Текст книги "Хроники Аальхарна: Изгнанник. На границе чумы. Охота на льва"

Шани дождался, когда Хетти перестанет всхлипывать, и попросил разрешения осмотреть стол. Вдова кивнула, и он приступил к изучению бумаг.

В основном записи Хостки содержали химические формулы и размышления по поводу новых препаратов. Хостка писал на нескольких языках: Шани узнал и завитки сулифатских букв, и округлые бока амьенского полуунциала, и затейливые иероглифы Восточных островов. В самом центре стола лежала раскрытая книга крупного формата – «Слово о химии» Келета Киши. Листы были смяты: видимо, именно на нее и упал Хостка, когда его постиг удар. Шани всмотрелся – в центре страницы было пятно, возможно, от слюны. Такие же пятна красовались на краях страниц: Хостка облизывал пальцы, чтобы страницы легче переворачивались.

Шани склонился к книге и, сделав вид, что пристально изучает написанное, обнюхал страницы. Ничего. Никаких посторонних запахов. Впрочем, если бы они были, то их учуяла бы собака, которая обыскивала кабинет.

Шани вспомнил, что в учебнике по истории Средневековья упоминался способ отравления при помощи книги: страницы пропитывались ядом, который жертва сама отправляла в рот.

Шани закрыл книгу и спросил:

– Моя госпожа, можно мне забрать это?

– Разумеется, – кивнула Хетти, и Шани с трудом запихал книгу в сумку.

– У вашего мужа были враги?

Хетти коротко и грустно рассмеялась:

– Враги? Заступник с вами, какие враги? Все его любили. Даже наши кредиторы всегда относились к нему с уважением. Нет, Бериль был не из тех, кто наживает неприятности.

– Вы уже продали дом?

– Да, – кивнула вдова, – господину Никешу. Вместе с некоторыми деталями обстановки, которые мне не понадобятся.

Имя оказалось знакомым: Никеш был известным столичным толстосумом и по богатству практически соперничал с государевой фамилией.

«Только зачем ему покупать этот дом?» – подумал Шани. Особняк Хостки был самым заурядным представителем местной архитектуры, и вряд ли денежный мешок, который украшал свой дом старинными статуями, а лепнину на фронтонах – позолотой, стал бы жить здесь. Снести дом и выстроить на его месте новый? Тогда почему именно этот район, пусть хороший, но слишком уж простой для такой персоны? И зачем покупать мебель прежних хозяев?

– А обстановку кабинета он купил? – поинтересовался Шани.

Вдова кивнула:

– Да, полностью. Сами видите, здесь все на прежних местах.

– Когда вы уезжаете из столицы, моя госпожа?

– Через седмицу, – вздохнула Хетти. – Как ни тяжело покидать дом, в котором мы были так счастливы, но все же я лишена возможности оставаться здесь.

Времени было достаточно, и Шани, уверив вдову в своей глубочайшей почтительности, покинул особняк. Теперь его путь лежал в инквизиторский зельеваренный центр.

* * *

– А что ищем-то? – спросил зельевар Керт.

Керт пользовался славой знатока своего дела и, как всякий знаток, был несколько заносчив, то есть не сразу снизошел до просьбы обычного практиканта. Шани пришлось просидеть несколько часов возле его кабинета, пока Керт не смилостивился и не предложил войти.

Часы даром не пропали: Шани изучил книгу вдоль и поперек. Если сперва он думал, что «Слово о химии» Хостка получил в подарок не так давно и книга, возможно, уже была отравлена, то потом выяснилось, что он владел ей несколько лет: пометки, сделанные почерком покойного и разными чернилами, красовались по всему тексту, практически всегда с датами.

– Края страниц, – сказал Шани. – Я полагаю, что они пропитаны каким-то составом.

Керт усмехнулся и взвесил книгу на ладони.

– Сейчас посмотрим, – произнес он и пошел к своему столу, на котором извивались самые разнообразные колбы и стояли сосуды с содержимым всех цветов и оттенков.

Шани знал, что доносы на сотрудников центра поступают с завидной регулярностью: бдительные граждане не дремали.

Керт смочил палочку с намотанной ватой одним из своих растворов и медленно стал водить ею по краям страниц. Какое-то время ничего не происходило, но потом бумага налилась зловещим зеленоватым цветом, а в воздухе отчетливо запахло эклентом. Но запах быстро исчез, и страницы приняли свой обычный цвет.

– И что же это? – спросил Шани.

Керт выбросил свою палочку и передал ему книгу.

– На страницу сперва нанесли эклент, – объяснил зельевар. – Затем покрыли смесью зеленого змееполоха и раствора амината. В итоге – ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Я так понимаю, с помощью этой книги был кто-то убит?

– Да, – кивнул Шани, убирая книгу обратно в сумку. – Человек облизывал пальцы, чтобы перелистывать страницы, и умер от сердечного удара. Прозектор почувствовал запах эклента, когда вскрывал труп, но признаков приема не выявил.

Керт усмехнулся и покачал головой, словно отдавая честь чужому замыслу.

– Ну еще бы. Аминат полностью растворяет эклент, в организме никаких следов не остается. Возможно, была самая малость на пальцах или губах, но быстро выветрилась.

«Понятно, почему собаки ничего не обнаружили, – думал Шани, после того как распрощался с зельеваром и, оставив книгу в отделе улик, шел по улице в сторону дома Хостки. От них требовалось найти перчинку, спрятанную во фляге с духами. А у нас действительно предумышленное убийство, и осталось только разобраться в его причинах».

Шани остановился на маленьком горбатом мостике, переброшенном через столичную речку, и стал смотреть на грязно-серую воду. Судя по датированным пометкам Хостки на полях, книга не покидала дома, значит, яд нанес кто-то из домочадцев. Жена или прислуга. Хетти выглядела действительно убитой своим горем, только Шани почему-то с трудом мог поверить в пылкую любовь двадцатилетней женщины к мужчине пятидесяти лет с лишком, который, по местным меркам, годился ей не то что в отцы – в дедушки.

Но зачем ей убивать мужа? Чтобы променять столицу на медвежий угол? И зачем Никеш купил их дом?

От реки тянуло вонью: вся столица сливала в нее нечистоты. Шани смотрел, как серая вода кусает опоры моста, и думал о том, как выглядит Нева со стрелки Васильевского острова, суровая, строгая, полная чистоты и силы. Нева была в сотне световых лет отсюда, и Шани вдруг с какой-то отчетливой ясностью понял, что никогда ее больше не увидит. Понял – и почему-то не загрустил.

– Эй, парень! – окликнул его звонкий девичий голосок. – Замечтался?

Шани посмотрел направо и увидел, что рядом стоит молоденькая девица в пышном желтом платье, обозначавшем принадлежность к гильдии проституток. Кудрявые рыжие волосы струились по открытым веснушчатым плечам. Шани почувствовал, что его начинает мутить.

– Вали давай, – посоветовал он. – Я на работе.

Девица обиженно сложила губы куриной гузкой.

– Ой, какие мы трудолюбивые! – пропела она. – А знаешь, как говорят: от работы-то медоед подох. А то бы пошли, пообщались. Я тут живу недалеко и беру недорого.

Шани вдруг задумался и попробовал совладать с отвращением. Какая-то смутная идея начала формироваться в его голове.

– Недалеко – это где? – уточнил он.

– Семипалатная улица, – ответила юная торговка натурой. – Дом восемь. Меня, кстати, Милица зовут.

Шани вынул из кармана жетон сотрудника инквизиции и продемонстрировал проститутке. Некоторое время он с удовольствием наблюдал, как та меняется в лице, а затем крепко взял ее за предплечье и произнес:

– Ну, Милица, мне тебя сам Заступник послал. Идем.

* * *

Милица снимала две комнаты в доходном доме, который располагался окна в окна с особняком Хостки. Шани раскрыл рамы и выглянул на улицу, прикидывая все возможные пути к дому покойного, потом закрыл окно и сел на стул рядом. Лучшего места для наблюдательного пункта и представить было нельзя.

Охранное отделение следило за домом и его обитателями, но ничего предосудительного не заметило. Шани решил посмотреть сам. Вдруг к вдове ходят какие-то гости? Например, господин Никеш, которому приспичило купить дом со старым барахлом.

«Интересно, – думал Шани, глядя, как бабы набирают в колодце воду и бранятся на чем свет стоит, – зачем ему вещи? Что именно он хочет присвоить? Возможно, была некая вещь, которую Хостка не хотел отдавать добром. Вещь, из-за которой его убили».

Тем временем Милица, нимало не стесняясь гостя, переоделась в простенькое домашнее платье, став похожей не на проститутку, а на служанку, взятую на работу из деревни, и с любопытством поинтересовалась:

– За вдовой подсматриваешь?

– За вдовой, – кивнул Шани.

Милица взяла второй стул и села рядом. Шани почувствовал тяжелый запах ее духов и отстранился.

– А там есть на что посмотреть?

Милица пожала плечами.

– Вроде и есть, а вроде и нет. От мужа она на сторону не ходила, ну, то есть народ не замечал, чтоб ходила. Вот только захаживал к ним в гости один кавалер. И когда Хостка дома был, и без Хостки. – Милица вдруг всхлипнула и утерла нос рукавом. – Он добрый был, Хостка. Вся улица плакала, когда его хоронили.

– Что за кавалер? – хмуро осведомился Шани.

Милица снова шмыгнула носом.

– Сразу видно, что знатный. Одежда дорогая, на шее цепь с каменьями. И экипаж богатый, с четырьмя лошадьми. И будто бы очень он с Хосткой дружил, чуть ли не через день заглядывал. А на похоронах его не было.

В особняке Хостки открылось окно на втором этаже, и служанка, трижды крикнув положенное «Поберегись!», вылила в сточную канаву содержимое ночной вазы. Из дома вышел слуга с парой мешков и неспешно двинулся по улице в сторону набережной. Снова стало тихо, улица дремала под теплыми солнечными лучами раннего лета.

Милица опять придвинулась поближе к Шани, а он снова отстранился и произнес:

– Что еще ты замечала?

– Да ничего страшного, – шепнула Милица ему на ухо. – Кавалер этот только под вечер приходит. Соседи говорили, что он дом купил со всей обстановкой, а вдова съезжает скоро.

Запах духов стал невыносимым, и Шани буквально оттолкнул девушку. Она обиженно пересела в дальний угол и заявила:

– А еще я в том доме привидение видела.

Шани недоверчиво хмыкнул, решив, что она лжет от обиды.

– Врешь, поди?

– Вот тебе круг святой, не вру! – воскликнула Милица и в подтверждение своих слов обвела лицо кругом. – За два дня до смерти Хостки это было. Я как раз проводила парня одного и сидела на том месте, где ты сейчас сидишь. Спать уже собиралась, а на улице две собаки сцепились, я и засмотрелась. Только глядь – что за притча? Смотрю, а в чердачном окне свет горит. Я глаза протерла и вижу: стоит Хостка, белый весь, с фонарем в руке, и водит им вверх-вниз возле косяка, словно знак кому-то подает. Мне сразу и подумалось, что это смерть его пришла. Он и умер через два дня.

Шани хлопнул себя по лбу и вскочил со стула. Теперь ему стало ясно, где искать то, что нужно Никешу в старом доме.

– Слушай, Милица, – сурово сказал он, стараясь нагнать побольше строгости: девчонка до сих пор смотрела на него, как на свежевыпеченный пирог. – Вот что ты должна будешь сделать…

* * *

На чердаке ему пришлось просидеть четыре с половиной часа. Шани умудрился пробраться туда незамеченным: благодаря тому, что все дома в столице строились в линию, он с легкостью прошел по крышам и нырнул в приоткрытое чердачное окошко, помянув добрым словом уроки физкультуры в лицее и лазанье по крышам Шаавхази. Выглянув из окошка, Шани увидел, как Милица машет ему рукой. Что ж, теперь оставалось только ждать.

На чердаке было много разномастного хлама. Шани устроился в углу сломанного дивана и задремал. Теперь он знал, почему Никеш купил особняк вместе с мебелью и бумагами.

День постепенно склонился к закату, фонари подсветили розовые летние сумерки, и с улицы донеслись голоса гуляющих горожан. Шани еще раз посмотрел в окошко – Милица уже зажгла свечу и сидела на прежнем месте. С площади Святого Маха донесся звон часов. Если верить девушке, то именно в это время некий богатый кавалер наведывался в гости к Хосткам.

Шани посмотрел вниз и увидел остановившуюся возле подъезда карету. Спрыгнув с запяток, лакей услужливо открыл дверь, и на мостовую ступил господин в пышной шляпе с перьями и темном плаще. Вот и дорогой гость, легок на помине. Шани поправил во внутреннем кармане камзола пакет, извлеченный несколько часов назад из потайной панели в стене, и покинул чердак.

В опустевшем доме никто не попался ему на пути. Шани заглянул в кабинет покойного Хостки и никого там не обнаружил. Маленькая гостиная на втором этаже также была пуста. Ветер, проникший в приоткрытое окно, гонял по полу обрывок бумаги. Вздохнув, Шани пошел дальше и увидел тонкую полоску света под одной из дверей.

Это оказалась супружеская спальня. Заглянув туда, Шани увидел, что давешний кавалер уже успел расстаться и со шляпой, и с плащом и со всем пылом любит свежеиспеченную вдову.

Парочка была так занята друг другом, что заметила Шани только тогда, когда он постучал по двери и нарочито громко произнес:

– Инквизиция. Вы бы, господа, прикрылись, что ли.

Услышав его голос, вдова встрепенулась и тотчас же натянула одеяло на грудь. Судя по ее лицу, она сразу же узнала своего утреннего гостя.

Кавалер, в котором Шани опознал Никеша, известного ему по картинкам в газетах, не принял его всерьез и небрежно бросил:

– Проваливай отсюда, сопляк.

Шани сунул руку в карман и извлек пакет. Увидев его, Никеш побледнел и сел на кровати.

Туго свернутый пакет Шани извлек из тайника в оконной раме. Покойный Хостка и не догадывался о случайной свидетельнице, которая видела его проверяющим тайник.

– Повежливей, сударь, – посоветовал Шани. – Я ведь при исполнении. Вот, обнаружил пакет документов, которым вы интересовались настолько, что убили несчастного Хостку.

Хетти жалобно ахнула, сделав вид, что ничего об этом не знала. Вышло неубедительно.

– То, что вы заодно интересовались его женой, уже не мое дело, – продолжал Шани. – Скажите, вы в самом деле собирались отпустить ее в Загорье, чтобы она спокойно жила там и хранила вашу общую тайну? Или же на одной из безлюдных дорог ее ждал разбойничий отряд и плату за ее голову вы подготовили?

Вот теперь вдова в самом деле испугалась. Такого поворота событий она действительно не ожидала, а по лицу Никеша было видно, что Шани прав: Хетти ожидал незавидный финал.

Никеш потянулся было к плащу, лежавшему на краю кровати, но Шани отрицательно покачал головой:

– Не советую. На выстрел сбежится больше народа, чем вы можете представить.

Никеш опустил руку. Его плечи поникли, словно он смирился с неизбежным.

– Полагаю, что эти бумаги попали к покойному Берилю случайно, – сказал Шани. – Об истинной их ценности он узнал позже, когда вы зачастили к нему в дом. Узнал, но дал вам честное слово друга, что никому не расскажет о том, что в них содержится. А содержится там последняя версия завещания, составленного вашим покойным отцом, из которого следует, что вам не достается ни монетки. Ваше состояние, господин Никеш, присвоено незаконно. Всплыви эти документы, и вы лишились бы всего. И честного слова друга вам было мало.

Никеш прошипел что-то невнятное. Вдова закрыла лицо ладонями и молчала.

Шани, который за время, проведенное на чердаке, успел полностью изучить завещание Никеша-старшего, продолжал:

– И тогда вы решили завести близкое знакомство с его женой. Молодая привлекательная женщина, которой постепенно стал надоедать супруг в возрасте. Вы наверняка спели ей целую оперу о своей любви и новом счастье, а потом убедили ее пропитать страницы книги ядом, чтобы избавиться от помехи в виде мужа. Хостка умер, а вы перевернули вверх дном содержимое его стола и шкафов, но пакета не нашли. Кстати, что вы обещали госпоже Хетти? Жениться на ней?

Хетти всхлипнула. Шани взял лампу, стоявшую на столе, и поднял ее выше, словно хотел получше разглядеть Никеша и вдову. Никеш молчал. На его переносице залегла глубокая мрачная складка.

«Есть чему удивляться, когда твои планы раскрыл какой-то сопляк, – с удовольствием подумал Шани, – причем совершенно случайно раскрыл. Не встреть я Милицу, не расскажи она мне о призраке на чердаке, никто бы ни о чем не догадался».

– И поэтому вы купили дом, чтобы потом без проблем обыскать его сверху донизу и найти завещание. Я прав? – Никеш не ответил, и Шани закончил: – Господа, поскольку зеленый змееполох, который вы использовали для отравления Бериля Хостки, относится к порчевым растениям, то я обвиняю вас в преднамеренном убийстве с использованием колдовства.

С лестницы донесся тяжелый топот – это шел охранный отряд, которому Шани подал сигнал лампой в окно.

Потом, когда Никеша и Хетти увезли в допросную, а капитан охранцев успел по какому-то поводу сцепиться с Михелем, куратором практикантов, прибывшим на место происшествия, Шани вышел из дома и сел на ступенях, ведущих в подъезд. Милица, свесившись из своего окна, лузгала зерна поднебесника и с любопытством следила за происходящим на улице. Уже сегодня она будет рассказывать соседям, как охранный отряд сидел у нее в комнате и ждал сигнала, чтобы броситься и арестовать негодяев. Наверняка рассказ будет приукрашен уймой несуществующих подробностей.

Михель, пожелав уезжающему капитану подавиться брюквой, съесть сто колючек и всю жизнь пить только парное молоко, сел рядом с Шани и довольно произнес:

– Молодец. Честно говоря, я не ожидал.

Шани пожал плечами: дескать, ну что вы, невеликое дело.

– Практика тебе, естественно, зачтена, – сказал Михель. – Оформишь документы и можешь уже приступать к работе. Думаю, ты недолго задержишься в чине младшего инквизитора. – Он помолчал и добавил: – У тебя впереди очень интересная жизнь. Очень интересная.

Шани подумал, что она и сейчас интересная. Куда уж больше.

Глава 4. Хельга

Аальхарн, 1233 год от прихода Заступника

Хаатор, столица Аальхарна, встретил Хельгу ярким солнцем после проливного дождя. Спрыгнув с телеги гончара, который привез на рынок горшки и кувшины, искусно расписанные алыми цветами, Хельга на какое-то мгновение замерла и даже приоткрыла рот – ну как есть деревенщина! А как девчонка из крохотного поселка, затерянного в запольской глуши, может не удивляться дворцам, паркам за изящными оградами, толпам народу на улицах, античным статуям?

«Я не девчонка, – сказала себе Хельга, поправляя тощий рюкзачок за плечами. – Я Хельгин Равиш, сын разорившегося купца. Мне даже в мыслях нельзя называть себя девчонкой».

Какой-то разодетый щеголь толкнул ее на бегу, и Хельга окончательно опомнилась и быстрым шагом двинулась по улице в сторону инквизиторского общежития. Медлить было нечего.

До нужного здания она добралась через полтора часа пути и остановилась у распахнутых дверей, где подъехавший в этот момент экипаж от души окатил ее водой из лужи.

Хельга замотала головой, смахивая грязные капли, и крикнула, понимая, что добьется не справедливости, а тумака:

– Ну ты смотри, куда едешь-то, а?! Камзол же новый!

Камзол и правда был новенький. Хельга купила его на немногочисленные сбережения, которые остались после смерти матери: сказала лавочнику, что готовит подарок для брата-близнеца.

Экипаж открылся. Хельга увидела темно-сиреневый инквизиторский плащ и ойкнула, на всякий случай сделав шаг назад. Вот попала-то. А если это комендант? А если это, например, декан одного из факультетов?

Вышедший из кареты был долговязым и светловолосым, и Хельга сразу же мысленно обозвала его белобрысой жердью, но потом посмотрела в скуластое лицо и странные светло-сиреневые глаза, и ей как-то сразу расхотелось обзываться. Незнакомец был молод, но эта молодость не мешала ему выглядеть жестким. Он успел многое повидать, и увиденное заставило его внутренне окаменеть и застыть. Но за этим холодом Хельга вдруг ощутила огонь – могучий, ровный, куда там драконьему пламени. Вырвется – от города останется только пепел.

Она сделала еще один шаг назад и уперлась в кого-то; ее тотчас же хлопнули по затылку и душевно посоветовали:

– Пацан, куда лезешь? Отвали!

Хельга обернулась, увидела краснолицего здоровяка, которого, судя по цвету физиономии, оторвали от кружки пенного с хорошей закуской, и заявила:

– Я не лезу! Я учиться приехал, вот так!

Инквизитор вопросительно поднял светлую бровь. Внутренний огонь в его взгляде, который так напугал Хельгу, сделался мягче.

Краснолицый отпихнул Хельгу пузом в сторону и распорядился:

– А раз учиться, тогда давай направляющий документ. Без документа никак.

Хельга сунулась в рюкзачок и вытащила вчетверо сложенный лист бумаги. Священник поселка Хромки отправлял Хельгина Равиша на учебу в столичный инквизиторский корпус. Если бы кто-то узнал, сколько он выпил, перед тем как подмахнуть написанное Хельгой письмо, то этот случай стал бы легендой.

– И как тебя зовут? – осведомился инквизитор. Наверно, когда он так смотрел на ведьм, то они признавались во всем, что сделали и чего не сделали.

«Он понял! Он все понял! Разоблачена!» – заорал внутренний голос. Все внутри покрылось льдом от ужаса, и Хельге понадобилось все ее самообладание, чтобы не убежать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого человека, который, кажется, заглядывал в самые дальние уголки ее души.

– Хельгин Равиш, – буркнула она.

Красномордый изучил письмо Хельги, протянул инквизитору; тот прочитал несколько строчек и спросил:

– И что, крепко пьет ваш священник?

На листе бумаги красовался красноречивый отпечаток стакана.

Хельга опустила голову и угрюмо ответила:

– Крепко.

– Ладно. – Инквизитор улыбнулся, и улыбка у него оказалась вполне располагающей. Невидимая рука, которая сжала все у Хельги внутри, ослабила хватку. – Лука, он пойдет на мой курс. Заселяй его на третий этаж, в ту каморку у лестницы.

Красномордый кивнул, он смотрел на инквизитора так, словно над ним ясное солнышко взошло.

В просторный холл общежития они вошли все вместе, но инквизитор больше ничего не сказал и даже не посмотрел в сторону Хельги, ушел куда-то по коридору.

Поднявшись вслед за Лукой на третий этаж, Хельга оказалась возле узенькой двери. Комнатушка за ней смогла вместить лишь койку и маленький стол.

– Вот, давай устраивайся, – сказал Лука. – Тут раньше ведра да метлы хранили, а теперь вот народ заселяют. Потом спустишься ко мне на второй этаж, подушку и одеяло дам. А завтра с утра – на занятия в главный корпус.

Мимо прошли двое крепких ребят, несли какие-то бумажные свертки. Посмотрели на Хельгу так, словно прикидывали, не отсыпать ли ей горячих в знак приветствия. Не отсыпали, поднялись на четвертый этаж, и Хельга услышала хохот.

Потом, переодевшись в сухое и получив у Луки подушку с одеялом, она пришла в комнату и подумала, что ей просто невероятно повезло. У нее приняли документы. Она будет жить в комнате одна, без соседей и без страха разоблачения. Ей повезло, и Хельга надеялась, что будет везти и дальше.

* * *

Первый учебный день начался тихо и спокойно. Ректор академии, такой старый, что, наверно, видел Всемирное потопление, тепло приветствовал новый набор, в котором было всего двенадцать человек со всех концов Аальхарна, пожелал им сил в освоении наук и будущей борьбе с ересью и отпустил в аудитории. Хельга вздохнула с облегчением: она боялась, что старик заведет шарманку часа на два, не меньше.

Пара в это день была всего одна. Введение в античную философию вел куратор курса, давешний знакомец Хельги, который так щедро выделил ей отдельную комнату в общежитии. Хельга уже знала, что его зовут Шани Торн, что родом он с севера, воспитывался в монастыре и успел прославиться цепким умом и непреклонностью в борьбе с ересью. И было в нем еще что-то – то, что заставляло Хельгу пристально, не отводя глаз, смотреть на него.

– Античная философия – это та скала, на которой мудрецы новых времен строили свои замки, – говорил Шани, когда Петер, которого назначили дежурным по классу, раздавал ребятам старые истрепанные учебники. – Но еретические учения зачастую базируются как раз на опасных поворотах античной мудрости, и мы должны изучать ее, чтобы суметь отличить ересь от истины.

Ну и книги! Они готовы были рассыпаться в руках от малейшего неосторожного прикосновения. Сколько же поколений академитов их изучало? Хельга осторожно открыла учебник и достала тетрадь. Ее сосед по имени Алек угрюмо смотрел на книжные строки, запустив руки во взлохмаченные волосы, и выглядел так, словно готов был разреветься.

– Ты чего? – спросила Хельга.

Парень шмыгнул носом.

– Я отсюда вижу, что такая мудрость мне не по зубам, – угрюмо сообщил он, и оба тотчас же получили по легкому удару линейкой по плечу.

– Не стоит болтать на моих занятиях, – ледяным тоном посоветовал Шани.

Алек кивнул, перевернул тетрадь другой стороной и написал:

Это он еще легко. Профессор Кива, говорят, до крови лупсячит.

Хельга не знала профессора Киву, но готова была сидеть как статуя. Все начиналось с линейки, а заканчивалось розгами, и вот этого точно нельзя было допустить.

После занятия, когда куратор выдал расписание уроков на завтра, Хельга сгребла тетрадь и двинулась было к выходу, но ее остановили. Выпустив остальных ребят в коридор, Шани одной рукой придержал Хельгу за плечо, а другой закрыл дверь, и у Хельги заледенели внутренности от страха.

– Лавку видишь? – спросил Шани, глядя на Хельгу таким студеным, пронизывающим взглядом, что ей стало больно дышать. Она обернулась к лавке, на которой незадачливые академиты получали порку, а куратор произнес: – Снимай штаны и укладывайся. Я видел, как ты разорвал книжную страницу, Равиш.

– Я ее не р-рвал…

От страха Хельга даже начала заикаться. Нет, нет, она не могла так провалиться в первый же учебный день! Что теперь ее ждет за такую подмену: тюрьма или костер? Наверно, обвинение в ведьмовстве и костер: только ведьма могла вот так проникнуть в самое сердце инквизиции, чтобы погубить тех, кто охотится на ее племя. Хельге хотелось лечь на пол, свернуться калачиком и закрыть голову ладонями.

– Ну, я же не слепой. Спускай штаны, ложись. Проступок не такой серьезный, двух ударов будет достаточно.

Хельга не сразу поняла, почему класс вдруг расплылся перед глазами, а шум академиума за дверями растворился – в ушах зашумело, глаза заволокло слезами. И сейчас ей вдруг с обжигающей четкостью стало ясно: она может рассчитывать только на этого человека с пугающим сиреневым взглядом и тайной, которую она чувствовала в глубине его души.

– Дайте слово, что никому не скажете, – прошептала Хельга.

Шани едва заметно улыбнулся.

– Что ты девушка, а не парень? – спросил он, и каждое слово было похоже на пощечину. – Хорошо. Даю слово, что сохраню твою тайну, если ты объяснишь, к чему этот маскарад.

Хельга не сразу смогла поверить, что услышала именно то, что было сказано. Она провела ладонями по лицу, стирая слезы, и взглянула на куратора. Теперь Шани смотрел на нее с мягкой усмешкой, и это был очень дружеский, поддерживающий взгляд.

– Я хочу отомстить, – негромко ответила Хельга. – Владетельный сеньор нашего поселка убил мою мать. Он домогался ее, и она… – Горло стиснуло спазмом, и Хельга едва слышно прошептала: – Повесилась. Не выдержала.

Права дворянства в Аальхарне доходили до немыслимых пределов, и по большому счету золотое сословие считалось только с государем и инквизиционным трибуналом, все прочие для благородных господ значили много меньше плевка в дорожной пыли.

Со дня похорон матери Хельга мечтала о том, как закончит курс в инквизиторском академиуме, получит документы, подтверждающие ее полномочия, и отправится в родной поселок, где первым же делом устроит сеньору свидание с дыбой. Понятия презумпции невиновности уголовное право Аальхарна не ведало.

И вот теперь все ее мечты лежали в ладони человека с сиреневыми глазами.

Некоторое время Шани молчал. Потом кивнул.

– Тебе нужно быть лучшим, Хельгин Равиш, – произнес он. – Чтобы ни у одного преподавателя даже мысли не возникло тебя наказать. Ты должен стать лучшим академитом со дня основания академии.

– Я понимаю, – кивнула Хельга.

Страх, охвативший ее, медленно отступал. Она видела, что ее не собираются выставлять на всеобщее обозрение как еретичку и ведьму, и от этого становилось легче дышать.

– Я тебе помогу, если что, – будто бы нехотя ответил Шани. – Прикрою. Но ты сам понимаешь: не все в моей власти. Я могу поселить тебя в отдельную каморку, но… Будь осторожен. Будь очень осторожен.

– Да, – откликнулась Хельга. – Да, хорошо. Я… Я буду хорошо учиться.

– Вот и славно, – улыбнулся Шани.

И Хельга вдруг поняла, почему он решил ей помочь, а не поволок в ректорат с рассказом о том, как поймал ведьму со злыми намерениями. У него тоже была тайна. Глубокая, пугающая, давняя. Прикоснись к такой – и рука отнимется по плечо.