Текст книги "Наталия Гончарова"

Монаршее слово

Нет, за князя Мещерского Наталия Гончарова замуж не вышла. Не захотела. Не только Пушкин, как принято считать, но и она сама сделала свой выбор.

И сделала его, робкая и покорная, казалось бы, Наташа вопреки желанию своей матушки. Ведь Пушкин в глазах Гончаровой-матери не считался выгодной партией для ее дочери. Не благонадежен, не красив и, главное, не богат. А калужское имение Полотняный Завод, давно уже переставшее приносить баснословные доходы, как в былые времена при патриархе гончаровского рода Афанасии Абрамовиче, – на грани разорения. Поправить дела мог разве что удачный брак Натали… Да и выдать замуж младшую дочь первой, когда две старшие – девицы «на выданье», – значило нарушить веками заведенный порядок.

Сколько копий было сломано в словесных баталиях – вышла замуж Наталия Гончарова по любви или без оной? И как-то повелось, что в любви к поэту ей традиционно отказывают. Предлоги выдвигаются самые разные: не понимала, кто просит ее руки, потому как не читала Пушкина; хотела скорей вырваться из-под тяжелой родительской опеки, не знала… не желала…

И, как самый важный аргумент в пользу того, что Натали никогда не любила своего жениха и мужа, приводится письмо поэта к матери невесты.

Пушкин – Н.И. Гончаровой (5 апреля 1830):

«Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с какими приняла меня м-ль Натали… У меня не хватило мужества объясниться, – я уехал в Петербург в полном отчаянии. Я чувствовал, что сыграл очень смешную роль, первый раз в жизни я был робок, а робость в человеке моих лет никак не может понравиться молодой девушке в возрасте вашей дочери. Один из моих друзей едет в Москву, привозит мне оттуда одно благосклонное слово, которое возвращает меня к жизни…»

«Благосклонное слово», столь живительное для поэта, получено было благодаря дружескому участию Петра Вяземского. На балу у князя Дмитрия Голицына, увидев Натали Гончарову и зная, что с ней должен танцевать Иван Лужин, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, князь попросил приятеля как бы невзначай заговорить с молодой красавицей и ее матушкой о Пушкине. Иван Дмитриевич просьбу исполнил: мать и дочь отозвались о поэте весьма благоприятно и велели ему кланяться. В Петербурге Лужин передал Пушкину добрые слова и поклон от Гончаровых.

В том же письме Наталии Ивановне, удивительно искреннем, почти исповедальном, Пушкин делится с будущей тещей и своими страхами:

«Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. Но будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой, более равный, более блестящий, более достойный ее союз; – может быть, эти мнения и будут искренни, но уж ей они безусловно покажутся таковыми. Не возникнут ли у нее сожаления? Не будет ли она тогда смотреть на меня как на помеху, как на коварного похитителя? Не почувствует ли она ко мне отвращения?»

Но чего стоит хотя бы это малоизвестное свидетельство! Одна светская дама делится с приятельницей впечатлениями о спектакле в зале Благородного собрания и неожиданной встрече там с Пушкиным и его невестой.

Н.П. Озерова – С.Л. Энгельгардт (4 мая 1830):

«Утверждают, что Гончарова-мать сильно противилась браку своей дочери, но что молодая девушка ее склонила. Уверяют, что они уже помолвлены, но никто не знает, от кого это известно… Она кажется очень увлеченной своим женихом, а он с виду так же холоден, как и прежде…»

А письмо самой Натали к дедушке Афанасию Николаевичу – главе семейства, где она заверяет его, что благословение маменьки дано согласно с ее «чувствами и желаниями»!

 
Зачем Арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
 

Противились будущему замужеству Наташи не только ее матушка, но и родственники, – очень уж неблагонадежным казался жених. В истории сватовства и женитьбы Пушкина весьма важным, а, быть может, и решающим, стало еще одно «благосклонное слово». Чтобы получить его, пришлось прибегнуть к ходатайству всесильного Бенкендорфа:

«Г-жа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя… Счастье мое зависит от одного благосклонного слова Того, к кому я и так уже питаю искреннюю и безграничную преданность и благодарность».

Монаршее слово было дано.

Но кто знает, какое сопротивление пришлось преодолеть юной Натали! Она отстаивала свое право на любовь.

Одни жалели ее:

«Бедная! Она так молода, так невинна, а он такой ветреный, такой безнравственный…»

Другие – завидовали, третьи – пророчили несчастья…

«Очарован своей Наташей»

И, мочи нет, сказать желаю,

Мой ангел, как я вас люблю!

А.С. Пушкин

Потерянный альбом

Май 1830 года. Как ждала и как боялась тогда приезда своего жениха Натали! Вот через Спасские ворота, что вели в усадебный двор, въехала дорожная коляска, и кони как вкопанные стали у подъезда…

И вот уже Александр Пушкин, легко спрыгнув на землю, с восхищением оглядывал великолепный гончаровский дворец. По парадной лестнице поднялся на второй этаж, в гостиную, где встречал поэта глава семейства – Афанасий Николаевич – и где ждала его красавица невеста…

А может быть, Натали, заслышав звон дорожных колокольцев, выбежала на открытый балкон, чтобы издали увидеть жениха?

Александр Пушкин жил тогда в Красном доме, выходившем своим фасадом к прудам. Вокруг разбиты прекрасные цветники, в оранжереях – диковинные заморские растения. «Земным раем» называли этот чудесный уголок… Дед, Афанасий Николаевич, с гордостью показывал будущему родственнику свое богатейшее имение. По преданию, именно в те дни он выпустил в пруд щуку с золотым кольцом – «золотую рыбку» – со словами: «На счастье молодых!»

В гончаровском дворце, в парадной столовой, торжественно отпраздновали день рождения поэта – ему исполнился 31 год. И надо думать, дед не поскупился отметить этот, уже семейный праздник, и были откупорены бутылки дорогого шампанского, а на стол из собственных оранжерей поданы персики и ананасы… Редкие минуты счастья в жизни поэта. Но ведь то был счастливый день и в жизни его избранницы.

Вместе с Натали Пушкин подолгу гулял по аллеям старинного парка. Наконец, они наедине, – и старые рощи надежно укрывали влюбленных от сторонних любопытных взоров. Как замирало тогда сердце у семнадцатилетней Натали, как жадно и недоверчиво слушала она признания жениха!

 
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю,
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой…
 

У нее, как и у всякой барышни, был свой заветный девичий альбом. И она, конечно же, просила поэта написать ей на память стихи. Разве мог отказать ей в том Пушкин, который так не любил делать стихотворные подношения светским красавицам!

Стихотворные строчки легко ложатся на альбомные страницы. Натали читает их – и отвечает ему стихами же. Он вновь пишет ей, и она, не боясь выглядеть смешной в глазах знаменитого поэта, отвечает ему: в стихах признается в любви!

Альбом этот, поистине бесценный, ныне не сохранился. И никогда уже не услышать и тех канувших в небытие стихов Пушкина, и поэтических опытов его невесты. Но остались воспоминания счастливцев, кому довелось некогда перелистывать альбомные страницы…

«Я читал в альбоме стихи Пушкина к своей невесте и ее ответ – также в стихах, – сообщает В.П. Безобразов весной 1880 года Я.К. Гроту, – По содержанию весь этот разговор в альбоме имеет характер взаимного объяснения в любви».

…Тогда Пушкина это забавляло. Возможно, он даже хвалил невесту за удачные рифмы. Но пройдет не так много времени, она станет его женой, и отношение к поэтическому творчеству молодой супруги изменится.

Приданое Натали

Внучки Афанасия Николаевича, в их числе и любимица Наташа, росли бесприданницами. И когда впервые Александр Пушкин, еще женихом, приехал в Полотняный Завод, «бронзовая бабушка», статуя Екатерины II, заказанная прадедом Натали в память посещения императрицы гончаровской усадьбы, по-прежнему пылилась в подвалах дома. Ей была уготована незавидная участь – пойти на переплавку, чтобы хоть как-то поправить финансовые дела семейства. Наташина свадьба была уже не за горами. Статуя была назначена в качестве приданого Натали. Весила она сотни пудов и стоила, по расчетам, сорок тысяч рублей. Именно от ее успешной продажи во многом зависело, когда же наступит долгожданная свадьба.

Пушкин – невесте:

«Я раскаиваюсь в том, что покинул Завод – все мои страхи возобновляются, еще более сильные и мрачные».

Отныне от статуи, «заводской Бабушки», как называл ее поэт, зависело все – душевное спокойствие, счастье, сама его жизнь! Она, «бронзовая гостья», таинственным образом вторглась в судьбу поэта и, словно живая властная государыня, противилась его близкому счастью.

Вначале поэт словно подсмеивался над столь нелепым препятствием.

Пушкин – невесте:

«Что поделывает заводская Бабушка – бронзовая, разумеется? Не заставит ли вас хоть этот вопрос написать мне?»;

«Что дедушка с его медной бабушкой? Оба живы и здоровы, не правда ли?»;

«Афанасию Николаевичу следовало бы выменять… негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось ее перелить. Серьезно, я опасаюсь, что это задержит нашу свадьбу…»

Потом Бабушка начинает ему досаждать – он не выдерживает и гневается.

Пушкин – невесте:

«За Бабушку… дают лишь 7000 рублей, и нечего из-за этого тревожить ее уединение. Стоило подымать столько шума! Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня…»

Поэт, обращаясь с просьбой о высочайшем позволении на переплавку памятника, его не видел и знал о нем, верно, только со слов Афанасия Николаевича.

Много позже Александр Сергеевич отнесся великодушно к замечательному памятнику, который, по его словам, «был отлит в Пруссии берлинским скульптором».

…Статуя Екатерины II являла собой величественное бронзовое изваяние высотой более трех метров. Сохранилось ее описание: императрица была представлена «в малой короне на голове, в римском военном панцире поверх длинного широкого платья, опоясанного поясом для меча, в длинной тоге, падающей с левого плеча. Левая рука приподнята, правая же опущена с указывающим перстом на развернутую книгу законов, ею писанных…»

Пушкин – А.Х. Бенкендорфу (8 июня 1832):

«Два или три года тому назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II, и именно к Вашему превосходительству я обращался по этому поводу за разрешением. Предполагая, что речь идет просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чем другом и не просил. Но статуя оказалась прекрасным произведением искусства, и я посовестился и пожалел уничтожить ее ради нескольких тысяч рублей…»

Занимала судьба «заводской Бабушки» и двадцатилетнюю Натали. В годовщину своей свадьбы – 18 февраля 1833 года – она обратилась к «Его Сиятельству милостивому государю» князю Петру Михайловичу Волконскому, министру двора:

«Князь,

Я намеревалась продать императорскому двору бронзовую статую, которая, как мне говорили, обошлась моему деду в сто тысяч рублей и за которую я хотела получить 25 000. Академики, которые были посланы осмотреть ее, сказали, что она стоит этой суммы. Но не получая более никаких об том известий, я беру на себя смелость, князь, прибегнуть к Вашей снисходительности. Хотят ли еще приобрести эту статую или сумма, которую назначил за нее мой муж, кажется слишком большой. В этом последнем случае нельзя ли по крайней мере оплатить нам материальную стоимость статуи, т. е. стоимость бронзы, и заплатить остальное, когда и сколько Вам будет угодно. Благоволите принять, князь, уверение в лучших чувствах преданной Вам Натальи Пушкиной».

Комиссия Академии художеств, состоящая из ректора Академии скульптора Мартоса, профессоров Орловского и Гальберга, упомянув в заключении «о достоинстве сего произведения», сделала и любопытное замечание: статуя «вовсе не может почесться слабейшею из произведенных в то время в Берлине».

Князь Волконский ответил вежливым отказом, сославшись на «очень стесненное положение, в котором находится в настоящее время императорский Двор».

Известно, что Пушкин предлагал купить статую Екатерины II поэту и камергеру Ивану Петровичу Мятлеву. Тот был хорошим знакомым Гончаровых и их соседом по калужскому имению. И что существенно – весьма богатым помещиком. Сделка так и не состоялась…

По поводу «бронзовой бабушки» было еще немало хлопот и беспокойств, – продать ее удалось лишь осенью 1836-го «коммерции советнику» заводчику Францу Берду. Выручил за нее поэт не так уж много – всего три тысячи ассигнациями.

Еще несколько лет пролежал заброшенный памятник (кстати, переплавленная статуя должна была пойти на барельефы Исаакиевского собора!) на дворе литейного завода, пока случайно не попался на глаза братьям Глебу и Любиму Коростовцевым, уроженцам Екатеринослава. Именно они способствовали тому, что статуя императрицы была выкуплена на пожертвования именитых горожан (за семь тысяч рублей серебром) и затем торжественно воздвигнута в центре губернской столицы, – на площади перед кафедральным собором, который когда-то заложила сама Екатерина. На пьедестале выбили слова: «Императрице Екатерине II от благодарного дворянства Екатеринославской губернии в 1846 году».

Верно, Наталии Николаевне довелось о том знать…

На Соборной площади памятник простоял почти семь десятилетий: в 1914-м, когда Россия объявила войну Германии, городские власти в патриотическом порыве решили перенести статую и установить ее перед зданием Екатеринославского исторического музея.

Затем грянул революционный семнадцатый – «императрицу» свергли с пьедестала. И все же благодаря заступничеству директора исторического музея Д.И. Яворницкого бронзовая Екатерина была спасена: под покровом ночи ученый и его помощники закопали статую в землю. Лишь через два года памятник извлекли из тайника и установили в тихом музейном дворике. А в 1941-м в город Днепропетровск (бывший Екатеринослав) вошли фашистские войска, и вскоре, в ноябре, немецкая трофейная команда вывезла августейшую «бабушку» в Германию. И следы ее затерялись…

Странствия бронзовой императрицы по Российской империи завершились столь же внезапно, как некогда и ее царствование: Берлин – Калуга – Полотняный Завод – Петербург – Екатеринослав и, возможно, – вновь Берлин. Круг мистическим образом сомкнулся. Есть в том некое таинство: немецкая принцесса София-Фредерика-Августа и самодержица Российской империи Екатерина II будто соизволила покинуть страну, где память о ее великих трудах и заслугах была предана забвению на долгие-долгие годы, и вернулась на родину, в Германию.

Но вся эта необычная история дарит и надежду – весьма сомнительно, что прекрасное произведение немецкого искусства разделило участь простой глыбы металла и пошло на переплавку. Стоило ли ради того отправлять на ее поиски специальную команду! Если уж рукописи не горят, как утверждал классик, то и статуи не плавятся…

А тогда, весной 1830-го, от решения Афанасия Николаевича зависело – быть ли свадьбе, выделит ли он внучке приданое?

Гончаров-старший расщедрился и выделил своей любимице часть одного из своих поволжских сел в Нижегородской губернии. Сделал даже «Рядную запись», но дорогой подарок остался лишь… на бумаге.

«Дедушка свинья, – гневался Александр Сергеевич, – он выдает свою третью наложницу замуж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 – и ничего своей внучке не дает».

И как необычно соотносятся с этим резким, но справедливым отзывом поэта строки из письма самого Афанасия Николаевича, отправленным Пушкину из Полотняного Завода уже после замужества внучки:

«Милостивый государь Александр Сергеевич!

…Как я сказал, что нижегородское имение отдаю трем моим внукам, Катерине, Александре и Наталье, так и ныне подтверждаю тоже… Аще обстоятельства мои поправятся и дела примут лучший оборот, не откажусь сделать всем им трем прибавку и пособие. – Прося вас продолжения добрых ваших о мне мыслей и родственной любви, с почтением моим пребыть честь имею ваш, милостивый государь, покорный слуга Афанасий Гончаров».

Но сколько было препятствий прежде, до свадьбы поэта. И не материального характера, а совсем иного рода! Афанасию Николаевичу «доброжелатели» нашептывали о Пушкине самые гнусные сплетни. И первой, кто встала на защиту чести своего жениха, была его Наташа!

Наталия Гончарова – А.Н. Гончарову (5 мая 1830):

«Любезный дедушка! Узнав через Золотарева сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что все, что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма, и что вы согласитесь составить мое счастие, целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша

Наталья Гончарова».

Писал деду своей невесты и Александр Пушкин:

«Позвольте мне, милостивый государь Афанасий Николаевич, еще раз сердечно Вас благодарить за отеческие милости, оказанные вами Наталии Николаевне и мне. Смею надеяться, что со временем заслужу ваше благорасположение. По крайней мере, жизнь моя будет отныне посвящена счастию той, которая удостоила меня своего выбора и которая так близка Вашему сердцу».

…А о той, первой поездке Пушкина в Полотняный Завод, сохранилось поистине бесценное свидетельство.

Надежда Осиповна Пушкина, мать поэта, – дочери Ольге (июль 1830):

«Он очарован своей Наташей, говорит о ней как о божестве, он собирается в октябре приехать с ней в Петербург… Он мне рассказывал о великолепном имении старого Гончарова, он дает за Наташей 300 крестьян в Нижнем… Малиновские говорят много хорошего о всей семье Гончаровых, а Наташу считают ангелом».

Чудо Болдинской осени

Мир вам, тревоги прошлых лет!

А.С. Пушкин

«Что за проклятая штука счастье!»

Август 1830-го выдался для поэта беспокойным. Накануне отъезда в свою нижегородскую вотчину Пушкину предстояло неприятное объяснение с Наталией Ивановной Гончаровой, переросшее в открытую ссору.

Размолвка с будущей тещей произошла на Никитской, в доме Гончаровых, где 27 августа 1830 года праздновались именины обеих Наталий – невесты и ее матери. Через несколько дней Пушкин уезжает в свое сельцо Болдино.

Пушкин – княгине Вере Вяземской:

«Я уезжаю, рассорившись с г-жой Гончаровой. На следующий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю ещё, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь… Ах, что за проклятая штука счастье!»

Пушкин – Натали Гончаровой:

«Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, – я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать.

Быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, вы совершенно свободны…»

Свадьба поэта будто висит на волоске: то умирает дядюшка Василий Львович (и Пушкин жалуется, что ни один дядя не умирал так не вовремя), то происходит нелепая ссора с будущей тещей, то разразившаяся в России эпидемия холеры на долгие месяцы разлучает его с невестой.

В Москву, на Большую Никитскую мадмуазель Натали Гончаровой исправно доставляются письма из Болдина:

«Наша свадьба точно бежит от меня…»;

«Как вам не стыдно было оставаться на Никитской во время эпидемии?»;

«9-го вы еще были в Москве! Об этом пишет мне отец; он пишет мне также, что моя свадьба расстроилась. Не достаточно ли этого, чтобы повеситься?»;

«Отец продолжает писать мне, что свадьба моя расстроилась. На днях он мне, может быть, сообщит, что вы вышли замуж… Есть от чего потерять голову».

Надежда на близкую свадьбу сменяется мучительной неизвестностью.

Пушкин – П.А. Плетневу:

«Милый мой, расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска… Свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и ее матери – отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения – словом, если я и не несчастлив, по крайней мере не счастлив. Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье мое обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настает – а я должен хлопотать о приданом, да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда… Черт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан».

 
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне…
 

Тайна Болдинской осени. Кто только не пытался разгадать ее?! Но она так же неразрешима, как и рецепт эликсира вечной молодости или философского камня. Как будто неудачи, преследовавшие поэта в том, 1830 году – и злобные булгаринские выпады, и полная неясность относительно свадьбы, и хозяйственные хлопоты, и надоевшее безденежье, и разлука с невестой, и беспокойство за нее – переплавились в незримом горниле в таинство, нареченное потом Болдинской осенью.