Текст книги "Бессонница в аду"

– Если такая умная, сама иди… Вот уложит он вас двоих и, может, успокоится…

Какая разница от чего умирать, от пули или от неудавшегося опыта? Пожалуй, пуля даже лучше, с другой стороны, опыты еще неизвестно когда будут… Мария не успела решить эту дилемму – Олег вытолкнул ее в коридор.

– Иди или я сам тебя пристрелю! – в руках у него на самом деле оказался пистолет.

Черт, тут все ходят с оружием! Почему такому больному дают пистолет? Глупость какая-то… Мария медленно шла по длинному коридора. У того дивана, на котором они с Ханом по ночам пили молоко, она увидела его сухощавую фигуру: он, покачиваясь, стоял над телом человека, распростертого на полу. Она шла, а он все так же смотрел вниз, словно спал стоя. Уже подходя к нему, она поняла, что скажи только она: «Отдайте пистолет», – и он, пожалуй, сразу влепит в нее пулю. Она так и не придумала, что говорить, и потому просто поздоровалась:

– Здравствуйте, Хан.

Вблизи она увидела, как у него дергаются веко и губы, как судорога искажает лицо. Вид был ужасен.

– Вы меня звали? – спросила она и от страха вдруг захихикала.

Ей показалось очень смешным в такой момент, стоя на забрызганном кровью полу и ожидая пули, спокойно спросить убийцу: «Звали меня?»

И вдруг он взглянул на нее, его взгляд постепенно становился осмысленным:

– Первый раз слышу, как ты смеешься, это у тебя нервное…

Конечно, нервное! Да ее просто сотрясала дрожь, а на тело молодого парня она старалась не смотреть. Хан говорил теперь, не отрывая взгляда от трупа:

– Черт, кажется, я его убил… Зачем он ко мне подошел, не знаешь?

Он медленно повернулся к ней и поднял оружие.

– А ты что, решила ускорить свой переход в мир иной? То боялась смерти, а теперь рвешься туда?

– Это что, неужели кольт? Ничего себе! А какой год выпуска? Ой, не говорите, я попробую угадать… Рукоять покажите, пожалуйста…

Хан заторможено повернул руку и раскрыл ладонь, демонстрируя круто изогнутую рукоятку револьвера.

– «Бизли»! Я уверена, это «Бизли»! Такая горбатая рукоятка только у «Бизли»! Я угадала? Год 1894-й.

– Ты не могла этого знать. Кто тебе подсказал?

– Кто мне мог подсказать? Из моей комнаты не видно, какое у вас оружие. Я просто знаю, это кольт, модель «Бизли». Я немного увлекалась пистолетами, давно, еще когда училась в школе.

Хан недобро смотрел на нее:

– Я не люблю, когда меня дурачат.

– Я знаю эту модель.

– Пошли, я покажу тебе свою коллекцию, и если ты не сможешь назвать марку хоть одного пистолета, я тебя убью…

Одно дело узнать знакомую модель, совсем другое назвать все пистолеты из коллекции хозяина…

– А много у вас пистолетов?

– Много.

О, Господи, увлекаться когда-то оружием, в детстве, это не значит быть специалистом…

– Где там Олег? Струсил? – Хан оглядел пустой коридор. – Олег, мерзавец! Ты меня слышишь? Убери этого идиота, – пистолетом он указал на труп, осторожно выглянувшему в коридор Олегу Аркадьевичу и махнул Марии, – мол, шагай вперед и пошел следом за ней.

– Почему же «идиота»?

– Потому что все наемники – идиоты, только полный идиот продаст свою жизнь. Жизнь не имеет цены, ее нельзя продавать.

– Странно это слышать от вас, я думала, вы-то как раз и не считаете ее большой ценностью.

– Не разглагольствуй!

И он подтолкнул ее пистолетом. Мария подошла к лестнице, осторожно оглянулась.

– Иди, иди, вперед!

Она еще ни разу не поднималась на второй этаж. Сейчас же шла туда под взглядами всех обитателей дома: потихоньку в обоих крыльях коридора первого этажа приоткрылись почти все двери и оттуда выглядывали испуганные люди, а медики уже теснились на площадке второго этажа. Хозяин молча прошел мимо них и подтолкнул ее к двери в свои апартаменты. Его комнаты занимали половину этажа, начиная с середины центрального коридора и все левое крыло.

– Хан, тебе что-нибудь нужно? – осторожно спросил Павел.

Мария благодарно взглянула на парня – хоть один осмелился что-то произнести, если бы другие тоже не молчали, Хан, возможно, и отвлекся, отпустил бы ее.

– Нет, мне уже лучше, вот сейчас ее прихлопну, и станет совсем хорошо.

Мария оглянулась:

– Надеюсь, это шутка? – выдавила она.

– Все будет зависеть от твоей эрудиции, – ухмыльнулся он.

Мария такого еще не видела: диваны, подушки, кальян, ковры на полу и на стенах, разрисованные ширмы. Всюду золото, парча, китайские шелка, павлиньи перья, пасхальные яйца в стиле Фаберже, нефритовые слоники, шкатулки. На стенах картины и зеркала. И очень много оружия: на коврах подвешены сабли в позолоченных инкрустированных камнями ножнах, кинжалы, а в низких столиках – витринах разложены пистолеты. Действительно, этому роскошному, но аляповатому убранству, соответствовало и прозвище его хозяина – Хан.

Его девушки испуганно сбились в углу. Красивые тонкие пеньюары не скрывали темных следов плетки. «Ну вот, то ходили, как королевы, а сегодня с ними разделались как с рабынями», – подумала Мария. Да они все тут рабыни, только по-разному одеты!..

– Марш отсюда!

Девчонки шмыгнули в смежную комнату и поспешно закрыли за собой дверь.

Хан шагнул к стенду с пистолетами на стене, снял один и подал Маше.

– Ну, назови модель.

Она неуверенно взяла оружие. Сможет ли вспомнить его марку, да и знала ли такое? Оружие тяжело холодило руки: короткий восьмигранный ствол, цельная рамка, никелированные поверхности… В глаза ей бросилось изображение собачьей головы.

– «Бульдог», это же американский «бульдог», где-то тысяча восемьсот девяностый год… – обрадовалась Мария.

– Этот? – Хан забрал пистолет и подал ей другой.

– Наган.

– А это?

– Вальтер. А это маузер. А вот этот – рукоятка, вытянутая назад, и слово «Gesichert» – что означает «безопасно», думаю, парабеллум.

– Ты меня сильно удивила. Откуда такие познания у домохозяйки?

– Мой отец был снайпером, любил оружие и собирал о нем все, что мог. А это «максим», да?

– Верно. Остальные знаешь?

– Нет, может быть, вспомню, что отец о них рассказывал, но пока – нет. Нужно внимательно рассмотреть, я же раньше такие пистолеты видела только на картинках, фотографиях.

– Ладно, теперь верю. Помассируй-ка, – он уселся на стул с низкой спинкой.

– А за что вы его убили?

– Охранника? Черт его знает, не помню… Приступ у меня начался… Сильная головная боль… Перестаю себя контролировать. – Он говорил, откинув голову и закрыв глаза. – Я сам не знаю, почему я в него выстрелил, может быть, случайно шарахнул, непроизвольно нажал из-за судороги, может, он меня разозлил. Так что ты сильно рисковала. Накрыла волна боли, ничего не соображал. Когда-нибудь я так и не вынырну из нее: или крыша совсем поедет, или шок от боли…

– А почему вы каждую ночь приходите со мной разговаривать? Здесь так уютно, красиво, не то что в холле. Почему не беседуете тут со своими красавицами? Вон их, целых трое… Зачем нужна тетка, не пойму?

– Я и сам не пойму, – он внимательно посмотрел на нее, и у Марии вдруг пересохло во рту. – Зачем-то все-таки нужна…

Невольно она взглянула на свое отражение в зеркале: боже, она же совсем старуха, морщины, мешки под глазами. И впервые, за последние пару лет, ей захотелось сделать омолаживающую маску лица, убрать лишние волоски на бровях, подкрасить губы и глаза. Когда она последний раз делала макияж? Наивная, теперь скрыть эти морщины сможет только крышка гроба… А что на ней надето! Эта растянутая футболка словно специально подчеркивает недостатки фигуры!

Идиотка, о чем она думает! Жить-то осталось немного, а ее вдруг обеспокоил внешний вид!

Хан поморщился от боли и застонал, и Марии стало его жаль. Она осторожно принялась массировать ему голову, потом шею, плечи. Почему-то вдруг захотелось прижать к себе эту больную голову, пожалеть его… Да, это Стокгольмский синдром, все признаки на лицо: заложница становится на сторону похитителя… Через несколько минут хозяин отпустил ее.

Следующий день на кухне с утра не задался: Шура пришла злая, косилась все время на Марию, придиралась к ней больше прежнего. А когда Мария уронила нож на пол, вспылила:

– Нет, таких старух нельзя на кухню брать, руки у тебя не держат, – заявила она. – Еще и хозяйничает тут по ночам… Что это ты позволяешь себе?! Чтобы ты больше не шастала сюда! А то я смотрю, то одного нет, то другого, то посуда грязная стоит… Пожалуюсь Олегу Аркадьевичу, он с тобой быстро разберется.

Лена робко косилась на Шуру и помалкивала: хотя и жаль Марию, но с Шурой лучше не связываться. Спасла Марию Рита. Не успела Шура закончить свой монолог, как она зашла на кухню, следом за ней сам Олег Аркадьевич.

– Вот, Олег Аркадьевич, гляньте на нее – она же скоро растает, – Рита картинно повела рукой в сторону Марии.

– Да, действительно, Мария, что это ты так исхудала? Мне сказали, ты по ночам разгуливаешь по коридору?

– И не только по коридору, – встряла Шура, – на кухне шарит по ночам, мало, что ли, днем жрет?

– Помолчи, Шура, – оборвала ее Рита и повернулась к Маше: – Отвечай!

– Да… – осторожно ответила она, – можно и так сказать, разгуливаю ночами…

– И что, каждую ночь разговариваешь с шефом?

– Ой, да врет! Чтоб она каждую ночь с самим Ханом разговаривала?! Никогда не поверю! Зачем бы она тогда на кухне работала? Уж давно бы Хану нажаловалась… – не удержалась Шура.

– А действительно, Рита, она бы сама тогда этот вопрос решила с хозяином…

– Да она же терпеливая, не хочет жаловаться, не хочет выпрашивать что-то.

– Тю-ю! Какие мы гордые! Мусор подметать за всеми не гордая, а попроситься на другую работу гордая? Та пускай не брешет!

– Уйди отсюда! – гаркнул на Шуру Олег и продолжил допрашивать Марию: – Так почему ты мне ничего не докладывала?

– А что докладывать? Что иногда ночью разговаривала с шефом? Кому это интересно?

– Вот дура-баба! Так ты каждую ночь с ним разговариваешь или это было случайно, пару раз?

– Почти каждую, а выходить надо всегда, а то он злится, если я не выйду.

– Ну ты и разговорчивая у нас… А интересно, как же ты беседуешь с ним? Или это он говорит, а ты слушаешь?

– Да нет, он требует, чтобы я рассказывала о чем-нибудь.

– Ты больше здесь не работаешь, – подвел черту Олег Аркадьевич. – С сегодняшнего дня освобождаешься от всякой работы, отсыпайся днем, будешь только развлекать его по ночам. И будь осторожна, не спорь, не перечь, а то в любое время может начаться приступ…

– Отчего эти приступы?

– Неужели ты до сих пор не знаешь, что у него опухоль в голове, она давит на мозг и время от времени вызывает припадки? Мы уже несколько дней жили в напряжении, я удивлялся, почему задерживается припадок? А вчера днем по всем признакам стало видно – вот-вот должен начаться очередной пароксизм. Да, я думаю, это ваши ночные разговоры его успокаивали, приступов-то стало меньше, ваши беседы немного отдалили вчерашний и смягчили его… Так что продолжай.

– Смягчили? Он же убил парня!..

– Спасибо, только одного… Ты иди отсюда – спи, гуляй, ночью будешь его забавлять. Что вы еще с ним делаете?

– Ничего, – удивилась Мария. – Молоко пьем, ну, массаж шеи, плеч иногда ему делаю…

– Так, Шура, – повернулся он к кухарке, – Мария больше у тебя не работает. Ночью пусть берет любые продукты, все что ей будет нужно.

Шура неодобрительно поджала губы и отвернулась.

– Что, я сама, что ли, молоко не нагрею для хозяина? – заворчала она, вроде бы себе под нос, но так, чтобы слышал Олег.

– Не тебе решать, что нужно Хану, желает он, чтобы Мария развлекала, значит, так и будет. Тебе что, дня мало? Жаловалась, что устаешь на кухне, целый день тут торчишь, а теперь согласна и ночью работать? Что же ты пистолет не пошла отбирать? – оборвал он ее.

– Совести у тебя нет, Шура, совсем женщину довела, неужели не видишь, как ей тяжело? – добавила Рита.

– А мне легко столько человек накормить? Тогда давайте мне другую помощницу, – обиженно ответила та.

– Дадим, дадим.

– Я могу идти? – спросила Мария и, получив утвердительный ответ, пошла из кухни. Следом за ней шмыгнула Лена:

– Повезло тебе… А я слышала, как она вчера вечером жаловалась Олегу, что ты по ночам тут разгуливаешь, хозяйничаешь на кухне, пьешь молоко… Кто-то передал ей об этом, я не успела тебя предупредить…

– Спасибо, теперь это уже не важно, – Мария сняла передник, сунула его ей в руки и ушла. Эта Лена успела бы ее предупредить, если бы захотела, но ей больше нравилось, что Шура заставляет работать Марию. Хорошо, что Рита перехватила Олега.

– Мария, – окликнул ее Олег Аркадьевич, – питаться будешь в первую смену.

Ну надо же, она тут сделает себе карьеру! То ела после всех, убрав и вымыв всю посуду, а теперь, минуя вторую смену, ее сразу «повысили» до первой…

Сегодня она чувствовала себя, особенно отвратительно, все-таки вчера ночью сильно перенервничала, когда шла по коридору к темной фигуре Хана, и потом, когда поднималась по лестнице перед ним и все время ждала пулю между лопаток – ему ведь ничего это не стоило, могло, как сказал Олег, померещиться что-то. Да еще ей повезло, что у Хана были собраны самые известные марки пистолетов, а то бы она провалила этот экзамен.

Сейчас днем все работали, в холле и в коридоре было пусто. Тут только после ужина становилось шумно, весело: мужчины играли в карты, курили, рассказывали анекдоты и слушали музыку, девушки рассаживались на кожаных диванах, шутили, смеялись, вспоминали смешные и грустные случаи из прошлой жизни, да уже и из нынешней, сплетничали, жаловались друг другу на своих покровителей, сочувствовали и злорадствовали. Здесь же довольно часто проводились экзекуции, выдавали плетей кому сколько положено. Парням тоже доставалось, но девушкам чаще. За любую провинность следовало возмездие, Леонид Сергеевич объявлял о наказании во время ужина вроде бы от имени Хана. Но Марии иной раз казалось, что хозяин и не слышит его, он похоже полностью доверил это дело своему заму, а ему самому было глубоко плевать, что тут делают с людьми. Тех, кто не угодил ему лично, он карал сам и без промедления, как тот раз ночью в холле, когда стегнул плеткой Марию. А Леонид Сергеевич наслаждался властью, иногда казалось, что он наказывает ни за что, без повода, просто от скуки, чтобы полюбоваться самим процессом.

Мария удивлялась про себя, как быстро все девушки адаптировались к новым условиям. Многие уже чувствовали себя тут настолько хорошо, что явно не захотели бы возвращаться, если бы им предложили. Студенткам нравилось, что здесь не надо корпеть над учебниками, а те, кто на воле уже работал, радовались неожиданному бессрочному отпуску: не надо было торопиться на работу, во всяком случае тем, кому достались в «мужья» врачи. Да всем девушкам приходилось работать гораздо меньше, чем на воле, здесь на полную катушку эксплуатировали только не нашедших себе покровителей, таких, как Мария. Единственный огорчительный момент для девушек – тут все зависело от мужчины. Если есть «муж», твоя жизнь будет проходить относительно спокойно, только надо угождать ему. Для привыкших к свободе девчонок это было нелегко, ведь они воспитаны были по-другому, в духе равноправия, и теперь, вот так, внезапно, вернуться во времена домостроя, конечно, сложновато. Однако женщины свыклись и с этим.

К тому же, многие тут жили, как настоящие семейные пары. И «жены» так же, как и на воле, зачастую пилили своих «мужей», хотя те могли безнаказанно применять физическую силу. Но в основном тут были нормальные люди, за исключением нескольких охранников, склонных к садизму, Леонида Сергеевича и самого Хана. Мария была шокирована, когда одну из девчонок вечером всенародно все в том же холле наказывал «муж», хотя к нему, конечно, больше подходило слово «хозяин». Охранник Юра сам привязал свою девушку, сдернул с нее платье и отстегал ремнем. Все остальные, включая и женщин, с удовольствием смотрели на это своеобразное шоу, потягивая пиво. На следующий вечер наказанная появилась как ни в чем не бывало. На сочувственные вопросы взмахнула рукой, легко ответила:

– А-а, ерунда, сама была виновата.

Если бы Мария участвовала в этих посиделках, она бы уже не раз услышала, что Хан не то что совсем уж изверг, но с головой у него не в порядке, иной раз на него такое находит, что лучше не попадаться ему под руку и что тут ему на самом деле разрешено все. Старожилы рассказывали множество историй о его жестокости во время таких припадков.

Мария прошла по пустым коридорам к входной двери. Впервые за все время пребывания в этом концлагере, у нее появилась возможность не спеша осмотреть территорию. Мысль о побеге никогда не покидала ее, и сейчас было самое время поискать подходящий способ. Она вышла наружу и остановилась на плитах, меж колонн. Климат тут прекрасный: днем тепло, солнечно, а по ночам частенько проходят небольшие дожди, вот все и растет. Громадная огороженная территория Центра буйно зеленела, а меж густой зелени просматривался высокий глухой бетонный забор. На газонах трава была подстрижена, цветники ухожены, на них уже отцвели гиацинты и нарциссы, а сейчас расцветало множество роз. Вдали, за разбросанными корпусами, виднелись ровные ряды плодовых деревьев. Мария решила пройтись туда, в сторону сада. Вроде бы им никто не запрещал выходить из здания, гулять по двору, об этом ничего не говорили, но все как-то опасались далеко отходить. Боялись нарваться на сторожевого пса, они здесь были ростом с телят. А Мария до этого дня так уставала, что ей было не до прогулок.

Где-то далеко, за садом, виднелись еще какие-то здания, хозпостройки, а по периметру, через равные промежутки, высились железные конструкции – сторожевые вышки. Направо от крыльца дорога, выложенная большими бетонными плитами, вела к воротам. Там, у пропускного пункта, всегда стоял охранник с автоматом в руках, а чуть в стороне вздымалось еще одно металлическое уродливое сооружение с охранником наверху. У ворот она видела пару вольеров с громадными собаками. Вечерами, вскоре после ужина, раздавался предупреждающий сигнал, и уже через полчаса после него выпускались эти псы, такие монстры могли запросто разорвать любого человека, а слушались они только кинологов и Хана. Даже охранники их боялись.

И сейчас Мария побрела вдоль здания в сторону сада, подальше от ворот с охраной. Прошлась под зелеными кронами яблонь и груш, потом потянулись кусты смородины, малины и снова деревья. На улице, на свежем воздухе, ей стало немного легче, она расслабилась, прошла головная боль. После сада попала на огород – длинные ряды вскопанной земли, крепкие кусты овощных культур. Огурцы уже вовсю стелились по земле, она даже заметила первые небольшие плоды. Полосы моркови, свеклы… Похоже, тут растут все фрукты и ягоды, какие она только знала, да еще масса овощей. Понятно, откуда у них каждый день свежий салат на столе. У Маши было такое чувство, словно она оказалась дома. Ей хотелось лечь на траву и, как показывают в старых фильмах возвращение солдат с войны домой, прильнуть щекой к земле и заплакать.

Она шла все дальше, свернула в сторону, подальше от ограды, пересекла асфальтированную узкую дорогу, поднялась на пригорок и огляделась. То, что она увидела, просто поразило ее: этот огороженный клочок земли был действительно райским местечком: с одной стороны дороги раскинулся парк с чисто выметенными дорожками, английскими газонами, а за деревьями синел небольшой пруд или озеро. Деревья в парке собраны, как в дендрарии, – необычные, красивые. Отсюда уже была почти не видна знакомая вышка у ворот, но зато поблизости вздымались другие. Бетонный забор все так же просматривался сквозь зелень, но теперь он был заметнее с другой стороны парка. Забор пытались скрыть густым, высоким кустарником. Мария заметила на двух ближайших вышках охранников, один разглядывал ее в бинокль, она помахала ему и вернулась на огород. Полюбовалась на грядки с поздними сортами помидоров. Из поливочного водопровода тихонько текла вода, журча, как ручеек. Молодые побеги овощей глушила трава, Мария присела и стала прорывать сорняки. Земля раскисла, дергать было легко, одно удовольствие. Работала часа полтора, пока не заболела спина, и только когда распрямилась, заметила наблюдавшего за ней человека.

– Ты кто? – спросил черноглазый, черноволосый мужик, по-видимому, давно разглядывавший ее.

В эту минуту из-за кустарников к нему подошла еще и женщина.

– Здравствуйте. Я на кухне работала, – поднимаясь с колен сказала Мария. – А сегодня мне разрешили гулять.

– Что, умеешь отличить траву от помидора?

– Умею.

– Как звать? Хочешь, приходи, работай, – разрешил он и, не дожидаясь ответа, пошел прочь.

– Мария… Хорошо… – растерянно сказала ему Мария вслед.

– Меня Риммой зовут, а его – Ильгизом. Ты не обращай внимания, он добрый, только неразговорчивый. Раз разрешил, значит, приходи, можно. Хочешь свежих огурцов?

– Хочу…

– Ты много прорвала, и аккуратно работаешь, – Римма сполоснула пару молодых огурчиков и протянула ей.

Мария наслаждалась. Здесь было хорошо, по крайней мере, никто не стоит над душой, не командует, а за работой время проходит быстрее, не сидеть же одной целые дни в комнате, ожидая ночи… Взглянув на часы, она заторопилась, вымыла руки и поспешила к корпусу – чуть не пропустила обеденное время, вовремя спохватилась, а то ведь сегодня она ушла без завтрака.

В холле уже крутились девчата.

– Мария, что на обед сегодня?

– Не знаю. Я тут теперь не работаю.

– Да? Тебя перевели?

– Пожалуй, я сама перевелась…

Для такого маленького закрытого коллектива перевод Марии на другую работу оказался заслуживающей внимания новостью.

– Тогда ты рано пришла, тебе во вторую смену…

– Как сказали, так и пришла.

Девушки заинтересованно поглядывали на нее: интересно, если Мария будет обедать в первую смену, кто же тогда у нее покровитель, кому понравилась женщина в годах?

Мария вошла в столовую последней и села за стол у входа на свободное место с краю, одна.

Хан не обратил никакого внимания на то, что она ест вместе со всеми, а обслуживает всех другая девушка и Шура. Олег поглядывал то на него, то на Марию и думал, не слишком ли он поторопился… Но не велика ошибка, можно будет и вернуть ее на кухню…

Сегодня за столом Хана было весело. Хотя он сам был задумчив, тут, как всегда, верховодила Рита. Она только что дочитала серию романов Роберта Асприна и теперь была полна впечатлениями. Остальным дамам приходилось ориентироваться на нее, и чтобы не сидеть за столом молча, они были вынуждены читать то же, что читает Рита, слушать ту же музыку, смотреть те же фильмы. Рита заметила, что Мария сидит одна, молча, и решила покровительствовать ей и дальше.

– Мария, – окликнула она ее, – а ты читала Асприна?

– Мифологию? Да.

Тут и Хан обратил внимание на Марию:

– И что, понравилось? – спросил он.

– Очень. И Шуттовская рота тоже.

За столом воцарилась небольшая пауза, все были удивлены тем, что эта кухарка что-то читала, к тому же фантастику, и что сам Хан соизволил заговорить с ней.

– Как ты сказала? Шутовская рота? Олег привези.

– Шуттовская рота и Шуттовский рай, – негромко поправила его Мария, а Хан напряженно прислушивался к ее словам.

– А ты что так далеко сидишь? Давай, пересаживайся куда-нибудь поближе, вон места есть.

– Да уже поела…

Олег был доволен: «Молодец, не ошибся!» – похвалил он себя, ему нравилось просчитывать все ходы вперед – как ни умен Хан, а все же предсказуем… И перед ужином он указал Марии место посередине длинного стола, но, конечно, не рядом с Ханом – там царила Рита. Дамы такое перемещение Маши переваривали молча…

Татарин Ильгиз и его жена Римма были рады новой помощнице. Ильгиз сначала приходил каждый день на делянку Марии, наблюдал за ней, потом понял, что женщина сама знает, что делать: когда надо полить, когда подпушить землю, – и не стал докучать мелочной опекой. Он выделил ей часть огорода, ближайшую к зданию Центра, и вскоре, уже полностью положившись на добровольную работницу, вовсе перестал заходить на этот участок. Римма заглядывала чаще, собирала урожай, угощала домашней выпечкой и осторожно присматривалась к незнакомке, иногда просто так задерживалась рядом – ее тянуло поболтать, скучно ведь целый день находиться в компании молчаливого Ильгиза.

Мария шла в сад после завтрака, работала, пока не уставала. После обеда она теперь спала, а ночью сидела в холле, ожидая прихода Хана. Теперь-то она наконец выспалась, у нее появился аппетит, даже стала чуть-чуть поправляться. Рита взяла над ней шефство и за столом следила, что кладет в тарелку Марии коварная Шура, пару раз потребовала заменить не понравившиеся ей куски. Шура злобно поджимала губы, но слушалась – Риту она боялась.

– Ты стала сама просыпаться… – заметил как-то ночью Хан.

– Спасибо Рите, освободила меня от кухонных работ…

– Рита? А почему ты сама не бросила или мне не сказала, что не хочешь там работать?

– Как же бросить, у вас тут не знаешь, за что можешь получить… Я ведь говорила, что сильно устаю, но вы мне не поверили. Вернее, вам это безразлично.

– Да, действительно, говорила…

– Наверно, потому, что никогда ни о ком не думали.

– Почему я должен о ком-то думать?

– Ну хотя бы для того, чтобы потом не мучиться угрызениями совести всю оставшуюся жизнь…

– Для этого еще надо иметь эту самую жизнь, а я не успею раскаяться во всех своих преступлениях.

– И совесть для этого надо иметь…

– Не надо нравоучений, это опасно для тебя, – его глаза сощурились, и Мария сразу пожалела о своей язвительности, но Хан не обратил особого внимания на ее замечания: – Расскажи-ка лучше о сыне, я заметил, ты все время говоришь о том времени, когда он был маленьким, лет до десяти, а потом, что, ничего интересного?

– Совершенно верно, ничего хорошего не было. Маленький, он был такой ласковый… Я его спать, бывало, уложу, а он вскочит и бежит ко мне, давай, говорит, теперь я тебя уложу. Одеяло расправит, подоткнет, меня поцелует, пожелает спокойной ночи. И все мне доверял. Вечером после работы приду, а он соскучится за день, ходит следом за мной и взахлеб все свои детские новости рассказывает… Это было самое лучшее время в моей жизни. Хотя он и маленький был, а мне нравилось с ним разговаривать, шутить. Мыслили мы с ним одинаково, это было заметно, когда задачи вместе решали… Я еще не договорю до конца, а он уже кричит: «Понял, понял…»

– Ты опять начала говорить о маленьком, давай-ка, пропусти пару лет.

– А потом начался переходный возраст, и мой сын просто перестал меня любить, вот и все… Так бывает – иногда дети не любят своих родителей. Он вырос, стал меня стесняться, знаешь, не хотел идти по улице рядом со мной, а если очень нужно было, то шел или впереди, или сзади… Как-то классная руководительница решила провести «Голубой огонек» для учеников и родителей – вместе. Я сначала не хотела, а потом все же пошла. В то время я еще надеялась изменить ситуацию и старалась сделать все, чтобы сын не отдалялся от меня. Пришла в школу, там было много родителей, и их дети нормально себя вели в их присутствии, а мой сын, как только увидел меня, сразу ушел… Это было ужасно, глупее я себя никогда не чувствовала.

– Ну это мелочь, случайность, возможно, его ребята позвали…

– Да, мелочь, но были и другие случаи, всякие пустяки… Все не вспомнишь, не перескажешь… Ну вот, например: мы с ним как-то ездили вдвоем отдыхать на море, это было уже после десятого класса. Он вымахал, стал на голову выше меня, такой красивый, похожий на отца. Я так им гордилась… И там мы поехали на экскурсию, сначала на автобусе, а потом пошли пешком по узкой тропке в горы, и мой взрослый сын ни разу не обернулся и не подал мне руки… Шагал впереди, а я карабкалась за ним… А когда мы перепрыгивали через ручеек, я не выдержала и сама попросила, чтобы он мне помог. Даже не потому, что боялась намочить ноги, просто мне хотелось, чтобы все видели, что этот красавец – мой сын. Алеша протянул руку, я оперлась и прыгнула, но все равно попала в воду и обрызгала его сандалии. Он разозлился и громко сказал: «Лучше бы ты просто по воде прошла…»

– Переходный возраст…

– Я не верю, что любовь зависит от возраста. Как-то я попала в больницу, и к выписке у меня там скопилось много вещей – посуда, постель, книги и я просила сына приехать, помочь мне. Жду-жду, его нет, поехала сама. Пока дождалась автобуса, сумка тяжелая, а мне ничего поднимать было нельзя… Кое как добралась, а дом закрыт… Оказывается, он забыл обо мне и уехал на весь день с друзьями.

– По твоему рассказу нельзя сказать, что сын тебя не любит, просто невнимателен…

– А тогда что такое любовь? Любовь это и есть внимательность, забота.

– Давай дальше, – Хан сидел, прикрыв глаза.

– Когда мы улетали с юга домой, – продолжала Мария, – у нас получилось три сумки: одна его, одна моя и третья общая – набрали каких-то сувениров, гостинцев. В аэропорту он взял с транспортера только свою сумку и пошел вперед, а я шла сзади с двумя. Знаешь, тогда я не болела, могла бы и три донести, они были не тяжелые, но мне было так неловко, с нами ведь летели знакомые люди и все видели эту картину. Наверно, сочувствовали мне… Я понимаю, что сама во всем виновата, это я воспитала его таким.

– Думаю, ты зря винишь себя, пример галантного поведения должен был подавать отец.

– Какой там пример… От его примера отношение ко мне могло быть только хуже…

– Это я уже понял, но все же ты его любишь…

Мария не обратила внимания на последнюю фразу, она снова, в который раз, переживала разлад с сыном:

– Не знаю, отчего все пошло не так, как надо. Тут даже не на кого свалить, разделить вину на двоих нельзя, потому что муж им никогда не занимался… Не обращал на него никакого внимания. Сын мне говорил, когда был маленьким: «Мама, а что, я, когда вырасту, тоже не буду со своими детьми разговаривать?». Потому что отец просто не замечал его, и если Алешке что-то было нужно, мальчик просил меня, чтобы я спросила у отца. Хотя в это время сидели все втроем в одной комнате. Вот такая сложная система… А теперь он стал похожим на своего папочку. Сделался заносчивым, высокомерным. Так странно, я ведь с ним сидела над уроками часами, чтобы он не отставал от сверстников, водила его по разным секциям, кружкам, потому что в детстве он был слабым, слабее всех в классе, а теперь он смотрит на меня свысока, потому что я шестнадцать лет занималась только им и не сделала себе карьеры, ничего в жизни не добилась… А он-то, конечно, сейчас умеет больше, чем я: знает два языка, танцует, плавает, такой спортивный, а у меня во всех графах можно поставить одни прочерки. В общем, ты был прав в ту первую ночь, когда сказал, что я уже никому не нужна. Неправильно я построила свою жизнь, будь у меня возможность, я бы все теперь сделала иначе…

Она помолчала, задумалась: и как это у других все складывается хорошо? Откуда они знают этот секрет – как надо жить?