Текст книги "Зеркальный человек"

– В какую? – Памела достала из мешочка телефон.

– В Эстерсунде. В больницу в Эстерсунде.

6

Идя по гостиничному коридору, Памела не замечала, что халат у нее развязан. Она набрала номер Мартина и с нарастающей тревогой стала вслушиваться в гудки.

Никто не ответил. Памела побежала, потеряла тапку, но не стала возвращаться за ней.

Из-за мягкого коврового покрытия шаги звучали глухо, будто она бежала под водой.

Памела позвонила Алисе, но телефон переключился на голосовую почту.

Нажав кнопку лифта, Памела сбросила вторую тапочку и дрожащими пальцами снова набрала номер Мартина.

– Возьми трубку, – шептала она.

Не дождавшись лифта, Памела выбежала на лестницу и, держась за перила, помчалась сразу через две ступеньки.

На площадке второго этажа она чуть не упала, споткнувшись о забытое пластиковое ведерко с мастикой для пола.

Памела обежала его и помчалась дальше, пытаясь понять слова блондинки.

Опасности нет.

Но почему они на звонки не отвечают?

Спотыкаясь, Памела ввалилась в коридор третьего этажа, пошатнулась, оперлась рукой о стену, побежала.

Задыхаясь, она достала карту-ключ, вошла в номер и бросилась прямо к письменному столу. Потянулась к трубке стационарного телефона, опрокинула подставку с брошюрами на пол, позвонила на стойку портье и попросила заказать такси.

Натянула одежду прямо на бикини, схватила сумочку, телефон и вышла из номера.

Сидя в машине, Памела продолжала набирать номера Алисы и Мартина и отправлять им сообщения.

Наконец она дозвонилась до больницы. Ответившая ей женщина заявила, что не может ничего сообщить.

Сердце зашлось, и Памела еле сдержалась, чтобы не наорать на женщину.

За окном мелькали стволы, с деревьев рушился снег. В солнечном свете темной стеной выстроились ели. По просеке протянулись заячьи следы. Дорога была мокрой от снежной каши.

Стиснув руки, Памела молилась, чтобы с Мартином и Алисой не случилось ничего ужасного.

Мысли проносились в голове с дикой скоростью. Сначала Памела увидела, как взятая в прокат машина, переворачиваясь, катится вниз по снежному склону, потом – как медведица ломится через ельник, еще потом – как рыболовный крючок впивается в глаз, как нога ломается прямо над ботинком.

Она позвонила Мартину и Алисе уже раз тридцать, она отправляла сообщения и электронные письма. Когда такси въезжало в Эстерсунд, ответа все еще не было.

Больничный комплекс оказался большим; коричневые здания, застекленные переходы блестят на солнце.

Снег таял, по асфальту бежала вода.

Водитель повернул и остановил машину у въезда для «скорых». Памела расплатилась и с гудящей от беспокойства головой вышла из машины.

Она торопливо прошагала вдоль коричневой стены, украшенной примечательным, похожим на дерево узором, пробежала, словно по загону, в приемный покой, на ватных ногах подошла к стойке регистратуры и назвалась. Собственный голос слышался ей, словно издалека.

Дрожащей рукой Памела протянула удостоверение личности.

Бородатый мужчина за стойкой попросил ее посидеть в приемной, но Памела осталась стоять, рассматривая собственные сапоги и черный коврик под ногами.

Наверное, можно поискать на новостных сайтах информацию об автомобильных авариях, но Памела не могла заставить себя взять телефон.

Еще никогда в жизни ей не было так страшно.

Памела сделала несколько шагов, обернулась и посмотрела на бородатого.

Ей казалось, что она не выдержит ожидания. Надо идти, искать мужа и дочь в разных палатах интенсивной терапии.

– Памела Нордстрём? – К ней подошла санитарка.

– Что произошло? Мне никто ничего не говорит. – Памела проглотила вставший в горле комок.

– Не могу сказать. Переговорите с врачом.

Они шли по коридору. Вдоль стен выстроились каталки, то и дело разъезжались двери с грязными стеклами.

В приемной плакала какая-то старуха. В аквариуме рядом с ней стайкой плавали блестящие рыбки.

Памела и санитарка вошли в отделение анестезии и интенсивной терапии. По коридору пробежали медсестры.

В отделении был сливочно-белый пол и пахло дезинфицирующими средствами.

Встретившая Памелу веснушчатая медсестра успокаивающе улыбнулась.

– Я понимаю, что вы волнуетесь, – сказала она, пожимая Памеле руку. – Но опасности нет. Все будет хорошо, честное слово. Скоро вы сможете поговорить с врачом.

Следом за медсестрой Памела вошла в палату интенсивной терапии. Ритмично всхлипывал аппарат искусственного дыхания.

– Что произошло? – еле слышно спросила Памела.

– Мы дали ему снотворное, но он вне опасности.

Мартин лежал в больничной кровати, изо рта у него торчала пластиковая трубочка. Глаза закрыты. Врачи подключили мужа к множеству аппаратов, которые измеряли сердечную деятельность, пульс, уровень углекислого газа и кислорода в крови.

– Но…

У Памелы перехватило дыхание, и она оперлась о стену.

– Он провалился под лед. Когда его обнаружили, он уже сильно пострадал от переохлаждения.

– Алиса, – пробормотала Памела.

– Какая Алиса? – улыбнулась медсестра.

– Моя дочь. Где моя дочь, где Алиса?

Памела сама услышала, какой взволнованный у нее голос, она себя не контролировала. Медсестра побледнела.

– Нам ничего не известно о…

– Они были на озере вместе, – закричала Памела. – Алиса была с ним, вы же не потеряли ее там? Она совсем девочка, вы… вы не могли ее там оставить!

Пять лет спустя

7

Говорят, когда одна дверь закрывается, Бог открывает перед тобой другую. Или хотя бы окно. Но иные двери остаются закрытыми, и высказывание звучит не утешительно, а издевательски.

Памела сунула в рот мятную конфету, раскусила.

Лифт с шумом поднимался в психиатрический стационар больницы Святого Йорана.

Напротив Памелы и у нее за спиной были зеркала, и ее лицо в бесконечном коридоре умножалось.

Перед похоронами она обрила голову, но теперь каштановые локоны снова спускались на плечи.

На первый день рождения Алисы после того, как ее не стало, Памела сделала под левым глазом татуировку: две точки. Там, где у дочери были родинки.

Деннис отправил ее в Центр кризисов и травм, и она мало-помалу научилась жить с утратой.

Она даже антидепрессантов теперь не принимает.

Лифт остановился, двери разъехались. Памела прошла по пустому вестибюлю, отметилась в регистратуре, оставила телефон.

– Вот и переезд, – улыбнулась женщина.

– Наконец-то.

Женщина убрала телефон в «карман», выдала Памеле жетон с номером, сунула карту в карт-ридер и открыла дверь.

Памела сказала «спасибо» и пошла по длинному коридору.

На полу, рядом с тележкой уборщицы, валялась окровавленная латексная перчатка.

Войдя в комнату дневного пребывания, Памела поздоровалась с санитаром и, как обычно, села на диван, ждать. Иногда Мартину требовалось много времени, чтобы приготовиться.

Молодой человек, сидящий за шахматной доской, тревожно бормотал что-то себе под нос и едва заметно поправлял фигуры на доске.

Старуха, открыв рот, смотрела телевизор; женщина – по виду ее дочь – заговаривала с ней, но ответа не получала.

Было утро; на полу лежали блики яркого света.

Охранник взял телефонную трубку, что-то тихо ответил и вышел из комнаты.

За стеной раздавались гневные крики.

Пожилой мужчина в выцветших джинсах и черной футболке вошел в комнату, осмотрелся и сел в кресло напротив Памелы.

Мужчине было лет шестьдесят; худое лицо изрезано морщинами, глаза ярко-зеленые, а седые волосы собраны в хвост.

– Красивая блузка, – заметил он и подался к ней.

– Спасибо, – коротко ответила Памела и запахнула жакет.

– Сквозь ткань видно соски, – вполголоса пояснил мужчина. – Я вот это говорю – а они твердеют, я-то знаю… У меня в голове столько токсичной сексуальности…

Памеле стало так противно, что стукнуло сердце. Надо выждать пару секунд и вернуться к регистратуре, не выказывая страха.

Старуха, смотревшая телевизор, рассмеялась; молодой человек пальцем сбил черного короля.

Сквозь стены было слышно, как на кухне что-то гремит.

В вентиляционной решетке под потолком подрагивали клочья пыли.

Сидевший перед Памелой мужчина поправил джинсы в промежности и приглашающим жестом протянул ей руки. От локтей до самых запястий тянулись глубокие шрамы.

– Могу войти в тебя сзади, – ласково сказал он. – У меня два члена… Я секс-машина, честное слово, ты будешь кричать и плакать…

Мужчина резко замолчал, а потом с широкой улыбкой сказал, указывая на дверь в коридор:

– На колени! Вот он, сверхчеловек, патриарх…

Он хлопнул в ладоши и взволнованно рассмеялся: санитар ввез в комнату здоровяка в инвалидной коляске.

– Пророк, вестник, мастер…

Человека в инвалидном кресле, похоже, совершенно не занимали язвительные слова; он коротко сказал «спасибо», когда его подкатили к шахматной доске, и поправил висевший на груди серебряный крест.

Санитар отошел от кресла и, натянуто улыбаясь, приблизился к павшему на колени мужчине.

– Примус, ты что здесь делаешь?

– У меня гости. – Названный Примусом кивнул на Памелу.

– Ты же знаешь, что тебе можно выходить только на особых условиях.

– Я их неправильно понял.

– Поднимайся и не смотри на нее, – велел санитар.

Памела сидела, опустив глаза, но все равно чувствовала, что Примус, поднимаясь с колен, продолжает смотреть на нее.

– Выведите раба, – спокойно произнес человек в инвалидном кресле.

Примус повернулся и последовал за санитаром. Зажужжал кодовый замок, дверь, ведущая в отделение, закрылась, шаги обоих простучали по пластиковому покрытию и стихли.

8

Дверь, ведущая в коридор, снова открылась. Памела повернулась и увидела Мартина. Сопровождавший его санитар нес рюкзак.

Раньше светлые волосы Мартина свисали на спину, двигался он расслабленно, одевался в кожаные штаны и черные рубашки, а солнечные очки у него были с розовыми зеркальными стеклами.

Сейчас, на тяжелых лекарствах, он прибавил в весе, коротко стриженные волосы торчали во все стороны, а лицо стало бледным и приобрело тревожное выражение. Одет Мартин был в синюю футболку, спортивные штаны, на ногах – белые кроссовки без шнурков.

– Милый! – Памела с улыбкой встала с дивана.

Мартин покачал головой и испуганно взглянул на человека в инвалидном кресле. Памела забрала у санитара рюкзак.

– Мы гордимся тобой, – сказал санитар.

Мартин тревожно улыбнулся и показал Памеле ладонь, на которой он нарисовал цветок.

– Это мне? – спросила она.

Мартин торопливо кивнул и сжал ладонь.

– Спасибо.

– Я не могу купить настоящие цветы, – проговорил Мартин, не глядя на нее.

– Знаю.

Мартин потянул санитара за рукав и беззвучно зашевелил губами.

– Ты уже перебрал сумку, – сказал санитар и повернулся к Памеле. – Он хочет заглянуть в рюкзак, проверить, все ли взял.

– Хорошо. – Памела отдала сумку Мартину.

Мартин уселся на пол и стал доставать из рюкзака вещи, аккуратно выкладывая их рядом с собой.

За то время, что Мартин провел подо льдом, его мозг не пострадал.

Но после трагедии Мартин почти перестал разговаривать. Как будто каждое произнесенное им слово влекло за собой волну страха.

Похоже, все были уверены, что он страдает от посттравматического синдрома с параноидальными галлюцинациями.

Памела знала, что он не может переживать потерю Алисы сильнее, чем она сама, – это невозможно. Но она, будучи сильным человеком, понимала, что люди с разным жизненным опытом реагируют на травму по-разному. Семья Мартина разбилась в автоаварии, когда он был маленьким, а после гибели Алисы одна травма осложнилась другой.

Памела перевела взгляд на окно. Возле отделения психиатрической скорой помощи стояла «неотложка», но Памела смотрела – и не видела. Она перенеслась на пять лет назад, в больницу Эстерсунда, в отделение интенсивной терапии.

– …Они были на озере вместе, – кричала Памела. – Алиса была с ним, вы же не потеряли ее там? Она совсем девочка, вы… вы не могли ее там оставить!

Веснушчатая медсестра смотрела на нее, открыв рот, но не произнося ни слова.

Полицию и спасателей подняли по тревоге немедленно; на Калльшён полетели вертолеты, водолазы спустились на дно озера.

Памела не могла собраться с мыслями. Она беспокойно ходила кругами, твердя себе, что произошло недоразумение, что с Алисой все в порядке. Убеждала себя, что очень скоро они приедут в Стокгольм, усядутся за обеденный стол и будут вспоминать этот день. Она рисовала эти картины в своем воображении – и понимала: ничего подобного не будет. Какой-то частью сознания Памела уже поняла, что произошло.

Когда Мартин очнулся от наркоза, Памела стояла рядом с его кроватью. Он открыл глаза. Через несколько секунд муж на пару секунд опустил веки, после чего поднял мутный взгляд на Памелу, пытаясь принять реальность.

– Что случилось? – прошептал он и облизал губы. – Памела? Что произошло?

– Ты провалился под лед. – Она проглотила комок.

– Нет, он должен был выдержать. – Мартин попытался оторвать голову от подушки. – Я просверлил для пробы, там было сантиметров десять… По такому льду на мотоцикле можно проехать – я ей так и сказал.

Мартин вдруг резко замолчал и напряженно уставился на нее.

– Где Алиса? – дрожащим голосом спросил он. – Памела, что произошло?

Мартин попытался вылезти из кровати, упал, ударился лицом о пластиковый коврик, из брови засочилась кровь.

– Алиса! – выкрикнул он.

– Вы оба провалились? – громче, чем нужно, спросила Памела. – Мне надо знать. Там сейчас водолазы.

– Не понимаю. Она… она…

По бледным щекам полился пот.

– Что там произошло? Отвечай! – жестко сказала Памела и схватила мужа за подбородок. – Я должна знать, что произошло.

– Я стараюсь вспомнить… Мы рыбачили. Да, рыбачили… отлично, все было отлично…

Мартин обеими руками потер лицо, и из брови снова пошла кровь.

– Скажи, что случилось, – и все.

– Погоди…

Мартин схватился за поручень кровати так, что побелели суставы.

– Мы поговорили, что хорошо бы перейти озеро наискось, к другой бухте. Собрали вещи и…

Зрачки расширились, Мартин задышал быстрее. Лицо напряглось до неузнаваемости.

– Мартин!

– Я провалился. – Он посмотрел ей в глаза. – Не мог там лед оказаться тоньше. Просто не понимаю…

– А Алиса?

– Я стараюсь вспомнить, – прерывисто проговорил Мартин. – Я шел впереди, и тут лед прогнулся… все произошло так быстро! Я вдруг оказался под водой. Льдины, пузыри… я начал всплывать, когда услышал гул… Алису утянуло под лед… Я выплыл, отдышался, нырнул. Понял, что она не знает, куда плыть, она уплывала от проруби… кажется, ударилась головой – вокруг нее было как красное облако.

– Господи, – прошептала Памела.

– Я нырнул. Думал, что успею поймать ее – и тут она просто перестала бороться и пошла на дно.

– Как на дно? – заплакала Памела. – Как она могла утонуть?

– Я поплыл следом, вытянул руку, хотел схватить ее за волосы, но промахнулся… и она исчезла в темноте. Я ничего не видел. Слишком глубоко, все черное…

Мартин смотрел на жену, словно видел ее в первый раз. Кровь из рассеченной брови стекала по лицу.

– Но ты… ты же нырнул за ней?

– Не знаю, что произошло, – прошептал он. – Не понимаю… я не хотел, чтобы меня спасли.

Позже Памела узнала, что группа, вознамерившаяся пройти на коньках большое расстояние, обнаружила рядом с прорубью оранжевый ледовый бур и рюкзак. В пятнадцати метрах от проруби, подо льдом, конькобежцы заметили мужчину и вытащили его.

Мартина на вертолете доставили в больницу Эстерсунда. Температура тела у него опустилась до двадцати семи градусов, Мартин был без сознания, его подключили к аппарату искусственного дыхания.

Врачам пришлось ампутировать Мартину три пальца на правой ноге, но он выжил.

Лед не должен был треснуть, но в том месте, где они провалились, течение сделало лед тонким.

День, когда Мартин очнулся от наркоза, был единственным днем, когда он рассказал о несчастье от начала до конца.

Потом он почти перестал разговаривать и начал погружаться в паранойю.

В первую годовщину трагедии Мартина обнаружили босым посреди заснеженного шоссе где-то рядом с Хагапаркеном.

Полиция отвезла его в отделение срочной психиатрической помощи больницы Святого Йорана.

С тех пор он почти все время проводил в психиатрической клинике.

Прошло пять лет, но Мартин так и не смог принять случившегося.

В последнее время врачи постепенно переводили Мартина на амбулаторное лечение. Он научился справляться со своими страхами и неделями жил дома, не просясь обратно в клинику.

И вот теперь Памела и Мартин, посоветовавшись с главным врачом отделения, решили, что Мартину пора окончательно перебраться домой.

Все трое считали, что время пришло.

Имелась еще одна причина, по которой этот шаг следовало сделать.

Больше двух лет назад Памела начала работать волонтером в «Брис» – поддерживала детей и подростков, попавших в непростую ситуацию. Тогда-то она, связавшись с социальными службами Евле, узнала о никому не нужной девочке по имени Мия Андерсон.

Памела начала переговоры с соцработниками, желая, чтобы Мия жила у нее, однако Деннис предупредил, что, если Мартин останется в больнице, ей наверняка откажут.

Когда Памела рассказала Мартину о Мие, он так обрадовался, что у него слезы выступили на глазах. Тогда-то он и дал обещание сделать все, чтобы вернуться домой окончательно.

Родители Мии, наркоманы, умерли, когда девочке было восемь лет. Мия росла среди уголовников и наркоманов. Ее пытались помещать в разные приемные семьи, но безрезультатно, а теперь она была уже слишком взрослой, чтобы кто-то захотел взять ее к себе.

Иным семьям случается пережить тяжелую потерю. Памела начала думать, что тем, кто остался в живых, следует искать людей с похожей историей. Они с Мартином лишились близкого человека, Мия тоже, они понимают друг друга и вместе смогут найти путь к исцелению.

– Застегни рюкзак, – напомнил санитар.

Мартин застегнул молнию, опустил клапан и встал. Рюкзак свисал у него с руки.

– Ну что, готов вернуться домой? – спросила Памела.

9

В покоях стояла темнота, но «глазок» сиял на фоне узорчатых обоев, как жемчужина.

Примерно с час назад «глазок» был темным, причем долго.

Йенни неподвижно лежала в кровати, прислушиваясь к дыханию Фриды – та, похоже, тоже не спала.

Во дворе лаяла собака.

Хоть бы Фрида не вообразила, что они уже в безопасности и могут поговорить.

Лестница, ведущая наверх, скрипнула по-новому. Может, просто дерево сжимается, потому что скоро ночь, но девочки не хотели рисковать.

Йенни не сводила глаз со светящейся жемчужины, пытаясь определить, меняется свет в комнате или нет.

Здесь везде были такие «глазки».

Девочки, принимая душ или обедая в столовой, научились не подавать виду, что заметили, как потемнела дырочка в кафеле.

Ты знаешь, что за тобой подглядывают, и это знание – естественная часть твоей жизни.

За несколько недель до похищения Йенни стало казаться, что за ней наблюдают.

Однажды, когда она была одна, ей почудилось, что кто-то влез в дом, а на следующую ночь она проснулась с леденящим чувством, что ее сфотографировали во сне.

Через несколько дней из корзины с грязным бельем исчезли ее голубые шелковые трусики с пятнами менструальной крови. Пропали незадолго до того, как она купила пятновыводитель.

В день похищения кто-то проколол шины ее велосипеда.

В первое время Йенни, обнаружив, что за ней подглядывают в щель, устроенную в бетонной стене подвала под самым потолком, орала до хрипоты.

Кричала, что скоро здесь будет полиция.

Через полгода она поняла, что тот полицейский на мотоцикле не увидит связи между девочкой, которую рвало в траву, и той, об исчезновении которой заявили родители. Он даже не смотрел на нее особо. Подумаешь, упившийся подросток.

Йенни услышала, как Фрида повернулась на бок.

Уже два месяца они с Фридой вынашивали план побега. Каждую ночь они ждали, когда шаги на верхнем этаже прекратятся, а в подвале стихнут крики. Уверившись, что дом погрузился в сон, Фрида прокрадывалась к ней в кровать, и девочки продолжали разговор.

Йенни гнала от себя мысли о побеге, хотя с самого начала понимала, что отсюда надо выбираться.

Фрида пробыла здесь всего одиннадцать месяцев, а терпение ее уже было на исходе.

Сама Йенни наблюдала за происходящим и дожидалась подходящего случая уже пять лет.

В один прекрасный день двери откроются, и она уйдет отсюда, не оглядываясь.

Отчаяние Фриды было иного рода.

Месяц назад она пробралась в вахтерскую и стащила запасной ключ от их покоев. Кража осталась незамеченной, потому что там целая стена была в крючках, на которых темнели ключи.

Дело рискованное, но необходимое: дверь на ночь запиралась, а окна покоев были заколочены снаружи.

Сумок девочки не собирали, иначе их план оказался бы раскрыт.

Когда настанет время, они просто уйдут, исчезнут.

Дом затих уже с час назад.

Йенни знала, что Фрида хочет сбежать сегодня ночью. Единственное, что ее тревожило, – это что ночи пока слишком светлые. До леса еще надо добраться, а во дворе они будут как на ладони.

Их план прост: они оденутся, отопрут дверь, по коридору проберутся в кухню, вылезут в окно и убегут в лес.

При каждом удобном случае Йенни подходила к сторожевому псу и кормила его тем, что удавалось утаить за столом. Если пес ее признает, то не залает, когда она будет убегать.

Из дома были видны серебристо-серые мачты ЛЭП, возвышавшиеся над деревьями.

На мачты Йенни и собиралась ориентироваться, чтобы не заблудиться. Под линиями электропередачи обычно расчищают землю, чтобы во время грозы деревья не обрывали провода. По просеке пройти не в пример легче, чем через густой лес. Идти придется быстро: надо уйти как можно дальше от бабушки.

У Фриды в Стокгольме есть знакомый, надежный человек. Она обещала, что он им поможет с деньгами, убежищем и билетами на поезд до дома.

Надо добраться до дома, до родителей – и только тогда идти в полицию.

Йенни знала, что означает снимок в золоченой рамке, стоящий на прикроватном столике. Как-то летним утром Цезарь наведался к ней домой и сфотографировал ее родителей на заднем дворе.

А у Фриды есть фотография ее младшей сестры в шлеме для верховой езды. Девочку сняли анфас, и зрачки вышли красными.

У Цезаря много полезных людей и в полиции, и в службах срочного вызова.

Если девочки попытаются позвонить в 112, он узнает. И убьет их родных.

Мысль о том, чтобы сбежать сегодня же ночью, была такой соблазнительной, что у Йенни сердце заколотилось от нахлынувшего адреналина. Но интуиция говорила: надо подождать до середины августа.

Дом спал. Бабушка не заглядывала к ним уже несколько часов. Медный петушок на шпиле со скрипом поворачивался под порывами ветра.

Фрида вытянула в темноте руку. Тихо звякнул золотой браслет.

Выждав несколько секунд, Йенни тронула ладонь подруги и мягко сжала ее пальцы.

– Ты знаешь, что я думаю, – тихо сказала она, не сводя глаз жемчужины в стене.

– Знаю. Но если ждать подходящего времени, мы никогда не убежим, – в который уже раз ответила Фрида.

– Тише… Подождем месяц, месяц мы выдержим. Через месяц в это время будет уже темно.

– Тогда найдется еще какая-нибудь отговорка. – Фрида отпустила ее руку.

– Когда станет темнее – честное слово, я убегу с тобой. Я уже говорила.

– Я как-то не уверена, что ты и правда хочешь отсюда выбраться. В смысле… Неужели ты хочешь остаться здесь? Чего ради? Из-за золота, из-за жемчуга и изумрудов?

– Ненавижу это все.

Фрида молча вылезла из кровати, стянула с себя ночную рубашку и соорудила в кровати человеческую фигуру из подушки и одеяла.

– Мне нужна твоя помощь, чтобы пройти через лес. Ты этот участок знаешь гораздо лучше, чем я… но без меня ты до дома не доберешься, – проговорила она, надевая лифчик и блузу. – Йенни, мать твою, давай убежим вместе, помоги мне – и получишь деньги, билеты на поезд… но я сваливаю прямо сейчас. И это твой шанс.

– Прости, но я боюсь, – прошептала Йенни. – Сейчас слишком опасно.

Она смотрела, как Фрида заправляет блузку в юбку и застегивает на спине короткую молнию. Девушка натянула колготки и надела ботинки, пол отозвался стуком.

– Тыкай в землю палкой, – прошептала Йенни. – Всю дорогу до линии электропередачи. Я серьезно. Иди медленно, будь осторожна.

– Ладно.

И Фрида тихо-тихо пошла к двери.

Йенни села в кровати.

– А можно мне номер Микке? – попросила она.

Фрида, не отвечая, отперла дверь и вышла в коридор. Замок со щелчком закрылся, и все снова стихло.

Йенни легла; сердце билось, как бешеное.

Мысли неслись с дикой скоростью. Вот она торопливо одевается, спешит за Фридой. Бежит через лес, садится на поезд, приезжает домой.

Йенни задержала дыхание и прислушалась.

Тишина. Хотя Фрида сейчас уже должна пробираться мимо двери Цезаря, к кухне.

Бабушка обычно спит чутко.

Если кому-то из девушек случается чем-нибудь стукнуть, шаги на лестнице раздаются немедленно.

Нет, все тихо.

Залаяла собака, и сердце у Йенни сжалось. Йенни поняла, что Фрида как раз вылезает в окно, выходящее на задний двор.

Поводок на собачьей шее натянулся. Лай зазвучал придушенно, а потом и вовсе стих.

Не громче и не дольше, чем когда пес чуял косулю или лису.

Йенни смотрела на глазок, светлую точку на стене.

Фрида уже в лесу.

Ей удалось миновать сетку с колокольчиками.

Теперь Фриде следует передвигаться очень осторожно.

Надо было пойти с Фридой. У Йенни теперь ни ключа, ни нужного человека, ни плана.

Йенни закрыла глаза и увидела темный лес.

Тишина.

Когда в туалете наверху спустили воду, она вздрогнула и открыла глаза.

Бабушка проснулась.

С лестницы донесся тяжкий стук.

Скрипнули перила.

В вахтерской комнате звякнул колокольчик – так часто бывало, когда дул ветер или сигнализация срабатывала из-за какого-нибудь животного.

Глазок на стене светился. Ничего не изменилось.

Йенни услышала, как бабушка надевает в холле пальто, выходит из дома и запирает дверь.

Собака рычала и лаяла.

Снова звякнул колокольчик.

Сердце у Йенни колотилось.

Что-то не так.

Она крепко зажмурилась, услышала, как в соседней комнате что-то скрипнуло.

Со скрежетом повернулся флюгер на крыше.

Йенни открыла глаза. Собака лаяла уже где-то вдали.

Лаяла возбужденно.

Хоть бы бабушка решила, что Фрида не решится сунуться в лес, что она направилась к шахте.

Лай стал ближе.

Фриду поймали. Йенни поняла это еще до того, как услышала голоса во дворе. Хлопнула входная дверь.

– Я передумала! – кричала Фрида. – Я уже возвращалась, я хочу остаться здесь, мне хорошо…

Ее прервала затрещина. Судя по звуку, девушка отлетела к стене и рухнула на пол.

– Я просто очень соскучилась по маме и папе.

– Молчать! – рявкнула бабушка.

Йенни подумала: надо сделать вид, что она крепко спит. Что она не знала, что Фрида собирается сбежать.

По мрамору коридора простучали шаги, и дверь будуара открылась.

Фрида плакала и клялась, что бабушка неправильно поняла, что она уже возвращалась, когда угодила в ловушку.

Йенни замерла, прислушиваясь к ударам чем-то металлическим, к тяжким вздохам. Она не понимала, что происходит.

– Не надо, не надо, – умоляла Фрида. – Честное слово, я больше никогда-никогда…

Внезапно она закричала. Йенни в жизни не думала, что человеческое существо способно так кричать от боли. Это был какой-то животный рев. Крик так же внезапно оборвался.

Что-то сильно стукнуло в стену. Сдвинули мебель.

Прерывистые вздохи, полные боли стоны, и все снова стихло.

Йенни не шевелилась. Пульс грохотал в ушах.

Она не знала, сколько пролежала так, таращась в темноту. Наконец белая жемчужина в стене исчезла.

Йенни закрыла глаза, приоткрыла рот и притворилась спящей.

Наверное, обмануть бабушку ей не удастся. Но она так и лежала с закрытыми глазами, пока не услышала шаги в коридоре.

Звук был такой, словно кто-то медленно шагает, пинками передвигая перед собой деревянный чурбан.

Открылась дверь, и бабушка тяжело шагнула в комнату. Ночной горшок со звоном задел о ножку кровати.

– Одевайся и иди в будуар, – велела бабушка и ткнула Йенни тростью.

– Сколько времени? – сонно спросила Йенни.

Бабушка со вздохом вышла из покоев.

Йенни быстро оделась и на ходу захватила жакет. Остановилась в коридоре, подтянула над коленями колготки и зашагала к открытой двери будуара.

Летнее небо скрывали шторы. Свет в огромном будуаре исходил только от настольной лампы.

У двери стояло пластмассовое ведро с кровью.

Йенни почувствовала, как у нее затряслись ноги.

Весь будуар был в крови, экскрементах и лужицах рвоты.

Проходя мимо ведра, Йенни увидела в нем обе ступни Фриды.

Сердце забилось, как молот.

Йенни увидела комнату полностью, лишь обойдя японские ширмы с цветущими вишнями.

Бабушка сидела в кресле, мозаичный пол вокруг нее был залит кровью. Рот кривился в горькой гримасе. Толстые руки по локоть в крови, кровь капает с пальцев, сжимающих пилу.

Фрида навзничь лежала на кушетке.

Два ремня, протянутые под кушеткой, удерживали ее за ляжки и выше пояса, Фриду сотрясала дрожь.

Ноги были отпилены чуть выше косточки, обрубки зашиты, но все равно продолжали кровоточить. Бархатная кушетка и подушки насквозь пропитались кровью, кровь струйкой стекала по ножке на пол.

Со словами «Больше она не собьется с пути» бабушка поднялась. Она так и не выпустила из рук пилу.

Фрида, явно не в себе, смотрела перед собой широко открытыми глазами и то и дело поднимала обрубки ног.

10

Свет падал в будуар сквозь тюль и тонкие оранжевые занавески. Казалось, солнце уже садится, хотя было раннее утро.

В стоячем воздухе поблескивали пылинки.

Пока бабушка была на кухне, Йенни пыталась облегчить страдания Фриды.

Окровавленное жемчужное ожерелье поднималось на шее Фриды в такт дыханию. Опущенные веки покраснели, губы искусаны.

Йенни расслабила ремни, стягивавшие тело.

Блуза Фриды насквозь промокла от пота на груди и под мышками, сквозь ткань просвечивал черный лифчик. Клетчатая юбка задралась чуть не до пояса.

Фрида, измученная болью, не очень понимала, что с ней произошло.

Йенни перевязала кровоточащие обрубки и уже дважды сходила на кухню к бабушке, объяснить, что Фриде нужно в больницу.

Одна нога над швом отливала сине-лиловым.

Ясно, что в лесу Фрида угодила в медвежий капкан.

Наверное, поэтому бабушка и решила произвести ампутацию.

Фрида открыла глаза, посмотрела на ноги с отпиленными ступнями, приподняла обрубок, и ее вдруг накрыла волна ужаса.

Она кричала так, что сорвала голос; извернувшись верхней частью тела, Фрида упала на мокрый ковер и затихла от невыносимой боли.

– Господи, – заплакала она.

Йенни пыталась удержать ее, но Фрида в ужасе задергалась и с отчаянием мотнула головой.

– Нет…

Шов на левой ноге разошелся, снова заструилась кровь.

– Ноги… она отпилила мне ноги…

Светлые волосы Фриды висели сосульками, мокрые от слез и пота, зрачки были расширены, губы побледнели. Йенни гладила подругу по щекам, повторяя, что все будет хорошо.

– Все будет нормально. Лишь бы кровь остановить.

Йенни сдвинула кушетку и осторожно положила изуродованные ноги Фриды повыше, на подушку, чтобы унять кровотечение.

Фрида быстро дышала, закрыв глаза.