Текст книги "Краткая история крестовых походов"

Интриги Боэмунда

Впрочем, положение дел было не таким уж безнадежным, как считалось в армии. Прорехи в блокаде Антиохии, благодаря которым летучие отряды выскальзывали из города, также помогали христианским изгнанникам поддерживать контакт с родственниками, оставшимися в его стенах. Ситуация в крепости с каждым днем ухудшалась: осада продолжалась уже семь месяцев, защитники стали испытывать нехватку еды. Популярность Яги-Сиана еще никогда не опускалась до столь низкого уровня. Мало того что ему пришлось ввести строгое нормирование продуктов, так его еще и заподозрили в том, что он создал личный резерв съестных припасов и не придерживался им же введенных норм.

Боэмунд, давно дожидавшийся, когда в обороне появится подобная брешь, сумел войти в контакт с человеком по имени Фируз, который командовал башней, выходившей как раз на лагерь норманнов. Фируз был армянин, принявший ислам, дабы избежать преследований, но при этом страшно не ладил с заправлявшими в городе турками. Мало того что его недавно оштрафовали за незаконный запас пшеницы, так еще и его жену склонил к сожительству один из турецких стражей! Боэмунду понадобилось совсем немного времени для того, чтобы убедить его стать предателем.

Теперь, когда путь в крепость был ему обеспечен (он хранил это в тайне), принцу оставалось лишь дождаться благоприятного момента. Для начала требовалось избавиться от любых серьезных соперников. Антиохия находилась в руках римлян большую часть истекшего тысячелетия, поэтому империя страстно жаждала вернуть ее себе. По сути, главной причиной настойчивых требований Алексия принести ему клятву верности была как раз надежда заполучить обратно этот город. Крестоносцев по-прежнему сопровождал небольшой византийский отряд во главе с генералом Татикием, которому, как ожидалось, вручат ключи от крепости, как только в нее войдут крестоносцы. Дабы расчистить себе путь, Боэмунду надо было как можно скорее его нейтрализовать.

Это он провернул довольно быстро. Татикия вызвали к Боэмунду в шатер и мрачно поставили в известность о заговоре против него, который норманнский принц, к несчастью, не в состоянии предупредить. Это, быть может, являлось ложью, но поверить в нее не составляло никакого труда, ведь к тому времени большинство крестоносцев открыто выказывали византийцам свое презрение. Они сами не прислушались к совету императора держаться ближе к побережью, но теперь именно его винили в трудном марше на Антиохию, равно как и в том, что он не смог надлежащим образом наладить снабжение их войска. В результате он стал весьма удобным козлом отпущения за все невзгоды, с которыми им пришлось столкнуться.

Татикий, прекрасно зная о своей непопулярности в армии, поддался на убеждения Боэмунда и поверил в подлинность этой истории. А буквально на следующий день внезапно уехал, заявив о намерении возвратиться в Константинополь, дабы улучшить обеспечение войск припасами. Боэмунд, ни словом не обмолвившийся никому об их встрече, резко переменил свою позицию, обвинил Татикия в трусости и выставил на посмешище за то, что тот дал слабину и бросил крестовый поход на произвол судьбы. Жалкие крохи доверия, которое рядовые солдаты еще питали к византийцам, тут же испарились. Когда стало известно, что Алексий выступил со своей армией в поход и теперь движется вдоль побережья нынешнего юго-востока Турции, над хитроумным замыслом Боэмунда нависла угроза. Он больше всего не хотел, чтобы явился император и всех их спас. Тем самым Алексий украл бы у него героическую победу над Антиохией и при его личном присутствии принц просто не мог не отдать ему город.

Пришлось действовать быстро. Чтобы еще больше раздуть долгожданную победу, он взялся всячески подчеркивать нависшую над армией опасность. Остатки войска вряд ли надо было в этом убеждать. Силы Кербоги были в неделе, самое большее – в двух неделях пути, а надежды на то, что Алексий подоспеет вовремя, не было никакой. Когда армию охватила паника, появилось столько дезертиров, что останавливать их не было никакого смысла. К ним присоединились даже некоторые дворяне не самого высокого пошиба. В первые дни июня, сославшись на болезнь, ряды крестоносцев покинул слабовольный зять Вильгельма Завоевателя Стефан де Блуа.

Двигаясь обратно через самое сердце Малой Азии, Стефан узнал, что совсем рядом с ним находится имперская армия – и тут же попросил аудиенции. Алексий покинул весной столицу в попытке помочь крестовому походу и никуда не торопился, очищая от турок центр Анатолийского полуострова. Его план заключался в том, чтобы идти к Антиохии на юг, по пути укрепляя оборонительные рубежи империи. Но Стефан рассказал ему, что город крестоносцам взять не удалось и что к этому моменту их уже наверняка раздавило колоссальное исламское подкрепление.

Эта новость нанесла сокрушительный удар. Если крестовый поход действительно потерпел поражение, то Алексий и сам оказался беззащитен и над ним нависла страшная угроза. Одержав победу, турки обязательно предпримут контрнаступление, чтобы отвоевать утраченные территории, а линии его коммуникаций уже растянулись на опасные расстояния. Двигать оставшиеся имперские соединения дальше на юг в безрассудной попытке военной кампании не было никакого смысла. Но Алексий все равно колебался, не желая бросать крестоносцев, если был хоть какой-то шанс кого-то из них спасти. Дело решило известие о приближении турецкого войска. Имперская армия отступила в столицу, оставив для охраны вновь отвоеванных границ немногочисленные гарнизоны.

Стефан де Блуа навредил христианскому делу гораздо больше, чем мог предположить. Алексий действовал в интересах своей империи, благоразумно спасая что только можно, дабы окончательно не проиграть. Но предположения Стефана, что крестовый поход разгромлен, были неверны, и в отступлении императора крестоносцы увидели гнусное предательство. Если бы Стефану удалось сохранить спокойствие духа хотя бы еще на несколько часов, удалось бы избежать очень многих проблем. Аккурат в день его бегства армянский перебежчик Фируз сообщил Боэмунду о готовности предать Антиохию.

Тот тратить время зря не стал. Он тут же созвал чрезвычайный совет, пригласив на него всех значимых принцев и шокировал их заявлением о своем намерении покинуть крестовый поход, потому как у него появились неотложные дела в Италии. Его слова произвели желаемый эффект. Он играл лидирующую роль во всех крупных стычках, а за доблесть в бою его уважали даже враги. Сейчас, когда со своим войском приближался Кербога, потеря такого человека окончательно сломила бы боевой дух. А когда до всех дошла реальность поражения, он аккуратно подбросил мысль о том, что Антиохия будет для него достаточной компенсацией потерь, которые он понесет дома, и согласился остаться. Возражал против этого один лишь Раймонд де Тулуз. Независимо от того, верилось ему в искренность намерений норманна возвратиться домой или нет, отдавать сопернику город он точно не хотел. Тулузец решительно напомнил коллегам об их клятве возвратить императору все отвоеванные владения, что их несколько озадачило, потому как каждый знал – из всех он один не принес такую присягу.

Боэмунд в ответ выдвинул простое предложение. Положение дел было безрадостным, император лишился своих прав, отказавшись лично явиться к ним на помощь. Если Боэмунд со своими людьми без посторонней помощи сумеют взять Антиохию, другие согласятся ему ее отдать? Даже Раймонд не нашел возражений: поскольку остальные дали добро, он уступил перед неизбежностью и тоже дал свое согласие – пока не появится Алексий и не навяжет свои требования.

Когда все принесли клятву, Боэмунд по секрету сообщил, что в крепости у него есть свой человек, и составил подробный план. Армия снимется с лагеря якобы вступить в бой с приближавшимся войском Кербоги. Но затем, под прикрытием ночи, вернется обратно и проскользнет в город через окно, которое оставит открытым Фируз. В доказательство преданности предатель отдал Боэмунду в заложники своего сына.

За два часа до рассвета Боэмунд с шестью десятками солдат влез через окно в крепость, затем быстро овладел двумя соседними башнями и участком стены между ними. Некоторые из местных христиан, избежавших изгнания, помогли им, открыв одни из главных врат, и тогда внутрь хлынула уже вся армия. К вечеру в городе не осталось в живых практически ни одного турка[58]58
    В их число попал и Яги-Сиан. Злополучный губернатор сумел ускользнуть из города, но вскоре его сбросила лошадь, а стража бросила своего господина на произвол судьбы. Его нашли и убили местные армяне, впоследствии преподнеся голову несчастного в дар Боэмунду.


[Закрыть]. После восьми месяцев изнурительной осады Антиохия, наконец, оказалась в руках крестоносцев.

Но на этом суровые испытания еще не закончились. Город, может, и пал, но цитадель на вершине горы Сильпий продолжала оказывать сопротивление. Единственная попытка взять ее провалилась, в ходе этой вылазки получил ранение Боэмунд. Присутствие вражеского гарнизона ущемляло чувства триумфатора, но Боэмунд, во избежание любых атак в будущем, приказал построить вокруг основания горы стену. Проблемой гораздо более серьезной стала приближавшаяся армия Кербоги.

Тот факт, что он еще не подошел, был сродни маленькому чуду. Атабек Мосульский решил уйти в сторону, дабы сокрушить вновь образованное Эдесское графство, и три недели, которые понадобились ему для того, чтобы понять главное – овчинка не стоит выделки, – дали крестоносцам передышку.

Когда возбуждение после взятия города улеглось, принцы-крестоносцы собрались вместе, намереваясь оценить ситуацию. Стены были весьма крепкими и обеспечивали гораздо большую защиту, нежели их лагерь за пределами города. Боевой дух тоже значительно окреп – теперь уже не стоило опасаться массового дезертирства. С другой стороны, положение дел где-то даже ухудшилось. Стены, может, и обеспечивали безопасность, но в то же время представляли собой обузу, ведь у крестоносцев не было достаточного количества людей для их защиты. Однако неприятное открытие было в другом – ситуация с продовольствием оставалась аховой. Длительная осада истощила все городские запасы, и пополнять их участникам похода было нечем. К тому же у них совершенно не было времени. Буквально через два дня после взятия Антиохии прибыла армия Кербоги.

Наиболее уязвимый участок крепостных стен охраняли люди Боэмунда. Кербога с ходу бросил войска в наступление, надеясь застигнуть крестоносцев врасплох. Его с огромными усилиями отбили, после чего турки угомонились и стали ждать.

Мосульский атабек был прекрасно осведомлен о положении дел в Антиохии. Гарнизон цитадели постоянно посылал ему сводки, к тому же ему удалось перехватить несколько дезертиров. Их подвергли пыткам, дабы выудить важные сведения, а потом подвели к крепостным стенам и изуродовали на глазах крестоносцев, чтобы деморализовать их. Итак, капитуляция крестоносцев была лишь вопросом времени. У Кербоги было достаточно людей для того, чтобы окружить город, а без новых припасов христианам было не продержаться долго.

Ситуация в Антиохии ухудшалась с каждым днем. После победной эйфории крестоносцам было вдвойне тягостно опять оказаться на голодной диете. Нескольких лошадей пустили на мясо, многим солдатам пришлось питаться листьями деревьев, выброшенными шкурами и любыми изделиями из кожи, которые только удавалось найти. Фактически до последнего времени у многих крестоносцев оставалась лишь надежда на скорый приход подкрепления во главе с императором. Но отняли даже ее. Незадолго до того, как турки замкнули кольцо осады, в город пришла весть об отходе армии Алексия. Стефана Блуа и византийцев яростно проклинали, обзывая трусами и считая недействительными все клятвы, принесенные императору.

Копье Лонгина

Оказавшуюся в ловушке армию могло спасти теперь лишь чудо, и небеса действительно оказали ей такую услугу. На пятый день в шатер графа Раймонда ворвался одетый в какие-то лохмотья французский крестьянин по имени Петр Бартоломей и настойчиво потребовал встречи с епископом Адемаром. Поначалу Раймонд собирался ему отказать. Петра все знали как ленивого кутилу, но сейчас он, казалось, настолько преобразился, что граф его даже впустил.

Петр умудрился поведать историю не только невероятную, но и в какой-то степени святотатственную. По его словам, к нему несколько раз явился святой Андрей, брат святого Петра, и рассказал, где зарыто Священное копье Лонгина. Это копье, которым после распятия пронзили Христа, считалось одной из важнейших христианских реликвий. Если бы его нашли, это стало бы могущественным знаком божественного благоволения к крестоносцам. Из рассказа Петра Бартоломея следовало, что Святой Андрей приказал ему тотчас найти Раймонда и Адемара: Раймонда, чтобы показать, где закопано копье, Адемара – наказать за то, что в последнее время он напрочь забыл о своих обязанностях проповедника.

Епископа Ле Пюи эта новость взволновала далеко не так, как Раймонда, что неудивительно. Если забыть на миг о направленном против него огне критики, то в Константинополе уже хранилась реликвия, которой поклонялись в качестве Священного копья Лонгина, – Адемар видел ее, когда посещал город. И если Раймонд всем этим заявлениям поверил, то Адемар убедил его отложить поиски копья до тех пор, пока Петра Бартоломея не допросит его капеллан.

Если Адемар таким образом пытался пресечь любые разговоры о видениях, пока у него не появится возможность убедиться в подлинности артефакта, то его на этом пути тут же постигла неудача. Слух уже прокатился по армии – в лихорадочной атмосфере и других тоже стали посещать видения. Чуть позже один уважаемый священник заявил, будто бы к нему явился сам Христос и сообщил, что крестоносцы несут наказание за свои грехи и отсутствие веры. А потом добавил, что если они раскаются, то через пять дней к ним подойдет подмога. Назавтра, будто в доказательство пророчества, небо прорезала падающая звезда, упавшая, как всем показалось, посреди турецкого лагеря.

Петр Бартоломей утверждал, что Священное копье Лонгина закопано под полом Антиохийского собора. К тому моменту, когда его туда отвели, ожидание достигло невероятного накала. Рабочие копали целый день и с каждым часом в настроении собравшихся все сильнее нарастало нетерпение. Раймонд, сначала поверивший в этот проект, ушел, посчитав, что его обманули. Наконец, Петр Бартоломей сам спрыгнул в яму и, приказав всем остальным молиться, «вгрызся» в землю голыми руками. А уже через пару секунд победоносно закричал и поднял, сжав в кулаке, ржавый кусок металла.

Если не считать Раймонда, остальных принцев это, видимо, не убедило – а Адемара уж точно. Однако новость буквально электризовала армию, поэтому предводителям похода пришлось держать сомнения при себе. Так или иначе, но Петр Бартоломей продолжал и дальше подрывать к себе доверие. Святой Андрей стал являться к нему постоянно, давая весьма своеобразные указания. Раймонд де Тулуз, придя от находки в восторг, насадил копье на древко, но вскоре заболел. В его отсутствие предводителем похода де факто стал Боэмунд, который тут же объявил пятидневный пост (весьма своевременно подтвержденный святым Андреем), пообещав по его окончании повести наступление на осадившую их армию. При помощи небесного воинства и под стягом Священного копья Лонгина крестоносцам без труда удастся обратить Кербогу в бегство.

Между тем в турецкий лагерь послали делегацию якобы для того, чтобы обсудить условия капитуляции, а на деле – выудить любую доступную информацию. Возглавил экспедицию не кто иной, как Петр Пустынник, к тому времени уже восстановивший свою репутацию после неудачной попытки бегства. Из вражеского лагеря он принес ободряющие новости. Кербога, вполне естественно, настаивал на безусловной сдаче, однако в его лагере наблюдалось ощутимое напряжение. Час нападения пробил.

28 июня 1098 года после воодушевляющей молитвы Петра Пустынника Боэмунд, воспользовавшись одними из антиохийских врат, вывел всю армию крестоносцев, оставив в городе лишь больных и стариков, предписав им наблюдать за происходящим с крепостных стен и молиться.

Хотя оптимизм и был на высоте, смотрелась эта армия Христа не столь внушительно, сколь жалко. После нескольких голодных месяцев воины ослабели. Кольчуги свободно болтались на исхудавших фигурах, а доспехи прилегали уже не так плотно, как раньше. Одни рыцари шли пешком, другие оседлали несчастных вьючных животных, еще не убитых и не пущенных на мясо.

По времени нападение рассчитали точно. Кербога хоть и собрал на скорую руку огромное войско, но его альянсы с союзниками давали сбой. Большинство эмиров встали под его знамена под давлением, амбициозный мосульский атабек не пользовался у них доверием. И если позволить ему овладеть Антиохией, он станет неуязвим. По сравнению с ним едва живые крестоносцы не представляли собой реальной угрозы. И если Кербоге здесь нанесут поражение, это подорвет его престиж для того, чтобы сделать управляемым.

Пока эмиры никак не могли определиться в выборе, сам Кербога допустил несколько тактических ошибок. Желая сокрушить крестоносцев одним ударом, он, вместо того чтобы их атаковать, решил подождать, пока вся армия не выйдет из города. Но когда последний солдат вышел из врат, поразился их количеству и попытался вступить в переговоры. Проигнорировав его гонцов, крестоносцы в строгом порядке двинулись дальше. Атабек в испуге поджег траву на разделявшем армию пространстве, но тут в сторону турок подул ветер и ослепил их дымом. Кербога попытался отойти назад, но его эмиры тут же дали деру – маневр, запланированный как тактическое отступление, превратился в полномасштабное бегство. В это время с гор спустились армянские и сирийские пастухи, дабы воспользоваться возможностью и отомстить за десятилетие турецкого угнетения, и тоже приняли участие в резне.

Размах победы оказался поистине ошеломительным. Турецкая угроза, которая еще несколько часов назад, казалось, была готова уничтожить крестоносцев, растаяла без следа. Хотя заслугу в этом в значительной степени приписывали Боэмунду (который сначала взял город, а потом предпринял наступление, чтобы его освободить), большинство пребывали в уверенности, что в основе их триумфа лежит «указующий перст Божий». Те, кто наблюдал за сражением с крепостных стен, утверждали, что бок о бок с армией Христа якобы сражались ангелы, святые и духи павших крестоносцев.

Ухудшение отношений

Единственным, у кого отсутствовал повод для радости, был Раймонд де Тулуз. Болезнь лишила его возможности участвовать в этом кульминационном сражении – к тому же он просто не мог слышать, как на все лады восхваляют его соперника. Еще больше испортили настроение Раймонда защитники турецкой цитадели на горе Сильпий. При виде турецкого фиаско они поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно и послали к нему в шатер гонца, чтобы объявить о своей сдаче. Раймонд отослал с гонцом свой штандарт, чтобы его подняли в знак повиновения, но командир гарнизона, увидев, кому принадлежит стяг, отказался подчиняться, заявив, что его люди сдадутся только Боэмунду. Норманн уже успел наладить с цитаделью контакт, а ее командир, втайне от всех, в случае победы христиан согласился иметь дело исключительно с Боэмундом. Ни угрозы, ни оскорбления так и не заставили его изменить решение. Командир открыл ворота и сдался только при появлении Боэмунда[59]59
    Есть все основания полагать, что между ними установились очень теплые отношения. После капитуляции командир цитадели перешел в христианство и вместе с несколькими своими людьми влился в армию Боэмунда.


[Закрыть].

Для Раймонда это стало последней каплей. Остальные принцы изъявили готовность отдать город Боэмунду и двинуться дальше на Иерусалим, но он заупрямился. Приводить доводы, касающиеся того, что Антиохию следует передать Алексию, не имело смысла, поэтому он решил сменить тактику. Все они дали клятву Богу возвратить Иерусалим в руки христиан – никто из них не мог ее нарушить, дабы «выкроить» себе небольшое королевство. Гарнизон для охраны Антиохии следует набрать из всего войска, а Боэмунду надо отправиться с крестовым походом дальше. У норманна, разумеется, не было намерения делать новый шаг вперед, поэтому он остался, отказавшись двигаться с места.

Поскольку уже наступил июль, Адемар порекомендовал принцам до поры до времени никуда не выступать, и это был более чем благоразумный совет. Дорога, по которой им предстояло пройти, шла через опаленную солнцем Сирийскую пустыню, и войско не получило бы ровным счетом никаких преимуществ, если бы решило пересечь ее в разгар летнего зноя. Было объявлено, что армия задержится в Антиохии до 1 ноября в надежде, что к этому времени ее предводители устранят все существующие между ними разногласия.

Если кто-то и мог «разгладить» сложнейшие взаимоотношения Боэмунда и Раймонда, то, вероятно, Адемар. Но он, увы, так и не воспользовался шансом. Повсюду царила антисанитария – погибших во время захвата города до появления армии Кербоги едва успели похоронить – к тому же тем летом на город обрушилась чума. Одной из первых ее жертв стал Адемар, после чего крестовый поход лишился самого уверенного и твердого руководителя, обладавшего даром объединять людей.

По прошествии нескольких месяцев всем стало ясно, что ни Раймонд, ни Боэмунд от своего не отступятся. И совсем не потому, что Боэмунд не предпринимал для этого достаточно попыток. Причиной стал все тот же Петр Бартоломей и его очередное видение: на сей раз святой Андрей якобы приказал отдать город Боэмунду, но с условием, что тот окажет армии материальное содействие при взятии Иерусалима.

Это в высшей степени путало планы Раймонда, который продолжал настаивать на том, что Священное копье Лонгина настоящее, хотя теперь и отрицал видения, позволившие его отыскать. Однако Петр Бартоломей продолжал вещать. После очередного явления к нему святого он заявил, что Адемар, которого он ненавидел за отказ признавать подлинность его видений, попал в ад, избавить от которого его смогли лишь молитвы Боэмунда. По сути, это окончательно подкосило репутацию Петра. Адемар был одним из самых популярных предводителей похода, и о его смерти скорбела вся армия. Вся эта история еще больше усилила напряжение в отношениях между принцами.

Крестовый поход завис в состоянии неопределенности. Когда же миновал намеченный на ноябрь срок, всем стало казаться, что войско больше никогда не двинется дальше. Рядовым воинам было абсолютно наплевать, кому из предводителей достались бразды правления Антиохией, впрочем, как было абсолютно наплевать и на саму Антиохию. Чтобы освободить Иерусалим, они дали клятву отказаться от всего, что у них только было, и чем дольше им приходилось торчать в Малой Азии, тем больше они разуверялись. Их цель, располагавшаяся на расстоянии всего нескольких недель пути, представлялась недостижимой, но причиной тому была не сила врага, а спесь собственных предводителей.

Наконец, 5 ноября чаша их терпения переполнилась. Когда принцы собрались в городском соборе, безуспешно пытаясь прийти к компромиссу, туда пришли избранные войском представители, бесцеремонно вклинились в разговор и вручили ультиматум. Если в ближайшее время армия не получит приказ выступать, они сравняют стены Антиохии с землей, а своих предводителей бросят там гнить.

Столкнувшись с мятежом, принцы в итоге договорились, что Боэмунд останется в Антиохии, а Раймонда назначат главнокомандующим всем войском. Раймонд хоть и выказал радость, принимая предложение, но на самом деле ее не почувствовал: для него эта победа была бесплодной. Данный титул не наделял его властью и в действительности не столько признавал в нем командующего, сколько побуждал двигаться дальше. Однако теперь два противника больше не могли вцепиться друг другу в волосы и у армии, наконец, появилась возможность довести до конца предпринятое ею великое начинание.

13 января 1099 года, через год и три месяца после прибытия в Антиохию, Раймонд босиком, в одеждах простого паломника, вывел войско через главные городские врата.