Текст книги "История странной любви"

7

Вика сидела на кухне и рассматривала лежащие в коробке пирожные. Ее слегка тошнило. Она съела пять своих любимых и выпила полбутылки кьянти. Во рту было так же сладко, как горько на душе…

Оказывается, нет ничего хуже, чем поглощать сладости в одиночестве.

Когда-то она думала совсем иначе. Когда-то, когда впервые оказалась в Москве. В придачу к четкому плану и хорошенькому личику у Вики была крупная сумма, которая, как она рассчитывала, станет ей подспорьем во время учебы. Но первый пункт ее плана – немедленное поступление в институт – с треском провалился. Оказывается, у нее, говорившей на английском лучше всех в районе, было отвратительное произношение, скудная лексика и весьма слабая грамматика.

– Вам лучше штурмовать местный вуз, а потом учить местных же ребятишек иностранному, – посоветовал ей старичок из приемной комиссии. – Вы не находите, милочка?

Озлобившись и на предложение, и на «милочку», Вика буркнула:

– Не нахожу!

Возвращаться домой она не собиралась.

Она не могла поверить, что все пережитое было лишь для того, чтобы вернуться домой с этими грязными деньгами, которые мать тут же потратит. Причем большую часть – не на детей, а на попойку с такими же несчастными бабами, как она.

Нет, нет, и еще раз нет!

Вика знала, что не надо делать, предстояло решить – что делать надо.

Ответ нашелся быстро: надо поступать на следующий год, а до этого где-то жить (из предоставленного на время экзаменов общежития поперли сразу же, без всяких поблажек) и учиться, чтобы дотянуть и произношение, и лексику с грамматикой до нужного уровня. По ее расчетам, «рыбацких денег» должно было хватить и на угол, и на зарплату репетиторам, но на еду предстояло зарабатывать. Быстро найти нормальный, легальный способ сделать это, не имея ни прописки, ни связей, оказалось очень трудно. Каждый проглоченный кусочек сразу же стал казаться Вике проклятием, медленно, но верно отдаляющим ее от исполнения плана.

Чтобы не выбиться из бюджета, она решила не тратить деньги на съем жилплощади до тех пор, пока не найдет хоть какую-то работу. Ночевала Вика в метро. Юркость и худоба позволяли ей незаметно впрыгнуть в вагон уже после проверки дежурным по станции. А удивленные уборщики, обнаружив в депо спящую на сиденьях девушку, с удовольствием принимали сотенную за молчание. И даже говорили:

– Ты приезжай, не стесняйся.

Вика стеснялась, но не слишком. На стеснении далеко не уедешь.

По утрам она умывалась в туалете вокзала, там же переодевалась и стирала одежду. Чистое сушила в каморке местной уборщицы. Вокзал стал для нее практически временным домом. В камере хранения она держала свои пожитки, постоянно волнуясь, что кто-то взломает ячейку и заберет деньги. Она периодически спала в зале ожидания, когда дежурный в метро оказывался слишком бдительным. Спала и каждый раз волновалась, что наряд милиции разбудит и попросит предъявить паспорт и билет. Но обходилось. Чистая одежда и приличный вид делали свое дело. Один раз все-таки не повезло, но Вика быстро нашлась. Наврала стражам порядка, что поступала в театральный, провалилась, а потом еще две недели потратила на то, чтобы уговорить профессоров прослушать еще раз, но, увы, безрезультатно! «Вы же понимаете, богема… Что им до нас, простых людей?» Вот поэтому хотя ее регистрация закончилась в середине июля, она в августе еще находилась в Москве. Милиционеры, возможно, и поверили, но сказали, что попадаться им на глаза еще раз «нежелательно». Вика намек поняла и с ночевками на вокзале завязала. Теперь, если не удавалось заехать в депо, приходилось незаметно забираться на чердаки или в подвалы. Там вероятность наткнуться на патруль была меньшей, зато можно было встретиться с представителями далеко не самого приятного социального класса. На всякий случай Вика обзавелась газовым баллончиком и электрошокером.

Ночи ее нельзя было назвать спокойными. Она просыпалась от каждого шороха, скрипа, ворчания собаки или птичьего крика. Сжимала в кулачке нож и еле сдерживала подступающую тошноту от мыслей, что произошедшее в поезде может повториться опять. Она отчаянно страшилась этого, но если бы ее спросили, готова ли она снова пережить подобный кошмар, если цена поступления в институт окажется именно такой, она бы согласилась не раздумывая. Мечта есть мечта, и плох тот мечтатель, кто от нее отказывается.

Прислушиваясь к звукам ночи, Вика позволяла себе мечтать…

Но наступало утро, и мечтать становилось некогда. Ежедневный маршрут: вокзал, камера хранения, туалет, снова камера, покупка газеты с объявлениями в киоске и километры по городу в поисках работы. И везде – пожимание плеч, и везде насмешливые взгляды, и везде советы отправляться домой. Если учесть, что при таком образе жизни Вика отчаянно экономила на еде, то можно представить, в кого она превратилась за два месяца. Одежда на ней висела, глазницы запали, как у узников концлагерей, а взгляд стал затравленным, как у волчонка. Закончились ее путешествия голодным обмороком на кухне одного из ресторанов, куда она пыталась устроиться посудомойкой. В чувство ее привел молоденький паренек в белом халате и колпаке.

«Врач!» – пронеслась в голове девушки ужасная мысль.

В больницу ей было никак нельзя. Без полиса, прописки и денег, припрятанных на вокзале, оттуда дорога – либо к маме под крылышко, либо – в приемник-распределитель. Но паренек голосом, далеким от участливого докторского тона, сказал:

– Вставай давай! А то позвоню куда надо. И вышлют тебя, Виктория, по адресу моментально и еще быстрее, – рука в белом халате протягивала ей паспорт.

Сил разозлиться не было, едва пробудившийся организм снова уловил запах еды. Вику повело и зашатало даже сидя. Она покачнулась, голова безвольно упала на сидящего перед ней на корточках молодого человека.

– Э-э-э… – Он похлопал ее по щекам. – Ты чего? Может, «Скорую»?

– Нет! – Вика моментально пришла в себя. – Не надо «Скорую». Я сейчас уйду.

– Ну, как знаешь.

Паренек встал, чтобы уйти. Вика догадалась, что он – повар, случайно вышедший из кухни в коридор и наткнувшийся на нее. Она беседовала о найме с директором ресторана. Впрочем, беседой минутный разговор назвать было сложно. У нее попросили пас-порт, медкнижку, которой, естественно, не было, и секунд через тридцать дали от ворот поворот. Она просто шла к выходу и, надо же такому случиться, проходя мимо кухни, хлопнулась в обморок. А этот, в колпаке, видимо, вышел и наткнулся на нее…

К Вике вернулось утраченное ненадолго самообладание. Она выхватила из рук повара свой паспорт и гневно спросила:

– Ты всегда роешься по чужим сумкам?

– Нет, – моментально ответил он с издевкой. – Только по тем, что принадлежат хлопнувшимся в обморок незнакомкам, раскрываются сами собой и пачкают пол ресторана всяким хламом.

Вика посмотрела вокруг себя. Действительно вокруг было разбросано нехитрое содержимое ее сумочки, но заявлять, что тушь, кошелек, пачка салфеток и расческа могут что-то испачкать – это уж слишком!

Она поднялась, быстро сгребла вещи обратно в сумочку и дернулась к выходу. Ее опять повело. Девушка качнулась и схватилась за стену.

Ее локоть тут же оказался в цепких пальцах язвительного повара, который неожиданно сменил тон на участливый:

– Тебе плохо? Я понимаю, в твоей ситуации «Скорая» – не лучший выход. Хочешь, я тебя через кухню в комнату отдыха провожу?

Он мотнул головой в сторону двери, из-за которой то и дело раздавались покрикивания и звяканье посуды, а уж запахи оттуда сочились просто восхитительные! Как только Вика представила, что может оказаться к ним еще ближе, ей стало совсем плохо, и, чтобы сдержать тошноту, она зашлась в приступе дикого кашля.

– Так, ну все! – Парень потянул ее за руку. – Пойдем, полежишь, придешь в себя.

Вика уперлась что есть силы, но он продолжал тащить ее к двери. Вдруг остановился как вкопанный:

– Слушай, Виктория, а ты, часом, не беременная? Тошнит вон тебя, качает. Слушай, если так, то в больницу все-таки надо. Ты же можешь это, того, ну… разбеременеть, короче…

И он почему-то покраснел.

Если бы Вика могла, она бы, наверное, посмеялась над этой забавной фразой, но у нее закончились силы. Она уже не отнимала свою руку, послушно плелась вслед за поваром. Единственное, на что она еще оказалась способной, это на то, чтобы пробормотать в его спину:

– Я просто голодная.

Паренек услышал и остановился как вкопанный. Он выпустил ее руку, резко обернулся и спросил виновато:

– Так ты есть хочешь, что ли?

Вику хватило только на слабый кивок.

– Вот я остолоп! – Повар смачно хлопнул себя по лбу. – Ну, конечно, голодная… У тебя же тела вообще нет. Наши запахи – они же кого угодно до обморока доведут, а такую тощую, как ты, и подавно!

Вике рассуждения по поводу ее телосложения были неприятны, но спорить она уже не могла. Голова закружилась, в глазах замелькали черные мушки – новый обморок надвигался неумолимо.

– Э-э-э! – Парень больно похлопал ее по щекам. – Возвращайся, я сейчас все устрою.

Он подхватил ее на руки и просто побежал со своей совсем не тяжелой ношей. Через минуту Вика уже сидела в мягком кресле и не спеша глотала горячий куриный бульон. Ей безумно хотелось разом выпить всю миску и в один укус проглотить всю хлебную корзину, стоящую перед ней. Но ее спаситель был строг и неумолим:

– Ешь потихоньку, маленькими кусочками. Если организм голодный, может вообще не принять еду, и тогда ты точно в больнице окажешься. Сейчас чуток покушаешь, и ложись спать. Сил наберешься, и тогда уже вволю наешься.

Вика сама не заметила, как оказалась уложенной на диван и накрытой пледом. Сытая истома обволакивала ее густой пеленой. Девушка безропотно закрыла глаза и тут же уснула.

Проснулась она от пристального взгляда пары незнакомых мужских глаз. Вика резко села. Судя по внешнему виду (широкие плечи, стрижка ежиком, сломанные нос и уши, нелепо сидящий костюм и галстук), перед ней был местный вышибала. Девушка потянула на себя плед, будто хотела защититься. Секьюрити хохотнул, явно довольный произведенным эффектом, и сказал вполне миролюбиво:

– Ну, ты и дрыхнешь. Я уже замучился сторожить.

Вика нервно сглотнула:

– А зачем меня сторожить?..

– Так это, вот… – охранник вытащил из кармана брюк бумажку и протянул ее Вике, – передать просили.

Вика развернула лист. Там был написан какой-то адрес со следующим объяснением: «Езжай туда, спроси Андрея, тебе дадут работу».

– Спасибо, – вежливо кивнула она охраннику.

Записка ее, конечно, воодушевила, но это воодушевление не могло смыть неприятного осадка от того, что ее спаситель предпочел помочь ей таким… таким неличным способом. Расстройство, видимо, было написано у нее на лице, потому что охранник неожиданно пустился в объяснения:

– Он бы и сам тебе сказал, но будить не хотел. А смена кончилась. Он бы подождал, но у него какая-то халтура горела.

– У поваров тоже бывает халтура? – удивилась Вика, далекая от мира кулинарии.

– А то. У хорошего шефа заказов – выше крыши. Знаешь, сколько нуворишей себе на дом повара выписывают по случаю всяких торжеств?

– Не знаю. А он что, шеф?

– Кто?

– Ну, повар этот, – Вика кивнула на записку.

– Нет. – Секьюрити улыбнулся почти ласково. – Молодой еще. Но упертый. И готовит классно, так что все может быть.

– Понятно.

Вика показала охраннику адрес в записке:

– А это далеко, не знаете?

Мужчина сказал, что понятия не имеет, но можно вызвать такси.

– Ща позвоню, вмиг приедут.

Вика вскочила:

– Нет-нет! Не надо такси, я не поеду!

– Боишься, что ли?

Вика покраснела, и секьюрити понял ее опасения:

– Если ты о деньгах беспокоишься, то напрасно. Он оставил.

Охранник протянул девушке купюру.

Через пятнадцать минут Вика уже ехала в машине по незнакомому адресу и отчаянно жалела о том, что так и не удосужилась осведомиться об имени своего благодетеля. Ведь встреча с ним, по сути, стала первым шагом к реализации намеченного ею плана по «захвату Москвы».

Человек, встретивший Вику в обычной московской квартире, оказался немногим старше давешнего повара. Он критично осмотрел девушку и задумчиво произнес:

– М-да…

Вика испугалась. «Идиотка! Поперлась к совершенно чужому человеку, поверила первому встречному! А если это смотрины в притон, тогда что? Так, главное, успокоиться и не отдавать паспорт. Что делать-то? Ой, скажу, что машина внизу ждет, а я там документы забыла».

– Я в машине документы забыла, она там внизу ждет.

Она отчаянно старалась унять дрожь в голосе.

– А мне они и не нужны. – Парень, назвавшийся Андреем, пожал плечами. – Аркадию Семенычу покажешь, когда он тебя оформлять будет.

– Кому? Куда оформлять?

– Тебе работа нужна или нет?

– Нужна.

– Вот сейчас и поедешь.

– Куда?

Парень воззрился на Вику с подозрением:

– Я что-то не понял. Ты пришла на работу устраиваться, а на какую – не знаешь…

Вика осторожно кивнула:

– Выходит, что так.

«Сейчас меня погонят, и, наверное, к лучшему», – отчаянно подумала она.

Но Андрей расхохотался:

– Вот прикол! И главное, ничего не сказал, гаденыш!

Вика догадалась, что речь идет о спасшем ее поваре.

– Ладно, Виктория, или как там тебя. Будем считать, что тебе повезло. Я уже дядьке объявил, что ты приедешь. Но учти: он согласился уладить твои регистрационные проблемы только из-за того, что ты согласна пахать за небольшие деньги. Усекла?

Вика снова кивнула, но рискнула спросить:

– А кем пахать-то?

– А, ну да. Реквизитором.

– Кем?

– Реквизитором. Он фокусник, а еще, – парень смущенно запнулся, – ловелас, каких мало. Все время романится с молоденькими реквизиторшами. Они планы строят, к тетке моей ходят и сообщают, что ее муж желает связать с ними свою судьбу. Он, конечно, ни о чем таком и не помышляет, помощниц своих за дверь выставляет, но тетушке-то от этого не легче. В общем, вчера она попросила найти кого-нибудь пострашнее, чтобы у «этого кобеля и мысли не возникло». А ему и самому уже скандалы надоели. Заведет себе кого-нибудь подальше от тетушкиных глаз – и пускай. А с тобой просто работать будет.

Андрей одарил Вику еще одним оценивающим взглядом и закончил свои рассуждения:

– Да и сама подумай, что с тобой еще делать?

Вика не знала, как реагировать. Ей было радостно – наконец найдена точка опоры! И в то же время – смертельно обидно. Да, она не обладала выдающимися округлостями и манким взглядом, но дурнушкой никогда не была. Видимо, два последних месяца сделали свое дело: на ее месте и прирожденная красавица превратилась бы в урода. «Ладно. Отъемся, отосплюсь, запоешь тогда по-другому», – беззлобно подумала она, а потом снова расстроилась. Расстроилась из-за того, что поняла: давешний повар порекомендовал ее Андрею именно потому, что счел ее достаточно невзрачной, неинтересной и совершенно несексуальной…

Вика шмыгнула носом, но тут же взяла себя в руки. Не хватало еще принимать близко к сердцу мысли какого-то там совершенно незнакомого паренька! Помог ей – и спасибо. Неизвестно, что еще это окажется за фокусник. Может, услуга и вовсе медвежьей выйдет.

Не вышла – Аркадий Петрович оказался человеком весьма приятным и обходительным. К Вике не приставал – то ли в силу договоренности, то ли в силу возраста (и ее, и своего), но уж никак не в силу ее внешней непривлекательности. Перестав ночевать где придется, начав нормально питаться, она быстро вернула и румяный цвет лица, и хорошенькую улыбку. Да и фигура из тощей превратилась в стройную, весьма привлекательную.

Вике работа нравилась. Она быстро выучила номера и легко запомнила необходимый к ним реквизит. Никогда не ошибалась, за кулисами носилась шустро и даже заслужила как-то, когда заболела ассистентка (она же «дражайшая» супруга Аркадия Семеновича) право выйти на манеж.

Вика жалела, что не сможет остаться у иллюзиониста надолго. Он собирался на гастроли, а в ее жизненные планы гастроли не вписывались.

Вика сняла угол у пожилой билетерши цирка и договорилась с преподавателями вуза о занятиях. Гастроли, конечно, вызывали интерес, но прерывать уроки она не собиралась. Ко времени отъезда фокусника Вика уже перешла в костюмерный отдел цирка. Там всегда не хватало умелых рук, способных качественно и быстро приметать, прострочить, подшить или погладить. Кроме того, эта работа, хоть и была менее интересной, устраивала Вику гораздо больше. Не было необходимости торчать в цирке во время вечерних представлений, и она имела возможность корпеть над учебниками.

А однажды случилось то, что заставило ее снова вспомнить неизвестного повара добрым словом. В цирк на гастроли приехал настоящий англичанин. Был он профессиональным клоуном, обладателем всевозможных Гран-при международных конкурсов циркового искусства и очень образованным, интеллигентным человеком. Родители его были представителями творческой аристократии. Папа – профессор университета и писатель, мама – известная театральная актриса. Надо ли говорить о том, что английский воспитанного ими сына был просто безукоризнненым? Вика не отходила от гостя ни на шаг, стараясь поговорить с ним при каждой удобной возможности. А напоследок попросила его записать ей на пленку несколько прочитанных с выражением текстов.

Следующим летом ни один из членов приемной комиссии даже не подумал придраться к ее произношению. А старенький профессор даже растерянно взглянул на нее поверх очков, сказал: «Голубушка, вы ли это?» – и уважительно пожал руку. Проблем с другими экзаменами тоже не возникло, Вика благоразумно занималась всеми необходимыми дисциплинами и получила высшие баллы.

Она стала студенткой.

В день, когда вывесили списки, она, ликуя от счастья, подумала о том, что так и не нашла времени даже поблагодарить того повара, благодаря которому практически устроила свою судьбу.

Вика поехала к ресторану. На входе дежурил тот самый знакомый охранник. Конечно, он ее не узнал, а когда вспомнил, улыбнулся довольно радушно и спросил:

– И с чем пожаловала?

– Хочу повара поблагодарить. Поздно, конечно, но лучше, чем никогда.

– Вот именно, что поздно. Ушел поезд-то.

– Как это? – Вика испугалась. Ей не хотелось, чтобы с этим симпатичным неравнодушным человеком случилось что-то плохое.

Но оказалось, что случилось хорошее.

– Уволился он, – сообщил секьюрити. – Нашел работу получше. Из подмастерьев в мастера ушел. И справедливо! Только таким и надо в мастера.

– Ясно. А как его найти?

– А я почем знаю? У них не принято рассказывать, к каким клиентам уходят.

– Ну, может, дружил с ним кто…

– Да нет, он тут недолго работал.

Они помолчали. Потом охранника осенило:

– Слушай, а ты ведь тогда по адресу какому-то поехала! Там-то, наверное, знают, как он и что.

– Там, может, и знают, – согласилась Вика, – только я и адреса не помню, и места того. Я же не москвичка, а тогда еще и темно было.

Она ушла несолоно хлебавши.

Аркадий Семенович, у которого можно было бы попросить контакты племянника, все еще колесил по Европе. Ничего не оставалось, как только ждать его приезда. Конечно, можно было бы в цирке спросить, в каком городе и в какой гостинице находится сейчас фокусник, и найти возможность связаться, но Вике эта необходимость не казалась такой уж срочной.

Нет – так и нет.

В конце концов, ее персона самого повара ничем не заинтересовала. Он-то прекрасно знал все это время, где ее можно найти, но не искал. Так что ничего страшного нет в том, что ее благодарность, так долго ждавшая, подождет еще немного…

Вика поехала домой.

Теперь не было ни страшно, ни стыдно показаться на глаза матери. Конечно, Вика писала ей. Писала каждый месяц. Писала, что все хорошо. Сама же за год получила две телеграммы. Одну – с днем рождения, другую – с просьбой, если есть возможность, выслать денег. Вика тогда выслала, что могла, снова уйдя в режим жесточайшей экономии.

Сейчас она тоже везла деньги и подарки близнецам: одежду и игрушки. Матери она купила красивый платок и платье.

Оказалось, в платье мать уже не влезет. За год она поправилась на три размера, обрюзгла и вообще мало походила на человека.

Близнецы смотрели на мир (даже на Вику) затравленными волчатами и все больше помалкивали. На вопросы отвечали коротко и вяло, и Вика никак не могла понять, куда подевалась та веселая ребятня, которую она с легким сердцем оставила год назад…

Причина таких перемен открылась тем же вечером, когда с работы вернулся дядя Коля – новый сожитель матери. Мать тут же засуетилась, поставила на стол бедный ужин, вынула из буфета припасенную бутылку. Сама уселась рядом, щедро разлила содержимое по двум стаканам, выпила залпом, положила голову на плечо мужику, томно вздохнула. Он обнял ее обрюзгшую талию грязной лапищей, хохотнул, потом зыркнул в угол, где тихонько возились близнецы, цыкнул злобно:

– А ну, вон пошли, оборвыши!

Смотревшая на это представление с порога комнаты Вика вспыхнула, но, ничего не сказав, поманила брата с сестрой к себе, плотно прикрыла дверь и устроила малышне допрос:

– Пьет?

Те кивнули.

– Бьет?

Они шмыгнули носами.

– А она? – Вика мотнула головой в сторону кухни.

Близнецы заревели в голос.

– Ясно. Тут сидите, вернусь сейчас.

Вика отправилась к соседке. Когда проходила по кухне, ни мать, ни дядя Коля даже не взглянули в ее сторону.

У соседей Вика бросилась с места в карьер:

– Теть Валь, давно это у нее?..

– Ты про хахаля?

– Я про все.

Соседка укоризненно покачала головой:

– А ты что, когда уезжала, не видела, что она с «беленькой» дружит?

– Дружила, да, но не взахлеб ведь…

– А теперь вот так, значит. И ничего не видит вокруг, кроме нее. И кроме него, естественно.

– Понятно! – Вика резко крутанулась на каблуках и бросилась вон.

– Викуля, – засеменила следом соседка, – ты на рожон-то не лезь. Что уж теперь поделаешь, раз сложилось так?

– Сложилось?! – Вика остановилась, негодуя. – Сложилось или она сама так сложила?

– Да какая разница – сама не сама. Теперь-то что делать? Делать-то нечего.

– Как это? – У Вики голос осип от возмущения. – А дети?

– А что дети, – тетя Валя горько вздохнула. – Ну, судьба у них такая. Что они, виноваты, что у такой матери родились?..

– Вот именно! Они ни в чем не виноваты, – горячо проговорила Вика и, убеждая то ли соседку, то ли саму себя, добавила: – И я тоже не виновата ни в чем.

Вернувшись домой, она, не обращая никакого внимания на мать с ее приятелем, которые уже в обнимку храпели прямо на полу, покидала нехитрые пожитки близнецов в свой чемодан и объявила:

– Желающие могут остаться здесь. Остальных прошу следовать за мной.

Малыши наперегонки бросились к дверям.

В Москве все втроем предстали перед билетершей Антониной Васильевной, та только охнула:

– Совсем ты, девка, с ума спятила. Куда мальцов-то притащила?!

– Я только на первое время. Ну, я же не могу их в общежитие к себе взять. Сейчас документы оформлю, в интернат их пристрою.

– Так там надо было, в селе твоем, документы оформлять.

– Ну, конечно. Там бы их и оставили в местном детдоме. Много бы я туда наездилась на выходные? Помогите, баба Тоня. В цирке ведь у народа столько знакомых, поспрашивайте.

Знакомые нашлись и в суде, и в опекунском совете. А у одного из акробатов родная тетка оказалась заведующей интернатом. Через несколько недель близнецы оказались пристроенными.

Вика вздохнула с облегчением и, конечно, и думать забыла о том, чтобы найти-таки адрес или телефон повара. Теперь у нее были другие заботы. Мечтала о дневном, но пришлось перевестись на вечерний. Одна она как-то протянула бы на стипендию, довольствуясь кефиром и булкой, но малышню хотелось баловать и как-то скрашивать их существование в интернате. Вика вернулась в костюмерную цирка, а оттуда уже через несколько месяцев перебралась в секретариат, когда начальству доложили о ее способностях к иностранным языкам.

В выходные она водила малышей в кино, в тот же цирк, в театры и парки. Все до копейки тратила на них, так и существуя на кефире и хлебе. Орешки – малышне, фрукты – туда же, карамельки – тем более, а шоколадки – и подавно! Ванька проглатывал все без остатка и спрашивал с горящими глазами:

– А еще есть?

А Танюшка ела медленно и всегда оставляла кусочек, засовывала его в ладошку протестующей Вике и шептала в ухо, чтобы не услышал брат:

– Тебе.

Вика возвращалась в общежитие – благо оттуда не выгнали, хоть она и перевелась на вечерний – и уже лежа в кровати, тихонько, чтобы не услышали соседки и не пришлось бы делиться той крохой, что у нее была, ела этот маленький кусочек счастья. Тогда эти мгновения доставляли ей какое-то невероятное тайное наслаждение…

Было так отрадно, так неожиданно приятно хотя бы иногда, хотя бы под покровом ночи, хотя бы под собственным одеялом ни с кем ничем не поделиться.

Куда все ушло?

Теперь Вика отчаянно хотела разделить свое пиршество с любой живой душой, но в квартире было пусто. Она сидела над коробкой с пирожными и ждала дочь.

– Ну, когда же ты придешь, Лялечка? – вслух произнесла Вика, и ей в ответ зазвонил телефон.

– Мам! – закричала трубка довольным Лялькиным голосом. – Можно, я у Сережи с Машей сегодня останусь? Они не возражают, даже просят. И потом – они меня все равно завтра на выставку зовут. Так вместе от них и поедем.

– А школа?

– Мам, ну не будь занудой!

– Ладно, не буду.

– Мамуля, ты прелесть! – взвизгнула Лялька и, громко чмокнув трубку, отсоединилась.

Вика медленно сложила все пирожные обратно в коробку, в прихожей вставила ноги в туфли и вышла из дома. Она направлялась к помойке, чтобы вместе с этой злосчастной коробкой выкинуть из головы свои дурацкие – одновременно и горькие, и такие сладкие – воспоминания. Воспоминания, в которых она была доброй, неиспорченной и даже очень счастливой молодой девушкой. Она поставила коробку около мусорного бака и, взглянув на нее с сожалением, сказала:

– А вы почти такие же вкусные, как у Борьки.