Текст книги "Чаша небес"

Часть первая
Подъем по тревоге

Обладание знанием не убивает ощущений восторга и причастности к тайне. Тайны пребудут вовек.

Анаис Нин

1

Жизнь продолжается.

Он вспоминал эти слова, ставшие его нервической мантрой в мгновения, когда колыбель охватила его мягкими холодными лапами и увлекла в глубины сна.

И он понял, что снова жив.

Он проснулся.

Он восстал из криосна, в первый раз за много десятилетий. Ему было холодно. Так холодно, что в памяти мутилось, но он понимал, что ни один биолог еще не совершал одиссеи, равной его собственному великому приключению. Он отправился к звездам, и звезды воняли удушающим сероводородом[4]4
   Сероводород замедляет метаболические механизмы мелких животных, уменьшая скорость клеточного обмена на 90 %. См. подробнее Science 308:518 (2005) и аналогичные работы. Применимость этого метода для создания анабиотического состояния у людей не установлена. Традиционно сероводород считается весьма опасным ядом.


[Закрыть]; да, и там было холодно, первое прикосновение холода… и… это было всё.

Эта вспышка воспоминаний не сумела отогнать главного ощущения. Невообразимый, сводящий мышцы холод пронизывал его тело, подобно острой пике. Он не дрожал только потому, что все в нем закоченело. По телу его катился громкий клекот, ощущавшийся не ушами, а скорее костями. Холодно. Он сосредоточился на этой мысли и открыл глаза – продрал слипшиеся веки. Это оказалось непросто. Он покоился в сияющей актинической белизне, глазные яблоки были словно из желатина, но зрачки судорожно сузились на нестерпимом свету. Это, должно быть, реактивационная клиника. Он открыл глаза еще раз. От холода он утратил дар речи. Он с усилием сфокусировал взгляд, ожидая увидеть радостные лица колонистов. Их не обнаружилось. Как и Бет.

Вместо них он узрел обеспокоенные лица Майры и Абдуса Викрамасингх. Пока они хлопотали над ним, застывшая на их лицах тревога наполняла его гневом и растерянностью. Лица уплывали и возвращались, дрейфовали, как облака. Холод начал отступать. Он почувствовал крайнюю усталость. Все кости ныли. После десятков лет сна движения стали работой. Их руки массировали его ноги, по ощущениям – каучуковые протезы. Сердце работало, кровь стучала в ушах. В горло при дыхании прорывалась горечь. Он наконец начал дрожать. Сон спадал с него, как заплесневелые покровы – с распеленатой мумии.

Думай.

В накатившем сером тумане он вспоминал. Викрамасингхи были вполне самодостаточны, заняты одним делом, им собирались доверить три года парной вахты. Майра пилотировала, Абдус исполнял функции дежурного инженера. Их вахта по расписанию стояла гораздо позже его собственной. Сколько промежуточных? Двадцать семь? Он попытался сосчитать. Ему стало больно.

Они растирали его закоченевшие мышцы. Массаж вызвал острую стреляющую боль, и он не сдержал приглушенного крика. Они не обратили внимания. Но теперь, по крайней мере, у него прояснилось в глазах. Непохоже, что из криосна выводят хоть кого-то еще среди остальных четырехсот тридцати шести пассажиров «Искательницы солнц». Однако сбоя в программе колыбели не произошло, значит, кто-то явился его разбудить. Палуба пустовала. Карбокерамика плиток пола блестела, как новая.

Как ученый он не должен был проснуться до тех самых пор, пока на планете системы 3 Скорпиона, в благодатном мире, которого прежде не видел ни один человек и который все называли Глорией[5]5
   Glory (англ.) – слава, великолепие; ореол, сияние; но также обыгрывается по сочетанию go/come to glory – умереть во славе, пасть смертью (храбрых).


[Закрыть], не развернут всю необходимую инфраструктуру. Похоже, что в полете они провели около восьмидесяти лет. Недостаточно, чтобы достичь Глории. Что-то пошло не так.

Губы Майры шевелились, поблескивали в резком свете, но он оставался глух. Тогда они поработали с его нейронными связями, и – бац! – он обрел слух. По ушам ударил плотный шум. Межзвездный серфинг.

– Все в порядке? В порядке? – тревожно спросила Майра, внимательно рассматривая его. Губы сложились в узкую ниточку. – Как тебя зовут?

Он прокашлялся, отхаркнул. Исторгнув наполнявшую глотку молочную жидкость, он выдавил:

– Клифф… Каммаш. Но… почему я? Я же… биолог. А Бет… на холоде?

Они не ответили сразу, но переглянулись.

– Не спеши говорить, – с мимолетной улыбкой мягко ответила Майра.

Что-то определенно не так. Он знал Викрамасингхов по тренировкам, помнил их надежными и дисциплинированными сотрудниками. Никого лучшего в команду разморозки криопассажир и выбрать бы не мог.

И они вправду были хороши в своем деле. Они вытащили его кряхтевшее тело из колыбели, поддержали заботливыми руками. Мышцы скрипели. Он встал на корточки, отстегнулся. Поднялся на неверных ногах. Его качало. Каюта плыла. Он сел, отдохнул немного, попытался снова, на сей раз сосредоточившись на шагах. Первый шаг за восемьдесят лет дался ему нелегко, ступни казались кирпичами. Они помогли ему подшаркать к столу. Он снова сел. Минуты ползли. Он слышал, как воздух входит в легкие и вырывается из них. Он весь отдался изучению этого феномена – дыхания как невиданного чуда. В каком-то смысле таким оно и было.

Принесли поесть. Кофе: кофеин, о, прекрасный кофеин. Все молчали. Следующим блюдом – суп. На вкус тот был как живительный нектар, спасительная эссенция. Затем они заговорили с ним. Он жадно хлебал овощное варево из миски. Наполовину опустошив ее по третьему разу, он наконец сообразил, что речь идет о каком-то астрофизическом наблюдении, которое, по их мнению, нуждалось в его интерпретации.

– Но почему? Майра, астроном у нас ты! – не сдержался он. – Зачем вам я? Каждый пилот – одновременно и астроном.

– Нам требовалась альтернативная точка зрения, – сказала Майра, глядя на него усталыми темными глазами. – Мы не хотели впадать в субъективизм при истолковании результатов наблюдений.

– И мы оживляем капитана, – добавил Абдус.

Он моргнул от неожиданности.

– Редвинга?

– Это крайне важно, – ответил Абдус с непроницаемым выражением. – Он проснется завтра. Так говорит его колыбель.

Клиффа пробила дрожь, но уже не от холода. Воду, пищу, кислород и другие припасы нельзя перерабатывать до бесконечности. Вот зачем им пришлось пойти на полузаморозку: требовалось достичь Глории, сохранив достаточно припасов, чтобы затем восполнить израсходованное.

– Нас уже четверо, – сказал он. – Если будить народ и дальше, мы быстро съедим все запасы. В чем дело?

Викрамасингхи снова переглянулись и опять промолчали.

Как только он смог снова ходить, они отвели его в обзорную рубку. Он снова надолго потерял дар речи. Зрелище было ошеломляющее: знакомое и в то же время нет. «Искательница солнц» отдалилась от Земли на сорок световых лет,[6]6
   Следовательно, скорость корабля должна была составить примерно 0,5 c, что расходится с позднее приводимыми оценками. Кроме того, для ионного прямоточного двигателя такая скорость вообще недостижима.


[Закрыть] и он по-прежнему мог опознать многие из созвездий, на какие любил смотреть ребенком в Бразилии. Знакомые контуры их вырисовывались на ярком фоне меньших огоньков, понатыканных там и сям. В масштабе Галактики световые годы значат мало.

Он немедленно узнал пункт назначения. Не слишком отличная от Солнца звезда – светило Глории. Оно должно было располагаться прямо по курсу, путеводным пятнышком. Оно там и оказалось, успокаивающе яркое, удаленное еще на пять световых лет. Возможно, яркость его несколько увеличилась от скорости «Искательницы солнц»? Нет, эффект этот был пренебрежимо мал. Вероятнее, что ярким оно казалось ему лишь в субъективном восприятии. Ведь этот мир так похож на Землю. Там можно дышать, смотреть, касаться – все, как на Земле. Глорией эту планету назвали из чистой надежды, прежде чем человеческое око даже окинуло ее взглядом. От пикселей и спектров мало проку. В розоватой ночи, залитой сиянием ударного фронта «Искательницы», светились и другие звезды. Ионный прямоточник перепахивал межзвездный газ, состоявший в основном из ионизированного водорода, устремляясь в бескрайнюю ночь, и на пути этом его окружало нескончаемое световое представление, словно корабль был уловлен в радужную сеть, оплетен тонкими полупрозрачными занавесями разных цветов каления. За ними лежала спектрально-сдвинутая Вселенная. Некоторые из сиявших в ней звезд заинтересовали его – очертания созвездий, слагаемых ими, уже успели исказиться. Но с ближним красным солнцем ничто не могло сравниться.

– И что, это проблема? – спросил Клифф.

Абдус кивнул.

– О да, это проблема, но есть и другая, посерьезнее. Мы как могли пытались с ней справиться, но более сложный случай может подождать капитана.

Они вообще хоть о чем-нибудь способны поговорить начистоту?

Он услышал, как с губ его срывается:

– Ладно, так расскажите мне, что не так с этой звездой?

– Мы как раз к этому и ведем. Когда мы заступили на вахту, звезды не было видно. А в том месте, где она должна была находиться, обнаружился неожиданный слабый источник рекомбинации. Странный источник, – Абдус переключил каналы и указал на диффузный плюмаж цвета слоновой кости, вырывавшийся из задней части темного объекта.

Клифф нахмурился.

– Каковы размеры этой штуки?

– Приблизительно три астрономические единицы, – ответил Абдус. – В сигнатуре виден рекомбинантный водород – после ионизации. Эта вот линия – скорее всего, струя выброса. Охлаждаясь, составляющий ее ионизированный газ превращается обратно в атомы. По этой эмиссии мне удалось приблизительно закартировать контуры объекта. Видите?

– Гм. – Клифф наморщил нос, пытаясь мыслить как астроном. – А не могла ли эта струя оказаться звездным протуберанцем? Не пришло ли вам в голову такое объяснение?

Абдус сжал губы, но в остальном не выказал никаких эмоций.

– Начнем с того, что мы этой звезды даже не видели.

Вот черт, подумал Клифф и почел за лучшее заткнуться.

– Нам было тогда что измерять. Струя не привлекла нашего внимания, показалась незначимой. Но теперь мы поняли, что она может иметь отношение к звезде. К неожиданно возникшей на экранах звезде.

Клифф кивнул, улыбнулся, стараясь не раздражать Абдуса.

– Я все прекрасно понимаю. Наши проблемы имеют внутрикорабельное происхождение, а не внешнее. Итак… звезда появилась в поле обзора, поскольку перевалила через обод этого… объекта.

– И нас это встревожило, – прошептала Майра.

– А что, звезды до тех пор никто не видел? На ранних вахтах?

– Никто не видел звезды, – ответил, медленно моргая, Абдус.

Клифф пожал плечами. В умеренном увеличении карликовое светило казалось диском, значит, оно довольно недалеко. Притулилось на краю арки света от более яркой звезды, как прыщ, вскочивший на изгибе губы. Обычная звезда. Маленькая, красноватая. Он позволил себе воздеть бровь и посмотрел на Майру.

– Спектральный класс F9[7]7
   Здесь явная ошибка: этот спектральный класс соответствует желтым карликам. По смыслу должно стоять K9.


[Закрыть],– услужливо подсказала та. – Плазменный плюмаж, скорее всего, свидетельствует о недавней активности светила. У молодых звезд это обычное дело. – В еще большем увеличении Клифф заметил вокруг звезды тонкую туманность выброшенной плазмы.

– Мы не знаем, молода ли звезда, – сказал он.

– Нет, но звезды этого класса обычно живут очень долго.

Клифф никогда не был особо сведущ в судьбах звезд-неудачниц после извержения и сброса вещества. Впечатляющее зрелище, ну да, такие хорошо спонсорам показывать. Биологам же требуется стабильность. Все же он незамедлительно сообразил, что вуаль эта осталась от более раннего периода жизни звезды, когда та сбрасывала горячие газовые оболочки. Неплохая догадка, но это и не его область. Детали звездной эволюции никогда его не интересовали – слишком мало общего у них было с его предметной областью, эволюцией высших форм жизни на планетах земного типа. Вплоть до колонизации системы Альфы Центавра область эта оставалась сугубо теоретической. Затем там была обнаружена несложная, но странная экология. Открытие это в конечном счете привело его в полет на Глорию. Бет проходила по разряду неожиданных бонусов.

Он только пожал плечами.

– Ну да, газовое облачко рядом с маленькой звездой. Чего ради меня будить-то?

– Вы среди нас ученый наивысшего ранга, – сказал Абдус.

– И ваша специальность может нам очень пригодиться, – добавила Майра.

Эта ремарка его просто взбесила. Он оголодал, устал и был крайне разочарован. В горле пекло, горчило и першило.

Набрав побольше воздуха, он зарычал:

– Мне вообще-то положено исследовать глорианскую биологию, а не отвечать на вопросы вахтенных!

Те настороженно переглянулись.

Он задумался, а не переборщил ли, обрушив на них кое-что покруче обычной раздражительности, сопровождавшей пробуждение. Криосон был сравнительно безопасной технологией, но выход из него – отнюдь. Каждый член экипажа или пассажир знал, что при разморозке от принудительной гибернации риск повреждения нервной системы составлял два процента и уменьшить его, несмотря на все старания, не удавалось. Неустранимая цена за полет к звездам. Пробудив его раньше срока, они, по существу, удвоили для него эту цифру. Он собирался залечь обратно в холодильник, как только сделает, что от него хотят. Заступая на должность старшего офицера по науке, он, конечно, сознавал, что делает, принимая риск многократных оживлений, но ведь тогда эта возможность выглядела сугубо теоретической.

К тому же немедленное возвращение в гибернатор было невозможно. Медики бы этого не позволили: слишком велик риск. Значит, он по крайней мере на месяц застрянет в унылых узких коридорах корабля, наполненных неустанным рыкающим клекотом, и обречен питаться безвкусной гидропонной синтетикой. Скрыться от звука, с которым ионоточник рассекал межзвездный газ, было негде. Фильтры не помогали: стереть вечно изменчивые тона турбулентного полета через сгущения и разрежения, серфинга на гребнях волн ионизации, они не могли. «Искательница солнц» подсвечивала свое окружение, став непрестанно движущимся электроразрядом.

Вообще говоря, он не планировал просыпаться, так что чувствительность к шуму его не волновала. Но теперь рыкающе-лязгающий низкий клекот его сильно раздражал. Средств приглушить его, кроме наушников с активным шумоподавлением, не имелось. Он искренне полагал, что пробудится для активной деятельности в уже оживленной команде.

Викрамасингхи снова переглянулись, словно говоря друг другу: Полегче с ним, он же старший офицер. Оба глубоко вдохнули.

– Пожалуйста, простите нам нежелание сразу раскрывать вам причину этой аномалии, – сказал Абдус. – Мы хотели бы, чтоб вы прочувствовали ее так же, как и мы.

– М-м, да.

Гнев еще не улегся, но он приказал себе сдерживаться, как подобает офицеру.

– Заметьте, что контур струи – плазменного плюмажа – очень правильный, – сказала Майра.

Клифф увеличил картинку и моргнул от удивления. Он ожидал увидеть диффузное облако разлетающегося космического мусора, снесенного вместе с внешними слоями звезды.

Струя утыкалась точно в звезду впереди.

– Это по меньшей мере красиво! Но почему контур так резок?

– Нас это тоже озадачило, – осторожно начал Абдус, – и экспертные астрономические системы не смогли дать объяснения. Однако нам пришла мысль снять инфракрасный спектр.

– Плюмажа? А зачем…

Майра вместо ответа переключилась в ближний ИК-диапазон. Он замолчал и разинул рот.

По небу раскинулся оранжевый круг. Точно из центра какой-то непостижимой структуры исходила выхлопная струя, подобная торчащей в мишени стреле.

– Эта плазменная струя, по всей вероятности, исходит из центра видимого нам в инфракрасном спектре обширного участка. Она состоит преимущественно из водорода, ионы которого в конце концов соединяются с электронами, – сказал Абдус тоном профессора, наставляющего студента-первокурсника. – Так мы и заметили линию рекомбинантного водорода в охлаждающейся струе.

– И она привлекла наше внимание к обширной области низкоинтенсивной инфракрасной эмиссии, – добавила Майра.

– Эй, я биолог!

– Мы пробудили вас, поскольку инфракрасный спектр этого круга не оставил сомнений. Это не газ, а твердое тело.

Его раздражительность как рукой сняло. Даже биолог понимал, что это значит.

– Я… э… – выговорил он. – Невозможно!

– Впервые увидев объект, – мягко сказала Майра, – я также сочла его газообразным. Но спектр доказывает противоположное.

Он вгляделся в спектральные линии, пытаясь осознать последствия.

– Это диск?.. Какой же он здоровенный!

– Да, – согласилась Майра.

– Но это не может быть планета. Она была бы крупнее любой звезды.

Абдус кивнул.

– Мы приближаемся к объекту сзади и на текущей скорости достигнем его через несколько недель. Это… оно в трех сотнях астрономических единиц от нас. – По лицу его скользнула быстрая, точно виноватая, усмешка. – Исходя из такой оценки, мы могли бы присмотреться к нему внимательней.

– И потому разморозили вас, – сказала Майра.

Он сморгнул.

– Он что, искусственный?

– Вероятно, да, – сказала Майра.

– Но как?!!

– Мы лишь недавно заметили этот объект, а до этого двигались примерно параллельными с ним траекториями. Он привлек наше внимание, поскольку эта звезда внезапно появилась в поле обзора. А до того мы ее не видели. Она была прикрыта этим… колпаком… что бы это ни было, оно закрывало от нас ее свет.

Абдус услужливо добавил:

– Инфракрасный спектр показывает, что, строго говоря, это не диск. Он закругляется. Мы наблюдаем его сзади. Плазменная струя выходит через отверстие точно в центре нижней кромки. Объект излучает с температурой тепловатой воды.

– Это… сфера? – медленно вымолвил он, когда изображение возникло перед ним в перспективе.

Перед ним был шар с дыркой в нижней части. Сквозь нее сверкала звезда.

Воображение его ухватилось за старую идею.

– Может быть, это, ну как там его…

– Сфера Дайсона? – подсказала Майра. – Мы сперва тоже так подумали.

– Значит, оно полое?

– Скорее всего, это недостроенная сфера, – кивнула она. – Полусфера. Может быть. Правда, в старинных текстах четко сказано, что Дайсон и не мечтал о создании твердотельной сферы. Он склонялся к концепции сферической зоны, заполненной орбитальными хабитатами, их должно было хватить для поглощения всей излучательной энергии светила.

Абдус вызвал на экран соответствующий документ. Ну что ж, они славно поработали, прежде чем будить его. Но если это не сфера Дайсона, что же…

Майра продолжала:

– Мы наблюдали за объектом, тщательно анализируя доплер-сдвиги. Этот полусферический колпачок вращается вокруг оси плюмажа.

– Лишь такое вращение, – пояснил Абдус, – способно придать оболочке устойчивость, в противном случае притяжение звезды разорвало бы ее.

– Совсем как корабль. – Он кивал, раздумывая над идеей Абдуса. – Центробежная гравитация. Но твердая замкнутая сфера не могла бы вращаться подобным образом, не так ли? Гравитация разорвала бы ее на полюсах.

Мужчины кивнули друг другу.

– Тем не менее конфигурация неустойчива, – сказал Абдус.

Остальные посмотрели на него, ожидая пояснений, и он продолжал думать вслух:

– Сферическая оболочка должна бы провалиться в звезду, она же не вращается. Значит, там следовало устроить подпорки, поиграть с балансом напряжений. Странная конструкция. Простого вращения недостаточно, напряжения зависят от кривизны поверхности. Им понадобились системы коррекции.

– Так думаю и я, – сказала Майра. – У меня первая степень по астрофизике, есть кое-какие идеи насчет этого объекта, но…

Она покачала головой, передернула плечами.

По мере развития событий выяснилось, что сдержанность Майры очень полезна. На следующий день, вынужденный перекусывать раз пять, чтоб поддержать себя в форме, он столько же узнал о скрытой подоплеке деликатности Викрамасингхов, сколько о странном объекте, ими обнаруженном. Они были почтительны, идеи свои излагали медленно, доходчиво, позволяя ему самостоятельно сформулировать выводы. Это ему очень помогало, ведь масштаб последствий открытия только укрупнялся.

О 3 Скорпиона он впервые спросил спустя много часов, когда Абдус и Майра уже развернули добытую информацию на стеноэкранах лекционного зала. Планета, куда они направлялись, все еще отстояла на значительное расстояние – и заслуживала своего имени Глория. В системе 3 Скорпиона был обнаружен второй ближайший к Земле (после планеты Альфы Центавра) пригодный для обитания мир. Недолговечный зонд получил данные по биосигнатурам, подтвердившие результаты более ранних – за два поколения до запуска «Искательницы солнц» – наблюдений телескопов глубокого космоса. Планета была чудесна. Несомненные линии озона, много воды, восхитительные намеки на хлорофилловую зелень. Не мир, а мечта. И никаких признаков электромагнитной активности за все десятилетия, что большие уши радиотелескопов прослушивали эту планету. Правда, оставалась еще загадка гравитационных волн – в системе не обнаружилось никаких столь массивных объектов, чтобы списать на них квадрупольные компоненты излучения.

Он смотрел на нее в сильном увеличении с нацеленных вперед телескопов, но даже так система 3 Скорпиона дрожала и расплывалась в возмущениях от ударной волны. А если б этого было недостаточно, ее почти закрывал край колоссальной структуры прямо по курсу. Еще много световых лет полета. Он оглядел экраны, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. Что все это значит? Его переполняли эмоции. Давно уже не испытывал он такого ощущения чуда.

Невообразимо. Объект был шире орбиты Меркурия,[8]8
   По смыслу должно стоять Марса, поскольку большая полуось орбиты Марса (1,5 а. е.) как раз где-то вдвое меньше диаметра Чаши.


[Закрыть] просторнее всего, с чем стоило сравнивать. Эта полусфера – настоящий артефакт, первое несомненное творение иномирского интеллекта, найденное в Галактике. Не какой-нибудь слабый писк в радиоспектре, а… грохот.

Он перевел дыхание, немного расслабился в кресле, откинулся затылком на подголовник, позволил длинноволновому клекоту корабля вползти в плоть и кости. Он размышлял. Викрамасингхи сочли, что объект может иметь отношение к биологии. И разбудили биолога!

Клифф поморщился. Он все еще немного злился на них, но Викрамасингхи, несомненно, поступили верно. Не можешь чего-то сделать сам – найди помощника. Это он не готов. Впрочем, какая разница? Ученые дискутировали о возможности существования внеземного разума веками, а зонды посещали один пустынный мир за другим. Телескопы двадцать первого века отыскали теплые каменистые планеты, немного похожие на Землю, иногда даже с линиями озона в спектрах, намекавшими на присутствие кислородной атмосферы. И на этом все завершалось: то тут, то там в глубоких пещерах плодится плесень или в океанских глубинах – простейшие формы водной жизни. Не более. Клеточные колонии, неспособные оформиться в сложные биоструктуры. Эту стадию Земля миновала миллиард лет назад. Да, конечно, там существовала жизнь. Но как скучна она была!

А теперь, столкнувшись с настолько грандиозным артефактом, он чувствовал, что рассудок его несколько мутится.

Абдус заметил почти скучающим тоном:

– Кое о чем я забыл вас известить. Собственно, по этой причине мы и рискнули пробудить вас, посчитав, что протоколы того требуют. Из окрестностей звезды исходит узкополосное микроволновое излучение.

Клифф подумал, что этого стоило ожидать.

– Кодовый сигнал?

– Да. Вероятно, его посылают откуда-то из окрестностей дыры, ведущей к центру объекта. Угол раскрытия соответствует. Мы уловили мешанину отраженных сигналов.

– Они пытаются выйти на связь?

– Мы не можем утверждать этого, – сказала Майра. – Передач очень много, мы имеем дело не с каким-то одним слитным сообщением. Похоже на… переговоры.

– Значит, они еще не заметили нас.

– Да. Мы принимаем сигналы только потому, что летим сейчас в пределах видимости самой дыры. Возможно, они исходят из внутренностей полусферы и проникают наружу. В строгом смысле слова это не широковещательная передача с целью засечь пришельцев. Так мы думаем. И нам она непонятна. По крайней мере, нам двоим.

Клифф обвел их взглядом и осторожно ответил:

– Действительно, протоколы требовали разморозить меня, но… такого никто и представить не мог в пору их разработки.

Он был жив уже день, но его по-прежнему мутило и морозило. Он потер руки, разгоняя кровь.

– А не поторопились ли вы разбудить меня? Пока ведь нет признаков наличия там растительной и животной жизни. Если оживить слишком многих…

– Да, – сказал Абдус.

– Скоро припасы истощатся.

– Припасы, – сказала Майра, – уже истощаются. Это отдельная проблема. Мы сочли необходимым разбудить капитана.

– Сразу после меня, да? Ибо моя вторая специальность – рационирование и корабельная биология. Не забывайте, однако, что прежде всего я полевой биолог. Но… да, это было правильным решением. А потом пускай капитан разбирается с тем, что на нас свалилось. Хех!

– Но покамест мы счастливы свалить обе проблемы на ваши плечи, – улыбнулся Абдус. В его улыбке не было иронии.

Майра тоже усмехнулась. Так они сидели, глядя друг на друга и чувствуя, как груз трудностей продавливает кажущееся облегчение.

Вскоре стало ясно, почему вахтенные осмелились разбудить Клиффа с капитаном.

Соблазнительная цель: артефакт размером с мириады планет.

Трудность: отклонение «Искательницы солнц» от расчетного поведения. Ионный прямоточный двигатель обеспечивал скорость 0,081 c, а не 0,095 c, как сулили разработчики.[9]9
   Из ранее сказанного можно вывести значение 0,5 c, однако оно противоречит общему смыслу книги. Кроме того, ионный прямоточный двигатель даже теоретически не может развивать такую высокую скорость.


[Закрыть]

Не слишком большое отклонение, но критичное для полета меж звезд. На скорости 0,081 c путешествие заняло бы пятьсот пятьдесят лет. Запасы были рассчитаны на пятьсот лет с небольшим.

В раннюю эру космической экспансии все путешествия были таковы: с минимальным допуском на безопасность. Чудо еще, что из семи полетов на Луну целых шесть оказались успешны. Потом на четверть века – откат к примитивным челнокам, пока не удалось построить что-то получше. Два челнока взорвались.

Межпланетные путешествия по-прежнему были довольно экстремальным развлечением. А межзвездные – почти гибельным.

И все же кто-то должен был в них отправляться.

Разумеется, «Искательница солнц» перерабатывала все, что могла. И, разумеется, переработка не могла протекать со стопроцентной эффективностью. Изначальный план предусматривал, что на Глории они найдут все необходимое: планета эта изобиловала свободным кислородом, имела океаны, спектральные линии озона недвусмысленно просматривались даже с земной орбиты. В инфракрасном спектре был виден обширный астероидный пояс системы 3 Скорпиона, по счастью, достаточно удаленный от планеты, и в нем присутствовали ледяные астероиды. Итак, все элементы успеха под рукой: вода, кислород, минералы, из которых можно приготовить удобрения. Не на самой планете, так на летающих вокруг скалах.

Замедление съедало их НЗ.

Он вчитался в сводки. Пять вахт пытались разрешить проблему с ионоточником, не смея будить капитана. Причины установить не удалось. Ясно было, что она инженерная, ну так зачем ворошить командную структуру? Полет занимал века.

Магнитосиловые щиты «Искательницы» разрезали ударными фронтами межзвездный водород, ионизировали его на колоссальных энергиях, собирали ионы, смешивали с катализаторами ядерного горения и разжигали пламя ярче тысячи солнц. Но так выходило, что ядерная топка разогрета недостаточно. Не так хорошо, как разогревалась в пробных полетах по облаку Оорта. Учитывая, что релятивистская космотехника еще пеленки пачкала, удивляться этому не приходилось. Последствия были весомы.

– Мы не успеваем на Глорию, – подытожил он.

Викрамасингхи кивали.

– Итак… – начала Майра и умолкла, позволяя ему высказаться.

– Ну и сократили рационы до минимума, – вмешался Абдус, чьи глаза лихорадочно расширились. – На пяти вахтах. И только мы приняли тяжелое решение разбудить вас с капитаном.

Клифф отхлебнул еще немного кофе. Напиток богов. Коли так, значит, он продолжает возвращаться к жизни.

– Расчеты у вас уже есть. Можно ли все-таки втиснуться в…

– На тоненького, – отрезала Майра. – Последние пять вахт дежурило минимальное число членов экипажа: двое. Гидропоника на максимуме. Мы опасаемся, что ее не хватит.

– Черт! – Клифф бессильно скривился. Им угрожала голодная смерть в межзвездной пустоте. – Теперь ясно, почему никто не будил капитана. Лишний желудок, лишняя пара легких. Пока…

Пока прямо по курсу не появилось что-то очень странное.

Он отдавал себе отчет в подспудных причинах. Что может сделать капитан? Если инженеры не нашли ответа, вмешательство управленцев едва ли станет подспорьем. Инженеры следовали заученным протоколам. Выполняли приказы и надеялись на лучшее. Особенно если учесть, что малейшая оплошность повлекла бы за собой всеобщую гибель на релятивистской скорости.

Они сидели тихо и спокойно, терпеливо, выжидательно смотрели на него. Идеальные вахтенные. Он таким не был. Он слишком впечатлителен, слишком возбудим, слишком легко заводится. Так говорили психологи, но Клифф считал, что это хорошо. Ему была интересна Глория, а не межзвездная чернота. В полете пригодятся иные психотипы, спокойные, уравновешенные. Будь это не так, сито отбора отсеяло бы их еще на первом этапе.

Викрамасингхи ожидали его приказов. До пробуждения капитана кораблем командует Клифф. Он ни хрена не смыслит в происходящем? Ну и что, он же старший по званию, ему и решать.

Прежде всего надо отдохнуть, решил он. В этом отношении процедуры реактивации были так же строги, что и протоколы миссии. По крайней мере, он успеет немного подумать.

Двенадцать часов спустя они обнаружили его на камбузе. Первым делом он приказал предоставить ему исчерпывающие данные по звезде, которую они нагоняли. Викрамасингхи повиновались, на экраны хлынул поток цифр и картинок. В их числе – неспокойный лик звезды массой около девяти десятых солнечной. В Галактике их полным-полно, однако эта вела себя не так, как подобало бы благонравному оранжевому карлику-долгожителю. От центра звездного диска тянулись пылающие щупальца.

– Изображение искажается излучением плазменной струи, – отметил Абдус.

Сощурившись, он рассматривал картинку. Сперва он не понял, что означают крутящиеся лезвия света, исходившие из единственного раскаленного пятна – бело-голубой печки.

– А! Это вот пятно расположено как раз под центром искусственной… чаши.

Абдус кивнул.

– Что-то возбуждает активность звезды. Заставляет ее выбрасывать эти гигантские пламенные языки. Я бы сказал, что она крайне опасна.

Они стремительно приближались к системе.

Клифф просматривал данные: диск с очевидностью искусственного происхождения… диск? ладно, назовем его чашей, поскольку несомненно, что за пределами поля обзора объект искривляется, закругляется. Сколько там до него? Несколько сотен астрономических единиц, расстояний от Земли до Солнца. Неустанные тренировки, обязательные для любого члена экипажа, приучили их все мерить этой колоссальной единицей. Он попытался вспомнить, как это было. Много веков назад. В субъективном восприятии – словно бы несколько недель тому.

Он смотрел на экран, воображая себе колоссальную полусферу, в полость которой заключена звезда.

Огненные протуберанцы разрастались. Еще немного поигравшись с настройками, они вышли прямо на бело-голубое пятно на поверхности звезды. Свет его был яростный, актинический, пятно плевалось гневными бурями огня, как маленькое белое солнце, сердитым домовым обосновавшееся в обители более крупной розовато-красной звезды.

Над ним, как борющиеся змеи, вздымались филигранно-изящные копьепотоки плазмы, закрученные друг около друга в нижней раскаленной, близкой к пятну части. Казалось, что внутренность полусферической чаши вылизывают пламенные языки, но, не достигая поверхности, они опадали и утягивались в дыру изящной тонкой струей выхлопа. Клифф видел маленькие комки огня и яркие искровые сполохи, отлетающие прочь от звезды, роящиеся вокруг струи, что уносилась через идеально круглое отверстие в донышке чаши наружу, в космос, и мужественно продирался сквозь груду изображений.