Электронная библиотека » Лариса Рубальская » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 11 декабря 2013, 13:58


Автор книги: Лариса Рубальская


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Золотые шары
 
Я все время вспоминаю
Наши старые дворы,
Где под осень расцветали
Золотые шары.
В палисадниках горели
Желтым радостным огнем.
Плыли тихие недели,
Так и жили день за днем.

Золотые шары – это детства дворы,
Золотые шары той далекой поры.
Золотые шары, отгорели костры,
Золотые костры той далекой поры.

Возвращались все с работы,
Был не нужен телефон.
Были общие заботы
И один патефон.
Танго старое звучало,
Танцевали, кто как мог.
От двора легло начало
Любви, судьбы, дорог.

Золотые шары – это детства дворы,
Золотые шары той далекой поры.
Золотые шары, отгорели костры,
Золотые костры той далекой поры.

Я с утра куплю на рынке
Золотых шаров букет.
Выну старые пластинки,
Словно память тех лет.
Всех, с кем жили по соседству,
Теплый вечер соберет,
И опять дорогой детства
Нас память поведет.
 
Выигрыш

Под осень наш послевоенный двор утопал в золотых шарах. Это время я любила больше всего. А сейчас был май, и в тех местах, где припекало солнышко, потянулись по оставшимся с прошлого лета ниточкам розовые вьюнки.

Про Клавдию во дворе все знали, что долги она возвращает вовремя, и деньги ей одалживали без долгих разговоров. Борька-Кабан, сосед Клавдии по лестничной клетке и основной соперник по одалживанию, тоже старался не отставать и путем сложных комбинаций с перезаймами никогда в злостных должниках не числился. Но все-таки Борька-Кабан – это не Клавдия, а совсем другое дело. И все обитатели нашего двора старались, увидев Кабана, нырнуть в подъезд или спрятаться за выступ дома, чтобы Борька не заметил.

А Клавдия, такая выдумщица, изобрела свой собственный стук, как позывные из кинофильма «Тайна двух океанов», – там-та-та-та. На эти позывные все двери приветливо открывались, и Клавдия получала нужную сумму и говорила непременно:

– Марь Васильна, на два дня. Пометьте в календарике.

И так – от Марь Васильны к тете Груше, от тети Груши к Поповичам, потом к Трофимчукам, и так по кругу, по кругу, с математической точностью: взять– отдать, взять—отдать...

Конечно, деньги деньгами, а Клавдия еще книги читать просила. Она любила толстые книги про войну, а особенно про шпионов. С книгами Клавдия обращалась аккуратно, обертывала их в пергаментную бумагу. Загляденье, а не книжка получалась. С пергаментом сложностей не было – Клавдина подруга в магазине масло развешивала, и пергамента этого Клавдия могла взять у нее сколько хочешь.

На двушки-трешки, занятые при помощи денежного круговорота, Клавдия по вечерам выпивала со своим мужем Жоржиком. Чудная у Жоржика была фамилия – Кунашвили. Дядя Жора Кунашвили. Сейчас каждому понятно, что если у человека такая фамилия, значит, человек – грузин. А в ту счастливую пору у нас во дворе никто не различал друг друга по национальности, да и не знали многие, что люди по фамилиям друг от друга отличаются. Что грузин, что француз – одно и то же. Кстати, дядя Жора и свою черную беретку носил как-то плоско, набекрень, как Ив Монтан в каком-то французском фильме.

Клавдия-то фамилию Жоржика не брала – зачем ей? У нее и самой фамилия неплохая – Редькина. Редькина Клавдия – услышишь, не забудешь.

Дядя Жора Кунашвили был во дворе человеком уважаемым. Он умел перетягивать матрацы и поэтому постоянно был кому-то нужен. Мы все во дворе всегда узнавали о наступлении весны по дяде Жоре – если с утра посреди двора стоит чей-то диван, топорщась вырвавшимися на волю пружинами, а Жоржик с гвоздями в зубах что-то насвистывает, значит, пришло тепло, скоро Первое мая, и Жоржик рад, что у него есть дело, на которое он большой мастер, и что скоро приедет Витя-дурачок, их с Клавдией сын.

Уже с марта Жоржик всем ребятам во дворе обещал, что на Первое мая Витя приедет, и если ребята будут с ним играть и в кино возьмут, то Жоржик купит всем по мороженому и один на всех воздушный шарик – в волейбол играть.

Витя-дурачок... Перед тем как ему появиться на свет, Клавдия с Жоржиком выпивали. Часто и помногу. И рожала Клавдия пьяная. И получился Витя-дурачок – то ли мальчишка, то ли дядька. По разговору он не отличался от сына Борьки-Кабана – Кабана-младшего, первоклашки. Тот в своем первом «А» был самым отстающим учеником. И в то же время на щеках у Вити-дурачка в некоторых местах была щетина, и курил он на равных с Кабаном-старшим.

В честь Витиного приезда дядя Жора всегда весь двор угощал мурцовкой – так он называл похлебку из воды, подсолнечного масла, лука и черного хлеба. Простая вроде бы еда, и всякий ее запросто сделать может. Может-то может, но, сколько мы ни старались, как у Жоржика, ни у кого не получалось.

Мы все ждали приезда Вити-дурачка, особенно радовалась Нонка. Ее дразнили Нонка-карлик. Вообще-то это была обыкновенная девчонка, но родилась она в последний военный год и росточком не вышла. Ей было обидно, что ее и в глаза, и за глаза все звали так – вон Нонка-карлик идет, ишь, Нонка-карлик нарядная какая.

Когда Витя приезжал, Нонка как бы перемещалась на последнее от конца место, а это уже не так обидно, тем более что мурцовки ей всегда дядя Жора первой наливал. Жалел за маленький росток.

Вот так и жил в те дни наш двор – Клавдия бегала по кругу, деньги занимала. Жоржик посвистывал, диваны перетягивал, а все остальные занимались своими делами.

И вдруг произошло невероятное событие, ради которого я и начала рассказывать всю эту историю.

Тот день начался обычно – Клавдия послала Жоржика за хлебом, а он взял да на сдачу вместо денег принес лотерейный билет. Клавдин крик слышно было даже в соседних дворах – что деньги зря потратил, ерундой всякой занимается. А Жоржик уже с утра пивка попил, был весел и совсем с Клавдией ругаться не хотел и объяснял, что если «Волгу» выиграет, то Клавдию прокатит вместе с Витей, и всех ребят во дворе тоже прокатит.

Розыгрыш лотереи намечался через три дня, и мы все с нетерпением ждали таблицы в газете с надеждой прокатиться. И вот газету принесли, и дядя Жора билет проверил, и все совпало – и номер, и серия, и дядя Жора выиграл «Волгу»!

Во двор вышли почти все – и Марь Васильна, и тетя Груша, и Поповичи с Трофимчуками, и Борька-Кабан с женой, в общем, радовались всем двором. Билет переходил из рук в руки, и всем казалось, что мы прикасаемся к чуду.

А Клавдия решила устроить во дворе застолье. Прямо завтра. Жоржику велела накрошить для всех мурцовки, а сама прикинула в уме, сколько водки, сырку-колбаски купить, чтоб на весь двор хватило – праздник так уж праздник! Посчитала-покумекала и отправилась свою «Тайну двух океанов» отстукивать – там-та-та-та...

В тот день все были особенно приветливы – Клавдию и вообще-то любили, за Витю-дурачка жалели. И все за них с Жоржиком обрадовались. Было это давно, и зависть в душах обитателей нашего двора тогда еще не прописалась. По двушке, по трешке собирала Клавдия – привычный путь: от Марь Васильны к тете Груше и дальше, дальше. А Борька-Кабан сам Клавдии рубль предложил, вообще в подарок, без отдачи.

Вечера как раз наступали светлые, тепло отвоевывало свое право. Все обитатели двора допоздна сидели на лавочках под окном у Шурки-Мурки. Так уж получилось, что почти все у нас назывались через черточку.

Это было самое уютное место во дворе – окно обвито вьюнками, кружевная занавеска, а на окне проигрыватель. Покрутишь ручку, с иголки пыль снимешь, и, пожалуйста, – слушай целых две минуты. «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая, здравствуй, моя Мурка, и прощай...» У нашей Шурки-Мурки полно пластинок было, но крутила она целыми днями только эту, как бы оправдывая свое прозвище.

В тот знаменательный вечер Шурка-Мурка сменила иголку, ее муж, Шурик-Мурик, надел поблескивающий былыми временами габардиновый пиджак, тетя Груша вышла в новом фартуке с кармашком-сердечком – в общем, все принарядились и вышли праздновать событие.

Всего на столе было полно. Толик, сын Поповичей, с утра за воблой в рыбном отстоял, еще чернильный номер на руке не стерся, и воблы этой притащил – по одной на четверых, а себе вообще целую воблешку. К Трофимчукам как раз гости из Украины приехали, их тоже к столу пригласили, и они принесли здоровенный кусок сала. Королева стола – мурцовка – в тот вечер дяде Жоре особенно удалась.

Все пили-гуляли, поднимали тосты. За Редькину Клавдию, Жоржикину удачу и за Витю-дурачка, чтоб почаще было Первое мая и Витя из своего санатория приезжал. Даже за Нонку-карлика тост говорили, чтоб, когда большая будет, замуж ее взяли, несмотря на росток.

Затем были танцы. Танцевали – кто как мог. «Здравствуй, моя Мурка» – кружились в вальсе Борька-Кабан с тетей Грушей, «здравствуй, дорогая» – бил чечетку старик Черникин, зашедший вообще случайно из соседнего двора, «здравствуй, моя Мурка, и прощай» – Жоржик с Клавдией уже валились с ног, их фокстрот имел успех.

Часам к двум ночи разошлись по домам, завтра – понедельник, на работу рано вставать.

Наступил понедельник, дядя Жоржик с Клавдией, нарядные и торжественные, пошли к открытию сберкассы – «Волгу» решили взять деньгами.

Неработающая часть двора – я, Нонка-карлик и первоклашка Кабан-младший – пошла вместе с ними.

Слегка отдавая запахом вчерашнего веселья, дядя Жора задышал в окошко кассы: «Марь Васильна, – она как раз в сберкассе кассиром работала, – выдайте, будьте любезны, выигрыш».

Марь Васильна очки протерла, стала билетик на свет для строгости смотреть, а потом начала пальцем по строчкам таблицы водить. Водила она, водила, и вдруг ее лицо начало меняться, и Жоржик с Клавдией уже волноваться начали.

Наконец Марь Васильна с изменившимся лицом протянула билетик обратно и незнакомым голосом сказала:

– Здесь такого номера нет.

Дядя Жора вместе с Клавдией, застряв в окошке головами, хором потребовали таблицу предъявить. Водят, водят пальцем – нет такого номера!

– Что ж такое? Я сам видел, видел, – чуть не плача, закричал дядя Жора. – У меня газета сохранилась! А у вас опечатка! – И он достал из кармана помятую газету с таблицей и протянул Марь Васильне. – Вот!

Повторив движение пальца, Марь Васильна удивленно закричала:

– Есть!

Но в тот же миг ее осенило, и она увидела, что протянутая Жоржиком газета двухмесячной давности. И с этой двухмесячной давности таблицей совпал номер билета дяди Жоры.

Редькина Клавдия и Кунашвили Жоржик сидели на лавочке под окном с вьюнками и плакали. Клавдия – горюче, Жоржик – по-мужски.

Вечером все узнали о случившемся и, посовещавшись, простили им все долги.

Там-та-та-та.

Родные люди

Недавно у меня дома снимали передачу «Человек и его вещи». Заботливая девушка-редактор несколько раз до этого звонила, интересовалась – какие вещи я буду показывать и о чем рассказывать. Из наших разговоров я понимала, что ей особенно хотелось бы увидеть старые предметы, принадлежавшие когда-то прабабушкам и прадедушкам, желательно графских или дворянских кровей. Эти вещи могли бы подчеркнуть особенность моего благородного происхождения.

Я вообще замечаю, что у нас сейчас стало очень модно приписывать себе какие-либо звания и титулы, даже если для этого нет никакого основания.

Однажды на одном из вернисажей я видела, как человек разложил на продажу старые выцветшие коричневатые фотографии, некоторые были с надписями и с «ятями». На фотках кружевами топорщились платьица на барышнях, белели панамки на детишках, наряженных в матросские костюмчики, особенной статью и выправкой отличались мужчины. Мне стало очень интересно – кто же может купить фотографии чужих людей и для чего?

– А что тут непонятного? – Продавец посмотрел на меня сердито. – Те будут покупать, у кого деньги есть. Сейчас богатым людям мало богатства, они все хотят себя потомками показать благородных семейств. Вот, купят фотки, в рамочки вставят, обвешают свои дома. Гости к ним придут, объяснять хозяева им станут – вот эта дама – тетка бабушки моей, графиня такая-то. А вот этот мужчина – сиятельный граф, прапрадед жены по отцу.

Вот так и придумают себе биографию.

А я слушала и думала – странные бывают люди. Я такого вообще не понимаю.

У меня у самой есть кем гордиться – вот, бабушка моя – Мария Васильевна Фомина, умница, гимназию когда-то окончила, книги любила читать и меня научила, быстрая была, как огонь. Миг – и стол накрыт, и гостей полон дом – ай да Мария!

А вот дедушка на фото – он в Варшаве родился, фамилия у него смешная – Лимон. Лимон Яков Исаакович. Когда я родилась, он уже был на пенсии, в молодости работа его называлась «коммивояжер». Мне рассказывали, что он занимался продажей кожи и по запаху мог отличить шевро от хрома.

Фамилия эта досталась и моей маме Александре Яковлевне. В детстве ее звали Аля Лимон. А когда Але семнадцать исполнилось, началась война. Мама, как и все тогда, по мере сил трудилась – окопы рыла, на лесозаготовке работала, фугаски немецкие на крышах собирала.

А когда война почти окончилась, познакомилась она с чернокудрым симпатичным лейтенантом. Это и был мой папка – Алексей Давидович Рубальский. Родился он в маленьком украинском местечке Вчерайше во время войны служил в летном отряде – готовил самолеты к вылетам. А в это время в местечко пришли фашисты и убили всех его родных. И я не знала ни его матери, ни отца – то есть вторых моих дедушки и бабушки.

Вот на этой фотографии – мой младший брат. Братишка, братка. Младший мой, любимый Валерка. Теперь его нет. Несправедливо, неожиданно не стало – остановилось сердце. А я всегда жила и думала, что он у меня будет всегда – мой дорогой, очень близкий братка. Да, его сердце остановилось, а мое болит, болит…

А на этой фотографии – Давид. Мой муж. Мы вместе прожили больше тридцати лет. Он был умный, справедливый, надежный. И строгий. Все наши годы он считал своим долгом меня улучшать. И результат его вполне устраивал. Я очень дорожила его мнением. Его жизнью. Он тоже – наследник. Унаследовал все свои замечательные качества от своих родителей.

Давида уже нет. Все испытания последних лет его жизни никогда не оставят мою память. Я уже привыкла жить без Давида, в смысле – просыпаться, есть, работать. Но я все время с ним разговариваю. И он продолжает меня воспитывать, подсказывать, ругать и хвалить. Я стараюсь его не подводить.

А жизнь идет, и уже появился на свет маленький Артемка – сын Светки, дочки моего брата. И мы с Лерой, Валериной женой, постепенно входим в роль бабушек, и нам это очень нравится.

Ну вот, такая моя родословная. Ни одного графа, ни одной княгини. Зато все порядочные, честные, милосердные люди. И я этим горжусь.

Мужчинам верить можно

Полярник
 
Ой, дарит жизнь порой подарки нам,
Потом от них мы только плачем.
Он мне представился полярником
И был всю ночь таким горячим.

Он мне казался удивительным,
На предыдущих непохожим,
И волновала убедительно
Его обветренная кожа.

А мне так хотелось его отогреть,
Мне нравился этот полярный медведь.
Казалось, он тоже кайфует,
На мне, как на льдине, дрейфует.

Он мне рассказывал о полюсе,
Где снег да белые медведи.
И намекало что-то в голосе,
Что к ним он больше не уедет.

Пронзило душу чувство жгучее,
А сердце что-то предвещало.
И небо жизнь мою дремучую
Звездой Полярной освещало.

Но оказалась жизнь конкретнее,
Чем представлялось мне доныне.
Скажу, короче, больше нет его.
Вернее, есть, но там, на льдине.

Ну вот за что же мне удар такой?
Он не звонит мне и не пишет.
Забыл навек меня полярник мой
И променял на белых мишек.
 
Опоздавший
 
Я ждала, стояла у окна,
Я ждала, по комнате ходила,
Я ждала, хмелела от вина,
Я ждала и время торопила.

А вчера, ведь ты еще вчера
Колдовал словами и губами,
Но игра, любовная игра,
Вот и все, что было между нами.

Лепестки цветов опавших
На сидении машины.
Их рассыпал опоздавший,
Мой несбывшийся мужчина.
Заблудившийся в дороге
И судьбой моей не ставший.
Опоздавший ненадолго
И на вечность опоздавший.

Я ждала, чтоб прозвенел звонок,
Я ждала, чтоб ты вошел и обнял.
Я ждала, но ты прийти не смог,
Я ждала, а ты меня не понял.

Что потом? Не знаю, что потом,
Не смогу ответить, если спросят.
Лишь листом, оранжевым листом
Бьет в стекло рассерженная осень.
 
Марсианин
 
Был банкет по какому-то поводу,
По какому, не помню сейчас.
И вошел неожиданно в комнату
Обладатель загадочных глаз.

В этой шумной веселой компании
Он шампанское пил в стороне.
Показался он мне марсианином,
Специально слетевшим ко мне.

А я ни слова по-марсиански,
Что б ни сказал он, я не пойму.
Но потянулась рука с шампанским
Сама собою моя к нему.

И я к контакту уже готова,
И он, похоже, уже готов.
По-марсиански, вот черт, ни слова.
Но тут, похоже, не надо слов.

Изменилось вокруг как-то сразу все,
Стихли звуки все и голоса.
Добавляли к шампанскому градусы
Марсианские эти глаза.

Разлучило нас с ним утро раннее,
Он ушел, не начав разговор.
А что было у нас с марсианином,
Я забыть не могу до сих пор.
 
Зажигалка
 
Гости пили, говорили,
Танцевали и курили.
Громко музыка играла, заглушая голоса.
Ты пришел незваным гостем,
Говорил смешные тосты.
Ты поднес мне зажигалку, наши встретились глаза.

Говорила мне гадалка,
Чтоб боялась я огня.
Зажигалка, зажигалка,
Ты дотла сожгла меня.
Говорила мне гадалка,
Я не слушала, смеясь.
Зажигалка, зажигалка,
Как я больно обожглась!

Расходились гости к ночи,
Кто и с кем, не помню точно.
Было дымно, было жарко, а меня бросало в дрожь.
Я сказать боялась слово,
Прикурить ты дал мне снова,
А рука моя дрожала, я боялась, ты уйдешь.

Говорила мне гадалка,
Чтоб боялась я огня.
Зажигалка, зажигалка,
Ты дотла сожгла меня.
Говорила мне гадалка,
Я не слушала, смеясь.
Зажигалка, зажигалка,
Как я больно обожглась!

За окном явились тени,
Пол поплыл, качнулись стены.
Закатилась зажигалка, я гнала все мысли прочь.
Я не знала, кем ты станешь,
С кем предашь и как обманешь,
Как потом я буду плакать, проклиная эту ночь.
 
Высотка
 
Он жил в высотке на последнем этаже,
Он мне плеснул глоток шампанского в фужер.
На белых стенах кабинета
Портреты женщин неодетых,
И я сама уже почти что неглиже.

Ну что он смотрит сверху вниз,
Исполню я его каприз,
Он птица важная – я вижу по полету.
А я не то что влюблена
И от шампанского пьяна,
А просто так – сопротивляться неохота.

Печальный опыт я имела столько раз!
Вот на часы он должен посмотреть сейчас.
Зевнет и скажет: время – деньги,
Пойдем, хорош глазеть на стены,
И холодком плеснет из светло-серых глаз.

Ну что он смотрит сверху вниз,
Исполню я его каприз,
Он птица важная – я вижу по полету.
А я не то что влюблена
И от шампанского пьяна,
А просто так – сопротивляться неохота.

Он жил в высотке на последнем этаже,
Он так запутал мной придуманный сюжет,
И поняла я, что пропала,
В высотный плен навек попала,
И сам он тоже не торопится уже.

Уже не смотрит сверху вниз,
Уже в глазах погас каприз
И появилось очень ласковое что-то.
А я не то что влюблена,
Я просто так давно одна,
Что мне совсем сопротивляться неохота!
 
* * *
 
Мне тридцать лет, а я не замужем.
Как говорят, не первой свежести.
А в сердце чувств такие залежи,
Такой запас любви и нежности!

Моим богатством нерастраченным
Так поделиться с кем-то хочется.
«Да на тебе венец безбрачия», —
Сказала мне соседка-склочница.

Молчала б лучше, грымза старая,
Да помогла б мне с этим справиться.
Все говорят, я девка статная
И недурна, хоть не красавица.

Как вкусно я варю варение,
Как жарю кур с румяной корочкой!
И кто б мне сделал предложение,
Не пожалел бы ну нисколечко!

Тут заходил один подвыпивший.
Жену с детьми отправил к матери.
Час посидел, мне душу выливши,
Потом ушел. Дорога скатертью.

А скоро праздники подкатятся.
Пойду к подружкам на девичник я.
Вчера себе купила платьице.
Недорогое, но приличное.

Надену лаковые лодочки,
Войду в метро, как манекенщица.
Потом с девчонками, под водочку,
Нам, может, счастье померещится.

На платье вставка в белых кружевах,
И в нем такая я красивая!
Подружки обе хоть замужние,
Но, в общем, тоже несчастливые.

Мужья их в доме гости редкие.
Один – моряк. Все где-то плавает.
Другой встречается с соседкою.
Но дети есть, а это – главное.

Я им твержу – терпите, девочки,
Какие есть, а все ж мужья.
И в платье новеньком, с отделочкой,
Одна домой отправлюсь я.

И у метро куплю у тетеньки
Две ветки в бусинках мимоз.
Уткнусь лицом в букетик желтенький,
Так, чтоб никто не видел слез.

Мне говорят: – С твоей-то внешностью!
Ну что такого – тридцать лет?
И кружат в сердце вихри нежности,
Как с белых яблонь белый цвет.
 
Ты полюбил другую женщину
 
Ты полюбил другую женщину —
Такие горькие дела.
Что в нашей жизни будет трещина,
Я совершенно не ждала.
И мне не верится, не плачется,
Я даже злиться не могу.
За что относится захватчица
Ко мне, как будто бы к врагу?

Ведь я звоню совсем не часто вам
И не затем, чтобы отбить.
Я даже рада, что вы счастливы.
Мне просто трудно разлюбить.
Как в нашей жизни все намешано!
И справедливо не всегда.
Ты полюбил другую женщину,
А мне от этого беда.

Помогут годы или месяцы.
А может, я надеюсь зря.
«Да он вернется, перебесится», —
Мне все подруги говорят.
Прости мне, небо, душу грешную,
Видала я в коротком сне,
Что, разлюбив другую женщину,
Ты возвращаешься ко мне.
 

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации