь, я хочу пройти, не касаясь, туда, где мне станет хорошо.

Шагаю из чайной лавки в перламутровую вечернюю морось, вдруг навстречу высокий парень. Протягивает руку ладонью вверх:

– Дайте мне, ради Господа, денег.

Спокойно так, с достоинством говорит и ждет, пока достаю из кармана что осталось – сто и десять, и даю.

Начинает благодарить складно и громко. Черт… Качаю головой – пустой и гулкой – иду прочь. А лицо у него, как у помешанного из достоевских описаний. Таким, как он, можно меня трогать – их касания не ранят.

Захожу в книжный купить новые рассказы старого Брэдбери. Почему-то худой очкарик-продавец вынимает у меня из рук книжку в твердой дорогой обложке и подает взамен такую же в мягкой, вдвое дешевле. Я почему-то не возражаю и даже не озадачиваюсь, как обычно: «Выгляжу нищебродкой?»

Выхожу в фонарный свет, бреду, думая, чем же Брэдбери напоминает Оруэлла. Надо спросить у Егора, он понимает такое.

Навстречу размашисто шагает парень в черном. Останавливается, резко шлагбаумом поднимает руку, преграждая путь, и строго так:

– Возьмите ручку, это – Паркер!

Но я прохожу, не замедляя хода, как-то сквозь. Обтолпили меня ангелы сегодня, йолки, притягиваю юродивых – так пахнет несчастье, что ли?

Машина Влада стоит у парадной, значит, он дома, хотя сам предложил этот месяц пожить отдельно и разобраться в себе, но завтра суббота, он поведет дочку гулять-развлекаться, а я… Нет, лучше сейчас не думать о Егоре, сейчас нельзя.

Вхожу в квартиру и сразу попадаю под прессинг Влада.

Он ничего плохого не говорит, не выказывает недовольства, от него просто поле такое – давящее.

Я что-то щебечу – такое, внятное ему – стараясь не упоминать лекции, потому что он был против этой затеи и нехотя дал деньги на обучение после своих многочисленных «Тебе это надо?!».

– Почему у тебя нет нормальных туфель? – вдруг спрашивает.

– Нормальных?

– Классических. Лодочка на шпильке. Черные, лакированные, например.

– Я не люблю…

– Неважно, – прерывает, – у тебя есть самые разные туфли: прикольные, оригинальные, уродливые, смешные, но нормальных нет. Купи завтра.

– Зачем?

– Чтобы были, – он произносит это тихо, по слогам, – в гардеробе должны быть классические черные туфли. Так надо.

– С чем их носить?

– Воооот… у тебя два шкафа одежды, но нет нормального вечернего платья.

– Я не люблю униформу.

– Неважно. Значит, завтра – туфли и платье, такие, что понравятся мне, а не те, что захочется купить тебе.

– Но у меня завтра весь день занятия.

– Хорошо. В воскресенье поедем вместе и купим. Не забудь скидочные карточки.

Черт. Черт-черт-черт! Ненавижу вместе. Скидочные карточки, угу.

Падаю, наконец, в кровать, оставив Влада и дочку перед телевизором.

Какое счастье, что неделю назад он согласился пожить месяц раздельно – «чтобы ты смогла определиться, чего хочешь от брака, что готова вложить и какие дивиденды иметь».

Я все еще «определяюсь», но зато вот такие вечера, когда он приезжает за дочкой на выходные и ночует, будут пока всего раз в неделю.

Надо уснуть до того, как он придет в спальню. Не хочу ничего. Никакого секса. Нет. С ним – нет. А с кем – да? Сейчас ни с кем. Не тронь меня.

Такой день сумасшедший. И раньше случались такие встречки фриковатые. Но многовастенько для одного дня. Обычно я в ладу с людьми и вещами.

…Гадски неблагодарной чувствую себя, оплакивая свой день, ведь все у меня есть, все хорошо.

Однако черные узоры железного кроватного изножья маячат перед глазами в размытом фокусе слез. Все заслоняет собою тупой и непреклонный экран тоски, от которого не отвести души.

Душа упрямо таращится лишь туда, в никуда, а ведь ни обетования, ни намека на лучшее дано ей не было, все по-честному, да и перрон прибытия сбывшихся чаяний заброшен с позапрошлой эры…

Манящая, ускользающая тоска изнуряет попытками заманить ее в слова, запереть в пределы пережитого, измерить временем, избыть чувством, улестить имеющимися благами…

Шаги Влада, хватаю книжку, раскрываю.

– Читаешь? – спрашивает, развязывая пояс халата. – Неужели это так интересно? Интересней, чем жить?

Йолки… какая тоска…

«Тоска неуловима, – рассказывал сегодня Егор, был часовой перерыв между лекциями, пили кофе в „Марко“, – тоску можно отогнать алкогольными мистериями, когда вино тяжелой кровью переливается в тебя дионисовой инфернальной тоской. И ты причащаешься божеству, обреченному на смерть, а божество причащается тебе, смертному. И на какой-то миг вы делаетесь равны, вы делаетесь одним, и пьянит не столько „гидроксильная группа“, сколько взятая напрокат божественность, твое царственное небрежение временем и пространством».

«Всякий пьяный – немножко Бог», – улыбнулась я.

Влад тихонько захрапел. Вот и славно, не тронь меня, не… да что ж такое! Но неужели ж у меня нет права на мое собственное тело, которое не хочет, не хочет, не хочет никакого вторжения!

Тоска… Господи…

Тоска легко и послушно тает от молитвы. Когда вдруг выдыхаешь из себя гениальную артикуляцию очередного полупрозрения души, и тебе делается хорошо. Пока отзвук слов несет свои волны вверх, пока иронично дивятся на причуды твоих помыслов окрест и там, пока не затихнут последние колебания потревоженной природы, тоска не сунется к тебе.

Но уляжется все, и серым ангелом станет она на пути. Повторов она не боится, она помнит все пережитые сполохи, мутирует быстро и безошибочно, она провоцирует тебя на новые молитвы, на новое расширение души. Она никогда не насытится, как око зрением, как ухо слышанием.

Тоска.

Вечный отсыл к высшему, как бы счастлив ты ни был. Как бы несчастлив ты ни был.

Вечный драйв куда-то во тьму внешнюю, чтобы отпрянуть, отскочить, внять инстинкту, хлебнуть света, жизни, потому что жить как-то надо.

Надо жить. Ненавижу.

…Вдруг ощутила, что больше не плачу.

Заметила лежащую на прикроватной тумбочке газету объявлений. Влад ищет подержанную иномарку для папы? Раскрыла наугад, увидела: «Хотите, я выслушаю вас?», телефон и даже e-mail, надо же.

Что за… странно… очередная завлекалка на психотерапию? Позвонить, что ли… любопытно… завтра позвоню… нет, сейчас.

Глава 3

ЛЕРА

Первый звонок раздался в пятницу, в десять вечера. Сразу поняла, что это по объявлению – как-то всегда интуитивно знала, кто звонит.

Медлила, было страшно. Но решилась, потянулась за трубкой, поднесла к уху.

– Здравствуйте, это вы давали объявление о… разговоре?


Голос женский, дыхание неровное.

– Да, здравствуйте, – просигналила голосом: «Не бойся, мне самой страшно, мы на равных начинаем игру, но играем не друг против друга, а просто в четыре руки».

Звонившая уловила сигналы и немного успокоилась.

– Я… я хочу сделать заказ… черт, нет, не так, я хочу попросить вас… словом, мы могли бы встретиться? Скажем, завтра вечером… нет, послезавтра лучше, давайте утром, пока муж будет на тренировке… Вы любите зеленый чай? В японской кофейне на Московской – подойдет?

Я и не знала, что в нашем городе есть японские кофейни – два года дома почти безвылазно. Нонсенс какой-то – Япония и кофе. Я и кофейня, с ума сойти… И люблю ли я зеленый чай?.. Надо что-то ответить девушке. Или это женщина? Голоса моложе тел.

– Извините, я почти не выхожу из дома последние два года. Но вы приезжайте ко мне, это в центре, угол Поклонной и Садовой.

Смятенное молчание в ответ. Представила себе, о чем думает девушка: идти к кому-то в домок – вдыхать первый густой запах чужого бытия – унылые тапочки – задохлая сантехника – жидкий чай или дешевый кофе – напряженность первой пристрелки узнавания… или наоборот – чисто, просторно, дорого, высокомерно.

Или еще как-то – но это все равно поход на чужую территорию. Но я ничем не могу помочь. Выбирать тебе. Если решишь вступить в игру, то приход ко мне домой – это ценз.

– Вот йолки, – она тянула «й» так долго и смачно, насколько это вообще было возможно: «йййййолки», – извините-радибога, я приеду, – девушка решилась: – Завтра в одиннадцать утра. Продиктуйте точный адрес, пожалуйста.

Попрощались, так и не назвав своих имен. Словно игра предполагала анонимность.

Это авантюра чистой воды – я себя не узнавала, но не хотела задумываться ни над чем.

О Сергее сказала себе: «Его не было. Не было. Потому что так не бывает».

Сюжет с ним, едва обозначив царство вдали на нежном горизонте, стаял вдруг, как морок, оставив после себя мучительное чувство припоминания зыбкого сна. Но это ощущение было временно.

А тогда шалая энергия несбывшегося бытия сменила направление и выстрелила в идею. Идея пала к моим ногам. Я подняла, расправила. И дала объявление в нелепую газету.

В одиннадцать утра все было готово к приходу гостьи. Пап был послан за кофе, минеральной водой и зеленым чаем. В дорогой супермаркет. Вернулся с малым уловом: пятьдесят граммов молотой арабики и пятьдесят граммов длинненьких былинок зеленого чая. В том же супермаркете купил сто граммов пахлавы. Лакомство состояло из тончайших перевитых жгутиков теста с фисташками внутри. Тяжеленькая пахлава – на сто граммов всего два кусочка загадочной тестяной плоти Востока… На этом деньги кончились.

Достала две чашки костяного фарфора. Белые, без всяких золотых каемок и розовых цветов – пусть будет изысканно хотя бы на столе.

В одиннадцать никто не позвонил. Пап тактично ушел к себе в квартиру, оставив входную дверь незапертой.

Одиннадцать десять. Тишина. Кот соскочил с колен, потянулся, вышел в прихожую. Сел и уставился на дверь. Повернулся ко мне и медленно прикрыл глаза. Я вдруг поняла – девушка там, за дверью. Не решается позвонить.

…Интересно, как рождается в нас такт? Как возникает посыл предупредительности? Когда спешишь на помощь, прежде чем об этом попросят? Почему импульс отзывчивости рождается в одних и беспробудно спит в других? И чем его усыпить, если тобой злоупотребляют давно и успешно? Фу, как некстати на меня нашла философичность… или я просто робею момента и медлю…

«Может, я обречена носить в себе излишек такта? Может быть, моя душа нужна для баланса? Чтобы уравновесить чужое хамство и наглость? И мой диагноз – лишь внешняя ипостась выпитости и измученности душевной?» – Я рассеянно тасовала слова и мысли, смешивая их во взвесь незамысловатого утешения.

Кот простерся на дверной обивке, поскреб ее коготками и подал голос, требуя его выпустить.

– Пожалуйста, откройте дверь Кафке, ему нужно погулять. Там не заперто, – решилась я наконец.

Дверь открылась, Кафка важно вышел, не глянув на гостью. Девушка еще помедлила по ту сторону двери, наконец, решительно толкнула ее и шагнула в прихожую.

«Ей пахнет котом. Ненавижу свою квартиру».

Девушка, взглянув, быстро прониклась степенью моей беспомощности и постаралась не выказать жалости даже взглядом.

– Привет. Кафка – самое имя для такого кота. Я – Маша. А ты?

«А я? Кто я? Что за ступор идиотский? Я просто могу назвать свое имя. Меня же не на Страшном суде спрашивают, кто я. Вот у индейцев все имена описательные. Какое бы у меня могло быть индейское имя? А у нее? Маша… какая-нибудь Танцующая-с-волками. А я – Танцующая-только-во-сне».

Я улыбнулась, взглянула на девушку.

– Извини. Знаешь, о чем я подумала? Смешно. Если бы мы были индейцами, тебя бы, наверное, звали Танцующая-сволками. А меня Танцующая-только-во-сне. Атак я просто Лера. Но это не от слова «холера» и не от слова «холерик».

– Вот йолки, я и не думала про холеру, – Маша улыбнулась ярко, искристо, – мне пришло в голову пафосное «лира». И, вижу, у нас получится разговор.

Скинула туфли, курточку, прошла в кухню, прихватив с собой сумку. Чем-то шелестела, звякала, открывала скрипучие дверцы буфета. Я не вмешивалась. Смотрела на сброшенные легкие туфли.

Слишком чистые для прогулки. Значит, девушка Маша приехала на машине. На своей. Да, на своей машине. Это такая маленькая серебристая «тойота», как в телевизоре. Маленький джип. Родители – нет, муж – купил ей джип, потому что так безопасней. Как там в рекламном слогане? «„Тойота“ – управляй мечтой!» Угу. А то мечта управится с тобой. Для баланса.

Маша вошла в гостиную, неся горячий чайник. Поставила, оглядела стол, вышла. Вернулась, неся стопочку беленьких лоточков – в такие фасуют нарезки в супермаркетах. Стопочку венчала крошечная корзинка с чем-то непонятным. Лоточки, лаково блестя пленкой, легли на стол, образуя некий ребус, несложный и радостный.

Маша надрывала длинными ногтями скрипучую тонкую пленку, обнажала тонкие овалы сыровяленой колбасы, желтый веер сыра, оранжевые распластанные солнца нарезанной соленой форели. Какой-то шершавый хлеб, порезанный ровно-ровно. Я даже потрогала его пальцем. Тепловатый.

– Это чиабата, – сказала Маша, – итальянский хлеб. Его пекут прямо в магазине.

– А это? – Я тронула странную корзиночку.

– Это физалис. Вот смотри, как чистить, – Маша легко развела сухие лепестки, обнажив оранжевую крепенькую ягоду. Отогнула лепестки вниз, получился цветок.

Я взяла эту диковину и положила на ломтик форели.

– Мне нравится, – заметила Маша, – оранжевое на оранжевом, разделенное сухими лепестками цвета паутины…

Она помолчала. Потом взялась за чайник, наполнила тонкие чашки. Чай почти не имел цвета. Почти не имел вкуса.

Но он отсылал ко вкусу, и в этом был смысл, потому что, пока ты думаешь о вкусе, гадаешь, есть ли он вообще, чай уже начинает свое действие, разыгрывает свою мистерию в теле, добираясь и до души…

Пили чай, не касаясь пока еды.

Маша не рассматривала комнату, ни явно, ни украдкой. Каким-то образом понимала, что меня это смутит, и глядела на стол, в чашку, на меня. Заметила фисташковую пахлаву. Улыбнулась. Взяла двумя пальчиками хрупкую сахарную вязь.

– Хороший выбор. Пользуешься доставкой продуктов?

– Нет, пап сходил. Он живет в соседнем подъезде.

– А я пользуюсь иногда доставкой. Когда устаю очень на работе. Я работаю в «Юнион-папир». Немецкая компания. Бумага. Много разной бумаги, которая нужна всем, йолки, сколько же им нужно бумаги… А сейчас у меня еще и сессия – второе высшее получаю. Заочно.

Помолчала.

– Знаешь, почему я позвонила? Я не очень люблю говорить. Я люблю думать и делать. Но я очень давно молчу. А сейчас… йолки, с чего ж начать-то… словом, у меня есть сестра. Она замужем уже десять лет. И вот наступает у них кризис в отношениях, давний, в общем-то, кризис, и они решают пожить отдельно.

Муж живет в одной из их квартир уже с месяц, а она с дочкой в другой. Черт… – она оглядела комнату, – ну, такой уровень жизни – две квартиры есть, бывает, да. «BMW» «семерка» у нее, даренная мужем, и все вообще хорошо со стороны материальной. Муж не бандит, просто в бизнесе понимает. Только в нем и понимает, йолки…

В общем, они живут отдельно, примеряя жизнь друг без друга.

Ей хорошо – очень хорошо! – жить одной, ибо муж жутко ее напрягал, и эмоционально не утолял, и любовь к ней выражал… ну, скажем, «материальными ценностями». Мог себе позволить.

Сестра работает, но еще и учится на заочном. И вот, подходит время сессии, и в группе появляется новый парень – на шесть лет моложе нее. Парень наблюдает за сестрой пару дней и вдруг признается ей в любви!

Причем признается в таком стиле и манере, что выдают в нем Поэта.

– Пишет ей стихи с признанием на тонкой бумаге нервным почерком? – спросила я, разрывая липковатые лепестки физалиса.

– Черт… откуда ты знаешь?

– Просто представила, – пожала плечами, – а она что же?

– Ну, она теряется. Она не готова ни к какому флирту, роману, устала от семейного кризиса, и ни на какие новые отношения просто нет сил. Не тронь меня, короче.

Но… начинают они все-таки встречаться, и она просто фигеет от сходства, от того, что он на нее настроен полностью и точно, понимает ее как никто и превозносит до небес… и сестра решается сказать мужу, что все для себя уже поняла и хочет развода.

– О Господи, – я вздохнула, – и муж, конечно же, развода не хочет.

– Не хочет, гадость такая. Но он всегда раньше говорил ей, что если она вдруг вознамерится уйти, то он ни за что не станет ее удерживать. Полтора года назад… – тут Маша вдруг резко замолчала. – Черт, я так не могу, Лера. Давай сначала. Все, что я сейчас тебе рассказывала, – это ни о какой не о сестре. Это обо мне. Просто мне было трудно говорить от первого лица, вот я и придумала себе «сестру».

То есть не так… у меня есть сестра на самом деле, но у нее своя история, а у меня своя. Ну вот, я тебя запутала… – огорчилась Маша.

– Нет-нет, – я даже вскинула ладонь, – я почему-то понимала, что ты говоришь о себе. Ты как-то так волновалась, что я поняла: речь о твоей жизни. И я поняла, что у тебя действительно есть сестра, и что вы похожи с ней, да? Старшая сестра?

– Уффф… да, – Маша устало улыбнулась, – старшая. И похожая. И два года назад она тоже пыталась уйти от мужа. Но тот не отпускал – держал, как мог: слезами, мольбами. И вот тогда мой муж сказал: «Не думай, что я стану за тебя держаться. Захочешь уйти – собирай чемодан и прощай, милая!» Вооооооот… Слышать это было унизительно. Я не нашлась что сказать, но, кажется, с того момента что-то во мне надорвалось. У нас и тогда уже были напряги. Но это были такие, полудетские напряги. В них было много страсти, понимаешь? Весь этот нынешний кризис, холодный, жесткий – он зачался тогда, от его слов «не стану за тебя держаться». Фу, гадость, гадость!

– Ты говори, говори.

– Да. На чем я остановилась… Да, вот. Черт возьми, стоило мне после встреч с этим мальчиком – его Егор зовут – вчера сказать мужу, что я все для себя поняла и хочу развода, как он – нет, ты подумай! – начинает вести себя так же отчаянно, как муж сестры. Увозит меня силком из моей квартиры туда, где живет сам, забирает телефон, не выпускает из дому.

– Как это силком? Связал и понес?

– Нет, ну что ты, это же не кино, – Маша взглянула чуть укоризненно, – приказал собрать вещи, взял меня за руку, усадил в машину и увез. Ребенка еще раньше отвез к бабушке. «Силком» – потому что я не хотела ехать к нему и сказала, что не хочу, не поеду, но у меня не было никакой воли к сопротивлению, не было сил. Совсем. Черт. Так вот бывает.

– Не было сил – это я понимаю, – усмехнулась я.

Маша взглянула тревожно:

– Ты о своей болезни, да? Что у тебя?

– Говорят – рассеянный склероз.

– Прости, я не…

– Перестань. Я уже давно… Ты рассказывай. Что дальше было?

– Да, извини. Сегодня утром, пока он спит, я проскальзываю в ванную, прихватив его мобильник, запираюсь и звоню сестре. Прошу поехать в институт, найти Егора и сказать ему, что я дома заперта и без телефона, а то он сойдет с ума от беспокойства, а номера его мобильника я, естественно, не помню наизусть, кто ж такое помнит, йолки…

– И что сестра? Помогает?

– Подожди, дай я дорасскажу. Тут в дверь начинает сильно стучать муж. «Открой! Открой, я сломаю дверь…» – и тут она заплакала.

Я не знала, что говорить и нужно ли…

– Гад, гад! Мне стало страшно – веришь? Я испугалась того, с кем прожила десять лет, кому родила дочку, кого любила, кто родной человек мне. Испугалась так, что дрожала и почти ничего не соображала. Мне сделалось дурно и хотелось просто подчиниться, послушаться, лишь бы от меня отстал этот страх. Открыла дверь. Он забрал у меня мобильник, посмотрел, кому звонила. Вывел из ванной, усадил в кресло в гостиной. Сел на подлокотник кресла, не выпуская моей руки. Перенабрал номер сестры.

«Зачем ты ей помогаешь?» – спросил. Я не слышала ответа.

Потом стал ей рассказывать, что вот недавно смотрел фильм, где прозвучала фраза «В этой жизни – главное: найти своих и успокоиться», и он понял, что я ему – своя, как его собственное тело, и что НИКОГДА НИКОМУ НИ ЗА ЧТО он меня не отдаст, бла-бла-бла…

– Это хорошо? – спросила я. – Это то, что ты хотела услышать?

– Понимаешь… да, я хотела это услышать тогда, два года назад. Хотела, чтобы он сказал: «Я тоже буду биться за тебя, тоже не смогу без тебя, если ты вдруг решишь уйти».

А в тот момент я не ощущала ничего, кроме страха. Понимаешь, у меня было так мало сил, и все вдруг обернулось так, что я оказалась в его власти. И эта власть испанским воротником сковывала шею.

– Испанским воротником? Такими плоеными рюшами?

– Нет, – улыбнулась Маша, – такой деревянный, зубчиками внутрь. В таком невозможно прилечь – в шею впивается. Но я, пожалуй, выбрала неудачное сравнение, забудь, фиг с ним.

– Так что же сестра?

– Ну, слушай. Егор, разыскивая меня по всем возможным телефонным номерам, вышел на сестру сам. И это хорошо, потому что Влад попросил ее не способствовать моему «увлечению». Сказал: «Я муж, и буду биться, и никаких чужих здесь не будет».

И она ему обещала. Но Егор позвонил ей сам и начал плакать, йолки, он рыдал в трубку, она рассказывала мне потом: «Я без нее не хочу жить, я хочу умереть, поеду к ней, поговорю с мужем, ей плохо, ее никто не понимает, только я…»

– Это правда так? Он тебя понимает?

– Видишь ли… мы такие… совпадающие, вооооот… у меня есть то, что ему нужно, а у него – то, что мне. Кроме этого в каждом из нас есть еще много всего-всего, разного. Но совпадений больше. Я и сестре в трубку шептала: «Мне, кроме него, ничто не интересно и не нужно». И ты права, черт возьми, мне от мужа всегда нужно было именно это признание: люблю и никому не отдам. И, может, он это говорил. Но не словами, а подарками. Но я эти подарки воспринимала как способ похвалиться самим собой, а это гадкая гадость!

– Разумеется, он хвалился собой тоже, Маш. Как без этого?

Я вот смотрю со стороны и понимаю: Егор не мог не появиться в твоей жизни. Но, возможно, появился он не для того, чтобы остаться навсегда. Просто чтобы высечь искру… а еще – скажи, он зануден немного? Правильно я чувствую?

– Йолки, откуда ты… ну, есть немного, да. Он, скорее, не зануден, а… академичен, что ли… на всякие психологические штуки падок, жизнь раскладывает на простое и понятное, но в сложных сочетаниях. В его годы это еще хорошо получается… воооот, – Маша задумалась, медленно водя ложкой в чашке с остывшим чаем.

…Проговорили еще часа полтора, пока она не спохватилась:

– Мне ехать пора. Слушай, Лера, у тебя есть e-mail?

– Есть. Leramert на яндексе.

– Легко запомнить. И, это… я хочу еще прийти к тебе. А моя сестра… можно, я с ней приду?

– А… она захочет?

– Захочет! Ты ей понравишься, вот увидишь! – Маша вышла в прихожую.

– Вот так сразу? – улыбнулась я.

– Почему нет? – пожала плечиком Маша, подводя перед зеркалом губы. – Не провожай, я захлопну дверь. Созвонимся-спишемся! Я ушла-а-а-а!

Дверь щелкнула. Кафка вспрыгнул на колени, провел задранным хвостом мне под подбородком, спружинил на пол, вышел из комнаты.

ДНЕВНИК ЛЕРЫ

«Пожалуй, примусь снова записывать. В Сети вести дневник интересно – словно опускаешь в волны бутылки с посланием.

Итак, Маша.

Мне кажется, помести ее в любые декорации – она останется собой. Нерастворимая такая. А ее муж? Инвестирует в нее „материальные блага“, стремясь откупить часть ее души? Нет, слишком просто.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации