Текст книги "Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме"

Однако и у Корри появилась идея: «Я спрошу Пиквика. Я уверена, что он знает кого-нибудь, кто сможет нам помочь».

Через несколько дней в Бейе появился архитектор. Как и большинство работников Сопротивления, он называл себя «господин Смит». Оказалось, что он отвечал за безопасность всех укрытий борцов Сопротивления в Харлеме, и теперь пришел проверить дом Бейе. Корри показала ему укромное местечко на лестничной клетке, где можно спрятать продовольственные карточки, и господин Смит одобрил его. Затем она объяснила ему систему оповещения: если на окне столовой висела деревянная табличка «Alpina Watches», входить было безопасно; в противном случае – нет. За окном прикрепили зеркало, которое показывало, кто приближается; в случае появления гестапо или полиции дверь между магазином и домом запиралась на ключ, что давало беженцам ценное дополнительное время на поиск укрытий. Смит поднялся наверх и поразился эксцентричной планировке дома, кривым стенам и неправильному уровню пола. «Госпожа тен Бум, если бы все дома были построены так, как этот, вы бы видели перед собой менее нервозного человека».

Корри провела гостя на верхний этаж.

«То что надо! – воскликнул Смит. – Укрытие должно располагаться как можно выше, это дает людям наилучшие шансы добраться до него, пока внизу идет обыск.»

«Но… это моя спальня».

Смит проигнорировал ее замечание и начал передвигать мебель и измерять длину стен. Через несколько минут он указал на заднюю часть ее спальни. «Вот здесь нужно сделать фальшивую стену!»

План дома, на котором видны все потайные места в доме.

Карандашом он набросал линию примерно в полуметре от стены. «Одного слоя кирпичей будет достаточно. Фальшивый шкаф слева перед стенкой и раздвижная панель в задней части шкафа должны отлично сработать. Моя дорогая, получится просто великолепно. Я буду гордиться этой конструкцией так же, как и всеми теми прекрасными домами, которые я построил за свою жизнь».

В течение следующих двух дней в дом приходили рабочие с инструментами, спрятанными в газетах, и кирпичами, спрятанными в портфелях. В мгновение ока у Корри в спальне выросла кирпичная стена, которую тут же покрыли штукатуркой. На одном конце фальшивая стена заканчивалась деревянным бельевым шкафом, который обеспечивал вход в потайное помещение. На нижней полке находилась выдвижная потайная панель – шедевральная конструкция – метр в ширину и полметра в высоту. Ее установили в плотно прилегающие пазы так, чтобы при закрытии не появлялось трещин или швов. Противовес и колесо позволяли детали легко перемещаться, а на дно был нанесен тонкий слой резины, чтобы замаскировать шум при закрытии дверцы.

На стену и шкаф был нанесен свежий слой краски, и когда она высохла, Корри разложила на полках постельное белье и полотенца. Внизу, перед раздвижной панелью, она разместила две большие коробки для шитья. Работа была настолько профессиональной, что краска и шпаклевка выглядели оригинально, в комплекте со следами грязи, водяными разводами, сколами и отслаивающейся лепниной. Глядя на фальшивую стену в комнате, где она прожила пятьдесят лет, Корри даже не могла себе представить, что она изначально, при постройке дома около ста пятидесяти лет назад не была частью первоначального замысла.

Господин Смит пришел на заключительную инспекцию несколько дней спустя и дал Корри советы по безопасности и сохранению жизни беженцев. «Держите внутри кувшин с водой, – велел он. – Меняйте воду раз в неделю. Сухари и витамины хранятся неограниченно долго. В любое время, когда в доме присутствуют посторонние, все вещи, кроме одежды на человеке, должны храниться в потайной комнате».

Он постучал по стене над шкафом и восхитился конструкцией. «Пусть Гестапо обыскивает хоть целый год. Они никогда ничего не найдут».

Когда тайник был готов, Корри и беженцы дали ему название: engelen den – «Келья ангелов». Лендерт, электрик-любитель, подключил к дому сигнализацию, чтобы дать беженцам больше времени подняться наверх до прибытия гестапо. На верхней площадке лестницы был установлен зуммер, который могли слышать все проживающие в доме. Затем он разместил кнопки для включения зуммера в разных местах по всему дому: под подоконником столовой, в коридоре на первом этаже, рядом с входной дверью Бейе, под окнами одной спальни, за прилавком магазина и по одной на каждом рабочем станке.

В субботу, 26 июня, Корри решила, что пришло время для проверки системы. Без предупреждения, ночью, она активировала звонок, и беженцы выскочили из кроватей, пробежали по коридору и спрятались в укрытии. Когда панель закрылась, она поставила перед ней коробки для шитья, а затем посмотрела на часы.

Три минуты двадцать восемь секунд.

Господин Смит посоветовал свести время эвакуации до одной минуты, но это казалось невозможным. Корри созвала беженцев, объявила время и сказала им, что нужно сократить его до полутора минут.

«Давайте пройдемся по всем действиям, – сказал Лендерт, – и посмотрим, на чем можно сэкономить время».

Слева: Шкаф для белья с закрытой нижней раздвижной панелью.

Справа: Шкаф с открытой раздвижной панелью

Больше всего ценных секунд уходило на переворачивание матрасов – на случай, если офицеры гестапо начнут щупать, теплые ли они, – и размещение всех в секретном помещении.

Чтобы сэкономить время на заправке одной кровати и размещении одного человека, Ганс предложил переселиться в Келью ангелов. «Так придется эвакуировать на одного человека меньше», – сказал он. – Я мог бы также хранить ваши вещи, чтобы каждому было легче заползать внутрь без поклажи».

Тренировочная эвакуация, июнь 1943 года. Теа помогает Мэри выбраться из тайного входа в Келью ангелов

Корри понравилась эта идея, и она добавила, что на репетициях будет осматривать комнаты каждого. Оставленный предмет одежды, письмо, даже пепел от сигареты могут выдать гестапо весь план. Она обошла дом и обнаружила первое нарушение в комнате Ганса. «Тебе придется снять фотографию невесты со стены», – сказала она. Гансу очень не хотелось убирать образ Миес из своего ежедневного обзора, но тетушка Кеес была права, и он убрал фотографию. Корри сообщила всем, что скоро проведет еще одну незапланированную проверку и что на этот раз их задачей станет уложиться в девяносто секунд.

Нацисты, тем временем, продолжали бесчинствовать, похищая все больше и больше молодых парней. В доме Флипа и Нолли знали, что Петер и его братья постоянно подвергаются опасности ареста, но у них не было целого дома, где можно было бы построить фальшивую стену. Вместо этого они перестроили свою кухню, чтобы использовать в качестве укрытия небольшой картофельный погреб под полом. Они расширили люк и прикрыли его ковриком, поверх которого поставили кухонный стол. Не идеально, но лучше, чем ничего.

В один прекрасный день Корри, Бетси и Опа зашли к Нолли отпраздновать день рождения Флипа. Пиквик прислал щедрый подарок: полкило английского чая. Когда они приехали, Нолли и Флипа еще не было дома, а Коки убиралась наверху в спальне. Когда она открыла окно, чтобы вытряхнуть тряпку для пыли, она заметила группу солдат, окруживших квартал и перебегающих от дома к дому. Рацциас! Она сбежала вниз и нашла своего брата.

«Петер, поторопись! Прячься! Немцы приближаются. Скорее беги на кухню!»

Коки поднял крышку люка, и Петер спрыгнул внутрь. Корри и Бетси помогли с ковриком и столом, а затем все трое поспешили накинуть скатерть и расставить пять столовых приборов. Мгновение спустя нацисты вышибли входную дверь. Из своего укрытия в подвале Петер услышал над собой резкий топот кожаных сапог.

«Есть ли в доме мужчины?» – потребовал немец.

Корри взглянула на племянницу и внутри ее все сжалось: несмотря на обстоятельства, Коки учили никогда, ни за что не лгать.

«Да, господин офицер, – ответила она, – один прячется под столом».

Глава 7
Младенцы

Петер ахнул и съежился в темноте, его сердце колотилось так громко, что казалось, что немцы точно услышат.

Прежде чем Корри успела вмешаться, солдат схватил угол скатерти и рванул его наверх. Коки расхохоталась, и солдаты уставились на нее.

«Шутки неуместны», – рявкнул один из них.

С этими словами немцы развернулись и вышли. Так Петер чудом увернулся от еще одной пули.

В следующую ночь в Бейе сработала сигнализация, разбудив Ганса в Келье ангелов. Вскочив, он отбросил одеяла в сторону и поднял панельную дверь. Теа прибежала первой и теперь заползала в темное пространство со своей ночной сумкой. Ганс помог ей, приговаривая: «Залезайте до конца, до стены». Следующая с сумкой забралась Мэри.

«Двигайтесь дальше, пока не нащупаете Тею», – прошептал Ганс.

Мгновение спустя в убежище влез Лендерт со своим портфелем, за ним последовал Хенк. Когда ноги Хенка освободили вход, Ганс опустил панель. За ней он слышал, как Корри задвигает коробки для шитья. Несколько мгновений все молчали, прислушиваясь. Без света в Келье ангелов царила кромешная тьма, пятеро человек стояли плечом к плечу, мысленно преодолевая клаустрофобию.

Так, наверное, чувствуешь себя в гробу.

«Подвинься немного вот сюда, – сказал Ганс Хенку. – Если они будут стрелять по стенам, то, по крайней мере, они не попадут в тебя».

Мэри стояла позади Ганса, дрожа у него на плече. «Ганс, прекратите ради Бога, не говорите таких вещей. Я знаю, что вы правы, но слушать невозможно».

Все некоторое время прислушивались, но ничего не слышали, пока перед Бейе не остановилась машина. Минуту или около того спустя автомобиль отъехал. «А ведь у нас здесь нет никакой еды, – заметил Лендерт. – это мы упустили из виду!»

В комнате Корри послышались шаги – все замерли. Кашель, чихание, сопение выдали бы их присутствие. Они подождали несколько мгновений, каждый медленно вдыхал и выдыхал затхлый воздух.

«Ну все, друзья, можно выходить, – объявила Корри. – На этот раз две минуты четыре секунды».

Ганс и остальные вздохнули с облегчением, но на лице каждого отражались страдание и испуг. Они знали, что такие репетиции носили отнюдь не игровой характер и что они не только не уложились в 90 секунд, но и забыли запастись едой.

Все спустились вниз за горячим шоколадом, напряженные и расстроенные. Впервые в жизни Ганс по-настоящему испугался; женщины были бледны и жались друг к другу.

* * *

Вскоре после этой репетиции Корри выяснила страшную информацию. В еврейском детском саду в Амстердаме нацисты планировали убить по меньшей мере сотню малышей, их родителей, скорей всего, уже забрали в концентрационные лагеря. Исполненная отвращения и ужаса, Корри страстно желала найти способ предотвратить трагедию.

Креше (ясли), как называлось это детское учреждение, располагалось через дорогу от Голландского Шоубурга, бывшего театра, который немцы использовали в качестве депортационного центра для отправки евреев в Вестерборк. Голландский Шоубург и ясли были тесно связаны: в первом содержались взрослые евреи, а во втором – младенцы и маленькие дети.

Однако сокрытие младенцев прямо под носом у нацистов было легче вообразить, чем осуществить. Одержимые организованностью немцы вели подробные списки, с именами каждого ребенка, поступающего в центр или покидающего его.

Однако на местах, в самих зданиях, нашлись люди, придумавшие план. Вальтер Зюскинд, тридцатипятилетний еврей, управляющий голландским театром Шоубург, начал с того, что поручил Феликсу Хальверстаду, сотруднику театра, проверить бухгалтерию в обоих учреждениях. Затем Зюскинд привлек Генриетту Энрикес Пиментель, шестидесяти шестилетнюю еврейку – директора Креше.

Побег планировалось провести в два этапа. Во-первых, Феликс планировал внести изменения в документы яслей, исключить имена вывезенных малышей. Немцы, решив просмотреть записи, не должны были найти никаких следов того, что эти дети когда-либо числились в учреждении. Во-вторых, Вальтер с Генриеттой должны был координировать транспортировку младенцев. План рискованный – немецкие охранники в голландском Шоубурге, расположенном через дорогу, постоянно следили и за яслями.

Охранников нужно было отвлечь, нужны были люди, которые могли бы нести младенцев. Корри рассказала об этом Гансу и другим жителям Бейе, помочь вызвались все.

«Мы спасем их», – сказал один из парней. А на вопрос, как именно, предложили следующее: «Мы их украдем».

Смелость и отвага молодых людей произвели впечатление на Корри, но она знала, что ни один из живущих у нее парней не мог даже спокойно выйти из дома. Совершенно неожиданно, несколько дней спустя в Бейе появилась группа молодых немецких солдат и попросила о помощи. Корри даже не знала, как они узнали о тен Бумах и их работе.

«Мы больше не хотим служить Адольфу Гитлеру, – признался один из них. – мы отказываемся убивать еврейский народ. Вы можете нам помочь?»

Приближение немецких солдат средь бела выглядело опасным, но Корри пошла на риск и пригласила их войти. Этим немцам тоже нужно было спрятаться, совершенно так же, как евреям и беглым голландцам. Корри не могла поверить в свою удачу.

Она пообещала им помощь, но взамен попросила уступить им на время военную форму.

Солдаты с готовностью согласились; они хотели смешаться с толпой, им все равно понадобилась бы гражданская одежда. Корри собрала рубашки и брюки для каждого, а немецкую форму передала своим голландским парням: теперь они могли появиться в яслях на правах солдат Вермахта.

Тем не менее выполнить план по спасению детей было сверх сложно. Вальтер, Феликс и Генриетта надеялись на помощь семнадцатилетней медсестры Бетти Гудсмит-Одкерк: они планировали тайно вывезти детей в рюкзаках, коробках, хозяйственных сумках или корзинах для белья, сопроводить их в убежище неподалеку, где они могли бы разместиться хотя бы на несколько часов. Генриетта заручилась помощью Йохана ван Хульста, директора Реформированного педагогического колледжа, расположенного по соседству, который согласился временно спрятать детей в своем здании. Затем, согласно плану, он должен был связаться с членами подполья, чтобы те перевезли детей на поезде или трамвае в пригороды Лимбург или Фрисланд, где их ожидали принимающие семьи.

Храбрые «солдаты» Корри обеспечили сопровождение.

Все сто детей были спасены[23]23
  Линия эвакуации Пиментель – Зюскинд – ван Хульст работала хорошо, в общей сложности эти люди спасли от шестисот до тысячи еврейских детей.


[Закрыть].

* * *

В понедельник, 28 июня, Корри ворвалась в мужскую комнату в семь утра с песней «Проснись и пой». Наступил день рождения Ганса, и Корри запланировала небольшой праздник. Все постояльцы спустились вниз на завтрак и спели голландскую песню, традиционно посвящаемую именинникам «Lan zal hij leven». Тен Бумы подарили Гансу книгу, а под вечер трогательный подарок пришел от родителей: те вручили ему письмо от Миес. Обмен письмами навлекал риск привлечь внимание гестапо, поэтому они договорились о том, чтобы писать друг другу не чаще раза в месяц. Тем не менее каждое письмо ценилось, как благословение. «Слова ее поддержки вселяли в меня новую уверенность и надежду», – вспоминал Ганс.

Вскоре после домашнего праздника в магазине зазвонил телефон, и Корри сняла трубку.

«У меня есть мужские часы, и похоже они сломались, – сказал звонивший. – Мы не можем найти специалиста, который мог бы их починить. К тому же, у них очень старомодный циферблат».

Корри сразу распознала заранее проработанный код: звонивший пытался найти укрытие для еврея, чьи черты лица выдавали его. «Пришлите часы, – сказала она, – и я посмотрю, как мы можем помочь вам в нашей мастерской».

В семь вечера в переулке раздался звонок в дверь. Корри пригласила стоявшие перед ней «поломанные часы» войти и отметила их «старомодные» черты лица: чуть за тридцать, худой, лысеющий, с оттопыренными ушами и маленькими очками. Она закрыла дверь, а человек вежливо поклонился и достал трубку из кармана пальто.

«Прежде всего я вынужден спросить, – можно ли мне оставить при себе моего хорошего друга, эту курительную трубку? Мейера Мосселя и его трубку нелегко отделить друг от друга. Но если вы, добрая госпожа, возражаете и не готовы жертвовать чистотой своих штор, я, конечно, распрощаюсь с моим другом и сопутствующим ему никотином».

Корри рассмеялась. «Конечно, трубку можно оставить! Мой отец курит сигару – если только находит таковую, по нашим-то временам».

«Ох уж эти нынешние времена… Чего и ожидать, если мы под гнетом этих варваров!»

Корри повела его наверх в столовую, и, прежде чем она открыла рот, чтобы представить собравшихся, Моссель выпалил: «Это ваш отец? А ведь будь он евреем, он был бы настоящим патриархом».

«Послушайте, господин, – ответил Опа, – может быть, мы и дети Божьи по милости Его, но именно вы сын Его избранного народа по праву рождения».

Познакомившись, Моссель немного рассказал собравшимся о своей биографии, о том, как служил кантором[24]24
  Служащий синагоги, который проводит литургические части службы и поет или декламирует молитвы.


[Закрыть] еврейской общины в Амстердаме. «Теперь же, – завздыхал он, – где моя Тора?…Где моя паства?» По его словам, большая часть его семьи была арестована, а жена и дети скрываются на ферме в северной Голландии. Владельцы фермы отказались принять его «по очевидным причинам», добавил он, намекая на свои особенности внешности.

Вскоре Моссель расчувствовался и пустился в душераздирающие жалобы, выплескивая свое горе. «Вы спросите, почему я не пошел в Йодсе Шоубург[25]25
  Поскольку голландский городок Шоубург теперь использовался исключительно для содержания и уничтожения евреев, его часто называли Еврейским Шоубургом.


[Закрыть], когда пришла повестка? Почему моя семья не поехала? Я вам объясню, почему. Моя единственная цель в жизни – петь хвалу Адонаю, Господу. Я иегуда, еврей. Само это слово означает человека, который восхваляет Адоная. Могу ли я восхвалять Господа, если они убьют меня? Тогда я стал бы мучеником, да, но может ли мученик петь хвалу Адонаю? Вот так я, несчастный, и оказался здесь во власти вашей милости!»

Затем Моссель повернулся к Опа: «Вы позволите мне молиться и восхвалять Господа в этом доме?»

Прежде чем Опа успел ответить, Корри сказала: «Конечно, у нас в доме молитва только приветствуется». Затем она сказала ему, что он может спать в мужской комнате с Гансом, Лендертом и Хенком, и предупредила, что кошерной еды они гарантировать в Бейе не смогут.

«Выбирая между голодной смертью и поддержанием жизни во имя восхваления Господа, я могу выбрать, не сомневаясь: ваша еда благословение для меня, мадам!»

Корри кивнула. «Только, пожалуйста, перестаньте называть меня мадам. Все здесь зовут меня тетей Кеес». Она спросила, какое обращение предпочитает он сам, на что Моссель пожал плечами. Его звали Мейер, напомнил он, но, возможно, следует называть себя как-то по-другому? «Кодовое имя, что-то вроде Уинстон или Вольфганг?»

После нескольких предложений Моссель повернулся к Гансу. «Насколько я понимаю, сегодня ваш день рождения. Не могли бы вы оказать мне услугу и придумать мне подходящее имя?»

Ганс, не колеблясь, предложил: «Господин Моссель, мы будем называть вас Йоси».

«Йоси, Йоси, – повторил Моссел. – Где вы взяли это имечко?» «О, это просто что-то вроде ласкательного имени для самого младшего члена семьи у голландцев. В моем доме – и в домах моих друзей – все называют младших братьев Йоси».

Моссел кивнул. «Хорошо, пусть будет Йоси». Он повернулся к Бетси: «Моя госпожа, позвольте мне представиться. Я Йоси. Позвольте выразить мою непреходящую благодарность за то, что вы приняли меня в своем доме».

Бетси улыбнулась. «Добро пожаловать, Йоси. Пусть ваше пребывание окажется для всех нас счастливым. И, пожалуйста, зовите меня тетя Беп».

Еды в Харлеме было крайне мало, и, когда однажды Корри и Бетси заметили в газете талон на свиную колбасу, все очень обрадовались: тен Бумы неделями не видели мяса. Однако Корри задалась вопросом – несмотря на его предыдущие заверения, – согласится ли Йоси есть такую некошерную пищу.

Когда пришло время ужина, Бетси достала из духовки запеканку из свинины и картофеля. «Йоси, день испытания настал». Она положила ему на тарелку изрядную порцию, и еврей не смог устоять перед ароматом вкусного горячего блюда.

Смакуя первый кусочек свинины, он кивнул. «Конечно, в Талмуде есть положение о свинине. И я пойду и напомню себе о нем… как только закончится ужин».

Однако в одном вопросе Йоси не поступился своими принципами. Несколько вечеров спустя, когда Корри готовила горячий шоколад, Лендерт случайно упомянул, что подслушал, как Нолли сказала, что, если бы ее спросили, укрывает ли она еврея, она бы призналась. По ее мнению, Девятая заповедь не давать ложных показаний против ближнего не оставляла ей альтернативы. Она считала, что Бог в полной мере способен позаботиться о ситуации, возникшей из-за ее следования заповедям.

Услышав замечания Лендерта, Йоси взвился: «Скажи мне, что я не расслышал вас правильно, – кричал он. – Скажи мне, что я неправильно понял. Правильно ли я расслышал, что эта женщина скорее пожертвует жизнями людей, чем солжет?!»

Прежде чем Лендерт успел ответить, вмешалась Корри. «Ш-ш, тише, тише, Йоси, пожалуйста, присядь, и давай поговорим об этом».

«О чем тут говорить? На карту поставлены жизни, и вы хотите меня в чем-то уговорить?»

«Ты знаешь Божью заповедь, – сказала Корри. – Евреям запрещено лгать, так же, как и нам…»

«Да, да, я так и знал». Раздраженный, Йоси начал урок истории Ветхого Завета, напомнив Корри о Раав и еврейских повитухах – все они лгали, чтобы почтить дело Божье. Корри молчала, пока Йоси не закончил свою лекцию.

«Но мы теперь здесь, под вашей крышей. Мы доверили вам наши жизни, тетя Кеес. Я требую, чтобы вы пообещали, что не предадите нас, что не сделаете этого добровольно. Если я не смогу доверять вам, я должен найти другое укромное место».

Корри и Йоси сели за обеденный стол, и Корри взяла его за руки: «Йоси, я обещаю, мы не предадим никого из вас, по нашей воле этого точно не случится».

Обе стороны понимали, что выражение «по нашей воле» звучало по меньшей мере расплывчато, но Йоси смягчился. «Спасибо вам, тетя Кеес. Я доверяю всем вам».

Размышляя позже об этом инциденте, Ганс записал: «Многие голландские христиане столкнулись с радикальными переменами в те летние месяцы 1943 года. До тех пор ложь, воровство, убийство и шантаж считались преступлениями перед Богом и перед голландским обществом. Но нашу страну, да и всю нашу цивилизацию захватил демонический режим, зло как оно есть, и нам пришлось выбирать: следовать ли их жестоким указаниям или страдать от последствий своего честного выбора; помогать нуждающимся или безразлично стоять на обочине. Как бы долго человек ни пытался избежать выбора… момент истины, наконец, наступит».

Это страшное время проверило на честность каждого члена семьи тен Бум, еще и по нескольку раз.

Сын Нолли Петер, например, всегда шел навстречу опасности и с радостью принимал ее последствия. Поскольку украденные продовольственные карточки Корри не могли накормить всех евреев в ее районе, Петер искал другой способ помочь. Без карточек еду для евреев приходилось покупать на черном рынке, но на какие деньги?

Однажды, играя дома на пианино, он подумал: а ведь можно было бы устроить благотворительный концерт для семьи и знакомых, чтобы собрать деньги для евреев? Он предложил эту идею своим родителям, и они одобрили ее. Флип и Нолли, однако, предупредили, что такое мероприятие довольно опасно, потому что никакие публичные концерты – или даже массовое собрание – не могли проводиться без получения специального разрешения от нацистских властей. У Петера и на это нашелся ответ: устроим частный концерт в секретном месте.

У него был друг, которому принадлежало небольшое подходящее помещение, и, конечно же, тот разрешил им воспользоваться. С помощью своих родителей Петер разослал несколько секретных приглашений родственникам и друзьям. Когда наступил день концерта, он надел одежду своей сестры поверх своей собственной и направился в зрительный зал. Проскользнув внутрь через заднюю дверь, он снял женские вещи, вышел на сцену и улыбнулся.

Перед ним сидела аудитория из примерно ста гостей, практически все, кто получил приглашения, пришли. Он занял свое место за роялем и начал концерт. Несколько минут спустя из главного входа в аудиторию донесся звук ударов, а затем двери распахнулись.

Десяток немецких солдат ворвались внутрь, наставив на сидящих винтовки, и кто-то позади Петера похлопал его по руке. Он обернулся и увидел немецкого офицера, держащего в руках одно из приглашений. «Все присутствующие арестованы! – крикнул мужчина. – пройдите в дальний угол и передайте свои удостоверения личности офицеру».

Толпа бросилась к дверям, но солдаты охраняли каждый выход.

Петер поморщился. Похоже, через двадцать четыре часа он будет на фабрике в Германии. Направляясь к офицеру на опознание личности, он краем глаза заметил в углу неохраняемую дверь. Она была сделана из темного дерева, на ней был изображен белый крест, поэтому, скорее всего, немцы не подумали, что это выход. Вспомнив, как Мэлс «сбился с пути», когда пошел воровать хлеб, Петер как можно невиннее направился к двери.

Казалось, никто не заметил его, когда он открыл ее и скользнул в кромешную тьму. Он ощупью добрался до лестничного пролета, ведущего вниз. Внизу его глаза привыкли к темноте, и он понял, что находится в подвале.

Подвал без выхода.

Увидев печь у стены, он прислонился к ней, присев на корточки, и стал ждать. Он знал, что через несколько минут немцы обыщут каждую дверь и обнаружат его.

Наверху царил хаос, солдаты швыряли стулья и поднимали мебель.

«Где этот ван Верден?» – крикнул кто-то.

* * *

Тем временем в Бейе Корри ждал очередной сюрприз. Посреди ночи она проснулась от того, что кто-то сильно тряс ее.

«Сколько евреев вы здесь спрятали?» – рявкнул мужчина. Все еще не придя в себя со сна, Корри выпалила:

«Четверых!»