Текст книги "Снежный король"

10

Марат посоветовал Свете нанять адвоката, чем удивил ее и настроил на более дружелюбную волну. Но что Света понимает в адвокатах? Тогда он взял на себя эту проблему, которая отвлекла ее от ужасной смерти отца. Она перестала чураться Марата, охотно говорила с ним, правда, тема была одна: Егор. Света ужасно не любила свое имя. Нет в нем ни красоты, ни очарования, а уж «Светуля» или «Светик» звучит просто отвратительно, почти как Фрося. Марат учел замечание и придумал другой вариант: Светильда, что так созвучно именам сдержанных и холодных героинь скандинавских саг. Правда, образу скандинавок Света не соответствует, скорее, походит на шустрого подростка с наивно-детским выражением лица, а челка вообще сбрасывает еще несколько лет, да и со сдержанностью у нее большие нелады. Но Светильда звучит неплохо.

Марат выглядел рядом с ней взрослым и по-отечески терпимым, относился к жене, как к ребенку, из-за чего у Светы случались мимолетные вспышки гнева, смешившие его. Находясь в отпуске, он занялся только Светой и делом Егора. Адвокатом оказался его знакомый, которому можно было доверять, Марат пригласил его домой, познакомил с женой. Свете Федор (в быту – Федя… Света, Федя, Коля – придумали же люди имена – ни в какие ворота) не понравился. Старше Марата лет на пять, а внешний «груз прожитых годов» тянет на все пятьдесят, взгляд замыленный, спесь графа, разговаривал со Светой… как будто она из третьего класса школы для умственно отсталых. А делать нечего, может, адвокаты все такие, откуда ей знать? К концу следующей недели Федор собрался знакомиться с подзащитным, выбил свидание и для Светы, но в присутствии Марата, опасающегося за состояние жены, когда она попадет в следственный изолятор.

Наступил день свидания. Свету пробивала мелкая дрожь. Лязгали запоры. Темные и мрачные помещения окатили их липкой сыростью. Егора привели осунувшегося, подавленного. Она, с трудом сдерживая слезы, пролепетала:

– Егор, это твой адвокат… Он задаст тебе вопросы…

Егор отстраненно оглядел всех и спросил:

– Ты веришь?

– Я? Нет! – догадалась она, о чем он спросил. – Я знаю, это не ты…

– Значит, так, лирику в сторону, – перебил ее Федор. – Обстоятельства дела я знаю, теперь ответь, где ты был с девяти до одиннадцати вечера?

– Меня уже об этом спрашивали, – угрюмо сказал Егор.

– И не раз еще спросят, – «успокоил» его Федор. – Видел тебя кто-нибудь в этот отрезок времени? Знакомых ты встречал?

– Нет.

– Ты пришел домой около одиннадцати, где же был все-таки?

– По городу гулял, – пожал плечами Егор.

– Ты, парень, зря недооцениваешь ситуацию. Нам нужны свидетели, которые встретили тебя, говорили с тобой. Иначе как докажем, что убил не ты?

– Пусть докажут, что убил я.

– Послушай. – Федор смотрел на Егора, как на больного. – Знаешь, сколько тебе светит за убийство?

– В камере просветили.

– Так помоги себе и мне. В нашем городе живет половина родственников, половина знакомых. Не может быть, чтобы ты гулял теплым вечером в предвыходной день и никого не встретил.

– Не расскажу, – отрезал Егор.

– Даже так? – усмехнулся Федор, слегка поразившись недоверию парня. – Значит, свидетели все-таки есть?

– Да, – неохотно сказал юноша.

– Кто? Выкладывай, не бойся. (Тот молчал.) М-да… Я ведь дорого стою. Светлана и Марат оплачивают защиту, твоя мать не в состоянии нанять адвоката. Конечно, если ты захочешь, тебя будет защищать государственный адвокат бесплатно. Но не советую пользоваться его услугами. Бесплатно теперь только птички чирикают.

– Егорка, пожалуйста… прошу тебя… – лепетала Света.

– Свидетелей можно купить. Особенно сейчас, когда у людей переворот в мозгах, – упрямился Егор.

– Мой юный друг, если твои свидетели дерьмо, то их купят, когда пригласят на суд, когда они по коридору будут идти, в сортире на толчке сидеть, где угодно.

– Согласен, – сказал Егор и впервые за время свидания посмотрел на него и Свету. – У нас в городе сделают так, как кому-то нужно. Слишком большую птицу подстрелили, прости, Светка, значит, это надо такой же большой птице. Меня все равно раздавят, поэтому неважно – есть адвокат или нет.

– Тогда ты ничего не теряешь, – улыбнулся Федор. – Давай все же попробуем вывернуться? Шанс есть, если, конечно, ты поможешь.

Егор подумал и согласился:

– Хорошо. Я заходил в парк сразу после того… как был на свадьбе. Там есть кафе под открытым небом «Ивушка». Официантка должна меня помнить, я ей нахамил. Заказал сто пятьдесят водки. Она спросила: «Не много?» Я ее послал. Она меня тоже обложила, но выпивку принесла. Минут десять я посидел и пошел домой пешком. По дороге встретил Митю Шоркина, однокурсника, минут пять потрепались и разошлись. Домой не сразу пришел, курил во дворе на детской площадке. Не хотел маму огорчать, я ведь выпил. Во дворе никого не было, так что там меня никто не видел, все у телика торчат в это время или спать ложатся. Все.

– Угу… – задумчиво произнес Федор. – А сколько времени ты шел от парка до места встречи с Митей?

– Это легко проверить. Оттуда до площади Свободы минут сорок ходьбы, плюс-минус пять. А специально я время не засекал, не знал, что пригодится.

– Хорошо. А Митя… один был?

– Нет, с парнем, но я его не знаю, даже имя не помню.

– Что ж, кое-что есть.

Света готова была снова расплакаться, но теперь уже от радости, понимая, что Егору ничего не грозит. Все будет доказано, это так просто! Егор выйдет из кошмарного места… А что будет потом? Загадывать не стоит, потом будет потом. Но все обойдется. Она даже представила встречу за стенами мрачного СИЗО, как они с Егором уйдут вместе, их будет ждать тетя Лена, которой Света названивает… Стоп, а Марат? Ну, с ним все ясно, Света достаточно его изучила, он человек не лишенный благородства, возражать не станет, если Света уйдет к Егору. Дело не в Марате, а в его отце, эту дурацкую свадьбу он затеял. Ну, ничего, Света надеется на Марата, он договорится с отцом. В конце концов, она своему так называемому мужу тоже до фонаря, это очевидно. Все будет хорошо… Жаль, папы нет…

Очнулась она от хаотичных мыслей, когда Федор сказал:

– Светлана, пора.

Егор уже стоял, держа руки за спиной, ему что-то говорил тюремщик, или надсмотрщик, Света совсем не разбиралась в званиях и должностях СИЗО. Ей бы хотелось побыть с Егором наедине, но это невозможно, она знает.

– Не приходи больше, – бросил он Свете.

– Почему? Егор, почему?

– Не надо.

Его увели. Все-таки две слезы упали на пол, а Света так старалась держаться. На пороге он оглянулся. Нечто страшное увидела она в глазах Егора, полную обреченность… По спине пробежал холодок, скользнул по рукам и замер в кончиках пальцев. Бряц, бряц – закрывались тяжелые двери, другие открывались, через них им предстояло выйти на волю, а Егор останется здесь.

– Пойдем, – тронул ее за локоть Марат.

Она вдруг поняла, что невероятно хочет на свежий воздух, где жарит солнце, где нет сырой и липкой атмосферы чужих бед. На улице вдыхала глубоко, словно пыталась очиститься, а Марат с адвокатом переговаривались. О чем? Ах, о Егоре. Поразительное неумение держать себя в руках, Герман прав: одни глупые эмоции. Пора взрослеть. Холодок в пальцах не проходил…

Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться ни с одной проблемой, конечно, Света терялась, путалась. Она росла в парнике в самом прямом смысле этого слова. Мать Света не помнит, она умерла, давным-давно. Заботился о ней отец и няньки, менявшиеся слишком часто, чтобы привыкнуть хотя бы к одной. За нее все делали, решали. В школу и домой отвозили на машине. Даже когда поступила в университет и предстояло жить в чужом городе, Феликс купил ей однокомнатную квартиру недалеко от университета, договорился с соседкой, чтобы та готовила завтраки-ужины, убирала квартиру, стирала, а обеды отец оплачивал в ресторане за месяц вперед. В свои тогдашние семнадцать она понятия не имела, где и что можно купить из еды, сколько это стоит, что такое экономия и голодные студенческие вечера. Она думала – все так живут. Зато папа это называл – дочь вступила в самостоятельную жизнь. Естественно, у нее появились друзья в университете, поделившиеся жизненным опытом и кое-как открывшие ей глаза, что Света инопланетянка. Подружки затаскивали ее на вещевой рынок, где можно купить шмотки подешевле, Свете же покупали вещи папа, уделявший иногда дочери время, и Герман. Белье она выбирала в магазинах сама, но туда ее тоже возили на машине, поэтому, когда она попала на рынок… потерялась среди толпы и едва выбралась. Подружки хохотали до упаду. Стало доходить, что она многого не догоняет, а с какой стороны догнать, не представляла.

И вдруг появляется Егор. Как-то в осенний теплый вечер она и подружка праздно шатались по парку, присели на скамью отдохнуть. К ним подсел симпатичный юноша, разговорились. Вернее, говорили подружка и Егор, а Света больше молчала, так как не раз попадала впросак из-за своих «обширных жизненных познаний». Но Егор чаще обращался к Свете, он ей тоже понравился. Выяснилось, что учится он в ее родном городе в институте, приехал купить специальную литературу, которая при издательствах стоит дешевле, чем дома. Был субботний день, обычно отец присылал машину за дочерью на выходные, но тогда она позвонила накануне в пятницу и сказала, что не собирается домой, а хочет позаниматься. Через два часа общения с Егором планы изменились, Света поехала с ним домой на электричке. С тех пор наступил новый этап ее жизни. Когда ее увидел папа дома… его чуть удар не хватил. Как же, дочь могли обидеть, выкинуть в окно, изнасиловать, электричка могла сойти с рельсов… Света хлопала глазами, не понимая, почему отец сердится, ведь в электричке полным-полно народу и еще Егор. О нем она умолчала, но встречаться они стали часто. Узнав Свету ближе, Егор не подтрунивал над ней, как это делали сокурсники, только сокрушался:

– Светка, отец сделал из тебя игрушку, ты даже не тундра, ты… не знаю, как назвать… вообще ничего не знаешь о жизни.

– По-твоему, я дура? – обижалась она.

– В том-то и дело, что не дура. Ну а телевизор ты смотрела?

– Конечно. Папа выбирал программы…

– Ха-ха-ха…

– Папа считает, там много гадостей показывают и на нормального человека телевизор плохо действует. Вот книги он разрешал все читать, я и читала.

– Нет, это невозможно! Папа, папа! А ты? Представь, вдруг что-то случится с отцом…

– С ним ничего не случится. Никогда!

Егор хватался за голову и принимался объяснять примитивные вещи. Он выглядел таким многоопытным, Света слушала, раскрыв рот. Он познакомил ее с друзьями, они до утра смотрели видик, пили пиво, играли в бутылочку, слушали музыку от классики до тяжелого рока. За полгода Света узнала столько хорошего и плохого… Герман только руками разводил:

– Папа, Светка с цепи сорвалась, она ругается.

Но Феликс продолжал баловать девочку. Ничего страшного, говорил, ласточка должна и пошалить. Его поучительные беседы сводились к одному: ай-яй-яй, нельзя произносить плохие слова. Света слушала, кивала и делала по-своему. Вдруг она очутилась в ситуации «вверх дном». События последних двух месяцев не умещались в маленькой головке, только некие защитные силы внутри не позволяли ей спятить.

Марат и Федор прощались, а Света разминала пальцы: холодок так и не прошел.

Дня три спустя Марат приготовил чудный ужин из мяса под каким-то экзотическим соусом, пытался приобщить к кулинарному искусству Свету. Впрочем, простые блюда – суп или борщ – он тоже не умеет готовить. Света честно выполняла роль подсобного рабочего, чистила овощи, резала лук и рыдала при том горючими слезами. Едва сели ужинать – звонок. Пришел Федор, потребовал себе тарелку, достал бутылку вина.

– Чем порадуешь? – спросил Марат, когда выпили и принялись за мясо.

– Ничем, – вздохнул тот. – Официантка не помнит, как я ни старался восстановить в ее памяти тот вечер. А Митя… Ох, уж этот Митя… Пьян, говорит, был, кого-то встречал на улице, а кого и где… Они с другом шли на автопилоте, ничего не соображали.

– Как же так? – разволновалась Света. – Митя учится с Егором… Он не хочет ему помочь? Неужели можно напиться и ничего не соображать?

Марат и Федор расхохотались в голос, Света надулась.

– Светильда, не обижайся, – сказал Марат, отсмеявшись. – Это действительно возможно. Хочешь, на себе испробуй.

– Не хочу, – буркнула она. – Я просто не верю, что Митя не помнит.

– Значит, не хочет вспоминать, – заключил Федор.

– Я поговорю с ним, – заявила Света. – Он не может так поступить.

– Думаю, это вряд ли поможет, – равнодушно пожал плечами Федор.

Его тон и отношение очень расстроили Свету, остаток вечера она провела с потухшим настроением – вот так умирает надежда. А утром она исчезла из дому потихоньку, когда Марат вышел за сигаретами, оставив записку: «Скоро буду». Целый день проторчала у дома Мити, он появился с парой приятелей, весело гогоча, Света кинулась к нему:

– Митя, я прошу тебя, будь человеком, вспомни встречу с Егором.

– Светка? – растерялся он и даже отпрянул от девушки, словно боялся ее. – Клянусь, ничего такого не припоминаю. Меня спрашивали уже… Я пьяный был…

– Митенька, ты же ногами шел, значит, в сознании был, – внушала она ему. – Митенька, от тебя зависит… Это хоть ты понимаешь?

– Я-то понимаю… Ну, хочешь, совру? Но что врать? Понятия не имею.

– А твой друг? – не сдавалась Света. – С которым ты был?

– Друг? Свет, я даже не помню, с кем тогда пил – до того накачался. И с кем домой шел – отшибло. Честно. Поверь.

Света рассматривала его, как невидаль, увиденную впервые и поразившую ее своими необычными формами. А Митя смущенно улыбался, мялся, тер нос…

– Понимаешь, Митенька, – сказала она тихо, – я тебе не верю. Вот так: не верю, и все. Егор тебе столько делал… рефераты писал… я ведь знаю. А ты…

– Вот этого не надо, – возмутился Митя с видом оскорбленного достоинства. – Не надо давить на психику. За ложные показания в тюрьму сажают.

– Митя, тебя не будет мучить совесть?

– Нам совесть не по карману, – сказал один из приятелей и заржал.

– Девчонка, чего ты пристала? – вступил второй. – Вспомни да вспомни… Сказал же: не помнит. Пошли с нами на тусовку?

Света смерила их презрительным взглядом и пошла прочь.

– Свет, я честно не помню, пьяный был, – крикнул ей вдогонку Митя.

Она круто развернулась и отчаянно закричала:

– Но то, что ты пьяный был в тот час, помнишь? Подонок ты, Митя.

Света поспешила дальше, слыша диалог за спиной:

– Давай проучим девчонку? – предложил «остряк».

– Стой, – сказал Митя. – Тебе башку оторвут. Это дочка Железного Феликса. Говорят, его грохнул Егор прямо у нее на свадьбе…

Света бросилась бежать, задыхаясь от чужой подлости и собственной ярости. Бежала, пока в глазах не потемнело, не застучала в висках кровь.

– Подонки! Мразь! Дерьмо! – ругалась вслух.

Но устала, да и ногу растерла новыми босоножками. Села у кособокого домика на лавочку, сняла обувь. Из дома она сбежала, чтобы Марат за ней не увязался. Правильно поступила, не хватало только стычки Марата с дружками Егора. А Митя мерзавец, ведь помнит, помнит! Почему все так скверно?

– Эй! Чего здесь расселась? – Над забором торчала сморщенная, перекошенная злобой харя в кепке с беззубым ртом. – А ну, иди отсюда! Вам у моего двора маслом намазано? Пошла, пошла отсюда, проститутка!

Света отошла, оглянулась – харя следила за ней. И тогда Света все накипевшее выплеснула на деда:

– Чего зыришь, старый верблюд? Хрен моржовый! Да я вернусь сюда с пацанами и утоплю тебя в сортире, урод!

Завершив выпад, Света дунула что есть мочи под оголтелый лай собак из дворов и нецензурную ругань хари. Что ж, у современных девушек могут быть скромные познания в области кухни и быта, зато кое в чем другом они преуспевают.

Босиком Света пришла к парку, надела босоножки и, превозмогая боль в натертых местах ступней, добрела до «Ивушки». Народу в парке было очень мало, а кафе под открытым небом вовсе пустовало. Сев за столик, Света теребила фотографию. К ней лениво подплыла дородная официантка в грязном переднике красного цвета в белый горошек, вопросительно уставилась.

– Мне… мне… – мялась Света. – Мне сока… и стакан вина.

– Тебе сколько лет? – надменно спросила официантка, которой было в самый раз за плитой стоять, а не отпугивать клиентов.

– В… во… восемнадцать, – почему-то стала заикаться Света.

– Не бреши.

– Честное слово, – неубедительно промямлила Света, в этот момент сама не верившая в свое совершеннолетие. Робко добавила: – Я замужем.

Официантка фыркнула, уплыла в домик-ларек. Света растерянно оглядывалась, не зная, что делать дальше, вернется официантка с заказом или нет. Однако та вскоре приплыла, поставила два стакана (один предположительно с вином) на стол, ехидно смотрела. Света поднесла стакан ко рту, в нос ударил запах чего-то перебродившего и кислого. Отхлебнув, она постаралась не морщиться и обратилась к официантке:

– Понимаете, две недели назад была моя свадьба… Ой, это вам не нужно… Сюда заходил молодой человек… его зовут Егор… Ой, вы его не знаете… В смысле – имени не знаете. Так вот… Вы не могли бы вспомнить его? Он заказал сто пятьдесят водки… и…

– Люся! Люсь! – крикнула та в сторону ларька. – Опять тебя спрашивают.

Подошла такая же далеко не худенькая женщина, явно принявшая сто пятьдесят, так как нос ее и щеки пылали, а глаза возбужденно сверкали.

– Тебе чего? – спросила Свету Люся.

– Вот, – протянула она фотографию Егора и повторила сказанное первой.

– Не знаю, – пожала плечами Люся. – Может, и заходил.

– Ну, припомните, – настаивала Света. – Он еще вас послал… Извините.

– Да меня каждый второй посылает, делов-то! Что ж, их всех запоминать?

– Ну, посмотрите хорошенько, – умоляла Света. – Он пришел где-то в половине десятого вечера, одет был в костюм темно-синего цвета, голубую рубашку, а галстук…

– Девочка, – виновато улыбнулась Люся, – знаешь их сколько тута шастает? Они у меня слилися в одну кучу, я мужа своего скоро не различу, а ты…

Света расплакалась, да так горько и жалобно, навзрыд, что обе тетки присели на стулья и давай ее утешать. Первая поднесла стакан с вином:

– Деточка, выпей, хорошо успокаивает.

– Ага, – подтвердила Люся. – Почище валерьянки будет. Пей, пей…

Света залпом осушила стакан с невкусным вином, сморщилась. Люся на закуску поднесла к ее рту сок, но сок не перебил запаха дрянного вина, попавшего в желудок и начавшего пытать его кислятиной. Затем голова Светы стала кружиться, а тело… оно не слушалось. Женщины о чем-то ее спрашивали, Света их плохо понимала, будто иностранка, и вообще, постепенно перестала соображать. Счастье, что обе они оказались добрыми, проводили ее до такси, усадили, растормошив, спросили адрес.

– Улица Бетховена 35, квартира 20, – выговорила она.

И отключилась. Пришла в себя, когда Марат вытаскивал ее из такси. Ноги не передвигались, а руки цепко хватались за мужа – все же чувство самосохранения работало. Потом она почему-то оказалась в воздухе, держась за шею Марата…

– Пей, – протянул он утром стакан с шипящей жидкостью, пузырьки подпрыгивали над поверхностью воды. Света только что проснулась и чувствовала себя прескверно.

– Что это? – спросила.

– Эликсир. Специально для выпивох. Пей, не бойся, через пятнадцать минут похмельного синдрома как не бывало.

Выпив «выстреливающую» по носу водичку, Света упала на подушки. Неприятные физические ощущения усугублялись стыдом. А Марат, как назло, не уходил, ухмыльнулся:

– Ну и как, удался эксперимент?

– Не понимаю.

– Набралась ты вчера. А как с памятью?

Туго. Отдельные эпизоды вспыхивали и гасли. Света нахмурилась.

– Я тебя по всему городу искал. Герман тоже. Приехал домой проверить, вдруг ты уже здесь, а у подъезда – такси. Пришлось тащить тебя на себе. Где ты была?

– Гуляла. Прости, пожалуйста, я нечаянно.

– И кто тебя нечаянно напоил?

– Сама.

– Ну и ну! Понимаешь, Светильда, – улыбнулся Марат, – нормальные люди напиваются в компаниях, а вот алкаши в одиночку.

– Не дави на психику, – припомнила Света выражение Мити. – Мне и так стыдно…

– Прими контрастный душ, он стыд смоет.

Если бы можно было так просто смыть все. В ванной она каялась, винила себя во всем. Не зная Марата, оскорбляла его на свадьбе, а ведь сама дала согласие выйти за него замуж. Какое-то уродливое слово – замуж. А Марату зачем все это нужно? И Света злилась, не понимая ни его, ни себя.

Потом пила на кухне кофе, приготовленный Маратом, и думала, искоса наблюдая за ним, что, в сущности, он неплохой человек, а она хамка.

Несколько дней спустя Федор принес новость, которую Света едва пережила. Марат открыл дверь, а тот сразу и выпалил:

– Прошлой ночью в камере повесился Егор.

– Тише! – шикнул Марат. – Светке ни слова…

Поздно. Она вышла из комнаты как раз при сообщении. Марат уже знал, что делать при истерике, не отходил от нее ни на шаг, нянчился с поразительным терпением. Накачанная транквилизаторами Света отключалась, приходя же в себя, снова билась в истерике, обливаясь слезами.

Вечер. Герман у телевизора, вглядываясь в людей, водил авторучкой по экрану, чтобы не пропустить ни одной детали. Рита, лежа на боку, долго не сводила с него глаз. Невыносимо.

– Ты хочешь найти убийцу по записям? – поинтересовалась она.

– Возможно.

– Думаешь, он позволил себя снять?

Последнее время все, что отвлекало, мешало сосредоточиться, раздражало его. Он резко развернулся к ней, жестко сказал:

– Я хочу найти того, кто убил отца. Не знаю, как найду и где, но пока не изучу пленки, не успокоюсь. Убийца мог допустить ошибку, его могли снять случайно, мало ли… Неужели не понятно? Ты бы лучше поплавала в бассейне, чем мне…

Прервал его телефон. Рита взяла трубку, услышав взволнованный голос Марата, протянула ее Герману.

– Ну, что там еще стряслось? – проворчал он, вставая.

Несколько секунд спустя Герман стал бледным, на лбу выступили мелкие капли пота. Он нажал на рычаг, потом положил трубку на аппарат, сел на кровать, растирая пальцами лоб, руки у него дрожали. Рита беспокойно спросила:

– Что? Со Светланой?.. Господи, Герман, не молчи.

– Звонил Марат… – выдавил он.

– Это я знаю. И что?

– В камере повесился Егор.

Пауза зависла долгая. Рита, онемев от ужаса, разводила руками, открывала и закрывала рот. Она чувствовала, что должно произойти еще что-то страшное, и вот глыба, висевшая над ними, обрушилась разом и давит, давит… Когда прорезался голос, Рита растерянно пролепетала:

– Повесился… Как? У них же все отнимают – шнурки, ремни…

– Порвал футболку и сплел жгут.

– Ты говорил, с ним ничего не случится. Ты говорил – остальное приложится. Что приложилось? Мальчик погиб. Повесился… Как страшно!..

– Замолчи!!! – взревел Герман, подскочив, ибо упрек был справедлив, имел прямое отношение к нему. – Что я мог сделать? Что? Что?

– Не знаю! Он не убивал, сам знаешь. Почему ты не помог ему? – Рита перешла на крик. – Он ведь один у матери. Почему ты не внес залог, чтоб Егор не оставался там? Ты должен был что-нибудь сделать, хотя бы попытаться! Но ты… ты ничего не сделал!

Герман в бешенстве ходил по спальне, отшвыривал стулья, попадавшиеся на пути, пнул кресло, бил кулаком в стену. Едва она закончила, прорычал:

– Разве я думал, что этим кончится?

– А ты вообще когда-нибудь думаешь? Не пробовал подумать о других, каково тем, кто рядом с тобой находится? Нет! Ты и твой отец только о себе пеклись!..

– Не трогай отца!

– Ах, вот как! Не трогай! – Она стала напротив Германа, похожая на драчливого петуха. – Значит, когда меня Феликс заставил прийти на свадьбу изображать беззаботную твою подружку после всей грязи, пригрозив, что уволит меня в случае неявки, что работу я в этом проклятом городе больше не найду, – это нормально, да? Светку вы заставили выйти замуж, чтоб отмазать тебя от тюрьмы, – тоже в порядке вещей? Теперь мальчишка заплатил жизнью за твою прихоть, так как тебе надо найти настоящего убийцу, но для этого ты решил подержать парня в тюрьме, – а вас трогать нельзя? Вы кто? Кто вы такие, что взяли себе право играть людьми? Да, ты прав: любой мог убить Феликса, любой, кому он перекрыл кислород и изгадил жизнь.

Герман ударил ее по щеке. Он не выдержал. Он был оскорблен и уязвлен. Рита замерла, на секунду зажмурившись, потом с достоинством сказала, улыбнувшись:

– Когда нет других доводов, распускают руки. Что, рабыня вышла из повиновения? Так вот, дорогой, я твое величество сносить больше не намерена. – Она поставила на кровать баул, побросала туда вещи, которых, к счастью, оказалось немного. Быстро переоделась. – За полтора года мы прошли все этапы супружеской жизни. Хватит.

– Что ты собираешься делать? – растерялся он.

– Я ухожу. Навсегда. И больше ко мне даже не приближайся!

– Не смей… – Герман вырвал из рук Риты баул.

– Что?! Ты запрещаешь мне уйти? А кто ты такой? Муж? Всего-навсего любовник, который надоел мне до смерти. Отдай! Мне давно следовало вычеркнуть тебя, но я надеялась, что ты изменишься. Глупо. Для тебя существуют только твои интересы. Ты считаешь, что имеешь право на самолюбие, гордость, достоинство, а мне отказываешь в элементарном – в уважении. Отдай баул!

– Не отдам. Рита, нам же хорошо вместе…

– Мне этого мало! Я хочу, чтобы меня уважали, любили, а не обращались, как с тряпкой. Постель, дорогой, еще не все. Отдай сумку… Не отдашь? Хорошо, я уйду так.

Выбежав из спальни, Рита понеслась по ступеням вниз, но ее догнал Герман. Попытка удержать взбесившуюся Риту окончилась плачевно. Она оттолкнула его с такой неожиданной силой, что он не устоял на ногах, упал на пол. Хлопнула входная дверь, до слуха долетал лязг замков на железных воротах.

Герман медленно пересел на ступеньки лестницы, он не ушибся при падении, просто куда-то подевались силы. Теперь он остался один. Рита ушла, ушла… Вновь он задумался о значении этого слова. Оно легкое, летучее. Ушла, значит, ненадолго, вернется. Перебесится, отойдет и вернется, почему-то был уверен Герман. Полегчало. А вот Егор не вернется, он исчез навсегда, перестал существовать. Ненависть забилась в Германе, свела скулы до боли и произнесла его голосом:

– Ты мне заплатишь и за пацана.

Больше он ни о чем не думал, на страдания времени нет, он должен найти убийцу, на счету которого уже двое. Вернулся к телевизору, быть может, там есть намек, совсем крохотный, но он поможет угадать, распознать, найти…

По улице Рита бежала сломя голову. Споткнулась, упала. А упала потому, что темень была непроглядная. Фонари лишь у дома Феликса, остальная часть улицы едва освещается из окон домов. Некоторые промежутки пути вообще во власти тьмы. Разбитая коленка ныла, из ранки текла кровь, а до остановки было далеко.

Тишина улицы живая, ее наполняет множество звуков: собака залаяла, кошка прыгнула на дерево, зашипев, по листве прошелся ветерок… Вдруг показалось – шаги сзади… Рита оглянулась. Ночь надежно укрывала что бы то ни было. Но ощущение, что она не одна, не проходило. Возможно, больное воображение будоражит всякие там страхи со дна души, Рита ведь большая трусиха. Точно: кто-то ее догоняет! Более не оглядываясь, она помчалась со всех ног, интуитивно угадывая ухабы и перепрыгивая их…

Заняться было нечем – время отпускное, поэтому вечерние часы превратились в наказание. Она ходит на работу. Каждый день. В школе ремонт, ее присутствие необходимо… Так ли уж необходимо? Там только и ждут, чтобы она не пришла. Но она не может не ходить в школу, не может оставаться одна.

«Ну что, Кирочка, – слышался посторонний голос внутри, – спасаешься за работой? А как тем приходилось, кого ты невзлюбила и вышвырнула за ерунду? Тем, кому трудовую книжку подпортила? Может, у них тоже было одно спасение – работа? А ты их лишила этого спасения».

Она отбросила журнал, в котором не прочла ни строчки, прошлась по комнате, выглянула в окно. Летний вечер, чудный вечер, нежаркий… Петра нет. Приходит поздно, сразу заваливается спать, почти не разговаривает с ней. Когда его нет, она готовит монологи в духе шекспировских героев, планируя высказать их мужу, но вот он приходит, а она ни слова. Решив выпить чаю, Кира Викторовна поставила чайник на плиту…

Он давно не спит с ней. Поначалу она радовалась. Тут в школе с утра до вечера на ногах, дома планы-тетради, еще и мужа ублажай. Простите, возраст уж не тот. Проходит месяц, два, на исходе третий… И вдруг до нее дошло, что он вовсе перестал прикасаться к ней, не было даже намеков, которые она часто осаживала фразой: «У меня еще куча работы, спи». Наступил момент, когда пришлось бороться с позывами плоти. В самом деле, не станет же она говорить прямо, мол, хочу! Это унизительно, пошло, стыдно, в конце концов. Она нервничала, срывалась, а Петя не понимал причин ее внезапных обид. Подсказал ему Андрей:

– Папа, извини за нескромный вопрос, но ты с мамой давно спал?

– Сегодня, – недоумевал Петр Ильич.

Андрей от смеха чуть не врезался в дерево, так как оба находились в машине, где и выслушал сын жалобы отца. Отсмеявшись, Андрей спросил:

– Сексом давно занимался с ней?

– Не помню, – честно признался отец.

– Поэтому она и бесится. Исправь положение и можешь недели две отдыхать.

– Думаешь? – не был уверен Петр Ильич.

– Ты как маленький, – усмехнулся Андрей. – Папа, ей же тоже надо. Ты свое получаешь на стороне, а ей где прикажешь удовлетворяться?

В ту же ночь Петр Ильич решил честно выполнить супружеский долг и полез к жене с определенными намерениями. Кира Викторовна не получила ожидаемого результата, была крайне удивлена и растеряна, полночи думала, почему? Осознание пришло недели через три, за это время новых попыток к близости любимый муж и не думал предпринимать. Когда он в очередной раз явился очень поздно, лег спать и уснул тут же, она поняла, что он не хочет ее! Не хочет прикасаться, обнимать дряблое тело, целовать губы в мелких морщинках. Ему противно! Завибрировала каждая клеточка, каждая жилка пульсировала: что произошло? Кира Викторовна стала присматриваться к мужу, заметила, что он изменился, тщательно проверяет одежду, сам(!) утюжит рубашки, уделяет много времени внешности. А его каждодневные бега в кроссовках по утрам родили подозрения, которые плавно перетекли в уверенность: у Петра есть любовница! Убийственная догадка. Однако вскоре она получила возможность убедиться, что это так.

В начале мая Петр и Феликс, Герман уже сидел в СИЗО, встретили важных гостей и повезли их на базу отдыха. Кира Викторовна пожелала сопровождать мужа, да не тут-то было. Он нашел миллион причин, чтобы не взять ее. Тогда, выпросив у знакомых машину, наврав, будто срочно надо ехать на семинар, а ее автомобиль сломался, она рванула на базу. На своем приехать нельзя, Петя увидит. По дороге вспомнила, как на нее смотрели приятели, сколько недоверия читалось в их глазах. Ну, какой семинар на майские праздники, какой? «Они догадались, что я слежу за мужем, – подумала Кира Викторовна. – Мерзко».